ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 31-й

Религия. Церковь. Храмы.

Е. В. Халдаев

ЦЕПОЧКА ДОБРА К ЧАСОВНЕ ПАМЯТИ

«Дела веры – дела человеколюбия

сооружают памятники, которых рука

времени разрушить не сильна.

Истинное добро не знает заката.»

Алексей Оридовский, протоиерей [1].

Утро обычного майского дня 2022 года. Включаю компьютер и выстукиваю заголовок этой статьи. В четырёх километрах от моего дома на старом городском кладбище каменщик начинает кладку нового ряда стены. Стук клавиш на клавиатуре перекликается со стуком мастерка каменщика по кирпичу, только что вычищенному и словно сияющему на солнце, а ведь ему более сотни лет. Ряды кирпичей растут на стенах здания, строчки складываются в абзацы.

Много раз убеждался, что события, случившиеся однажды, могут повторяться через какое-то время. И вопреки расхожему выражению, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса, в этом случае она повторяется в точности, с разницей в 130 лет. Я уверен, что таким же майским днём 1892 года на старом городском кладбище Новочеркасска каменщики выкладывали из этого же кирпича стены точно такого же здания. Только раствор тогда был известковый, а сейчас замешан на основе белого цемента для имитации старого. Всё остальное ─ мастерки, отвесы, уровни, подмости, вёдра для раствора (раньше сказали бы цибарки) абсолютно не изменилось за век с четвертью. И я не выдерживаю, бросаю набор, нажимаю кнопку в телефоне… Я должен успеть в прошлое, вдруг открывшееся для нашей реальности. Обычное «Яндекс такси», обернувшись машиной времени, за одиннадцать минут мчит меня от дома до места, где повторяется нечто уже произошедшее.

Укрывшись в глубокой тени большущей туи, раскинувшейся у чьей-то заброшенной могилы, гляжу на стройку, и словно смотрю документальный фильм в летнем кинотеатре. И вспоминаю. Всё, что читал об этом, в общем-то обычном лете 1892 года в жизни Новочеркасска. Возможно, и растворившемся бы без следа в долгой истории города, если бы не два события. Одно из них имеет прямое отношение ко дню сегодняшнему, второе, весьма трагическое, надеюсь, не повторится никогда. И вот здание, стены которого поднимаются у меня на глазах, связало удивительным образом истории, которые в других обстоятельствах никогда бы не пересеклись.

***

Работая в читальном зале ГАРО с материалами по истории старого новочеркасского кладбища, решаю несколько дней посвятить поиску сведений о склепах. Тема совершенно неисследованная, данные приходится выискивать в различных делах, в названиях которых нет упоминания о традиционном для погоста строении. И вдруг в описи фонда 227 нахожу строчку: «Дело о постройке кирпичного склепа на городском кладбище Новочеркасска». Какая удача! Надеюсь, в нём окажутся материалы о технологии строительства, использованных материалах, размерах и прочие, никогда ранее не встречавшиеся сведения. Заказываю и с нетерпением жду несколько дней. Увы, на моём листке заказа, против этого дела пометка – «грибок». Согласно правилам, повреждённые документы не выдаются, и я уже сталкивался с подобными отказами. Но каждый раз, ставя отметку в своих записях о том, что дело не удалось просмотреть, не терял надежды. Верил, возможно, работники архива оцифруют «больные» дела в первую очередь и когда-нибудь удастся посмотреть спасённые от гибели страницы, хранившие, предположим, уникальные материалы.

Листаю пожелтевшие страницы выданных дел, но мысли снова и снова возвращаются к «отказному» делу. Словно мне кто-то подсказывает: с этими материалами необходимо ознакомиться, они слишком важны, чтобы остаться неизученными. Решаю поделиться этой историей и главное, уверенностью в исключительности неувиденных ещё страниц с директором новочеркасского филиала ГАРО Натальей Николаевной Миловановой. Наша дружба зародилась в начале 90-х, в первой редакции новой городской газеты «Новочеркасские ведомости». Несколько лет назад, возобновив исследования по новочеркасскому некрополю, обратился к Наталье Николаевне за консультацией и с тех пор провёл много часов, работая с городскими кладбищенскими книгами, хранящимися в фондах.

Иногда успех того или иного дела может зависеть от первого шага, от личности человека, первым встреченным на этом пути. Возможно, именно фамилия Милованова определила всю дальнейшую цепочку добра в этой истории. Как показало время, все без исключения люди, узнававшие о цели работы, с исключительной доброжелательностью оказывали помощь делами, консультациями, советами.

Наталья Николаевна, оценив мою непоколебимую уверенность в исключительности материала, рекомендовала обратиться к директору ГАРО Николаю Алексеевичу Трапшу и главному хранителю Елене Владимировне Николаевой с просьбой разрешить копирование «больного» дела. Вскоре я был ими внимательно выслушан, содействие, по мере возможности, обещано. В итоге помощь, оказанная этими замечательными людьми, превзошла мои самые оптимистичные ожидания. Буквально через неделю просматривал на мониторе в читальном зале ГАРО оцифрованные страницы этого небольшого, около пятидесяти листов дела.

Уже его обложка вызвала удивление. На ней значилось: «Комитета по управлению гор. Новочеркасском Дело по отнош. Областного Правления, о построении общественной усыпальни(цы) при Новочеркасском городском кладбище» [2]. Чем было вызвано разночтение названия дела в описи и в оригинале я не знал, но понимал, что содержание его будет меняться от проекта частного склепа к возведению сооружения городского масштаба. И действительно, на первых страницах сообщалось, что весной 1891 года областным Правлением Войска Донского был получен циркуляр Министерства внутренних дел, содержащий «распоряжение к устройству усыпальницы при городском кладбище» [2, л. 1 об.].

Для выполнения этого циркуляра городскому архитектору был представлен типовой план сельской покойницкой, вмещавшей три гроба. Было предложено «применительно к этому проекту составить чертёж и сметное соображение на постройку таковой усыпальницы на Новочеркасском городском кладбище в таком размере, чтобы в ней одновременно можно было поставить 6 гробов» [2, л. 2–2 об.].

Типовой план сельской покойницкой. ГАРО

Рассматривая прилагаемый чертёж сельской покойницкой с буро-красными, словно от запёкшейся крови пятнами грибка, ползущими с краёв листа, я понимал, что мои хлопоты были не напрасны. Возможно, ещё немного времени и рисунок уникального образца некропольной архитектуры ХIX века мог навсегда исчезнуть, как исчезли сами эти строения на погостах России.

Итак, стало понятным назначение этого здания. Усыпальница строилась для хранения гробов с покойниками, привезёнными для отпевания в кладбищенскую церковь во имя Димитрия Солунского и последующим захоронением на городском кладбище. Причём речь шла об усопших в тех городских учреждениях, где не имелось возможности оставлять покойных на ночь перед отпеванием в храме. Таковых мест в Новочеркасске было предостаточно. Больницы: областная, женская, для умалишённых, для иногородних, дома призрения, частные богодельни. С подобной просьбой могли обратиться и жители города, по каким-либо обстоятельствам не имеющие возможность оставить покойного дома на ночь.

И, пожалуй, самое важное. Усыпальница становилась своеобразным защитным фильтром, препятствующим распространению инфекционных заболеваний, весьма распространённых в ХIX веке. Отпевания жертв каких-либо эпидемий происходили в ней, предохраняя Димитриевский храм от смертоносных бацилл. Именно этим соображением руководствовался Комитет по управлению г. Новочеркасском, «признавая целесообразным построить усыпальницу на городском кладбище в виду несомненной её пользы в санитарном отношении» [2, л. 22 об.].

Городской архитектор инженер А. Лютенсков 1 ноября 1891 года сообщил в Комитет по управлению городом о том, что «имеет честь представить составленный проект со сметой к нему по построению… общественной усыпальницы» [2, л. 6]. В деле находилась «Смета, составленная по Высочайше утверждённому Урочному положению, и ведомость о справочных ценах за август месяц 1891 г., существовавших в г. Новочеркасске на сумму 807 руб.13 коп» [2, л. 6]. Этот документ включал не только поэтапный план строительства с разделами: земляные, каменные, столярные, штукатурные и кровельные работы, но содержал цены на используемые материалы и расценки за труд строителей.

Наконец, в деле найдено самое важное: проект здания, исполненный в цвете, с фасадом, боковым видом, разрезом и планом (внутренний вид). Документ заверен подписью автора, господина Лютенскова, ниже подпись чертёжника П. Белоусова [2, л. 21, 21 а]. Всматриваюсь в чертёж и узнаю здание, оно мне прекрасно известно! Это полуразрушенное строение на главной аллее кладбища я принимал за склеп и надеялся найти фамилии упокоившихся в нём. Так вот какую тайну хранили эти стены долгие годы!

Проект кирпичной усыпальницы, предполагаемой к постройке на городском кладбище в г.Новочеркасске. ГАРО

И какую красоту мы утратили! Поскольку усыпальница располагалась поблизости от кладбищенского храма, архитектор спроектировал её в виде традиционной православной часовни с четырёхскатной крышей «с позолоченными четырьмя малыми и большим центральным крестами с шарами». В постройку вела высокая деревянная дверь, в два оконных проёма на восток и запад были вставлены деревянные рамы с «полубелыми стёклами». Чертёж хорошо сохранился, но грибок и здесь отметился пятнами на двух видах здания. Отныне документы этого дела надёжно сохранены.

С волнением просматриваю следующие листы, узнавая всё новые подробности событий 125-летней давности. На состоявшихся 10 декабря 1891 года торгах за получение подряда на постройку развернулась упорная борьба между двумя претендентами, людьми в городе известными. Купец второй гильдии Павел Никитович Кирюнин возводил здания и поныне украшающие улицы Новочеркасска, например ЗАГС на Московской. Крестьянин Филипп Сергеевич Сидоров вёл свой бизнес в районе Азовского рынка, владея гостиницей «Яр» на Барочной улице и общественной баней.

