ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 1994-й

Гражданская война на Дону

АРЬЕРГАРД КОРНИЛОВА

"Там Богаевский..."
Из слов Корнилова.

Это было в знаменитом бою под Филипповской 10 марта 1918 года.

Это было уже за Кубанью, когда армия перешла реку Лабу и подошла к предгорьям Кавказа.

Это было в тот момент, когда наступила самая тяжелая и жуткая часть похода, когда армия вошла в села и хутора, кишевшие восставшим против нее людом, когда со всех сторон двигались на нее тысячи, десятки тысяч ощетинившихся штыков и стремились охватить ее плотным непрорываемым кольцом.

То было страшное время. День и ночь шли непрерывные бои, войска не знали ни минуты, когда бы вокруг них не было врага, не неслись со всех сторон рои пуль не грохотали орудия и не проносились над их головами снаряды. Не было часа отдыха, чтобы хоть на этот короткий миг успокоились невероятно напряженные нервы, отдохнули безумно уставшие члены, и голова отдалась сну. Проходил один бой и уже завязывался другой, прорывалась одна цепь большевистских сил, за ней поднималась другая, третья. И спереди, и сзади, и с обеих сторон появлялись эти непрерывные неисчислимые цепи. Бойцы армии все таяли, оставшиеся в живых теряли последние силы. Изнемогали вожди, как изнемогал и сам Корнилов. А число врагов все росло, кольцо, охватившее армию, сжималось плотнее и плотнее. Дрался авангард, пробивая путь армии, дрался и арьергард, охраняя тыл армии, сдерживая напор красных сил, только что прорванных, подкрепившихся новыми и все увеличивавшихся. В авангарде всегда был генерал Марков, и почти всегда находился Корнилов, намечавший путь армии и потому любивший смотреть своим орлиным взором вперед. Железной волей своей он ставил вехи на пути армии, и нужны были порыв и стремительность бесстрашного Маркова, чтобы ломить и сокрушать преграды и пробиваться к заветной цели.

В арьергарде был всегда генерал Богаевский. Если в авангарде у Корнилова были порыв и стремительность, то в арьергарде была непоколебимость и стойкость,— та несокрушимая бронированная стена, о которую разбивались большевистские волны. Здесь не нужны были порыв и вдохновение; здесь нужна была твердость, нужно было спокойствие и терпение, которые бы противостояли напиравшим штыкам, выносили их удары, холодным опытным глазом улавливали обстановку и, сообразуясь с ней, умелым маневром отбрасывали эти штыки прочь. И все это было у того, кто командовал арьергардом корниловских сил,— у генерала Богаевского. Как бы ни был силен враг, в каком бы количестве ни наседал он, к каким бы путям и средствам ни прибегал, чтобы сломить сопротивление арьергарда, он не мог достигнуть своей цели и, где-нибудь ущемленный, отскакивал поспешно назад. Порой, как это было, например, под станицей Усть-Лабинской, положение казалось безнадежным: все силы армии были направлены на захват станицы и овладение станицей, в арьергарде насчитывалось всего лишь несколько десятков бойцов, и эти немногие десятки должны были сдерживать врага, наступавшего в количестве нескольких тысяч, и защищать вытянувшийся перед станицей на 3 версты, совершенно оголенный по сторонам обоз. Силы были непомерно малы, их с трех сторон охватывали большевистские цепи, конница красных направляла свой удар по обозу и стремилась отрезать его, чтобы захватить его и окончательно замкнуть кольцо вокруг арьергарда. Надо было держаться во что бы то ни стало, надо было своими силами отразить все удары, пока не будет закончено овладение станицей и не придет помощь.

Арьергард держался, отбрасывал наседавшие цепи в одном пункте и напрягал силы в другом, собирал в кулак своих бойцов в опасном месте и разрежал их на интервалы в 20, 50, 100 шагов там, где было меньше опасности.

Держался и... выдержал.

Так было и в бою 10 марта под Филипповской с юга.

Еще накануне был выдержан жестокий бой с большевиками, напиравшими с севера со стороны Некрасовской. Разбитые на днях под этой станицей, а ранее под Усть-Лабой и Кореновской, они вновь собрали силы, подкрепили их новыми частями и устремились в погоню за армией. Им не удалось 9-го одержать победу, но о победе они мечтали, ее они добивались и потому к следующему дню старались набрать как можно больше сил, чтобы добиться заманчивой победы.

В станице Филипповской Корнилов хотел дать отдых армии, уставшей от непрерывных многодневных боев. Но его уговорили не делать этого ввиду слишком большого скопления большевиков в тылу, которое с каждым часом все увеличивалось, и столь же неблагоприятно складывавшейся обстановки на пути дальнейшего следования.

Армия, занявшая станицу поздним вечером, с раннего утра еще под покровом ночи должна была двинуться дальше.

