Наш земляк Александр Солженицын
Немецкий писатель Генрих Белль несколько лет назад спрашивал: «Появятся ли цветы перед последней квартирой Солженицына на улице Горького, откуда началось его изгнание? Возьмет ли милиция под охрану связанные с его именем места, где могло бы состояться чествование? Например, дачу Ростроповича, дом Чуковского, рязанскую квартиру или дом в Кисловодске, где он родился...».
Надо, однако, брать шире, не только Кисловодск. Еще по выходе «Одного дня Ивана Денисовича» местные краеведы поспешили запечатлеть в фотографиях «солженицынские места» во всем Пятигорье. Дознались, что, вернувшись в 1956 году из ссылки в казахском ауле Кок-Терек, Солженицын недолго жил у своей крестной Марии Васильевны Крамер-Скороглядовой в доме № 66а на Комсомольской улице. С нею ездил в близлежащий Георгиевск на могилу матери, умершей здесь во время войны (в 1944 году в возрасте 49 лет), и повидаться с теткой (по матери) Ириной Щербак. Тогда же посетил он и родину отца в селе Сабля (некогда почтовая станция Кавказского тракта и казачья станица). Никого из близких родственников он там уже не застал. Увидел лишь дома больницы, занявшей прежде родовое гнездо.
<...>
Приспело время нам, его землякам, заняться ставропольскими и кубано-терскими родственными связями писателя. Ведь его биография и происхождение в свое время грубо и враждебно искажались. Лекторы и докладчики тогда «доверительно» сообщали нам, что его настоящая фамилия Солженицер (намек на якобы еврейское происхождение). Утверждалось, также, что он «выходец из богатой помещичьей семьи», хотя на Кубани, Тереке, Ставрополье в начале XX века помещичьих дворянских имений практически не было.
В дореформенный период — до освобождения крестьян в 1861 г. — в Ставропольской губернии прослойка крупных землевладельцев-помещиков была. Среди них — известные в России фамилии; Воронцовы, Столыпины, Всеволжские, Ребровы и др. В истории края памятна продолжавшаяся несколько десятилетий борьба обманным путем закрепощенных крестьян села Маслов Кут с помещиками Калантаровыми. Борьба, закончившаяся бунтом и кровавым его подавлением.
По окончании в 1864 году Кавказской войны ее участники-генералы получили по 5 тысяч десятин драгоценного кубанского чернозема, но их наследники стали продавать эти земли крестьянским обществам и нахлынувшим в 70-80 годы на Кавказ «тавричанам», перегонявших из Таврии отары шпанки — мериносовых овец — кавказского «золотого руна». На участке генерала Вревского возник хутор Вревский, генерала Мищенко — хутор Мищенко, генерала Браткова - хутор Братково-Опочиновский. Один из наследников строителя Владикавказской железной дороги барона Штейнгеля приобрел вблизи армянского села Армавир имение «Хуторок», большой участок земли, прославившийся высокой культурой земледелия. В нем было налажено производство спирта, муки, галет для армии и других продуктов. Ставропольские купцы Меснянкины на приобретенных ими землях пасли многотысячные отары. Даже железнодорожную станцию назвали именем «Овечка».
Сам Солженицын в книге воспоминаний «Бодался теленок с дубом» писал о своем роде:
«Деды мои были не казаки, и тот и другой — мужики. Совершенно случайно мужицкий род Солженицыных зафиксирован даже документами 1698 года, когда предок мой Филипп пострадал от гнева Петра I. А прадеда за бунт выслали из Воронежской губернии на землю Кавказского войска. Здесь его, как бунтаря, видимо, в казаки не поверстали, а дали жить на пустующих землях. Были Солженицыны обыкновенные ставропольские крестьяне: в Ставрополье до революции несколько пар быков и лошадей, десяток коров да двести овец никак не считались богатством. Большая семья, и работали все своими руками».