Объявление о проведении торгов. 1891 г. ГАРО

Торговый лист, подшитый в деле, сохранил цифры этого сражения. На каждое предложение Сидорова, стартовавшего с 800 рублей, Кирюнин отвечал ставкой на десять рублей меньше. И на последнее предложение крестьянина в 750 руб., купец ответил цифрой 720 руб. Таким образом, Кирюнин, скинув со сметы 87 руб.13 коп. (около 11 %), получил подряд.

По условиям заказчика, «работы подрядчик должен начать сейчас же с открытия весны [какая милая фраза! – Е. Х.] и окончить непременно к 1 июля 1892 г., до того времени ставить на место (строительства) по указанию городского архитектора накопленный по смете материал» [2, л. 31]. Составленный с П. Н. Кирюниным контракт предусматривал строгий контроль со стороны А. Лютенскова. «При производстве работ, я, Кирюнин, обязан руководствоваться сметою и чертежом… и личными указаниями городового архитектора, законные требования которого исполнять беспрекословно и без всякого замедления. Материал положенный по смете поставлять в дело только тогда, когда оный осмотрен будет наблюдающим за работами и признан им годным» [2, л. 36].

Строительство началось в конце апреля 1892 года, но уже в начале мая имел место забавный казус. Священники Димитриевского кладбищенского храма не сразу оценили пользу возводимого здания и обратились с жалобой в Комитет по управлению городом Новочеркасском. «По существующим законоположениям место вокруг церкви, называемое погостом, по крайней мере на 20 саженей [около 43 метров – Е. Х.] не должно быть ничем застроено. А между тем, в настоящее время возле самой…кладбищенской церкви строится усыпальница для умерших, которая будет сильно затруднять совершение крестных ходов вокруг церкви, а нахождение тел умерших в усыпальнице вблизи церкви может быть вредно для здоровья прихожан. Посему…просить остановить означенную постройку и избрать для неё другое место вдали от церкви» [2, л. 39].

Но заседавшие в Комитете сотрудники, весьма искушённые в разборе различных, часто необоснованных жалоб, дали достойный ответ. «Комитет имеет честь уведомить, что место, на котором строится усыпальница отводилось и избиралось Товарищем непременного члена Комитета в присутствии и с согласия священников кладбищенской церкви, почему работы уже и начались, а избрать другое место и приостанавливать работы…не представляется возможности, так как это для Комитета составит непредвиденный расход, при этом Комитет имеет честь присовокупить, что погост вокруг церкви уже в настоящее время занят памятниками, могилами и застроен колокольней и караулкой, которая отстоит от церкви ближе 20 саженей» [2, л. 40].

Возможность оценить пользу от возведённого здания у церковнослужителей кладбищенского храма появилась уже спустя месяц, после его открытия, когда в донской столице началась очередная эпидемия холеры. Сотни гробов потянулись на единственное в то время городское кладбище. И отпевание их значительной части происходило именно в общественной усыпальнице, а не в храме, остальные отпевались по месту жительства.

Просматриваю последние страницы дела.

«10 июня городской архитектор имел честь донести Комитету, что постройка усыпальницы подрядчиком Кирюниным окончена» [2, л. 42]. После освидетельствования здания тремя членами Комитета «13 июня был составлен акт, что усыпальница построена согласно проекта и сметы» [2, л. 44].

 Получив электронные копии нескольких наиболее важных страниц и переписав ещё некоторые, отправляюсь в родной Новочеркасск в предвкушении сравнения чертежа с оригиналом. На следующий день стою возле усыпальницы, сжимая в руках распечатку проекта. Даже при беглом осмотре частично разрушенного здания, видны расхождения. Наиболее значительные – появившиеся десять колонн, равномерно расположенных по трём сторонам здания на высоте около двух метров. Нет их у Лютенскова, как нет и нескольких декоративных элементов, появившихся на фасаде. Зато исчезли квадратные ниши, намеченные архитектором на цоколе по периметру здания; два горизонтальных проёма на уровне земли явно говорят о наличии подвала, хотя его тоже нет в проекте.

Ржавая металлическая дверь, заменившая некогда деревянную, слегка приоткрыта. Осторожно переступаю порог и вижу несколько старых металлических бочек со следами машинного масла. Оба высоких с арочным верхом окна грубо заложены современным кирпичом. Штукатурка на всех стенах сбита до кладки. Вспоминаю, что по смете стены были оштукатурены и побелены негашёной известью. По проекту внешние размеры этого квадратного строения четыре на четыре метра. Внутреннее помещение не выглядит большим и даже странно, как здесь могли помещаться шесть гробов. Никаких следов от прежней четырёхскатной крыши, увенчанной пятью позолоченными крестами с шарами. Видимо они и были главной целью вандалов, разгромивших здание в начале 30-х годов прошлого века. Современная односкатная крыша в виде настила, с прорванным местами рубероидом лишь частично спасала от осадков, но для того, чтобы её уложить под наклоном, верхнюю часть стен разобрали. И если высота усыпальницы по завершении строительства составляла почти пять метров, то ныне уменьшилась на треть.

Здание общественной усыпальницы в 2017 г. Фото Е. В. Халдаева

Итог осмотра печален. Потемневший от времени кирпич придаёт зданию мрачный, угнетающий вид. На западной стене видны следы нарушенной кладки, словно здесь был безжалостно выломанный пристрой. Понятно, что здание годами заливалось дождями, таявшими снегами и о состоянии фундамента можно только гадать.

Всего на территории старого городского кладбища сохранилось четыре здания, построенных ещё в позапрошлом веке. Каменная церковь во имя Димитрия Солунского была возведена стараниями донского наказного атамана М. Г. Хомутова в 1857–1861 годах. Караулка при ней, сохранившаяся до начала нынешнего века, после пожара около десяти лет назад была восстановлена в прежнем виде и служит подсобным помещением храма. Ещё одна караулка – при главном входе на погост, в которой обитали сторожа всего кладбища, также осталась практически в неизменном виде. Долгие годы именно здесь происходила и регистрация покойных новочеркасцев.

Больше других пострадало здание общественной усыпальницы, выполнявшее свою функцию лишь около тридцати лет. Частичное разрушение сделало невозможным использование его по основному назначению. К тому же резко меняющиеся времена и нравы не располагали к церковному отпеванию покойников, заменяя скорбную процедуру гражданскими панихидами.

Первый вопрос, возникший после осмотра здания: является ли оно историческим объектом с точки зрения закона, и, если да, находится ли под охраной государства?

Пролистав «Список объектов культурного наследия по г. Новочеркасску» выяснил, что из строений на старом кладбище лишь Димитриевский храм является объектом культурного наследия регионального значения. Об усыпальнице – ни слова. На случай, если имеются более поздние дополнения списка, побеседовал с Владимиром Николаевичем Конюховым, председателем Новочеркасской городской организации охраны памятников истории и культуры. Владимир Николаевич, замечательный знаток городской старины, влюблённый в архитектуру донской столицы, с вниманием отнёсся к найденным в архиве документам, но лишь подтвердил, что ни ранее, ни сейчас, это здание в списках не значилось.

К тому времени, когда состоялся плодотворный разговор с директором муниципального казённого учреждения «Спецслужба» Андреем Андреевичем Кутырёвым и смотрителем кладбища Станиславом Яновичем Манжесом, у меня имелась твёрдая уверенность в необходимости воссоздать общественную усыпальницу, но изменив её первоначальное назначение, ныне не востребованное. Но многое зависело от позиции моих собеседников. Однако, всё сложилось как нельзя лучше. Оказалось, никаких документов на это здание в организации нет, поэтому на балансе оно не значится и ранее использовалось как склад ГСМ, именно поэтому на нём и была установлена временная крыша. Рассказав вкратце о находке в архиве, показав старинный чертёж здания, спросил, не будет ли администрация возражать против восстановления общественной усыпальницы. Станислав Янович поддержал это предложение и заверил, что в случае его реализации будут произведены необходимые подготовительные работы. И действительно, в ближайшее время временная крыша была демонтирована, здание внутри очищено от посторонних предметов, спилено старое дерево, выросшее у задней стены и мешавшее проведению обмеров. Снова я мысленно поблагодарил судьбу, дарующую мне встречи с внимательными, чуткими людьми.

Думаю, пришло время вернуться назад и пояснить, почему меня вообще могло заинтересовать восстановление общественной усыпальницы?

Дело в том, что к 2018 году я достаточно глубоко изучил историю старого городского кладбища. Работа состояла из трёх основных этапов. Начало было положено ещё весной 1993 года. Это была первая в истории города попытка создать видео архив захоронений старого новочеркасского некрополя, устроенных до 1920 года. За десять съёмочных дней в течение двух месяцев было обследовано около половины территории кладбища. По итогам съёмок сформирован реестр, насчитывающий более 150 фрагментов памятников и плит. Следует отметить, что эта цифра включала и неопознанные памятники, фрагменты отдельно лежащих крестов, старинные ограды. Результатом исследовательской работы в библиотеке Музея истории донского казачества стало составление нескольких десятков биографий новочеркасцев, чьи памятники сохранились и были включены в реестр. Большего сделать без работы в архивах, как правило, столичных, было невозможно.

Спустя десять лет появилась возможность провести первое сравнение данных.

Вышла в свет исследовательская работа М. Ю. Абрамова и С. А. Марченко, членов исторического клуба из Ростова-на-Дону, составивших в 2001–2002 годах подробную опись захоронений старого новочеркасского кладбища, насчитывающую 280 памятников и плит, установленных до 1920 года [3]. При сверке двух списков ─ моего и ростовчан, оказалось, что они во многом дублируют друг друга.

Ещё через десять лет, летом 2013 года, началась планомерная фотосъёмка всех сохранившихся захоронений, как из моего реестра, так и упомянутых у ростовчан. Длилась она с перерывами десять месяцев. Основной вывод – за двадцать три года наблюдений утрачено не более десяти памятников и плит по всем исследованным территориям. Причём при более тщательном дополнительном осмотре это число могло сократиться наполовину.

