ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 31-й

Природа и сельское хозяйство

О. М. Морозова

Злоключения немецких концессионеров

в Советской России

Советская концессионная программа 1920-х годов обычно рассматривается как инструмент прорыва экономической блокады, то есть как часть внешнеполитической стратегии Советской России. Ключевыми субъектами этого процесса выступают правления крупных иностранных компаний, советское правительство, Главный концессионный комитет СССР (Главконцеском) и их уполномоченные сотрудники. Исследования базируются на фондах Российского государственного архива экономики и Государственного архива Российской Федерации [1].

Документы высоких учреждений – наркоматов, комитетов, правлений фирм – дают одностороннее освещение опыта сотрудничества советской власти и западных компаний.

Принято считать, что в сфере сельского хозяйства этот эксперимент имел для иностранных концессионеров провальный результат. При этом без внимания остаётся местный уровень взаимодействия, ведь концессия становилась одним из субъектов локального хозяйственного комплекса. Её деятельность попадала в поле зрения областных, краевых, окружных и районных органов власти. Степень их участия в делах и взаимодействие с иностранными концессиями влияли на выводы о результативности их деятельности. Забегая вперед, отмечу, что сведения подобного рода крайне редки в документах региональных и местных организаций, потому что концессии обладали определённой экстерриториальностью, были своего рода государством в государстве. Фондов, образованных концессионными предприятиями, в областных архивах нет. Отдельные интересующие сведения можно найти в документах региональной исполнительной власти, выполнявшей решения Главконцескома [2], и в фондах окружного и районного комитетов ВКП (б) [3]. Но даже имеющаяся скудная информация добавляет новые краски к картине восстановительного периода и хозяйственного строительства.

С 1923–1924 годов на Юге РСФСР функционировали две германские сельскохозяйственные концессии – «Маныч» и «Друзаг», принадлежавшие разным немецким обществам. Официальное именование первого предприятия говорит само за себя: ООО «Крупповская сельскохозяйственная концессия “Маныч” в Берлине». Германо-российское семеноводческое акционерное общество «Друзаг» (Deutsche-Russische Saatbau Aktiengesellschaft) было учреждено городским советом Кёнигсберга и рядом германских фирм-производителей сельскохозяйственных орудий [4]. Но если «Друзаг» располагался в достаточно влажном равнинном предгорье, то «Маныч» – в засушливой степи. Оба предприятия официально закончили свою деятельность в 1934 году. Опыт концессии «Маныч» выгодно отличался от изобиловавшей конфликтами истории «Друзага». Но и в случае с крупповским предприятием поводом для напряжённых переговоров были договорённости о зерновом характере производства.

Место иностранных концессий в круге забот региональных и местных органов власти определённо не было первостепенным. На повестке дня этот вопрос вставал не чаще нескольких раз за год. Это не говорит о непонимании важности концессионной программы. Наоборот, государственный подход был не чужд низовым работникам, неоднократно подчеркивалось её значение, что учитывалось в выносимых решениях. Название концессии «Маныч» чаще всего всплывает в обсуждениях условий труда советских работников и деятельности партийной ячейки. Но наиболее важным для местных руководителей был вопрос, связанный с соблюдением обязательств германской стороны по поводу организации зернового хозяйства на прогрессивных технологических принципах земледелия. Через год после начала работ они столкнулись с неготовностью немецкой стороны выполнять этот важнейший пункт концессионного договора.

Инициатива создания сельскохозяйственной концессии исходила от АО «Фридрих Крупп». 30 декабря 1921 года (за три с половиной месяца до начала работы Генуэзской конференции) правительству РСФСР через торговое представительство в Берлине поступило предложение о создании предприятия аграрного профиля. Для «Круппа» проект не был пионерским. Ещё до Генуэзской конференции было подписано германо-советское торговое соглашение об открытии германской торговой миссии в Москве, через которую уже осуществлялись торговые сделки на русском рынке таких крупных фирм, как «Фридрих Крупп» и «Хенкель» [5].

Решительным сторонником принять предложение Круппа был В. И. Ленин. 22 марта 1922 года руководитель советского государства направил телеграмму Сальскому окружному исполкому: «Для немедленной передачи концессии Круппа 60 тыс. дес. посева … к вам выехали представители Наркомзема Адамович и ещё один товарищ и представители «Круппа» Клетте и Фультте-Цегхау. Имеет громадное не только экономическое, но и политическое значение. Вы должны напрячь все силы, чтобы содействовать заключению о концессии, всякую нерачительность в этом деле буду считать преступлением» [6, л. 2]. 24 марта председатель Сальского исполкома Советкин сообщал в Кремль, что представителями фирмы было обследовано четыре участка, их особенно удовлетворил рельеф местности и имеющееся оборудование, в итоге они выразили желание взять в аренду 50–60 тыс. дес. [6, л. 3]. Телеграмма аналогичного содержания пришла и в Краевое экономическое совещание Юго-Востока [7]. На ближайшем заседании профессор Сладковский делал доклад об экономических условиях организации сельского хозяйства в Сальском округе Донской области в связи с предполагаемой сдачей земельных участков на концессионных началах представителям германской фирмы «Крупп» [8, л. 36].