Писатель допустил здесь, однако, одну ошибку. Его предки все-таки были казаками. Именно в 1839 г. несколько десятков ставропольских сел — в их числе Сабля! — были причислены к казачьему сословию. Из них формировался Ставропольский казачий полк, командовал которым родной брат А. С. Пушкина Лев. Центр управления войском находился в станице Михайловской (ныне село Шпаковское). Первым атаманом Кавказского линейного войска был небезызвестный генерал П. С. Верзилин: в его доме в Пятигорске Лермонтов получил вызов на роковую дуэль.
Сабля близко расположена к станице Александровской (позже уездному городку Ставрополья). В 60-е годы казаки этого района воспротивились переселению во вновь учрежденные под Майкопом закубанские станицы. В станицу ввели воинские части. Конфликт кое-как ликвидировали, но впоследствии, по завершении Кавказской войны, ставропольские казаки за него поплатились. Их снова в 1869 году вернули в крестьянское сословие, лишив прежних привилегий и казачьей форменной одежды.
Нашествие «тавричан» подтолкнуло и деда Солженицына — Семена Ефимовича заняться разведением мериносовых овец. В десятке верст от Сабли на прикупленной земле он устроил хуторок, оказавшись в положении фермера. Но тягаться с крупными «тавричанами» Карпушиными, Кордубанами, Николенками, Щербаками ему было не под силу. Все разговоры, что у него было 2000 земли и 20 000 голов овец — пропагандистские домыслы! Такого богатства не было. Дед успел отстроить усадьбу с приличным домом и службами, отделить старших сыновей и выдать замуж дочерей. Овдовев в сорок лет, привел вторую жену, бойкую, властную и жадную 20-летнюю женщину, взявшую правления в свои руки. Новая жена оказалась сектанткой-баптисткой, в дом вторглись споры об «истинной вере».
Подросшего младшего сына Исая решено было определить в Пятигорске в мужскую гимназию, учрежденную в 1905 году. Запрягли в тачанку лошадей и поехали представлять мальчика директору, «его превосходительству», действительному статскому советнику Осипу Осиповичу Чебышу. По его рекомендации Исая определили на частную квартиру «на хлеба».
Каждый месяц из Сабли в Пятигорск отправляли бричку, груженную продуктами: мукой, топленым и постным маслом, салом, тушкой баранины, яйцами, медом, сушкой для узвара и прочей домашней провизией. Занятия шли во вновь построенной на Александровском плацу гимназии, которая имела свою церковь, куда надо было ходить во все двунадесятые праздники, говеть и причащаться на неделе Великого поста.
Товарищи прозвали мальчика на горский лад Исса. Гимназия помещалась рядом с Казенным садом, и во время большой перемены можно было погулять по его чудесной аллее. В праздничные «царские» дни гимназистов водили на службу в Спасский собор, и они наблюдали парады местного гарнизона. В дни приезда эмира Бухарского (он был войсковым старшиной Волгского казачьего полка Терского войска, формировавшегося в Пятигорске) гимназисты стояли на Эмировской улице, приветствовали почетного гостя, ехавшего в роскошной коляске в сопровождении конной казачьей сотни. Собираясь в гимназии в канун учебного года, гимназисты участвовали в крестном ходе местного монастыря на вершину Бештау, где под пение акафиста отмечался престольный день монастырского собора Успение. Стайками усевшись в легких открытых вагончиках трамвая, поднимались к Провалу, чтобы послушать музыку сазандаров у самого входа в тоннель. Особенно тесная дружба у Исая завязалась с сыном местного врача П. А. Ржаксинского Вадимом.
В старших классах появилось еще одно развлечение: «биоскопы» — кинотеатры «Морское дно», «Колизей», «Феномен», «Лира». Гимназисты ходили туда украдкой, но не пропускали ни одного нового фильма. Пользовались у гимназистов успехом и казачьи джигитовки, а также устраиваемые столичными летчиками-авиаторами полеты на аэропланах разных марок.