Два месяца ушло на подготовку текстовых материалов. В июле 2014 года был открыт сайт «Казачий некрополь на старом городском кладбище г. Новочеркасска», включавший описание более трёхсот захоронений. Для примерно двух третей персон, включённых в список, были написаны биографии, чаще краткие на основе послужного списка, для некоторых подробные по дополнительным историческим материалам. Опубликована история кладбища, уникальные материалы из ГАРО. Сайт вызвал широкий интерес у пользователей, было получено много вопросов, пожеланий, дополнений. Сейчас по техническим причинам доступ к сайту закрыт.

После года работы сайта стало очевидным, что он вобрал в себя значительную, но далеко не полную часть собранной информации. В его структуре просто не находилось места данным об утраченных, но известных захоронениях или даже целых участках [4]. К таковым относятся сведения о могилах донских атаманов А. Д. Мартынова, И. А. Андриянова, А. В. Иловайского, видных городских деятелей культуры, науки, образования, священнослужителей, благотворителей. Об уничтоженном «Партизанском участке», созданном в конце 1917 года и трансформировавшимся в военный братский участок участников Белого движения на Дону в 1918–1919 годах, на котором были похоронены, в частности, генерал-лейтенант С. Л. Марков, полковник В. М. Чернецов, донской писатель Р. П. Кумов.

Поэтому в 2015 году началась работа над созданием второго сайта «Новочеркасский некрополь. Утраченное» [5], начавшим работу в феврале 2016 года. Отмечу, что значительная часть работы о периоде с декабря 1917 по декабрь 1919-го уже проделана. И по мере накопления материалов об утраченных захоронениях, вспомнился разговор с одной знакомой, обратившейся ко мне с просьбой проверить, нет ли в моём архиве сведений о её дедушке, могила которого со временем потеряна. Она иногда бывает на кладбище в надежде найти это место и зажечь поминальную свечу.

 ─ Конечно, я всегда ставлю свечу за упокой в Димитриевской церкви, но, понимаешь, храм это дом Господа, но в тоже время он для всех, а могила близкого человека это нечто другое, сокровенное. Место, где ты ощущаешь незримую, но, порой, весьма важную связь с покойным. Если бы был какой-то знак, может архитектурный элемент, пусть символический, но небольшой, почти как могильный памятник...

Слушая этот монолог, я вспоминал о небольших часовнях, разбросанных по всему старому Новочеркасску и это несмотря на то, что практически на каждой значимой городской площади находился солидный каменный храм. Часовни воздвигались, как правило, на частные пожертвования в память о различных событиях. Например, о спасении царской семьи во время крушения поезда 17(29) октября 1888 года напоминала замечательная часовенка, возведённая на средства новочеркасских драгалей (извозчиков) на Азовской базарной площади.

Часовня, освящённая в 1889 г. Здание не сохранилось.

Кованый навес ныне укреплён на алтарной стене Михаило-Архангельского храма.  Фото из архива автора.

Часовня во имя Николая Угодника, хранителя путешествующих, позволяла прочитать молитву перед образом святого и бросить несколько монет в кружку для пожертвований пересекающим Куричью балку ─ громадный овраг, начинающийся от центральной улицы Московской и проходящий через всю западную часть города, преодолеть который, местами, в плохую погоду, да ещё в тёмное время суток было весьма опасно для здоровья, а то и жизни.

Именно так, по аналогии со старыми и ныне утраченными часовнями, сложилась концепция восстановления здания общественной усыпальницы. Это должна быть Часовня памяти о всех, кто упокоился на старом городском кладбище и чьи могилы утрачены. Пронесшиеся над погостом бури двух войн и семидесяти лет безверья стёрли с могильных плит многие имена, превратили в обломки дорогие сердцу обелиски. Она станет объединяющим памятником о всех некогда упокоенных в некрополе, местом духовного единения с предками.

Своими находками, мыслями, предложениями я поделился в долгой беседе с благочинным приходов Новочеркасска, настоятелем Михаило-Архангельского храма протоиереем отцом Олегом (Добринским) в его небольшом, уютном кабинете, расположенном в цокольном помещении церковного здания. И начал я с того, ещё в 1892 году подразумевалось, что усыпальница станет частью кладбищенской церкви и будет обслуживаться её священниками, находиться под охраной церковного сторожа. В то же время денежное содержание указанные лица получали из городской казны. Так в 1889 году в Новочеркасский городовой комитет было направлено следующее прошение: «Донская консистория покорнейше просит Новочеркасский городовой комитет сделать распоряжение об отпуске Консистории 635 р.50 к. для выдачи духовенству Новочеркасским приходским и кладбищенской церкви в содержание за первую половину текущего года» [6, л. 1]. Именно поэтому расходы на строительство усыпальницы были отнесены на сумму, образовавшуюся из дохода от городского кладбища, составлявшую к 1 ноября 1891 года 3 361 р.72 к. [6, л. 22]. Так, собственно, и происходило на протяжении около тридцати лет, пока с начала 1930-х годов не начался разгром некрополя, не миновавший и общественную усыпальницу.

Беседовать с отцом Олегом о прошлом нашего города ─ особое удовольствие для любого интересующегося историей, а для краеведа вдвойне. В неспешном общении, предельно уважительном к мнению собеседника, постепенно раскрывается глубина его знаний, сотканная не только из изучения письменных источников, но и включающая, что не менее важно, личные беседы со многими интереснейшими жителями Новочеркасска. Подобные рассказы, нигде не записанные, но рассказанные с абсолютной искренностью именно священнику, содержат россыпь интересных подробностей.

К разговору присоединился настоятель Димитриевского храма протоиерей Герман Киселёв. Именно на отца Германа и его небольшой приход должна была лечь тяжёлая, но благородная миссия воссоздания утраченного памятника старины. После обсуждения всех деталей отец Герман твёрдо заявил о согласии вступить на этот нелёгкий путь и получил благословление отца Олега.

 На встречу с главным архитектором города Ольгой Вячеславовной Грицай я шёл с уже сформированной концепцией превращения полуразрушенного здания общественной усыпальницы в Часовню памяти. К моей радости, сообщение было встречено с полным одобрением и с обещанием необходимой поддержки. Особое впечатление на Ольгу Вячеславовну произвёл план усыпальницы от её коллеги ─ городского архитектора А. Лютенскова. Сразу началось обсуждение вариантов восстановления здания, к беседе присоединилась специалист управления, чувствовалось, что для этих высококлассных профессионалов данный проект интересен своей необычностью и возможностью вернуть городу частичку утраченной красоты.

Но один важнейший вопрос требовал немедленного ответа, ставя под сомнение любые дальнейшие действия.

 ─ Кому сейчас принадлежит это здание? ─ задала вопрос Ольга Вячеславовна сотруднику Комитета по управлению муниципальным имуществом (КУМИ).

 И весьма скоро получила ответ ─ никому. Казалось, ситуация зашла в тупик. Невозможно восстанавливать здание, фактически не существующее, словно «висящие в воздухе». Узаконивание его через суд может занять годы. Но вскоре начальник отдела КУМИ Алексей Викторович Ерёменко подсказал выход из, казалось бы, безнадёжной ситуации. Местная религиозная организация православного прихода храма великомученика Димитрия Солунского в лице настоятеля протоиерея Германа Киселёва на основании федерального закона N 327 «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» подаёт заявление о возвращении этого здания. Процедура должна пройти на основании судебного решения, и КУМИ не будет возражать против его передачи.

С августа 2018 года оформлением необходимых документов (а их потребовалось весьма много) занялся отец Герман. Моя миссия была окончена и оставалось лишь заверить в ГАРО составленную мною для суда справку по материалам того самого дела «о построении общественной усыпальницы при Новочеркасском городском кладбище». Поскольку заверяла справку главный хранитель архива Елена Владимировна Николаева, мне удалось теперь уже очно поблагодарить её за неоценимую помощь в оцифровке дела. Итак, первая часть истории началась и закончилась в стенах ГАРО.

Полное оформление документов и судебные процедуры, вопреки ожиданиям, заняли два с половиной года, сдвинувшись из-за пандемии COVID-19. В ноябре 2020 года Арбитражный суд Ростовской области признал право собственности местной религиозной организации православного прихода храма великомученика Димитрия Солунского на нежилое здание литер «Я» площадью 8,1 кв.м., находящееся по адресу: Ростовская область, г. Новочеркасск, в районе ул. Бабушкина.

20 апреля 2021 года данный объект был внесён в Единый государственный реестр недвижимости. С этого времени стало возможным проведение реставрационных работ в здании усыпальницы.

Сложный выбор предстояло сделать настоятелю прихода отцу Герману: восстанавливать старое здание (построенное, как выяснилось, с некоторыми изменениями первоначального проекта) или возводить новое, копируя существовавшее? Были составлены новые сметы для реконструкции старого здания, накрыта временная крыша. Проведённые раскопки для осмотра состояния фундамента выявили обширный, на всю площадь здания подвал, почти полностью заваленный мусором, вывозить его пришлось тремя КАМАЗами. Результатом многочисленных бесед со специалистами, осматривавшими здание, сравнением смет, реальной оценкой собственных возможностей и надеждой на помощь благотворителей, стало решение возвести новое здание, но повторяющее старое.

В апреле 2022 года строение было аккуратно разобрано до нулевого цикла. 8 мая по окончании воскресной службы в церкви Димитрия Солунского настоятель храма протоиерей Герман Киселёв пригласил прихожан отслужить молебен «перед началом доброго дела» у возводимой часовни.

Молебен у возводимой часовни. Новочеркасск, 2022 г. Фото И. Халдаева.

К этому дню уже были возведены первые десять рядов новых стен. Старинный, прекрасного качества кирпич, сложенный рядом, после тщательной чистки выглядел только что вышедшим из печи завода. Каменщик укладывал его на специальный раствор на основе белого цемента, имитирующего старый известковый раствор, что придавало вновь возводимому зданию первоначальный вид. В первых числах августа кладка стен Часовни памяти полностью окончена.