Выбор земельных участков по стране был велик. Образованный 6 июля 1920 года Государственный колонизационный фонд включал, в том числе, земли Задонья – районы Восточного и Западного коневодств, широко используемые для разведения скота и крайне узко в целях полеводства – по причине засушливости климата. В. И. Ленин лично дал указание в ноябре 1920 года обратить особое внимание на изучение вопроса о возможности предоставления концессий на Юго-Востоке, в частности, в Донской области [9].Можно предположить, что им двигали мотивы, связанные с изменением социально-сословного облика этих мест. Привлечённые к рассмотрению перспектив эксперты – статистики ещё земского призыва и экономисты, некоторые с весомым дореволюционным партийным стажем, единогласно дали положительное заключение. Почвоведов среди них не было. Ровный рельеф степей прекрасно подходил для использования в крупных масштабах тракторной обработки полей [10, c. 100–101].

23 марта 1922 года в Москве был заключён концессионный договор, подписанный с советской стороны наркомом по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичериным и наркомом земледелия В. Г. Яковенко и представителями общества «Фридрих Крупп в Эссене» на аренду 25 тыс. дес. земли сроком на 24 года. Платой за концессию являлась ежегодная передача правительству РСФСР 20% валового сбора урожая зерна [10, c. 120–122]. Но 22 апреля 1922 года в советском торгпредстве в Берлине узнали, что директора акционерного общества К. Зорге и П. Красс отказались утвердить договор о сельскохозяйственной концессии в Сальском округе Донской области. Это было неожиданно и необъяснимо, ведь 16 апреля был подписан Рапалльский договор, открывающий зелёный коридор сотрудничеству. Возможно, это было сделано под давлением англичан, осудивших это соглашение. Но сами немцы ссылались на вдруг выявившиеся финансовые трудности.

Угрозы советского правительства аннулировать все заказы, размещённые на предприятиях «Фридрих Крупп», возымели действие. В конце года уполномоченный фирмы Э. фон Капгерр прибыл на берега Маныча для выяснения программы действия для начала эксплуатации выделенного участка [11]. Он смог убедиться, что в 1922 году сельское хозяйство Юго-Востока было на подъёме, ведь год выдался урожайным [12].

Скирдование соломы в российско-германском товариществе "Маныч-Крупп". 1930 г.

Фото М. А. Морозова из семейного архива автора

Подписание повторного концессионного соглашения произошло 17 февраля 1923 года в Берлине. Со стороны АО «Фридрих Крупп» оно было завизировано директорами К. Зорге и П. Крассом, от РСФСР – полпредом Н. Н. Крестинским и торгпредом Б. С. Стомоняковым. Этому не помешал даже случившийся в Германии осенью 1922 года общенациональный финансовый крах. В соответствии с договором российская сторона передавала 25 тыс. дес. сроком на 36 лет под создание зернового хозяйства на основе механической обработки почв, посевных и уборочных мероприятий. Создание животноводческого сектора в товарном виде исключалось, разрешалась для удовлетворения внутренних нужд использование окрестных природных ресурсов: добыча камня-известняка и соли [10, c. 124–126].

Весной 1923-го в Сальскую степь прибыли представители управляющего звена. В июне начались полевые работы. 24 августа уполномоченный концессии П. О. Клетте сообщил председателю Главконцескома Г. Л. Пятакову, что на полях началась вспашка земли для посева озимых [10, c. 127].

Мотивы сотрудничества западных капиталистических стран с Советами нередко становятся предметом отдельного рассмотрения. Единодушно признаётся, что к этому Запад склоняла послевоенная разруха. Несмотря на окончание мировой войны в ноябре 1918 года, запустить экономику в ведущих промышленных странах мира не удавалось в течение нескольких лет. Торговые связи были разорваны войной, но в условиях едва дышащей экономики их восстановление было задачей более простой, чем переформатирование – с замещением России другими источниками ресурсов, ведь до 1914 года она была существенной частью мировой хозяйственной системы. Концессионная советская программа могла «завести» экономический механизм. Французы интересовались табачной отраслью. Американцы – нефтью и углём. Но наиболее активны были немцы. К февралю 1922 года уже 40 германских фирм заключили договоры или заявили о полной готовности к сотрудничеству с советскими предприятиями и наркоматами [13]. Концессионные проекты германского капитала в России были не просто частной инициативой отдельных компаний, а составной частью государственной экономической стратегии. В конфиденциальном письме Министерства хозяйства Германии, направленном в Имперский союз германской промышленности 18 июня 1921 года, говорилось, что к этой деятельности желательно привлекать лица и компании, не работавшие ранее в России, поскольку имеющие подобный деловой опыт будут заинтересованы, прежде всего, в восстановлении собственного бизнеса. В то время как приоритетными с точки зрения интересов государства являются комплексные вопросы развития экономических отношений между двумя странами [14].