В раннем издании «Августа четырнадцатого» видим Исая — Иссу, спешащего по бульвару в Пятигорске на свидание с барышней-гимназисткой. Быстро пролетели семь гимназических лет. Подоспели экзамены на аттестат зрелости. В актовом зале в знойный летний день писали сочинение на одну из тем, присланных из Кавказского учебного округа в далеком Тифлисе. В том же зале торжественно вручали аттестаты зрелости, дающие право на поступление в любой университет Российской империи. По этому случаю пришлось раскошелиться — затратить припрятанную золотую десятку на пирушку с товарищами — местными жителями, горцами из Кабарды и Карачая, армянами, казаками окрестных станиц, сыновьями «тавричан» — с кем делил годы ученья.
Это был первый выпуск гимназии со дня учреждения, и фотограф Раев запечатлел на большом картоне всех учителей и абитуриентов. На пирушку пошли в известный всему Пятигорску магазин Саратовкина на уютной и тихой Старопочтовой улочке. Каждому пятигорцу хорошо было известно, что нет никакой такой еды, чтоб она не нашлась у Саратовкина: любой марки заграничные вина, швейцарский шоколад, вологодское масло, голландский сыр, зернистая астраханская икра, нежинские огурчики. Ответ «У нас нету-с» у здешних приказчиков считался позором.
После гимназии Исай один год провел в родной Сабле, помогая отцу по хозяйству, в косьбе, молотьбе, стрижке овец. Война 14-го года застала его дома. Сельская молва окрестила студента «народником». Саблинцы часто обращались к нему с вопросами, что делается на фронте, но сведения, доходившие до Сабли, были скупы и лаконичны. Сам Исай, в тот момент уже студент четвертого курса Московского университета, хотя и подлежал отсрочке призыва в действующую армию, был увлечен общим патриотическим подъемом, охватившим страну, и пошел воевать добровольцем.
Не дождавшись начала учебного года в университете, выехал из Сабли в Москву.
Там началась новая страница жизни. Исая зачисляют в школу прапорщиков, в шестимесячный срок он стал офицером. Всю войну сражался на фронте, за храбрость был награжден Георгиевским крестом, успешно продвигался по службе.
Дальнейшие сведения о его краткой жизни (23-25 лет), увы, весьма скудны. Нет ясности даже, каково именно было его точное имя: Исаакий, Исай, Исакий? Сам Солженицын в письме из ссылки писал родственникам, что отказался от имени Исаакий в отчестве, так как в Казахстане его принимали за еврея...
О семье Щербаков — родни по матери — есть много сведений в «Августе четырнадцатого» (в романе они выведены под именем Томчаков).
Захар Щербак начал трудовую жизнь в Таврии простым чабаном, пас чужих овец и телят. В юности приехал на Ставрополье и в Мокром Карамыке, под Святым Крестом, работал у «тавричан». Только через десять лет дал ему хозяин десяток мериносовых овец — шпанок, телку и поросят. С того и началось богатство Захара Щербака, смышленного и предприимчивого русского фермера-мужика, все образование которого составили полтора класса церковно-приходской школы, достаточные, чтобы читать Библию и Жития святых.
Вместе с компаньоном Захар купил в Петербурге у братьев графов Граббе шесть тысяч десятин кубанской земли и начал свое «дело».
Для новой «экономии» у станции Отрадо-Кубанской в самодельных печах выжгли миллион штук кирпича. Архитектор разработал проект дома. Устроили свою электрическую дизельную станцию. Для сада привезли фруктовые деревья из старого места на Карамыке...
В Кисловодске, за углом от вокзала на Шереметевской, отгрохал Щербак на удивление всем красивый особняк в стиле модерн, чтобы вся семья и родня могли приезжать сюда пить нарзан и принимать ванны.
Опережая остальных «тавричан», Щербак первым приобрел дисковые сеялки у фирмы «Симес», картофельные пропашники, новые плуги. Задолго до появления комбайнов завел обширный парк сноповязалок фирмы «Мак-Кормик».