Здание часовни в августе 2022 г. Новочеркасск. Фото Е. В. Халдаева.

Приехав на старое городское кладбище в начале августа сфотографировать вновь обретённое здание, становлюсь на ту же точку съёмки, что и в 2017 году. Кажется, что принимаю участие в телевизионном шоу фокусников. Накрыли старое, полуразрушенное здание огромным шёлковым платком, несколько пассов мага, барабанная дробь. И глазам потрясённых зрителей предстаёт новенькая, словно светящаяся в лучах закатного солнца часовня. Но, к счастью, это не уловка престидижитатора, а вполне материальный объект. Достаточно лишь провести рукой по нагретой долгим летним днём стене и ощутить тепло кирпича, сделанного, между прочим, при Императоре Александре III. Не магические заклинания, но реальная поддержка неравнодушных, чутких людей за долгие пять лет сделала возможным это превращение. Снова вспоминаю их лица, фразы, мысленно проделываю этот путь и благодарю судьбу, что мне посчастливилось стать первым звеном в цепочке добра, окончившуюся этим августом.

Сейчас же приходит пора сплетать новую, не менее важную цепочку. Возведены только стены Часовни памяти, но впереди монтаж крыши, установка крестов, подвес куполов, внутренняя отделка здания. До сегодняшнего дня практически все работы на стройке, начиная с получения технического паспорта объекта в 2018 году были оплачены из средств настоятеля Димитриевского храма отца Германа и пожертвований благотворителей. На второй этап работ нужны дополнительные средства. Если вам близок замысел прихода храма, обращайтесь к его настоятелю, протоиерею Герману Киселёву, который с благодарностью примет любую посильную помощь. Вы можете начать новую цепочку добра, вспомнив простую истину: благотворительность — это подарок, который вы делаете сами себе.

***

Следующие три главы посвящены четырём людям, чьи истории связала трагедия, случившаяся в 1892 году. Эпидемия холеры, в июле пришедшая на Дон унесла множество жизней, изменила привычный уклад жизни. Герой первой главы ─ доктор медицины И. А. Петровский, имеет непосредственное отношение к общественной усыпальнице, поскольку благодаря его настойчивости она была построена всего за менее месяца до начала эпидемии.

Один из героев третьей главы ─ Я. П. Бакланов не дожил до этих трагических событий. Но удивительным образом его имя снова было на устах донцов в страшные холерные дни. Для Ивана Андреевича и Якова Петровича, славных сынов Донской земли, наступающий 2023 год юбилейный, но, к сожалению, по датам ухода из жизни. Два других персонажа ─ В. А. Гиляровский и Ф. К. Траилин мои коллеги-журналисты. И я, конечно, не мог обойти вниманием их участия в событиях, имевших место в нашем богохранимом городе Новочеркасске жарким летом 1892 года.

Трижды первый

«Необходимо иметь истинное призвание

к деятельности практического врача,

 чтобы сохранить душевное равновесие

 при различных неблагоприятных

 условиях его жизни».

С. П. Боткин

Медицина одна из тех профессий, в которой испытание человека на прочность, на верность выбранного в юности пути происходит практически ежедневно. Так случилось на наших глазах буквально год назад во время локдауна по ковиду, нечто подобное имело место в конце ХIХ века, во время холерной эпидемии в Области войска Донского. Сотни врачей днём и ночью в городах и станицах боролись со страшной гостьей. Им приходилось сражаться не только со смертоносными бациллами, но и человеческой глупостью, с неверием станичников в достижения медицины, предпочитавших в разгар эпидемий лечиться «дедовскими методами» или проходить в тесной толпе десятки вёрст крестным ходом вслед за исцеляющей иконой.

Один из таких героев – Иван Андреевич Петровский (1829─1903). Табличка с надписью «Докторъ Петровскiй» исчезла с его дома в Новочеркасске на улице Воспитательной.

Дом И. А. Петровского в Новочеркасске на ул. Воспитательной № 24 (ныне ул. им. Фрунзе № 58). Фото Е. В. Халдаева

Исчезла не в дни эпидемии, но значительно позже, когда Ивана Андреевича уже не было в живых. И как несправедливо, что ныне совершенно забыт человек, сорок лет яркой, интересной жизни отдавший служению жителям родной донской земли. Ставший первым из казаков областным врачебным инспектором Войска Донского, а также первым заслужившим чин тайного советника, соответствующий чину генерал-лейтенанта в армии и вице-адмирала во флоте. Надеюсь, эти строки откроют моим современникам путь долга и чести сына урядника Каменской станицы, ставшего с 70-х годов ХIХ века известным всему донскому краю.

Вероятно, на выбор профессии повлиял старший брат, студент-медик Императорского Харьковского университета, предложивший Ивану, только окончившему окружное училище, поступить в харьковскую гимназию.

Спустя семь лет возле его фамилии появляется эпитет «первый». В своём выпуске Иван Петровский лучший ученик и награждён золотой медалью.

В гимназии он уже выказывал выдающиеся способности по литературе и языкам, писал сочинения на французском и латинском языках. Талант юноши многогранен, но тяга к медицине побеждает. В январе 1854 года Иван Андреевич окончил курс по медицинскому факультету Императорского Харьковского университета со званием лекаря [7] с отличием. Затем выдержан экзамен на звание уездного врача, а далее оператора.

«В XVIII – первой половине XIХ вв. специализация врачей отсутствовала. Уездный лекарь являлся одновременно терапевтом, оператором (но без права производить “важные операции”), эпидемиологом, санитарным врачом, судебно-медицинским экспертом, ветеринаром и представителем губернской медицинской администрации. Оператор и акушер, помимо исполнения своих чиновничьих обязанностей как членов врачебной управы, должны были, по возможности, оказывать специализированную медицинскую помощь» [8].

В том же 1854 году Иван Андреевич определён в Войско Донское полковым лекарем и вскоре командирован на службу в Донскую конно-артиллерийскую 5-ю батарею в Царство Польское, откуда возвратился на Дон через два с половиной года. Для справки: по установленному в те годы правилу, «окончившие курс медицинского учебного заведения после сдачи выпускных экзаменов и … годичной практики получали диплом лекаря с правом на самостоятельную медицинскую деятельность и направлялись на службу в армию или флот, где занимали штатную должность лекаря.<…> В 1808 г. для врачей установили срок обязательной военной службы – не менее шести лет. Уволившись из армии (флота), врач продолжал службу по гражданскому ведомству или выходил в отставку и занимался вольной практикой» [8].

 Иван Андреевич состоял младшим врачом Миусского округа, откуда снова был командирован с резервной 4-й батареей на полевую службу в Царство Польское, охваченное в то время мятежом. Служил при штабе походного атамана донских походных полков по сентябрь 1860 года.

После возвращения на Дон в 1862 году был уволен в отпуск с научной целью в Германию, Францию и Англию с содержанием из сумм Войска Донского. Вероятно, во время нахождения в Германии Иван Петрович познакомился с Вюртембергской [9] подданной Брукман, ставшей его супругой и получившей в замужестве православное имя Елизавета Ивановна.

По возвращении из отпуска – служба в российской столице. Осенью 1863 года занял место ординатора военно-сухопутного Санкт-Петербургского госпиталя, а позже в медико-хирургической академии. В 1864 году после сдачи экзамена, конференцией Императорской медико-хирургической академии Иван Андреевич удостоен звания акушера и в январе 1865 года утверждён акушером врачебной управы Войска Донского. В том же году удостоен звания доктора медицины и получил чин надворного советника. В 1867 году определён безмездным (не берущим платы) врачом при Новочеркасском духовном училище, а в следующем году утверждён врачом при Новочеркасской духовной семинарии с жалованьем триста рублей в год [10].

Спустя восемь лет произошли два важнейших события в жизни статского советника Ивана Андреевича Петровского. В 1875 году в карьерном росте значительное повышение − назначение помощником областного врачебного инспектора Войска Донского. И, что особенно важно для общественной жизни края − его предложение о создании Общества донских врачей (1875). Большую часть своей энергии и любви к делу Петровский отдал Обществу донских врачей. В течение четырнадцати лет Иван Андреевич состоял бессменным президентом Общества, всё время работая над расширением его средств и деятельности.

Первые годы деятельность Общества, бедного средствами и числом членов, выражалась в амбулаторном приёме больных в устроенной для этого лечебнице, помещавшейся в наёмном доме. Ивану Андреевичу удалось обратить внимание на благую цель Общества одного из местных меценатов и благотворителей, генерала Платона Гавриловича Луковкина, домашним врачом которого он состоял.

Иван Андреевич указал генералу на отсутствие в городе женской больницы, тягостно отражавшееся на положении больных женщин. Луковкин завещал Обществу донских врачей для устройства женской больницы свой прекрасный дом в Новочеркасске, на Московской улице, с большим дворовым местом, а равно – и значительный капитал для дальнейшего развития деятельности общества.

Здесь размещалась бесплатная лечебница с хирургическим, ушным, глазным и гинекологическим отделениями. С этих пор дела Общества и, в частности, судьба больницы были поставлены на твёрдую почву. Благодаря не прекращающимся с тех пор частным пожертвованиям (порой довольно значительным), Общество с каждым годом расширяло свою деятельность и по количеству членов, району деятельности, числу учреждений, содержащихся Обществом, и материальным средствам, могло считаться в те времена одним из первых в России медицинских обществ.

В 1913 году, благодаря стараниям членов общества, на улице Ратной (ныне Красноармейской) была открыта областная хирургическая больница. Сегодня в  этом здании располагается больница скорой медицинской помощи.

Фрагмент фасада больницы Общества донских врачей, главный вход. Фото Е. В. Халдаева

В сербско-турецкую войну 1876–1877 годов Петровский принимал значительное участие в снаряжении добровольческих отрядов. В начавшейся всего через полгода русско-турецкой войне состоял главным врачом устроенного под его руководством местного госпиталя Красного Креста для больных и раненых воинов.