По косвенным признакам можно судить, что первоначальный замысел немцев состоял в возврате к условиям довоенного сотрудничества России с иностранным капиталом – как экономического придатка. Этот взгляд был положен в основу дипломатической стратегии Германии, с которой она прибыла на Генуэзскую конференцию (10 апреля – 19 мая 1922 г.). Перед ней стояла задача выхода из положения государства-изгоя, которую планировала реализовать на этом конгрессе. Как следует из советских дипломатических документов, министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау пытался выстроить двусторонние отношения с европейскими странами-победительницами, при этом образовав общий фронт против советского государства – для возвращения к довоенной практике эксплуатации ресурсов России. Однако страны Антанты не демонстрировали явных намерений к экономической изоляции РСФСР и других республик, чьи представители также вошли в состав советской делегации. Опасаясь возможного соглашения Антанты с Советской Россией без Германии, немецкая делегация, которой отвели ограниченную роль на конференции, пошла на подписание особого двустороннего договора. Лицом, поставившим свою подпись под документом, был Ратенау. Причем канцлер Германии Й. Вирт был более последовательным сторонником договора, чем анлофил, по отзыву советского министра иностранных дел Г. В. Чичерина, Ратенау [15].

Но план восстановления экономики России все же принадлежал Ратенау, занявшему в 1921 году пост министра «реконструкции» (Minister für Wiederaufbau). Проект был представлен им на конференции союзников по репарациям и разоружению Германии, проведенной 5–16 июля 1920 года в бельгийском городе Спа. Предложенная им схема сводилась к тому, что Германия выступает поставщиком товаров на восток, оплата за которые осуществлялась бы золотом и валютой, которые, в свою очередь, идут на уплату репараций. Но для этого нужно было хотя бы частичное оживление российской экономики. В этом, считал Ратенау, должен был участвовать западноевропейский «консорциум», куда помимо Германии должны были войти Англия, Франция, Италия, Бельгия. Конечной целью проекта являлось восстановление и укрепление экономики европейских стран. Не менее важно было взять под контроль большевизм в России и не дать ему выйти за пределы страны. Никто, кроме Британии, этот план не поддержал [16]. Но идейная составляющая концессионной активности предстаёт тут в полной мере.

Существуют разнообразные версии относительно мотивов проникновения конкретно «Фридриха Круппа» в пространство советской экономики. После подписания капитуляции своей страны компании, всецело работавшей в годы Первой мировой войны на германскую военную машину, пришлось столкнуться с принудительной конверсией. Остановленные в годы войны мощности по выпуску сельскохозяйственных машин можно было запустить, но спрос на них на мировом рынке был ограниченным. В то время как Юг России был традиционным адресом поставки различной техники отечественного [17] и иностранного производства. За семь лет войны её парк значительно сократился, поэтому рынок обещал быть ёмким, а сельскохозяйственная концессия могла служить выставочной площадкой, плацдармом для будущего сбыта в РСФСР. До 1914 года Германия была не только крупным поставщиком сельскохозяйственной техники в Россию, а также одним из основных потребителей русского хлеба, экспорт которого не прекращался даже в годы Первой мировой войны, идя через нейтральные страны при участии не скупящихся на патриотическую риторику отечественных коммерсантов, таких как, например, Н. Е. Парамонов [18].

Ряд авторов пишут о существовании первоначального стремления «Круппа» на советский рынок сельскохозяйственных машин. А пестрота состава машинного парка концессии, где преобладали американские модели, объясняется тем, что германские образцы не выдержали местных условий и вскоре были заменены [19, c. 294].

Немецкие историки отмечают подозрительность, с которой отнеслись другие европейские страны к такому участнику советско-германского сотрудничества как военный концерн «Фридрих Крупп». В печати фиксировалось хождение слуха, что концессия служит ширмой для военно-промышленной деятельности Германии в обход запретов, наложенных Версальским договором [10, c. 186; 19, с. 294].

Шпионский мотив нередко всплывает в контексте экономической деятельности иностранцев в СССР. В 1937 году в советской печати были озвучены обвинения в том, что по всему миру, а в нашей стране в ещё больших масштабах, под вывеской немецких коммерческих контор действует шпионская сеть. В качестве одного из примеров была упомянута сельскохозяйственная концессия «Друзаг» и её директор Ф. Дитлов, бывший полковник генерального штаба германской армии, по мнения органов, после отъезда оставивший агентуру [21]. Подобного рода обвинений в адрес «Круппа» не было.

Возьмём в качестве базовой версию о том, что целью участия «Круппа» в советской концессионной программе были интересы экономического характера – получение прибыли, трудоустройство специалистов и рабочих, не нашедших применения у себя на родине. Это объясняет последовательное стремление немцев сделать своё предприятие многопрофильным, используя все возможные источники дохода.