В его «экономии» появились и первые автомобили. В «русско-балтийской карете», купленной за семь с половиной тысяч, семья могла «для форса» поехать за двадцать верст в Армавир и там, пугая лошадей, промчаться по Почтовой улице.
Щербак был примерным и рачительным фермером-хозяином, вспоенным на идеях великого русского реформатора П. А. Столыпина. Его «эксплоатация» не была в тягость рабочим, с которыми жил он, можно сказать, одной ладной семьей.
Показательно, что после революции бывшие его рабочие вскладчину кормили Захара 12 лет, покуда его наконец не арестовали...
Сын Захара Роман перед войной купил безумно дорогой белый «роллс-ройс» (их в России не было тогда и десятка!). Отец в Екатеринодаре, в штабе Кубанского казачьего войска, устроил так, что машину мобилизовали для Главковерха, великого князя Николая Николаевича. Всю войну Роман служил в Ставке, потом в Тифлисе, где великий князь командовал Кавказским фронтом. Искусству вождения машины Роман Щербак обучился у английского шофера. Великий князь не мог на него пожаловаться: «роллс-ройс» всегда был в безупречном виде.
Профессия спасла Романа в годы революции, и он благополучно скончался в 1944 году как шофер автобуса в Нальчике. А мог бы последовать за своим сиятельным хозяином и возить его в «мерседесе» в Ницце в пору, когда великий князь был местоблюстителем императорского престола...
Жена Романа Ирина надолго пережила мужа. Здесь, в Георгиевске, в 1963 году ее навестил Солженицын и узнал много подробностей о Щербаках для своего романа. Сама она в 1970 году гостила у писателя.
После своего «выдворения» из СССР Солженицын через жену Наталью Светлову предлагал Ирине поехать к нему в Швейцарию, но старая женщина отказалась.
Что касается родителей писателя - Исая и Таисии Солженицыных, то их свадьба состоялась в 1917 году. Как установил сам Александр Исаевич, венчались они в Белоруссии в прифронтовой обстановке. В документах, обнаруженных им, указана даже церковь, где происходило венчание. Товарищи жениха - фронтовые офицеры, держа венцы над новобрачными, трижды провели их вокруг аналоя. Так завершился их старый школьный «роман».
Тасю двенадцатилетней гимназисткой отец перевел из Пятигорска в частную гимназию в Ростов. Школьная дружба получила развитие в переписке и новых встречах в Пятигорске и Кисловодске во время каникул. Красивая обширная дача была местом, где семья Щербаков проводила на курорте летние месяцы.
Совместная жизнь после свадьбы не была продолжительной. На Северном Кавказе на праздник Троицы в июне 1918 года вспыхнули «троицкие» мятежи против проводимой большевиками политики расказачивания. На станции Гулькевичи располагался штаб пришедшей с Кавказского фронта 39-й дивизии, известной жестоким подавлением казачьих восстаний, истреблением офицеров и «буржуев». Слова «отправить на Гулькевичи» стали в ту пору нарицательной формой расстрела. Станция Отрадо-Кубанская находилась в одном перегоне от грозных Гулькевичей.
Тавричанские «экономии» грабили бродившие по краю анархистские матросские банды и солдатские карательные отряды. Обложенный крупной контрибуцией, с горечью и болью глядел Захар Щербак на «чертовы свадьбы» (так окрестили казаки рыскавшие по Кубани отряды), уничтожившие его богатство. Резали громадных круторогих волов, йоркширских кабанов, породистых овец (драгоценные мериносовые шкуры просто выбрасывали).
В июле на Тереке вспыхнул бичераховский мятеж. Казаки захватили станцию Прохладную и блокировали железную дорогу. Фронт с бичераховцами возник у самого Георгиевска. Мятежники рвались к его арсеналу. За каждым офицером шла охота. Исай искал убежище в лесах.
Скоро Тасе сообщили, что ее муж стал жертвой несчастного случая на охоте и помещен в больнице Георгиевска. Но о какой охоте могла быть речь, когда весь Северный Кавказ кипел в огне гражданской жесточайшей войны?
