ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2011-й

Храмы, монастыри Ростовской области

Э. А. СОКОЛЬСКИЙ

ЕСЛИ ДОМ В РАЗОРЕНИИ...

К 120-летию Никольской церкви в хуторе Богданов Каменского района

Богданов – старенький хутор. Кое-как проложенные улицы, то тут, то там заброшенный дом, заросший двор; однако всё равно чувствуется близость города – и не только потому, что вдоль тропинки по-над камышовым бережком Северского Донца валяются кульки и бутылки, не только потому, что тропинка эта (огороды вытеснили её к самому краю обрыва) оканчивается у забора очередного «новорусского» дома. Дело в том, что со стороны дороги на Каменск-Шахтинский к Богданову вплотную примыкает посёлок Чистоозёрный, выросший в советское время одинаковыми двухэтажными коттеджами при карьероуправлении.

Где же начинается хутор? Там, где правление колхоза имени Кирова. Сам Киров на пьедестале к правлению обращён лицом, спиной – к церкви. Выглядит это демонстративно и смешно: ну куда там жалкому и нелепому памятнику до светлой, доброй церкви! Она проста и естественна, колоколенка, рельефные украшения стен (наличники, кокошники, пояс карниза) выполнены в духе Древней Руси, – таких церквушек много по России и Украине было выстроено в конце XIX века; оштукатуренные и побелённые, они выглядят куда более привлекательно, куда более органично вписываются в природу, нежели сооружённые в стиле «кирпичной» эклектики, претендующие на какую-то особую значительность...

Никольскую церковь в хуторе Богданове возвели в 1891 году, и вот, достояла она до наших дней, обновилась, возродилась к новой жизни, в то время как хутор почти полностью утратил свой прежний облик. Но чего стоило ей сохраниться! О том много могла бы поведать бабушка Лисава, прожившая около ста лет, однако многое из того, о чём она сказывала, в хуторе не помнят. Церковь строил её дед, дом для священника и псаломщика – отец. Бабушка Лисава вспоминала: дело было перед войной, кто-то из местной администрации шепнул прихожанам, что батюшку ночью придут арестовывать, а церковь закроют. Батюшку предупредили, он же прятаться отказался: буду служить, как служил! Тогда прихожане его связали, положили в телегу под сено и увезли от греха подальше; из храма всё ценное вынесли и передали в станицу Гундоровскую: тамошнему храму закрытие вроде бы не грозило (и действительно – не закрывался ни разу)... А когда в хутор пришли фашисты, говорила бабушка Лисава, жители попрятались в церкви. Немцы взломали двери – но внутри никого не увидели. Это чудо их не только озадачило – испугало и остановило: осторожно оглядев помещение, они вышли и прикрыли за собой дверь. А хуторяне тем временем подземным ходом пробирались к Донцу...

Церковь открыли в 1943-м, и после войны в ней служили девочки – мужчины с войны не вернулись... Старожилов в хуторе почти не осталось – скорее всего, этот факт тоже свидетельство бабушки Лисавы. Богослужения проводились до 1962 года – время не столь отдалённое: те, кто помнят, что творили с церковью при Хрущёве, живы и здравствуют, потому история богдановской святыни проясняется уже легко и отчётливо.

Итак, воинской части, стоявшей рядом с хутором, поручили взорвать Никольский храм. Конечно, ни для кого из хуторян это не было тайной. И может быть, первым из «посторонних» об ответственном задании узнал Владимир Авксентьевич Якименко, главный инженер карьероуправления (впоследствии директор). И, не теряя времени, приехал к начальнику воинской части с ящиком коньяку: ну будь же другом, напиши бумагу, что взорвать храм невозможно – пострадают сельсовет и другие здания, – или хоть что напиши, лишь бы отвязались, но только не взрывай. «Да у меня у самого руки не поднимаются на церковь», вздохнул начальник. А коньяк окончательно укрепил военного в том, что храм трогать не нужно.

И храм превратился в хранилище колхоза имени Кирова: отныне в нём громоздились бутылки и бочки, а там, где стоял престол, рубили мясо. И выглядел как было положено: без куполов, без колокола. Колокол, кстати, остался цел-невредим: пионеры тогда его перевернули и вкопали в землю рядом с чьим-то двором; мимо бегали куры, проходили люди, и никто так и не задумался, что же за «посудина» лежит...

Но настали «перестроечные» времена. На хуторском сходе единодушно порешили: церковь надо открыть! Тут же двадцать человек поставили подписи, и заняться оформлением документов поручили молодой Ольге Борзовой. Никто не думал, что последнее окажется таким сложным делом... В каменской администрации ответ давали такой: «рассмотрим», в ростовской епархии обещали посодействовать – однако всё оставалось как было, и измученная бесплодными поездками Борзова, вернувшись в очередной раз домой ни с чем, швырнула все бумажки на стол: всё, никуда больше не поеду, нет сил...