Но уже с первых шагов она наткнулась на укрепленные позиции красных. Высланный ночью разъезд, не успев пройти и пятисот шагов от реки, окаймлявшей станицу, попал под ружейный и пулеметный огонь больших сил противника. Несколько убитых лошадей и всадников были плохим предзнаменованием наступавшего дня. Стало очевидным, что и с этой стороны большевики готовились к встрече Корнилова, что ими в полной мере были использованы все выгодные для них условия местности, по которой протекала и река с густыми зарослями камыша и кустарника, и тянулся бугор, пересеченный балками и оврагами.

Надо было готовиться к этой встрече. Задержка впереди могла оказаться весьма опасной для армии и чреватой большими последствиями для всех намеченных планов.

От Филипповской армия должна была круто поворачивать направо и идти на соединение с войсками Эрдели (так тогда именовали кубанскую армию), которая, по доходившим слухам, находилась недалеко от Екатеринодара, в районе аула Шенджи и станицы Калужской.

Знали ли об этом большевики или догадывались, зная местонахождение войск Эрдели, или непроизвольно сложились так обстоятельства, но было несомненным, что под Филипповской они сконцентрировали с юга значительные силы и намерены были преградить во что бы то ни стало армии путь. Обстановка для этого была более, чем благоприятная. В расположенных вокруг хуторах и селах большинство населения составляли крестьяне, охотно наполнявшие ряды красных войск; с севера и с юга параллельно одна другой шли две железнодорожные линии: Кавказская — Новороссийск и Армавир — Туапсе, которые, находясь от армии не далее 25-30 верст, могли подать для ее окружения какое угодно количество войск. Местность и на пути армии, и вокруг изобиловала массой рек, преграждавших дорогу и особенно затруднявших движение обоза и артиллерии.

Эти неблагоприятные обстоятельства увеличивались еще теми, которые создавались внутри армии: обоз, в особенности обоз с ранеными, достиг к этому времени невероятных размеров, запасы снарядов и патронов, пополненные в Кореновской, убавились в значительной степени, ряды бойцов сильно поредели, тогда как у противника они с каждым днем росли, а боевые припасы имелись в неограниченном количестве.

Все это создавало обстановку отнюдь не в пользу Корнилова. Каждый бой истощал силы армии, каждая остановка в пути, вызываемая необходимостью, ухудшала положение, и если бы под станицей Филипповской завязались бои и произошла задержка, положение армии могло сделаться катастрофическим.

Решено было поэтому скопить в авангард больше сил, чтобы сразу пробить брешь в войсках красных и очистить дорогу. В то же время нельзя было оставлять без значительных сил и арьергард, ввиду указанного выше большого скопления различных большевистских частей в тылу. Надо было так поделить силы армии, так использовать их, чтобы впереди и сзади бой быт выигран.

Высланный вперед конный отряд полковника Гершельмана уже на мосту через реку, что текла около самой станицы, подвергся жестокому пулеметному огню и, хотя не понес потерь, но был не в состоянии ему противостоять и выбить красных из окопов. Однако после прихода роты офицерского полка, бросившейся сразу в атаку на окопы противника, последний был выбит из них, но отступая, продолжал оказывать упорное сопротивление, пользуясь каждой удобной складкой местности. Тем не менее он все же поспешно отступал и, что было самым главным, не задержался на бугре в приготовленных заранее чрезвычайно выгодных для себя позициях. Он отступил дальше, к самым селениям, расположенным влево от дороги, по которой должна была двигаться армия.

Положение, таким образом, сначала же как-будто складывалось в пользу армии и обещало благоприятный выход из создавшейся обстановки. Но это продолжалось недолго.

Отступивши к селениям, большевики оправились, подкрепились собранными там свежими силами, хотя, как потом видно было, и неорганизованными, но чрезвычайно многочисленными, нашли два орудия и повели вновь наступление, целясь ударить на дорогу и отрезать путь армии.

В то же время бой, завязавшийся с красными у арьергарда, т.е. как раз на противоположной стороне, разгорался и принимал, очевидно, неблагоприятный оборот, так как артиллерия противника, стрелявшая оттуда, уже перекидывала свои снаряды через весь район, занимаемый армией, и доносила их до ее передовых и фланговых цепей. Вскоре выяснилось, что не только слева, но и справа ведется наступление на дорогу, которая хотя и была защищена рекой, но, за отсутствием там каких-либо частей, оставалась в сущности ничем не прикрытой. Создавалась такая обстановка: армия попадала в мешок, из которого только очень узкий проход оставался на дорогу. Но этому-то единственному спасительному выходу начала грозить наибольшая опасность. Окажись он отрезанным, армия попадала в замкнутый со всех сторон круг, в котловину радиусом не более полуверсты, ограниченную с одной стороны бугром, с другой — рекой.