Предприимчивые иностранцы, столкнувшись с нехваткой стройматериалов, выяснили возможность их производства на месте. Они начали разработку строительного камня в заброшенных известняковых каменоломнях, находившихся в нескольких верстах от хутора Пишванов, где расположилась главная усадьба концессии. Там же начали обжиг извести [22]. Это делало концессию монополистом на местном рынке стройматериалов, так как разрушенный в годы войны кирпичный завод в станице Пролетарской был восстановлен только в 1927–1928 годах [23].

Но поскольку в первоначальном тексте договора существовал запрет на превращение побочных промыслов в товарные, то в 1925 году предприятие получило замечание председателя правительственной инспекции Северокавказского краевого земельного управления Рязанова о развитии непрофильного производства извести и строительного камня. Налагать запрет он не стал, понимая нужность этих товаров для местного населения, и лишь установил размер причитающихся сборов и налогов [24].

Многолетние сложные переговоры между администрацией концессии и советскими учреждениями о производственном профиле концессии выступают свидетельством естественного желания частного капиталистического предприятия получить максимальный доход. В этой связи стоит внимательно посмотреть на то, чем руководствовалась советская сторона, предлагая взять в аренду участок в Сальском округе.

Для этой части задонской степи характерны сложные природные условия. Суховеи, восточные ветра, сопровождающиеся часто майскими заморозками; набеги саранчи. Капризный климат влиял на сборы урожая. На один урожайный год приходилось один-два года скромного сбора и один неурожайный. Выбор для практиковавших земледелие в других климатических зонах нельзя назвать удачным. Весной 1924-го – первого года полного хозяйственного цикла – суховей привёл к гибели от 30 до 100% посевов по волостям Сальского округа [25; 26]. Хотя член коллегии Наркомзема К. Д. Савченко отмечал, что в концессии урожай выше и лучше, чем в соседних крестьянских хозяйствах [10, c. 124], это не могло утешить концессионеров. Следующий 1925 год был удачным. Но 1926-й опять принёс огромные убытки – более 80 тыс. руб. золотом. Несмотря высокую по тем временем оснащённость техникой, природный фактор нейтрализовать не удавалось. В 1927 году в концессии «Маныч» имелось 20 тракторов: применялись в основном американские тракторы “Caterpilar”, “Case”, паровые молотилки “Advance-Rumely”, для перевозок использовалось семь грузовых машин, в основном “Ford” [27].

Обмолот хлеба с помощью паровой молотилки “Advance-Rumely” в  российско-германском товариществе "Маныч-Крупп". 1930 г.

Фото М. А. Морозова из семейного архива автора

Советские работники всех уровней демонстрируют удивительное единодушие в ожиданиях от концессии – им нужно образцовое зерновое хозяйство. З. М. Беленький, председатель Юго-восточного бюро ВЦСПС, в декабре 1922 года обратил внимание на то, что все соглашения с иностранными компаниями направлены на поднятие промышленности, но они не дадут ни фунта хлеба [28],], поэтому нужны и сельскохозяйственные концессии зернового профиля. Стране только что пережившей страшный голод, это было крайне важно. Нарком земледелия РСФСР В. В. Осинский отмечал, что страна нуждается в крупной финансовой и организационной предпринимательской помощи извне в тех местах, где нельзя справиться самостоятельно [29]. Юго-Восток как раз и был тем, что было пока не по силам советскому государству. Тяжёлые целинные почвы плуг, запряжённый в пару волов, не пахал, а лишь царапал землю. Семена плохо прорастали в обезвоженной почве, имели слабую корневую систему.

Донская область испытывала нехватку живой тягловой силы. Ассигнования на область на восстановление поголовья составили 450 млн. руб., что являлось в 1922 году мизерной суммой, так как это была стоимость 500 пар волов. Нигде, в том числе и за границей, тягловый скот купить нельзя, нигде нет избытка [30, л. 35]. Тракторов было мало, и они трудно внедрялись в хозяйство. Скептическое отношение к технике, по мнению Э. И. Квиринга, тогда заведующего Донским областным земельным управлением, было связано с тем, что до этого момента в области были только тяжёлые трактора. Они требовали грамотного обслуживания, чего не было, находились в изношенном состоянии и потребляли большое количество дорогого керосина. Себестоимость вспашки с их помощью обходилась дороже в три раза, чем обычная – волами [31, л. 36; 32]. Для решения вопроса об оптимальном наборе техники важно было апробировать все системы машинной обработки земли. Квиринг считал, что основной моделью для механизации сельского хозяйства должен стать американский трактор лёгкого типа Фордзон. Он проще в эксплуатации и ремонте, требует меньше керосина, который дорог и дефицитен. Вспашка Фордзонами на участках западного коневодства, сданных в аренду американской артели «Сеятель», показала свою эффективность даже в случае с тяжелой сальской целиной [30, л. 35, 36]. В 1922 году Наркомвнешторг уже закупил американские трактора для Юго-Востока, но опыта работы на них в регионе не было. Концессия «Маныч» должна стать, по идее советского руководства, «производственной показательной фабрикой», дать пример машинизации сельского хозяйства.