В 1882 году Иван Андреевич овдовел. Его супруга Елизавета Ивановна скончалась в возрасте сорока двух лет. На попечении вдовца осталось шестеро детей. Старшему – Андрею исполнилось пятнадцать лет, Ивану – десять, Сократу и Вениамину – по семь. Дочерям Дарье и Евгении – соответственно тринадцать и двенадцать лет. Несмотря на постигшее его горе и необходимость уделять детям значительно больше времени, Иван Андреевич продолжил служение долгу.

В 1889 году уже в чине действительного статского советника, первым из казаков, Петровский назначен областным врачебным инспектором Войска Донского. По роду службы Иван Андреевич объехал самые дальние уголки казачьего края и благодаря простоте в общении, твёрдому и независимому характеру снискал уважение самых широких слоёв донского общества.

Его неисчерпаемая энергия позволяла не только ревностно исполнять возложенные на него обширные служебные обязанности, но и деятельно участвовать в различных благотворительных и просветительских обществах. Он состоял членом-учредителем Общества пособия бедным донским учащимся, членом совета Иоанно-Богословского общества; в донском отделении Красного Креста долгое время трудился казначеем.

Несмотря на многосложные служебные обязанности и громадную частную практику, преимущественно акушерскую, Иван Андреевич не оставлял научных медицинских занятий и живо интересовался современной литературой не только русской, но и иностранной, в чём ему помогало свободное владение французским, немецким, английским, итальянским, славянскими языками.

Неисчерпаемая энергия заставляла его искать применения своей деятельности в самых разнообразных сферах труда и знания. Иван Андреевич находил время изучать юриспруденцию с сыновьями – студентами.

Серьёзным испытанием для всей системы здравоохранения Войска Донского стала эпидемия холеры в 1892 году. Иван Андреевич помнил рассказы своих старших коллег об ужасных последствиях посещения холерой Новочеркасска в 1847 году. «По 200, по 250 человек заболевало в Новочеркасске в сутки, умирало до 200. Не было улицы, по которой не несли бы гробов, не было дома, где не стоял бы покойник. <…> Страх охватил население Новочеркасска. Не боялись казаки неприятеля с его пулями и ядрами, но этого таинственного врага испугались<…> За шесть недель холеры в Новочеркасске умерло до 5000 человек» [11, с. 389].

Областной врачебный инспектор Войска Донского приложил немало усилий в борьбе с эпидемией. В частности, что многом благодаря стараниям Ивана Андреевича на городском кладбище появилась общественная усыпальница, спасшая не одну сотню жизней.

В 1893 году последовала награда Ивану Андреевичу Петровскому за его долгую плодотворную деятельность и он первым из казаков был произведён в тайные советники. Вслед за этим он вышел в отставку «по расстройству здоровья». Вероятно, борьба с холерой отняла слишком много сил.

За всё время служения родному донскому краю доктор медицины Петровский был награждён орденами Святого Владимира 3-й и 4-й степеней, Святой Анны 2-й степени, Святого Станислава 2-й степени с Императорской короной, Святого Станислава 3-й степени.

Покинув службу, Иван Андреевич нашёл новые точки применения для своей деятельной натуры. Он одним из первых на Дону начал заниматься шелководством. С любовью занимался садоводством, преимущественно виноградарством, на своей даче под Аксайскими горами.

Могильный памятник на семейном склепе Петровских. Фото Е. В. Халдаева

Доктор медицины И. А. Петровский скончался 21 января 1903 года, через день прошло отпевание в соборе и прах его был захоронен в семейном склепе рядом с супругой. Удивительно, но в неизменном виде сохранился до наших дней могильный памятник супругов Петровских. Несмотря на патологическую ненависть именно к крестам вандалов, громивших некрополь в 30-е годы ХХ века, всё так же горделиво высится большой чёрный крест против кладбищенской церкви. И в случае Ивана Андреевича он служит не только религиозным символом, но и напоминает нам о его благородной профессии.

Как дядя Гиляй от холеры ускакал

«Пусть смерть пугает робкий свет

А нас бояться не понудит:

Когда живём мы – смерти нет,

А смерть придёт – так нас не будет».

В. Гиляровский

Известный в России, а затем в СССР писатель, журналист, краевед Москвы Владимир Алексеевич Гиляровский (дядя Гиляй, как с любовью называли его читатели) после смены многих профессий с начала 80-х годов ХIX века увлёкся репортёрской работой. Сотрудничал со многими московскими газетами, но наиболее значительный период его журналистской деятельности связан с газетой «Русские ведомости».  Командировка на Дон состоялась в тот самый год, о событиях которого я рассказывал выше. Репортаж Владимира Алексеевича весьма интересен для нашего исследования событий тех дней в Новочеркасске.

«В 1892 году <…> я был командирован редакцией на холеру в Донскую область, где болезнь свирепствовала с ужасающей силой. Холера была мне не в новинку.<…> Вот почему я и принял эту командировку не задумываясь. <…> В июле я выехал на Дон. За Воронежем уже стала чувствоваться холера. Наш почти пустой скорый поезд встречал по пути и перегонял на станциях санитарные поезда с окрашенными в белую краску вагонами, которые своим видом наводили панику. Здесь на них не обращали внимания, но на глухих станциях мне не раз приходилось слышать: — В белых вагонах — это холеру везде развозят, чтобы народ морить… Кому надо народ морить? Как холеру развозят? Зачем и кто? — так рассуждали и говорили. <…>

Мы стали приближаться к Новочеркасску.<…> Накануне, несмотря на прекрасное питание, ночлеги в степи и осторожность, я почувствовал недомогание, и какое-то особо скверное: тошнит, голова кружится и, должно быть, жар.<…> Я даже отказался, к великому горю Ивана [сопровождающего автора в поездке калмыка – Е. Х.], ужинать и, по обыкновению завернувшись в бурку, седло под голову, лёг спать, предварительно из фляги потянув полыновки и ещё какой-то добавленной в неё…  спиртуозной, очень вкусной смеси. Ночь была тёплая, и я проснулся утром, когда солнце взошло. Голова кружилась, тошнило. Наконец я сказал Ивану, который уже вскипятил чай:

— Уж не холера ли со мной? Ведь со вчерашнего дня!

— Никак нет, ваше благородие, а впрочем, всё может быть! Только это ничего — пропотеть, и всё пройдет! — Напьёмся чайку напополам с вином (которого он и в рот не брал), а потом наденем на себя бурку да намётом, намётом, пока скрозь не промокнем, — и всякая боль пройдёт! К Черкасску здоровы будем!

А меня дрожь пробирает и тошнит. Поседлал Иван, туго затянул подпруги — и ахнули мы с ним вместе широким намётом — только ветер свистит кругом да голову отворачиваешь! Давно я так не скакал, а без тренировки задыхаешься. Да ещё слабость<…>

Я был мокрый насквозь, но чувствовал себя бодро. — Ваня, а ведь я здоров!

— Пропотел — и здоров. Это “она” была с вами! Ляг только — застынешь и умрёшь!.. Может, кашу сварить?

— Нет уж, не стоит…

— Так винца выпейте!

Через час мы были в Новочеркасске, у подъезда “Европейской” гостиницы.<…>До сего времени не знаю, был ли это со мной приступ холеры (заразиться можно было сто раз) или что другое…» [12, с. 24, 26, 31—33].

«Европейская» — одна из четырёх новочеркасских первоклассных (с рестораном) гостиниц на углу Атаманской и Александровской улиц.

Фото из архива автора

В поисках сведений о холере в Донской области Владимир Алексеевич зашёл к коллегам в редакцию газеты «Донская речь», помещавшуюся в квартале от гостиницы – в первых (верхних) торговых рядах на Платовском проспекте. Здесь он рассказал о своём чудесном излечении, и на следующий день заметка в двадцать строк под названием «Калмыцкое средство от холеры» с точным описанием истории была завёрстана в свежий номер, но благополучно «зарезана» цензором. На память Гиляровскому подарили гранку газетной полосы с перечёркнутым красными цензорскими чернилами текстом.

Но история на этом не кончилась. Владимир Гиляровский продолжает: «Гранку… по приезде в Москву я показал — и все много смеялись. В числе видевших гранку был репортёр “Петербургского листка” И. М. Герсон. Дня через три вдруг я вижу в этой газете заметку “Средство от холеры“ — по цензурным условиям ни о Донской области, ни о корреспонденте “Русских ведомостей” не упоминалось, а было напечатано, что редактор журнала „Спорт“ В. А. Гиляровский заболел холерой и вылечился калмыцким средством: на лошади сделал десять вёрст галопа по скаковому кругу — и болезнь как рукой сняло» [12, с 35].

Прошло недели две. В редакции “Русских ведомостей” заведующий иностранными газетами А. Е. Крепов преподнёс мне экземпляр газеты, в которой была перепечатана эта заметка из “Петербургского листка”. Ещё в некоторых иностранных газетах появился перевод заметки из “Петербургского листка” — так тогда заграница интересовалась холерой!» [12, с 35].

Благодаря авторской датировке опубликованного в газете «Донская речь» краткого стихотворного наброска, вдохновлённого знаменитым донским цимлянским вином, мы можем определить даты пребывания В. А. Гиляровского в Новочеркасске: 17—19 июля 1892 года.

Портрет В. А. Гиляровского на коне. 1900 г. Художник Николай Струнников.

Фото из Интернета

За бутылкой цимлянского

«Люблю цимлянского игристую струю,

Когда она, искряся и сверкая,

Как лава разольётся золотая.

Тут вспомню я и молодость далёкую мою,

Погибшую в борьбе тяжёлой без возврата,

Когда искал я жизни идеал,

Мечтал спасти страдающего брата,

Мечтал, а сам в борьбе неравной пал.

И что-ж, скажите, сделать мог один,

Когда кругом бесчувствие царило!?