Опасность грозила особенно авангарду и его левому флангу, который уже не мог сдерживать напора превосходных сил противника и начал отходить. Нужна была немедленная помощь. Но такую помощь мог подать только арьергард, который сам подвергался большой опасности.

Положение становилось все хуже. Напор красных слева окончательно сломил сопротивление, и войска начали поспешно отходить, оставляя убитых и даже раненых.

Солнце уже перешло полуденную линию и начало клониться к западу. Бой, завязавшийся с раннего утра, длился уже более 10 часов, обоз, сбившийся в котловине и совершенно открытый для артиллерии противника, не только не мог выйти на дорогу, но должен был слегка, податься назад, чтобы еще более стесниться и как-нибудь укрыться от настигавшего его уже ружейного огня. Конница оказалась не в состоянии действовать, чтобы не подвергнуть себя расстрелу, и сгруппировалась по балкам и по-над бугром; всадники были спешены и высланы в цепь.

Положение сделалось критическим. Помощь на левый фланг была неизбежной и требовалась немедленно.

Генерал Богаевский отрывает от своего арьергарда роту корниловского полка и посылает ее на левый фланг; отрывает конный баклановский отряд в 40 коней и шлет его на дорогу для защиты ее справа. Немного спустя на левый фланг также из арьергарда отряжается отряд Романа Лазарева. Ход дела на этом фланге сразу принимает резкий оборот, и положение быстро восстанавливается.

Но обстановка вокруг арьергарда в этот момент складывается совсем иначе. Бой перешел на окраину станицы, противоположную той, которая примыкала к реке. Пехота красных на правой стороне селения уже ворвалась в него и продвигалась вдоль реки к мосту. Левый фланг арьергарда атакуется конницей, которая стремится слева охватить селение.

В арьергарде был всего лишь студенческий батальон с двумя орудиями.

Учтя всю опасность, которая грозила арьергарду, генерал Богаевский быстро перебрасывает два орудия через мост в котловину и направляет их против атакующей конницы на защиту моста. Студенческому батальону отдается приказание немедленно оставить станицу и, переправившись через мост, залечь в окопах красных, которые были взяты утром, расположенных против моста. Мост поджечь.

Картина получилась эффектная, незабываемая. Конница, подскочившая почти к самой реке слева от станицы, обдается облачками сероватого дыма разрывавшейся шрапнели, пехота, показавшаяся по эту сторону станицы у моста, обсыпается дождем пуль, гранатами и шрапнелью и отскакивает назад. Последние стрелки свободно пробегают по мосту и скрываются в долине...

Впереди путь очищен, сзади подступы обеспечены, бока раздвинуты. Кольцо не замкнулось; положение было спасено, и это спасение пришло от арьергарда и того, кто им командовал.

Солнце было уже на закате, и кругом спускались сумерки, когда опасность совершенно миновала, и обоз вытянулся на дорогу. Еще стреляла артиллерия противника и била по обозу и по цепям, но день кончался, бой, как это всегда было, с наступлением вечера затихал и прекращался и радостное сознание, что впереди путь свободен, разлилось по войскам и по обозу. Вместе с последними лучами заходящего солнца пронеслась по армии столь долгожданная весть о войсках Эрдели, которую привез пробившийся разъезд, и отозвалась громким радостным восторгом.

И этот восторг, это громкое «ура», пробежавшее по рядам, довершили победу...

В маленьком невзрачном домике, оказавшемся на дороге положился генерал Богаевский со своим штабом и ординарцам, поджидая снимавшиеся с позиций войска. В битком набитой комнате было темно и тесно. Свалившись друг на друга, спали крепким сном в полной амуниции уставшие бойцы. Маленькая тускло горевшая лампочка на низком потолке освещала своими красноватыми лучами изможденные лица. За столом, склонившись на него головой сипел генерал Богаевский, окруженный офицерами. Изредка приподнималась его голова, и тогда лампа освещала страшно усталое лицо выражавшее все тяготы минувшего дня, но в голосе и взоре сквозило неизменное спокойствие и ласковость.

Это спокойствие и постоянная сосредоточенность в самом себе это ласкающее хладнокровие, не теряемое в самые критические минуты выручало не раз армию и делало Корнилова спокойным за вождя арьергарда. Он был верен взятым на себя обязанностям и жил одними с армией переживаниями. Когда, в силу затруднительных обстоятельств оставляли в станице Дядьковской тяжелораненых, он был против этого.

— Это несправедливо, — говорил он. — Они пострадали за нас, и мы должны исполнить свой священный долг перед ними, если бы нам пришлось за это даже умереть.

Источник: Донская волна (Ростов н/Д). — 1919. — № 7 (35). — С. 1-3.