Ещё одной преградой на пути интенсификации аграрного производства была низкая культура земледелия. Сальский округ Донской области относился к тем территориям Юго-Востока, в отдельных местах которых продолжала существовать архаичная переложная (залежная) система севооборота при доминировании немного более прогрессивного (возникшего в эпоху раннего Средневековья) толочно-парового трёхполья, что не соответствовало потребностям страны, поставившей своей целью индустриализацию [8, л. 53–53 об.]. Семенной материал был вопиюще плохого качества. Высокая засоренность семян отнимала до 30% урожая ежегодно. По статистике крестьянин высевал на одну десятину пашни 8 пудов пшеницы и до 20 фунтов, то есть полпуда, сорных трав [30, л. 35, 39]. У крестьян-единоличников, небольших коммун и Крестьянских комитетов общественной взаимопомощи не было возможности очищать засоренные семена. Для этого необходима была станция со специальным оборудованием.

Кроме того, за годы войны произошло вырождение районированных сортов. Пшеница-арнаутка, известная на Дону как гарновка, ранее являлась основным зерновым хлебом, будучи хорошо приспособленной к местным условиям. Донскому областному земельному управлению в 1922 году отчасти удалось собрать семенной фонд этого сорта за счёт освобождения нескольких хозяйств от сдачи продналога и передачи ему 25% урожая [30, л. 38]. Но на этом пути случалось немало просчётов. Земельное управление ставило задачу введения в севооборот засухоустойчивых культур. Однако кукуруза себя не оправдала. Она даже вызывала ненависть крестьян. Для пропашных культур не хватало рабочих рук и тягловой силы. Американские сорта кукурузы не вызрели и не дали урожая, на который рассчитывали. Эксперимент был проведён в Донецком округе – далеко не самом засушливом месте области [30, л. 37; 32].Для быстрейшего решения всех этих проблем Югу нужно было образцовое растениеводческое хозяйство. И когда в мае 1924 г. во время обследования было установлено, что администрация нарушает пункт 20-й договора и сдаёт крестьянам окрестных сёл землю в аренду под пастбища и сенокос для того, чтобы увеличить свою выручку, окружные работники с сожалением констатировали: «Концессия Круппа не заботится о качественном улучшении культур, а преследует лишь количественную цель» [22].

Дабы впредь избежать нареканий со стороны Главконцескома администрация концессии «Маныч» уже в начале 1925 года подняла вопрос о разрешении перепрофилирования части производства на животноводство [33]. Приглашённый специалист из Германии Мейер также указывал, что природные и климатические условия степи благоприятны для разведения овец мериносовой породы, чья шерсть ценится на мировом рынке всегда очень высоко [10, c. 126].

Эта реорганизация не устраивала советскую сторону. Её эксперимент по преобразованию засушливой степи срывался. Но в связи с тем, что сотрудничество с компанией «Крупп» разворачивалось и в других направлениях, Главконцеском пошёл на уступки. В течение двух лет – 1926–1927 – шли переговоры, которые должны были привести к перезаключению договора на новых условиях. Немецкая сторона требовала сокращения размера долевого отчисления: в первые три года – 10%, следующие три года – 15%, с 7-го года – 17,5% валового урожая; предоставления права в случае доказанной нерентабельности предприятия отказаться от концессии до 1932 года; разрешения на новую структуру профилей производства: овцеводческое хозяйство на двух третях площади (18 тыс. дес.), 2 тыс. дес. – под разведение крупного рогатого скота, 5 тыс. дес. оставить под зерновыми посевами [10, c. 127].

Тем временем дискуссия вышла из кабинетов в массы. Бывший владелец экономии, приглашённый как знаток местных условий, А. И. Пишванов, руководствуясь своим опытом, рекомендовал новым хозяевам перейти на разведение овец, чем и поделился с заезжим журналистом [35]. Позиция бывшего хозяина нашла сторонников и среди работников предприятия. В прениях на 4-й Сальской окружной партийной конференции (20–22 декабря 1926 г.) слесарь концессии и по совместительству библиотекарь З. А. Шульгин, кандидат в члены ВКП (б), говорил, что все артели округа должны вести не плодосеменное хозяйство, а животноводческое, как более выгодное, что касается и концессии. В протоколе слова о концессии зачёркнуты [36].