Есть свидетельство родственницы, якобы ехавшей с Исаем на одной линейке.
От толчка на рытвине выстрелило взятое для защиты охотничье ружье, и заряд поразил Исая в живот. По этой версии, его привезли в Георгиевск. Эту версию подтвердил и житель Сабли Филипп Семенович Варенов, знавший Исая. В больнице его еще успели навестить беременная жена и вызванные телеграммой из Кисловодска Ирина с Романом. За несколько минут до смерти он якобы сказал Ирине: «Позаботься о моем сыне. Я уверен, что у меня будет сын». Похоронили Исая на старом кладбище времен основания города — «кладбище коллежских асессоров». В 1925 году на нем построили стадион, сравняв с землей все могилы...
На родительской даче в Кисловодске Таисия Захаровна благополучно родила сына Александра. Крестили его в ближайшей Пантелеймоновской церкви. Запись о рождении и крещении еще, быть может, удастся отыскать в церковной метрической книге за 1918 год, хранящейся в Кисловодском ЗАГСе.
Не прошло и месяца, как в город вступили войска Добровольческой армии генерала Деникина. Захар Щербак, таившийся в одной из каморок кисловодского особняка, уехал поглядеть на руины своей «экономии» на берегах Кубани. Власти Кубанской рады и Войскового правительства были заинтересованы в подъеме хозяйства в бывшем процветающем имении. Снова поднять прежнее делo было уже трудно, однако неугомонный Щербак успел в 1919 году не только засеять и убрать урожай кубанской гарновки, но и отправить его в Италию: итальянцы издавна отдавали предпочтение макаронам-спагетти, изготовленным из муки этого сорта. В марте 1920 года Кавминводская группа опять попала под власть Советов. Некоторое время вдова Исая Солженицына с малышом Саней жила в родительском особняке. Но после национализации частных вилл и дач пришлось перейти в домик на территории соседнего пансионата «Скала». Здесь на втором этаже она прожила еще несколько лет с подраставшим сыном, а потом переехала в Ростов-на-Дону, город, где еще жили ее подруги по гимназии.
Крестная мать Сани Мария Васильевна Крамер-Скороглядова рассказывала, как она гуляла с крестником по кисловодскому парку, любовалась буйной горной речкой Ольховкой, видом на «Стеклянную струю», мостиком «Дамский каприз». Мария Васильевна водила мальчика и в Пантелеймоновскую церковь.
В детской памяти Солженицына отложился эпизод, ставший первым впечатлением его жизни. «Мне было, наверное, года три-четыре, как в кисловодскую церковь входят остроголовые (чекисты в буденновках), прорезают обомлевшую, онемевшую толпу молящихся и прямо в шинелях, прерывая богослужение, — в алтарь». То было изъятие церковных ценностей под предлогом «помощи голодающим»...
К сожалению, Пантелеймоновскую церковь при Хрущеве сломали. Не сохранился и дом, где Солженицын родился. Снесли его недавно, на месте прежней красивой и изящной виллы в стиле модерн построив уродливый корпус санатория им. Семашко. До недавнего времени от всей усадьбы оставалась лишь массивная каменная лестница в несколько маршей — сразу же за углом от автобусной остановки на привокзальной площади. Теперь и ее нет...
<...>
Из «солженицынских» мест Кисловодска сейчас остался лишь домик, где он провел раннее детство, — у прежнего пансионата «Скала» (на территории нынешнего санатория «Родина»). Домик пока еще цел: в нем до недавнего времени помещалась сберкасса, а теперь — рабочее общежитие. Слева, на втором этаже, еще осталась лестница в комнатку, в которой А. И. Солженицын жил с матерью в 1920-1923 годах. В Кисловодской же филармонии, в архиве театрального музея, находится письмо писателя, подтверждающего факт его рождения в курортном городке: «Я действительно рожден в Кисловодске и невольно люблю его за это».
<...>
Наш земляк Александр Солженицын / Л. Польский // Дон. – 1991. - № 1. – С. 168-172.