В такой борьбе погибнет исполин,

Железная надломится тут сила.

И на распутье я теперь стою,

Забыв на век судьбу всех братьев малых,

И лишь цимлянского игристую струю

Люблю смотреть, кипящую в бокалах.

                                       Вл. Гиля – й

Новочеркасск.

18 июля [13]».

Установив временные рамки событий, перейдём к разговору о цензуре, теме, собственно и сподвигнувшей Владимира Гиляровского на поездку в Донскую область. Дело в том, что в конце XIX века в России значительно усилился цензурный гнёт в отношении печатных изданий, а уж во время эпидемий или стихийных бедствий он становился предельно жёстким. Вышеприведённый факт об удалении из заметки о Гиляровском как места действия, так и командировавшего его издания весьма красноречив. Надеясь получить для газеты официальные данные о холере, Владимир Алексеевич обратился к генералу А. Д. Мартынову, замещавшему в те дни войскового наказного атамана Н. И. Святополк-Мирского. Будучи ранее знаком с Гиляровским, генерал пригласил гостя на завтрак в Александровский сад в ресторан «Ротонда». Но его ответ на просьбу репортёра был категоричен.

—«Канцелярия не даст! И я ничего не могу сделать — о шествии холеры мы даже в Петербург сообщаем в пакетах с подписью “совершенно секретно”… Циркуляр строжайший, а главное, чтобы в печать не попало!» [12, с. 34].

Заявление весьма интересное, поскольку статистика по эпидемии холеры постоянно присутствовала на газетных страницах той же «Донской речи» и «Приазовского края». И в дни пребывания Гиляровского в Области войска Донского по официальным данным заболело 2657, умерло 1167, выздоровело 936 человек. Причём публиковались отдельно цифры как по городам области, так и округам. Казалось бы, в чём проблема? Но дело в том, что эти данные опубликованы лишь 28 июля [13], спустя 9–11 дней. Вероятно, цифры прошли утверждение, а возможно и корректировку в Петербурге. Однако, ещё 15 июня был подписан циркуляр Главного управления по делам печати для российских губернаторов, позволявший печатать сведения в местных повременных изданиях о заболеваниях холерой во вверенных им территориям с губернаторского особого каждый раз разрешения. Документ был подписан министром внутренних дел, но Область войска Донского находилась в ведении Главного Управления казачьих войск и, возможно, имелся внутренний циркуляр для наказных атаманов, ужесточавший требования к публикациям. Поэтому информация о развитии эпидемии на страницах местных газет выглядит весьма дозировано и причёсано.

Грустно читать бодрые рапорты из донских станиц, вполне устроившие цензоров. Например, из Каменской. «Гром не грянет – мужик не перекрестится! Вот и мы, жители Каменской станицы, когда проникла к нам холера, стали служить молебны и просить Бога отвратить свой гнев от нас. На 8 июля, т.е. в день праздника св. иконы Казанской Божией Матери, мы задумали совершить молебное служение на площадях станицы с крестным ходом. На молебне присутствовали все служащие военные и гражданские чины, а из жителей станицы чуть не половина из каждого дома. Через два дня, именно 10 июля, на рассвете, разразилась над станицей страшная гроза с беспрерывной почти молнией и полил сильный дождь. Этот дождь освежил воздух, и народ почувствовал себя бодрее и веселее» [14].

Хутор Калач хоть и «встретил азиатскую гостью с необыкновенным религиозным состоянием духа», но применил смешанный подход. «При первой вести о появлении в Царицыне холеры начались у нас крестные ходы, которые были совершаемы почти ежедневно, при стечении многочисленной толпы народа. Затем ежедневно местная церковь переполнялась народом, желающим молиться, исповедаться и приобщиться святых Тайн. С церковной кафедры говорились горячие поучения, заключавшие в себе воззвания к покаянию и добрым делам, а также наставления об отношении к местному медицинскому персоналу, его санитарным мероприятиям и способам лечения… Число заболеваний и смертных случаев вообще не значительно» [15].

И уже совсем деловой подход продемонстрировали в слободе Михайловке Усть-Медведицкого округа, но и здесь не обошлось без «ложки дёгтя». «Слобода готовится к приёму холеры. По инициативе помощника пристава, местная интеллигенция приняла горячее участие в приготовлениях к борьбе с эпидемией: собрано более 400 р.; село разделено на 16 участков, в которые назначены санитарные попечители для присмотра за чистотой; два врача приняли на себя лечение больных; наняты два фельдшера, больничная прислуга; устроена за селом больница, снабжённая всем необходимым. Одно только не хорошо, что сельское общество наотрез отказалось участвовать в приготовлениях… В народе ходят разные нелепые слухи по поводу докторов и эпидемии, распускаемые недобрыми людьми, с целью вызвать смуту. Необходимо духовному ведомству позаботиться о рассеянии этих слухов» [16].

Кстати, упомянутые в заметке санитарные попечители для присмотра за чистотой «отличились» в донской столице. «Избраны были в Новочеркасске почётные санитарные попечители [80 человек – Е. Х.] для наблюдения за дворами обывателей. И вдруг в одно прекрасное утро в камере мирового судьи фигурируют в качестве обвиняемых за антисанитарное содержание дворов почётный санитарный попечитель и врач. Хорошие примеры для народа, который и без того плохо верит во всякие санитарные меры» [17].

Действительно, и горожане и станичники весьма скептически относились к противоэпидемическим мероприятиям властей. Привыкшие обычно полагаться на собственные силы, донцы вспоминали дедовские рецепты и обереги. Об одном из них и рассказал Владимир Гиляровский, решивший прежде «осмотреть холеру в степи, по станицам и хуторам» и лишь затем ехать в донскую столицу. С восхищением вспоминает автор два чудесных дня, проведённых в степном хуторе у своего давнего знакомого сотника одного из казачьих полков и его пожилых родителей. Пришло время прощаться. «Напутствуя меня, когда я уже был готов к отъезду, старый казак надел мне на шею большой медный крест на шелковом гайтане[2].

— Против холеры первое средство — медь на голом теле… Старинное средство, испытанное!». 

Гиляровский в сноске замечает: «Теперь, когда я уже написал эти строки, я рассказал это моему приятелю врачу-гомеопату, и он нисколько не удивился. У нас во время холеры как предохранительное средство носили на шее медные пластинки. 

Вспомнил я, что и старые бурлаки во время холеры в Рыбинске носили на шее и в лаптях, под онучами, медные старинные пятаки» [12, с. 31].

На этом попрощаемся с корреспондентом «Русских ведомостей», побывавшем в июле 1892 года в самом центре эпидемии и с лёгкой руки «дяди Гиляя» перейдём к последней главе повествования, посвящённой удивительным по разнообразию и силе воздействия целебным средствам против «азиатской гостьи».

Бакланов и Траилин против сфинкса

«Холера представляет собой явление

в высшей степени сложное, загадочное.

Это, в буквальном смысле слова – сфинкс,

который нас приводит в ужас своим

смертоносным взглядом, но которого мы

до сих пор понять не можем, несмотря на то,

 что разгадкой его заняты тысячи учёных

во всех странах мира».

Ф. Ф. Эрисман, врач-гигиенист,

 конец XIX в.

В донской столице всерьёз относились к периодически возникающим смертоносным эпидемиям. И среди различных способов борьбы предпринимались меры по созданию отдельных участков или даже особых кладбищ для умерших в результате эпидемий. Известно, например, что один из первых подобных погостов располагался к западу от ныне существующего старого городского кладбища: «холерное кладбище 1830 г. было между Краснокутской рощей и дачей полковника Грекова и размер его должен быть в три десятины», — сообщал Временный комитет по управлению Новочеркасском городовому архитектору [18].

Страшная гостья в тот год собрала настолько значительную жатву, что пришлось отвести ещё один участок под захоронение уже к северу от городской черты, в излучине реки Тузлов, в районе нынешних железнодорожного моста и улицы Селекционной.

Железнодорожный мост через р. Тузлов, слева на лугу находилось холерное кладбище, созданное в 1830 г.

Фото из архива автора

В общей могиле, засыпанной значительным слоем извести, нашли упокоение тысячи горожан. «Среди дня насобирают упокойничков, покладут их в арбы, а арбы-то эти на манер азиатских [т. е. с высокими бортами – Е. Х.], на заре или ночью и везут на луг… У кого из арбы нога висит, у кого рука, у кого коса мотается. Подъедут к яме, свалят и опять в город… а сваливают, как скотину какую, прости Господи!» [19]. Со временем это место буйно поросло степными травами, превратившись в городской выгон для многочисленных стад и более семидесяти лет ничего не напоминало о страшной странице в истории города. И лишь 20 июня 1906 года была «отслужена панихида на могиле умерших в эпидемию холеры 1830 года, с освящением крестов, воздвигаемых на этой могиле». В газетной заметке отмечалось, что «жители тузловской окраины приглашают всех… горожан Новочеркасска почтить своим присутствием память столь трагически усопших предков, на могилах которых, после долгого забвения, воздвигается, наконец, христианский крест» [20].

Живя неподалёку, в 80-х годах прошлого века, я, спеша с удочкой на утреннюю или вечернюю зорьки, проходил мимо двух огромных крестов, сваренных из кусков железнодорожных рельс, возвышавшихся среди тузловской поймы. А в начале 90-х кресты спили «под корень» сдатчики металла.

Учитывая слабое развитие медицины как в целом по Донской области, так в её столице в частности, особую остроту проблема холерных эпидемий приобрела к середине ХIХ века. Упомянутые в главе о И. А. Петровском страшные события 1847 года, унесшие до пяти тысяч горожан, заставляли их, не полагаясь на рекомендации медиков, искать спасения в молитве и в различных, порой экзотических рецептах.

«Одна защита была – вера в милосердие Божье и усердная молитва. 29 августа из Аксайской станицы привезли чудотворную икону Божьей Матери. Горячо молились перед нею новочеркассцы, молились о чуде… И чудо совершилось. На другой день холера стала ослабевать. Народ повеселел. Скоро холера совсем прекратилась [11, с. 389].