Весной 1927 года в сводке ОГПУ сообщалось о конкретных действиях концессии по перепрофилированию производства ещё до заключения соглашения. Закуплен в Германии и находился в состоянии доставки племенной скот: 6 тыс. овец по 75 руб. за штуку и 50 баранов по 300 руб. за каждого, из них четыре элитных производителя – по 400 руб. Под расширение животноводческого сектора предполагалось выстроить две кашары и один дом для чабанов; началась заготовка стройматериалов. Одновременно с этим в Германии были закуплены породистые куры, гуси и утки. Администрацией обсуждался вопрос о приобретении крупного рогатого скота и лошадей. Его планировали найти на месте, отдав предпочтение местным породам, в частности, крупному рогатому скоту калмыцкой породы, более неприхотливой в степных условиях [37, л. 7].

От зерноводства администрация отказываться не собиралась, предполагая занять полевыми культурами в 1927 году до 8 тыс. дес. (из 25 тыс. дес.). Приезжавший в концессию из Краснодара профессор С. А. Захаров [38], обследовав земли концессии, признал их высокий потенциал при использовании травопольной системы земледелия. Это соответствовало планам администрации концессии, так как она подходила также и для возделывания кормовых культур. По сути, ею была воспринята система севооборота советского академика В. Р. Вильямса. Она предполагала восстановление почвы путём посева многолетних трав. Для Сальских степей важнее было улучшение структуры тяжёлых каштановых почв за счёт повышения содержания гумуса.

В 1927 году ситуация вокруг крупповской концессии обострилась. Во-первых, она стала источником «моды» на разведение овец как более рентабельной отрасли в местных условиях. Зажиточные единоличные хозяйства массово отказывались от посевов хлеба [37, л. 71–72]. Во-вторых, возник внутренний конфликт, обстоятельства которого прослеживаются по фондам центральных архивов. Между председателем рабочкома, членом ВКП (б) водителем М. И. Соколовым и администрацией обострились отношения по вопросам приёма и увольнения рабочих. Дирекция считала себя вправе обладать свободой выбора при найме. Рабочком настаивал на приёме новых рабочих через указанные инспекцией труда учреждения. Работники не знали, числятся ли они или нет, ведь если администрация увольняет, то рабочком – против, и наоборот. Соколов угрожал стачкой. Дирекция обратилась в Главконцеском и ЦК отраслевого профсоюза – Союза рабочих земли и леса, добиваясь урезки прав рабочкома [10, c. 127–129]. Всё это происходило накануне посевной кампании.

Обстоятельства конфликта находят уточнение в информационных сводках ОГПУ за март 1927 года. В концессии сложилась нездоровая обстановка. Вместо того чтобы служить делу создания пролетарской прослойки на селе, концессия превратилась, по сути, в контрреволюционное гнездо. Администрация нуждалась в грамотных сотрудниках и не отбирала их по советским требованиям. Большинство квалифицированных служащих были далеко не пролетарского происхождения, в том числе до 20% составляли вернувшиеся из эмиграции. Впрочем, в 1924-м ответственный работник Сальского окружкома П. С. Смирнов отмечал, что и большинство рабочих пропитаны антисоветским духом [34]. Из-за ссоры рабочкома с дирекцией среди местных работников ходили слухи, что руководство намерено завезти из Германии квалифицированных рабочих, не знающих русский язык и настроенных против всяких профсоюзов. Между рабочими – немцами и русскими – росла национальная рознь, главным признаком чего стала консолидация рабочих-немцев вокруг администрации, а русских – вокруг рабочкома. Русские служащие из числа «бывших» приняли сторону администрации [37, л. 2].

Летом 1927 года ходили упорные слухи, что вот-вот начнётся война с Англией, что президентом назначат Керенского, и даже, что в Торговую уже пришли кадеты и захватили власть, на что две старухи – беднячка и середнячка – сказали, слава богу, дождались своих, теперь будет легче жить. Среди местных, особенно бывших красных партизан, проявлялось недовольство тем, что две американские артели «Сеятель» и «Калифорния» получили господдержку: наше государство плодит новых помещиков и коннозаводчиков, а тем, кто воевал за неё, помощи нет [37, л. 42, 71, 119]. Примечательно, что «Крупп» и немцы нигде в таких разговорах не фигурируют.

Все эти обстоятельства не могли не беспокоить советское руководство. В таких условиях оно пошло на заключение нового концессионного договора от 9 сентября 1927 года. Но вскоре администрация «Маныча» в очередной раз столкнулась со специфическим местным климатом. В зиму 1927–1928 годов погиб озимый клин [39]. Вопрос о вывозе за границу урожая яровых того года долго не решался Главконцескомом. Акционерное общество «Фридрих Крупп» поставило вопрос о ликвидации сельскохозяйственной концессии как убыточной [10, c. 131–133].

В октябре 1928 года после сложных переговоров советскому правительству удалось договориться с «Круппом» о реорганизации концессии в совместное предприятие – русско-германское сельскохозяйственное товарищество «Маныч–Крупп». При сохранении германской дирекции и специалистов на предприятии появился советский директор – И. Н. Буров. Он был прислан из центра, вместе с ним среди сотрудников появилось ещё больше приезжих людей.