– Муж набросил мне на плечи плед, сварил кофе, сказал: успокойся, не спеши. – Ольга Ильинична, бесконечно обаятельная, с добрыми живыми, тёплыми светло-карими глазами, рассказывала эмоционально, заново всё переживая, а муж Геннадий, сухопарый, черноволосый, прислоняясь к двери, с улыбкой слушал, словно следил: не нужно ли что-то подправить, уточнить? (Разговор происходил в 2006 году). – Гена положил передо мной евангелие, я раскрыла Ветхий завет и увидела строчки, приблизительно так: «И взявши камень, неси его в гору... Что ты думаешь о доме своём, когда мой дом в разорении и разврате». И тут зарыдала.

И теперь уж ехала в Каменск, полная решимости. Но снова всё оборачивалось против: глава администрации уехал на какие-то курсы, его зам заболел желтухой. Был только второй зам. Что я сделала? – я легла на стулья, вся дрожу: не уйду, пока не оформлю бумаги! Он мне говорит: не волнуйся. Берёт трубку, звонит – я поняла, что в Ростов, потому что междугородку набирал, – и через некоторое время всё мне подписал. А Старичук, управляющий делами в райисполкоме, за полчаса напечатал что нужно, – он молодец, он нам с самого начала сочувствовал...

Выхожу из администрации, знаю, что на автобус опоздала, и рядом машина останавливается, водитель незнакомый: «Тебе домой?» Разве может такое быть случайно?.. Въезжаем в хутор – а там наши выстроились вдоль дороги, как будто встречают; я не поняла сначала, а потом дошло: явно же из администрации позвонили; высунула документы из окна и машу, машу!

Ольга Ильинична совсем разволновалась, лишь Геннадий по-прежнему улыбался спокойно, невозмутимо, будто именно он, а не я, старался в точности запомнить всю историю.

– Председатель сельсовета не хотел освобождать дом священника. Говорил: «На что мне твои бумажки!». «Не уйдёшь, – говорю, – позову казаков: всё вышвырнут, двери выломают – потом новые поставим!» Не зря сказала: он ночью, на машине, всё повывез!

Пришла в церковь, а там не только грязь, но и вонь. Оказалось, где вход на колокольню – дверь-то была забита, – мумии крыс! А на крыше – шкуры догнивали... Стыдно звать людей, – я-то надеялась на старушек и на всех, кто согласен помогать, – и стала убирать сама... У церкви стояли машины для вывоза мусора, и рядом с ними парторг, он не разрешал шофёрам помогать. Я им всем сказала: «А вам пусть стыдно будет», – они смотрели на меня и, я видела, у них скулы сводило от злости на парторга, а он потом махнул рукой, и они мигом всё вычистили.

...Как редко у нас в области увидишь хорошие росписи! В Никольской церкви, по словам батюшки, работал художник Сергей, но лучше бы его имя затерялось в истории: эти бездушно, мертво исполненные сюжеты из Библии разве могут вызвать благоговение? Хорошо, что сохранились старые росписи, серебристо-синие (пусть и поблёкшие, но «живые»!): Митрофан Воронежский, Пантелеймон-целитель, великомученик Харлампий и Тихон Задонский, все – с усталыми глазами; над алтарём Иисус Христос на кресте, Бог Саваоф и ангелы.

– Церковь открыли в девяностом году, – отец Владимир показал мне на стены. – Смотри, дырки на росписях – были тут любители стрелять по иконам, это когда ещё колхоз был. Я пришёл в девяносто первом, – первый батюшка всего год прослужил. Все работы проходили уже при мне. Ребята из Гундоровки восстановили церковь почти бесплатно. Колокола у нас воронежские, в Воронеже купили и люстру – в долг, на полгода. Как я пришёл сюда, сразу стал решать проблему с отоплением. Топил природным газом... Глава администрации помогал, Юрий Александрович Морозов, без него пришлось бы тяжело...

Отец Владимир не сказал, что помогал и Владимир Игнатьевич Дерябкин, уроженец соседнего хутора Хоботок. Давно петербуржец, цирковой артист, создатель первого в России частного музея граммофонов, Дерябкин ежегодно приезжает в Хоботок, где создаёт на территории своего подворья музей «казачий хутор». Это он давал деньги на колокол, на воссоздание алтаря, это он дарил церкви мебель и прочие предметы...… Певчие пели бесподобно, – нет, это было не пенье, это сама природа пела, легко и нежно. Пели как дышали. Так шелестит вода, так плещется листва. Потом я подошёл к певчим ближе: что же за лица у тех, кто поёт как ангелы? Оказалось, вполне прозаического вида женщины (две из них – в очках с толстыми стёклами), из толпы ни за что бы не выделил. Как у них получалось так петь, кто их так учил? Никогда, никогда я не слышал такого пенья...