Генерал Я. П. Бакланов. Фото из кн.: [Краснов П. Н.] Картины былого Тихаго Дона. СПб., 1909. С. 391

«Во время холеры многие жители лечились особою Баклановскою настойкой и верили, что она помогает. Верили потому…что Яков Петрович Бакланов всех побеждал своим оружием, победит и холеру своею жестокой настойкой!» [11, с. 389–390]. Слова для нас весьма важные, поскольку автор вскользь упоминает о лечении «Баклановской настойкой», лишь характеризуя её как «жестокую». Мы же остановимся на этом средстве подробнее, ибо оно вызвало нешуточные дискуссии в прессе и в обществе в конце ХIХ – начале ХХ века.

При первых сообщениях о приближении холеры к Дону в конце июня 1892 года в газете «Донская речь» была опубликована статья Фёдора Калинича Траилина с рекомендацией «не лишне бы теперь же, кому следует, преподать населению совет – заготовить повсеместно в Донской области Баклановскую микстуру, как первую помощь до прибытия врача» [21]. Траилин был человек донцам известный: журналист, первый библиотекарь Новочеркасской публичной библиотеки. Краевед сообщал, что впервые микстура применена генералом Баклановым «в полку, которым он командовал на Кавказе, и в гарнизоне укрепления Куринского, в котором находился его полк. Лекарство спасло и полк, и гарнизон, в общем числе превышавшие две тысячи человек.

По словам очевидцев, ни один из казаков, или солдат не умер, между тем как в соседних местностях холера губила людей сотнями. Несмотря на сильное средство по входящим в него составам, каждый, не только заболевший, но и здоровый, должны были, по приказанию Бакланова, принимать микстуру, под страхом телесного наказания за ослушание.

Микстура составлялась так: на штоф квартовый [1,2 л. – Е. Х.] бралось: 2 стакана крепкого винного уксуса, 1 столовая ложка белой нефти [т. е. керосина. – Е. Х.] 1 ложка белого скипидара, 1 ложка острой водки [Траилин пояснял позже, что она аналогична азотной  кислоте, но очищенной, следовательно более сильнодействующей. – Е. Х.], 1 золотник камфоры, 2 золотника нашатыря и 2 столовых ложки мелко истолчённого круглого горького перца. Эта смесь в штофе доливалась водкой. В течение суток все части микстуры соединялись при взбалтывании» [21].

Как видим, микстура, действительно, была «жестокая». И дозы её приёма начинались от двух пятых частей средства налитых в рюмку и дополненных до верха обычной водкой до вливания в рот полной чайной чашки состава для больных в предсмертной агонии. Но этого мало, и после приёма лекарства больной должен был ходить «так как движение содействует наибольшему действию микстуры на желудок и прочие части тела. Если один приём не действовал, то давался через полчаса второй, а затем третий, пока не появлялся у больного позыв ко сну и не обнаруживался пот».

Однако, как оказалось несколько позже, первая публикация рецепта этой «чудодейственной настойки» состоялась ещё в 1847 году в столичной газете «Санкт-Петербургские ведомости». Но состав её был несколько иным, как и название – «Воронежский элексир», и автором назван доктор Андреевский, вылечивший в Дагестане тридцать три драгуна от холеры, и лишь одного не сумевший спасти. В рецепте, кроме уже указанных выше компонентов, присутствует селитра, мята и деревянное масло [оливковое масло самого низкого качества, используемое для лампад и светильников– Е. Х.]. По утверждению автора статьи средство, кажущееся странным скоплением разнородных веществ, действительно излечивало и применялось многими военными медиками в Дагестане [22].

Редакция газеты «Донская речь» заняла нейтральную позицию в отношении настойки и предложила читателям привести примеры вызываемого ею эффекта.

Практически каждую неделю донские газеты публикуют рецепты средств от холеры. Это были как советы местных знатоков народных методов, так и перепечатки из газет российских губерний. Саратовский купец убеждает в чудодейственных свойствах имбиря (очень знакомо, не правда-ли? Буквально год назад многие лечились им от другой напасти). «Я это самое верное средство испытал лично, спас себя и жену… С тех пор я этим средством пользую знакомых… и всегда с успехом» [23]. Суть метода: высушенный, истолчённый, настоянный на красном вине корень имбиря принимается в определённых дозах.

В городской больнице Тифлиса используется средство, открытое японским доктором. «При лечении больных холерой употребляется кефир, охотно принимаемый ими и имеющий свойство уничтожать холерных бацилл, вследствие содержания углекислоты и молочной кислоты» [24].

Можно только порадоваться за тифлисских пациентов, что им не прописали «баклановскую микстуру». Содержатель новочеркасского чугунолитейного завода Герцберг представляет в газету перевод статьи нидерландского доктора, служившего в Индии практическим врачом, успешно применявшим раствор дезинфицирующего средства креолин-персона для приёма внутрь в борьбе с холерой. Ещё одним доктором предлагалось намазывать кисточкой живот больного раствором йода и опия, предварительно выпив горячий чай с мятой.

Но самым радикальным оказался способ, предложенный в «Донских епархиальных ведомостях». «Средство это заключается в приставлении к голым ступням больного горячей поверхности самовара, во время сильного кипения воды, так, чтобы горячая поверхность самовара передавала телу свою 80-градусную температуру. Обжога никакого не происходит. Напротив, больной, по-видимому, с удовольствием прижимает свои ступни к горячему самовару, приноравливая их к выпуклостям поверхности самовара, чтобы плотнее прижать их. Минуты через 3–4 после того, как самовар приставлен к ногам, больной засыпает, дыхание его становится ровнее, спокойнее…» [25]. Автор заметки обращает внимание читателей на то, что «этот приём излечивает наверняка».

Фёдор Калинич Траилин.

(Краснянский М. Б. Донские уроженцы. Ростов н/Д. : Тип. Т-ва «Восход, 1918. С. 327. – Отд. оттиск из кн.: Краснянский М. Б. Записки донского штейгера. Т. 1. Ростов н/Д., 1915)

Спустя месяц напомнил о себе Ф. К. Траилин, отметив с сожалением: «никто из врачей не подал в печати своего одобряющего голоса, хотя нет от них и порицаний. Одного из лучших местных врачей я спросил: имеет ли он что-либо против народных средств, к каковым относится и баклановская микстура? На это он ответил, что в эпидемии все средства хороши, лишь бы приносили пользу» [26]. Фёдор Калинич проанализировав три недавних случая заболевания, при которых двое больных, лечившихся у врачей, умерли, а один излечился после принятия микстуры, выздоровел, хотя у него уже начинались предсмертные судороги, делает осторожный вывод. «Народные средства, как, например, ”баклановская микстура”, иногда могут оказаться спасительными». Но тут же безапелляционно заявляет: «Впрочем, в прежние холерные эпидемии, когда применение микстуры было полное, очевидцы свидетельствовали об её силе, выражавшейся в выздоровлении принимавших её больных» [26].

Похоже, авторитет Якова Петровича Бакланова слишком довлел над Траилиным. Но иначе и быть не могло. Фёдор Калинич с 1854 года служил на Кавказе в легендарном Донском казачьем полку № 17, которым с лета 1850 года командовал Я. П. Бакланов, а в это время уже находился в должности начальника кавалерии левого фланга при штабе Кавказского корпуса. И не раз в бою казак Траилин с трепетом и гордостью видел развевавшееся личное знамя Бакланова – на чёрной ткани белый рисунок – Адамова голова (череп) с перекрещенными костями и цитатой из «Символа веры» «Чаю воскресенiя мертвыхъ и жизни будущаго века. Аминь», когда Яков Петрович вёл своих донцов в атаку. Вероятно, не удалось Фёдору Траилину отведать баклановской микстуры, иначе он бы не удержался, как истинный журналист, похвастать таким фактом.

Личное знамя Я. П. Бакланова. Фото из архива автора

Однако, выпустив «джинна из бутылки» публикацией рецепта в печати, Фёдор Калинич с тревогой отметил, что аптеки в Новочеркасске и Ростове-на-Дону торгуют микстурой двух цветов, следовательно, рецепт либо извращается аптекарями, либо в состав вносятся вредные добавки. И делает категоричный вывод: «они не соблюдают указанных мною пропорций и доз для приёмов, хотя и берут те же самые вещества». Поняв, что публикация, сделанная из лучших побуждений, может принести вред землякам, автор спрашивает: «Дано ли разрешение аптекам составлять баклановскую микстуру, т. е. рецепт, которым пользуются, был ли подписан врачом? Снабжают ли аптеки лиц, приобретающих микстуру, наставлением об употреблении её? Кажется, ни того, ни другого нет. А потому не мудрено, что больные холерой не только не могут вылечиваться аптечною микстурою, но ещё и навредить себе большими приёмами, а тем более составом фальсифицированным» [26].

Но это риторические вопросы. Спрос на микстуру был огромен. Почувствовав наживу, аптекари десятками литров производили желанное публикой средство. Траилин приводит два ярких примера. Только один аптекарский магазин в Новочеркасске, продал за день более 120 порций, «в Ростове же одно лицо, по его словам, ждало очереди на получение из аптеки микстуры три дня!...».

Откровенным донкихотством выглядит предложение Фёдора Калинича ещё в первой публикации и повторенное месяц спустя. «Для составления микстуры могу предложить свои услуги, в качестве фельдшера, под руководством врача, если бы это потребовалось». При этом он подчёркивал, что отказывается от малейшего вознаграждения. Понимая, что без помощи врачей этот поток сомнительной жидкости не остановить, Траилин предлагает: «Заболевание холерою у нас всё ещё продолжается, а потому не лишне бы неотложно врачам нашим испытать данное средство над холерными, которым научные средства не помогли». Неистребима в нём вера в чудо, словно не понимает, что серьёзные врачи не станут ставить эксперименты над больными с помощью сомнительных смесей, под угрозой лишиться работы или даже свободы.