Что могло быть причиной сохранения концессии «Маныч» в форме смешанного товарищества? Только важность поддержания общего уровня сотрудничества между СССР и Германией, заинтересованность правительств в использовании потенциала экономики контрагента в восстановлении позиций своей собственной.

Хозяйство сохранило зерновое направление, но оно соседствовало с племенным животноводством. Это уже не было критически важно для советской стороны. Все надежды на превращение Сальской степи в житницу страны теперь были связаны с зерносовхозом «Гигант», отведение земель для которого началось осенью 1928-го [40]. Внимание советских учреждений на долгие годы вперед было приковано именно к этому агрокомбинату будущего.

В округе росла урожайность и размеры посевных площадей. Непрерывно рос тракторный парк. По Северокавказскому краю статистика на 1927 год была следующей: в 1925-м распределено 1200 тракторов, в 1926-м – 4200, в следующем планировалось ввезти в край около пяти тысяч. Из общего числа 64% тракторов попало в коллективные хозяйства: крестьянские комитеты общественной взаимопомощи и коммуны [39]. Примером механизации полеводства в Сальском округе стал не «Маныч», а другая концессия – «Сеятель». Это была коммуна реэмигрантов из Североамериканских соединенных штатов, в основном финнов и карелов по национальности, многие из которых вступили в Америке в Коммунистическую партию. На курсах, созданных на базе коммуны, они широко делились своим опытом с соседними хозяйствами.

1930 год выдался урожайным. Но вызванная коллективизацией социальная волна и экономическая нестабильность не миновали Пролетарский район [41]. Он стал зоной вселения кулацких семей 1-2-й категории из равнинного Предкавказья. Но эндогенный кризис стал разворачиваться осенью 1932-го на почве увеличения плана хлебозаготовок. Крестьянство, собранное в колхозы, отказывалось от участия в полевых работах, скрывало хлеб, бойкотировало его вывоз на элеваторы. На полях гиб хороший урожай зерновых. Местные органы власти не смогли твердой рукой проводить линию государственной политики. Для наведения порядка в край прибыл Л. М. Каганович. По районам Азово-Черноморского края прошла смена руководства, первые лица – секретари райкомов и председатели райисполкомов – отдавались под суд.

Общая обстановка в районе могла стать причиной самоустранения германской дирекции товарищества «Маныч-Крупп» от работ в хозяйстве. Осенью 1933 года она покинула СССР. Тогда же в 1933-м произошла смена советского руководства предприятия. Как говорится в отчёте райкома, директор Буров взят на работу в край [42, л. 36]. Директором был назначен Иван Дмитриевич Васильев. Формально товарищество просуществовало ещё весь 1934-й, пока велись переговоры по урегулированию разногласий. В октябре 1934-го товарищество было ликвидировано.

К этому моменту хозяйство приобрело уже определённую экономическую устойчивость. В нём имелось сначала три, потом четыре бригады: две – полеводческие, две – животноводческие. Несмотря на большие потери поголовья скота в связи с коллективизацией, его численность в хозяйствах района, включая «Маныч-Крупп», с 1931-го по 1933 годы выросла: лошади – в 1,5 раза, крупный рогатый скот – в 1,5 раза, овцы – на 40%, свиньи – более чем в 2,5 раза [42, л. 9]. В 1934 году на основе товарищества «Маныч-Крупп» был создан племзавод № 1 (позднее получивший название «Пролетарский»). Главным направлением стало племенное овцеводство, но там выращивались и племенные лошади. Площади, отводимые под зерновые, постоянно расширялись за счёт распашки целины. После Великой Отечественной войны осуществлялись системные мероприятия по обводнению степи. К 1990-м годам полеводческий профиль стал преобладающим для совхозов и колхозов района.

Племзавод «Пролетарский» просуществовал до 1999 года, когда был объявлен банкротом. В 2001-м его земли были сданы в аренду на 49 лет Агросоюзу «Юг Руси» со специализацией на выращивание зерновых и пропашных культур. Так был реализован проект, возникший почти сто лет назад.

В трениях между «Круппом» и советским правительством проявились отличия между частным и государственным хозяйством. Первое было всецело ориентировано на финансовый результат, второе – на осуществление инфраструктурных проектов. Несмотря на участившиеся в 1920-е годы неурожаи, после 1928-го бывшую концессию удалось укрепить так, что предприятие на долгие годы стало основой хозяйственного комплекса Пролетарского района.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. РГАЭ. Ф. 478. Народный комиссариат земледелия РСФСР; ГАРФ. Ф. 8350. Главный концессионный комитет при СНК СССР.
2. ГАРО. Ф. Р-97 Исполнительный комитет Донского областного Совета рабочих, .крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов; Ф. Р-1485. Исполнительный комитет Азово-Черноморского краевого Совета депутатов трудящихся.
3. ЦДНИРО. Ф. Р-91. Пролетарский районный комитет партии; Ф. Р-97 Сальский окружной комитет ВКП (б).
4. Там же. Ф. Р-7. Оп. 1. Д. 46. Л. 1–20.
5. Советско-германские отношения. От переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора : сб. док. Т. 2. М. : Политиздат, 1971.С. 433–437.
6. ГАРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 1027.
7. Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. Т. 54. М. : Изд-во полит. лит., 1975. С. 211.
8. ГАРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 323.
9. РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 900. Л. 2.
10. Ерохина О. В. Германские сельскохозяйственные концессии Северо-Кавказского края в первые десятилетия советской власти // Экономическая история : Ежегодник. 2011/2012. М. : РОССПЭН, 2012. С. 98–148.
11. ГАРФ. Ф. 8350. Оп. 1. Д. 1779. Л. 157.
12. ГАРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 11. Л. 3.
13. Коминтерн и идея мировой революции : док. / сост.: Я. С. Драбкин, Л. Г. Бабиченко, К. К. Шириня. М. : Наука, 1998. С. 311, 345, 351, 365–366.
14. Ахтамазян А. А. Рапалльская политика. Советско-германские дипломатические отношения в 1922–1932 годах. М. : Международные отношения, 1974. С. 32.
15. Горохов И. М., Замятин Л. М., Земсков И. Н. Г. В. Чичерин – дипломат ленинской школы. М. : Политиздат, 1974. URL: http://art-of-diplomacy.ru/books/item/f00/s00/z0000006/st014.shtml (дата обращения: 15.05.2022).
16. Садовая Г. М. Вальтер Ратенау и Рапалльский договор : Материал к спецкурсу. Самара : Самарский университет, 2001. С. 24–26. URL: https://dereksiz.org/valeter-ratenau-i-rapalleskij-dogovor.html?page=2 (дата обращения: 5.06.2022).
17. Пионеры сельскохозяйственного машиностроения в России представляли собой подлинный интернационал. Я. В. Мамин выпускал дизельный трактор собственной конструкции в Балакове. А. Унгерн и А. Я. Коп – легкие «крестьянские» трактора на своих заводах в Кичкасе (Екатеринославская губ.), англичане Роберт и Томас Эльворти – в Елисаветграде, В. М. Григорьев – в Ростове-на-Дону. Производства по выпуску земледельческих машин:  паровых и конных молотилок, сеялок, жаток, сноповязок, были расположены в Харькове. Их владельцами были выходцы из Германии М. Гельферих, Э. Мальгозе.  См.: Ценч Ю.С. Становление и развитие сельскохозяйственного машиностроения России до 1917 г. // Сибирский вестник сельскохозяйственной науки. 2019. № 6(49). С. 109–115.
18. Беркутов К. С. Торговые преступления в практике делового мира в годы Первой мировой войны // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. 2016. № 2 (92). С. 121–134. (Сер.: Гуманитарные и социальные науки).
19. Блинов И. С. Сельскохозяйственная концессия германской фирмы «Фридрих Крупп» в СССР (1922–1928 гг.) // Преподаватель. XXI век. 2019. № 19. С. 294–301.
20. Ерохина О. В. Немецкое предпринимательство в хозяйственном комплексе юга России. 1868–1934 гг.: моногр. М. : МПГУ, 2018. С. 186.
21. Абузов Н. Гестапо // Правда. 1937. 17 сентября.
22. ЦДНИРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 34. Л. 1.
23. Там же. Д. 2. Л. 25.
24. ГАРФ. Ф. 8350. Оп. 1. Д. 1767. Л. 254.
25. ЦДНИРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 26. Л. 23.
26. Там же. Д. 36. Л. 3–4.
27. Там же. Ф. Р-91. Оп. 1. Д. 2. Л. 126.
28. ГАРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 12. Л. 22 a.
29. Ерохина О. В. Германская концессия «Маныч» в Советской России (1922–1934 гг.) // Новый исторический вестник. 2009. № 4 (22). С. 34.
30. ГАРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 13.
31. Там же. Д. 15. Л. 54.
32. Там же. Д. 14. Л. 68.
33. РГАЭ. Ф. 478. Оп. 2. Д. 117. Л. 177.
34. ЦДНИРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 34. Л. 1 об.
35. Кушнер Б. А. Крупп и Маныч // Новый Леф. 1927. № 11–12. С. 3–12.
36. ЦДНИРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 58. Л. 12.
37. Там же. Д. 76.
38. Захаров Сергей Александрович (1878–1949), первый заведующий кафедрой почвоведения агрономического факультета Краснодарского политехнического института (1925–1935), затем заведующий кафедрой почвоведения Ростовского университета (1934–1949).
39. ЦДНИРО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 82. Л. 18.
40. Там же. Д. 85. Л. 11.
41. Сальский округ был ликвидирован в августе 1930 г. Земли советско-германского товарищества «Маныч-Крупп» вошли в состав Пролетарского района.
42. ЦДНИРО. Ф.Р-91. Оп. 1. Д. 4.