И, наконец, последний призыв: «со стороны нашего медицинского управления следовало бы проверить, как составляют баклановскую микстуру все, без исключения, аптеки в Области войска Донского и снабжают ли покупателей наставлением об употреблении её (печатным или рукописным, но не словесным). Составление микстуры необходимо вполне подчинить медицинскому надзору, а всю выпущенную без него изъять из обращения» » [26]. Увы, для врачей авторитет даже такого уважаемого героя Дона как генерал Яков Петрович Бакланов не мог быть решающим фактором в признании пользы целительной микстуры. В 1892 году эту проблему «спустили на тормозах» в связи с постепенным затуханием эпидемии на Дону к середине августа.

Но в 1908 году при новой вспышке холеры общество донских врачей было готово к борьбе и рекомендовало бесплатно прививать населению сертифицированное средство – противохолерную сыворотку. А снова появившиеся в прессе рассказы о чудодейственной баклановской настойке решительно пресекло следующим заявлением: «С появлением холеры в области местный официальный орган широко пропагандировал, как лекарство от холеры, так называемую, баклановскую микстуру. В настоящее время областное врачебное отделение находит баклановскую жидкость по составу своему безусловно вредной для здоровья и считает своей нравственной обязанностью предостеречь население от употребления её, так как она  не только не принесёт заболевшему пользы, но, наоборот, может свести в могилу и такого больного, который при другом способе лечения и даже без всякого лечения мог бы оправиться» [27].

Спустя всего три года имя Якова Петровича Бакланова снова появилось на страницах донских газет. Но, к счастью, не в связи с очередной эпидемией и «жестоким» снадобьем. Приближалась столетняя годовщина войны с Наполеоном и было принято решение перенести останки героев-донцов, отличившихся беспримерными подвигами на полях сражений в усыпальницу Вознесенского войскового кафедрального собора. Генералы от кавалерии М. И. Платов, и В. В. Орлов-Денисов, генерал-лейтенант И. Е. Ефремов были похоронены вне донской столицы и благодарные потомки тем самым отдавали долг памяти славным предкам.

Яков Петрович Бакланов хоть и не был участником Отечественной войны 1812 года, но стал на Дону личностью поистине легендарной, заслужив любовь земляков военными подвигами в Кавказских войнах. «… подвигами мужества и храбрости донских казаков полна Кавказская война. Правду говорил Яков Петрович Бакланов, что учить казака храбрости не надо, и без ученья каждый казак должен быть храбрым. Казаки были отчаянно храбры...» [11, с. 415]. Но кроме храбрости была ещё безграничная вера в своего командира, недаром старики с гордостью рассказывали молодым воинам о службе под командованием Бакланова. «Командир такой, что при нём и отца родного не надо. Если есть нужда – иди прямо к нему: поможет и добрым словом, и советом, и деньгами. Простота такая, что ничего не пожалеет, последнюю рубашку снимет и отдаст, а тебя в нужде твоей выручит. Но на службе, братцы мои, держите ухо востро: вы не бойтесь чеченцев, а бойтесь своего асмодея [демона – Е. Х.]: шаг назад – в куски изрубит» [11, с. 404].

Часто выручая товарищей в беде, сам Бакланов в конце жизни остался в одиночестве, болезни и бедности, скончавшись 18(30) октября 1873 года в Петербурге. За войсковой счёт был похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря, позже, на собранные по подписке деньги, на могиле был установлен памятник в виде скалы, с наброшенной на неё буркой и папахой, с вершины скалы склонён «Баклановский значок».

Но признательные донцы не могли смириться с мыслью, что их славный земляк покоится вдали от Тихого Дона. Поэтому 4 (17) октября 1911 года в усыпальнице Вознесенского войскового кафедрального собора Бакланов вместе с другими тремя донскими героями и бывшем Донским архиепископом Иоанном (Доброзраковым) нашёл своё упокоение на родной земле. Позже в южной части Николаевской (Соборной) площади был установлен перевезённый из столицы могильный памятник. В 20-е годы прошлого века усыпальница была вскрыта, останки усопших были перемешаны с мусором, обломками иконостаса нижней Покровской церкви, обрывками священнических одежд. Лишь 15 мая 1993 года произошло торжественное перезахоронение донских воинов и архипастыря.

Трагическим образом сложились последние годы жизни и Ф. К. Траилина. Старость он провёл в бедности. В одном из документов говорится: «Имущества у Траилина нет никакого – ни земли, ни дома, нанимает самую убогую квартиру… Пока, при помощи сына, литературные труды дают ему хлеб, но едва достаточный для того, чтобы жить впроголодь» [28, с. 131].

2 мая 1919 года он обратился с прошением к Войсковому атаману по поводу назначения пенсии. «Приемлю смелость обратиться к милостивому покровительству Вашему и Войскового Круга Всевеликого Войска Донского и почтительнейше просить: в уважение моей полувековой, безвозмездной, службы членом Статистического Комитета, – определить мне пожизненную пенсию, в размере – по Вашему усмотрению и утверждению Войскового Круга, в каковой крайне нуждаюсь, для дожития, состоя, [нрзб.], в преклонном возрасте: 83-й год жизни и моё одиночество, – бессемейного, при дороговизне, в настоящее время, – “хлеба насущного” и одежды» [28, с. 132]. Из вспомогательного войскового капитала ему была назначена пенсия в размере 300 рублей в год. В том же 1919 году (точная дата неизвестна) Ф. К. Траилин скончался в Новочеркасске. Был похоронен на старом городском кладбище, могила утеряна.

«Я посвятил свою долгую жизнь трудам литературно-художественным на пользу Родины – Тихого Дона». ─ написал Фёдор Калинич в тексте прошения, подведя итог своей плодотворной многогранной деятельности.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Слово на Высокоторжественный день тезоименитства Его Императорского Величества, Всемилостивейшаго Государя Александра I, и на радостнейший случай получения Войском Донским Всемилостивейше пожалованнаго оному за заслуги, военнаго знамени с Высочайшею грамотою, говоренное Черкасским протоиереем Алексеем Оридовским в Александровской города Новочеркасска церкви, 1811 года августа 30 дня. В Санкт-Петербурге в типографии Святейшаго правительствующаго синода, 1811 года.
2. ГАРО. Ф. 227. Оп. 1. Д. 475.
3. Луковкины и другие / М. Ю. Абрамов, С. В. Корягин, С. А. Марченко. М. : Русаки, 2003. С. 40–109. (Генеалогия и семейная история донского казачества. Вып. 37)
4. Халдаев Е. В. Похоронены и забыты : Уничтоженные братские воинские кладбища Новочеркасска. 1914–1920 гг. // Донской временник. Год 2018-й. Вып. 26. Ростов н/Д., 2017. С. 88–95.
5. Новочеркасский некрополь. Утраченное : [1805–1920]. : сайт. URL: http://don-nekropolis-utraty.ru. (дата обращения: 01.09.2022 г.).
6. ГАРО. Ф. 227. Оп. 1. Д. 394.
7. Лекарь – официальное звание врача до 1917 г.
8. Смирнова Е. М. «Медицинские чины» в российской провинции (XVIII – середина XIX вв.) // Научная электронная библиотека «Киберленинка» : [сайт]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/meditsinskie-chiny-v-rossiyskoy-provintsii-xviii-seredina-xix-v/viewer (дата обращения: 01.09.2022 г.).
9. Королевство Вюртембер — государство, существовавшее на территории Германской империи с 1806 по 1918 годы. Правопредшественник — одноимённое герцогство. Столица — Штутгарт. В настоящее время территории бывшего королевства входят в состав земли Баден-Вюртемберг.
10. Донцы XIX века : Биографии и материалы для биографий донских деятелей на поприще службы военной, гражданской и общественной, а также в области наук, искусств, литературы и проч. Новочеркасск : Обл. войска Дон. тип., 1907. С. 325.
11. [Краснов П. Н.] Картины былого Тихаго Дона : Краткий очерк истории Войска Донского для чтения в семье, школе и войсковых частях. Изд. первое. СПб., 1909.
12. Гиляровский В. А. Сочинения : в 4 т.  Т. 3 : Москва газетная; Друзья и встречи. М. : Правда, 1989.
13. Донская речь. 1892. 28 июля. (№ 83). С. 2.
14. Станица Каменская // Донская речь. 1892. 16 июля. (№ 79). С. 2.
15. Хут. Калач на Дону // Донская речь. 1892. 23 июля. (№ 82). С. 1–2.
16. С. Михайловка, Усть-Медв. окр. // Донская речь. 1892. 21 июля. (№ 81). С. 2.
17. Мелкие наброски // Донская речь. 1892. 23 июля. (№ 82). С. 2.
18. ГАРО Ф. 770. Оп. 1. Д. 2. Л. 4.
19. Холера идёт // Донская речь. 1892. 2 июля. (№ 73). С. 2.
20. Холерное кладбище // Донские областные ведомости. 1906. 19 авг. (№ 179). С. 2.
21. Траилин Ф. К. Средство против холеры // Донская речь. 1892. 23 июня. (№ 70). С. 2.
22. Средства против холеры // Донская речь. 1892. 9 июля. (№ 76). С. 3.
23. Голубев Я. Средство против холеры // Донская речь. 1892. 30 июля. (№ 84). С. 2.
24. Кефир как антихолерное средство // Приазовский край. 1892. 29 июля. (№ 194). С. 3.
25. Средства против холеры // Донские епархиальные ведомости. 1892. 1 сент. (№ 17). С. 729 –730.
26. [Траилин Ф. К.] Письмо в редакцию // Донская речь. 1892. 28 июля. (№ 83). С. 3.
27. Баклановка // Донская жизнь. 1908. 5 сент. (№ 205). С. 3.
28. ГАРО. Ф. 301. Д. 2352. Л. 6, 6 об. Цит. по: Прошение Фёдора Траилина // Донской временник. Год 2011-й. Вып. 19. Ростов н/Д., 2010.