ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 31-й

Религия. Церковь. Храмы.

Н. С. Бандурин

ВО ИМЯ РОЖДЕСТВА ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ

Из истории церкви в Верхне-Лютовке Миллеровского района

На возвышенности, в верховье двух длинных балок Сухой и Попасной, возник небольшой посёлок Лютов. Первые известия о нём относятся к 1802 году. Донской исследователь ХХ века И. М. Сулин сообщает, что «по прошению, поданному в 1802 году сотника Трофима Акинтиева позволить ему выстроить постоялый двор близ землянки есаула Ефрема Лютого при вершине боерака Попасного впадающего в р. Калитву» [1]. В 1806 году в хуторе есаула Лютого числится два двора, три души мужского пола и четыре женского.

Расположение на перепутье дорог не сделало посёлок перспективным, в лучшие времена он не насчитывал и четырёх десятков дворов. По всей видимости первую скрипку в этом играло всё то же расположение: степь тогда не была окаймлена ветрозащитными лесополосами, возвышенное место продувалось ветрами и, очевидно, поселение страдало от этого. Но, невзирая на все отрицательные качества, которые можно разглядеть в жизни крестьян посёлка Лютова, с конца XIX столетия он стал занимать немало значащую позицию. Первым шагом к этому стало появление здесь церкви.

13 января 1886 года к архиепископу Донскому и Новочеркасскому Митрофану (Вицинскому) обратился неграмотный крестьянин-собственник Антон Степанович Денежкин с просьбой дать «Его Высокопреосвященством» разрешение на постройку церкви в посёлке Лютовом. Пытаясь аргументировать необходимость возведения святыни, крестьянин-землевладелец сообщает: «Посёлок мой расположен от приходской церкви в 15 верстах расстояния и имеет на своём пути к церкви две балки, препятствующие в ненастную погоду поездкам по разным нашим религиозным нуждам. В таком же точно не особенно отрадном положении находятся и соседние со мною поселяне, число которых будет приблизительно до 500 душ мужского пола. Часто сокрушаясь о себе и своих ближних, что мы так удалены от храма Божия, я, призвав на помощь Бога, вознамерился, во славу пречистого Его имени и в поддержание в нас истинной Христовой веры построить на моей земле за собственный мой счёт деревянную церковь» [2, л. 1]. Все материальные расходы он обязался взять на себя, в том числе возведение самого церковного здания, причтовых домов, церковно-приходской школы и проч. Под церковный двор с площадью и всеми постройками А. Денежкин обещал выделить пять десятин собственной земли, купленной им ещё в 1875 году у сотника Павла Филипповича Краснушкина [2, л. 7].

Подкрепляя слова землевладельца А. Денежкина о всеобщем желании иметь дополнительную святыню и обещая «единодушно причислиться» к возводимой церкви, крестьяне посёлков Алексеево-Тарадинского, Лютово-Сухобоерацкого, а также жители Курно-Липовской волости, обитавшие в неофициальных населённых пунктах (Тишаковы, Игуменцевы, Витчинкины и др.) составили согласительные приговоры. Добавочный приговор предоставил сам автор идеи. Ссылаясь на поручение Большинского благочинного И. Голубятникова, он сообщает также о 116 домохозяевах неучтённых сразу, в связи с проживанием вне поселений, на участках, но также согласных войти во вновь образованный приход.

Прошение лютовского энтузиаста было удовлетворено и в скором времени в посёлке показались благочинный, землемер и прочая свита для обследования участка под застройку. Территория удовлетворила смотрителей, но на этом вопрос о ней только открывался…

Пока не началось возведение храма, а молва о том разошлась по всей округе, хитрые обитатели Греково-Станичного посёлка поспешили направить Донскому епархиальному начальству собственное прошение. С разрешения своего землевладельца генерал-майора Александра Матвеевича Грекова они ходатайствовали, чтобы предполагаемую церковь строили не в Лютовом, а в их, Греково-Станичном, посёлке. Доказывая свою правоту, грековцы отписали, что в Лютовом нет ни достаточного для прихожан числа хат, ни хорошей воды. Узнав о проделках соседей-грековцев, А. Денежкин послал своё заявление, где наголову разгромил доводы, приведённые оппонентами. Он сообщил, что посёлок состоит не из двенадцати, как свидетельствую грековцы, а из тридцати восьми хат и прибавил, что весною текущего (1886) года «новыми пришлыми людьми», арендовавшими участки у него и других землевладельцев, будет построено ещё «не менее 30 хат». А в отношении недовольных Денежкин откровенно заявил о своей позиции: «Если грековцам кажется негостеприимным поселок Лютов, – пишет он, – то на вкус спора нет, потому что ни грековцы не заявляли своего желания быть прихожанами будущей Лютовской церкви, ни их никто не приглашал на это, поэтому они если желают, чтобы у них также была построена церковь, то пусть ходатайствуют об этом, потому что могущий образоваться приход церкви нисколько не помешает Лютовскому приходу» [2, л. 17].

Представляя несостоятельность второго аргумента об отсутствии живительной влаги, автор идеи строительства говорит о наличии «достаточного числа хороших колодцев», а также ключе, около которого и «группируется всё население посёлка» [2, л. 17]. По всей видимости, утверждения, приведённые Денежкиным донские духовники сочли убедительными, а место «очень удобным, возвышенным, ровным». Так, 28 марта 1886 года было подписано официальное разрешение на постройку церкви в посёлке Лютовом. На пятый день после официального разрешения, первого апреля, Большинский благочинный Иаков Голубятников освятил место под постройку.

Церковное здание А. С. Денежкин приобрёл в слободе Городище Деркульское Харьковской губернии. Уже в середине лета воздвижение его в новой стороне было завершено. Теперь придорожный посёлок венчала церковь Рождества Пресвятой Богородицы, освящённая благочинным 24 июля. Она представляла собой деревянное сооружение до окон выстроенное из дубового дерева, а сверх них до самого вороха из сосновых пластин. Снаружи здание было окрашено белой масляной краской, с железной кровлей медного цвета. Венчали строение позолоченные шары и кресты. Колокольня имела в себе шесть колоколов весом от 22 фунтов до более чем 30 пудов.

С северной стороны церковное здание подпирало помещение из сырцового кирпича для караулки и училища.

Пока велось строительство, к церкви приезжали многие священники, которые разочаровывались в её возможных доходах и отправлялись в другой приход. Желая же видеть постоянного священнослужителя своей церкви А. Денежкин от себя лично и от своих земляков просил назначить на эту должность дьякона слободы Покровской Павла Иванова. В нём находили «человека добронравного, хорошего хозяина» и полагали, что лучшего пастыря им не найти, да другого и не желали.

Выражая глубокое уважение к персоне духовного пастыря, лютовский меценат высказался благочинному, что «если священник, поступивший к нашей церкви, постесняется ходить к храму пешком, то будет давать всегда свою подводу с проводником от дома до церкви». Более того, если и в этом случае священник «будет стесняться, то строитель храма в своём доме обещается отвести каменный с железною крышею и несколькими комнатами флигель, который в несколько сажень от самой церкви…» [2, л. 17].

Однако просьба о назначении П. Иванова удовлетворена не была и священническое место занял Иоанн Смирнский. Его переместили к лютовскому приходу из Евдокиевской церкви слободы Березово-Маньковой. Но прослужить ему долгое время было не суждено: «почил в бозе» 26 апреля 1887 года. Вновь освободившееся место занял перемещённый из Еланской станицы Пётр Зимовнов. Вообще следует оговориться, что надолго в лютовском приходе священнослужители не задерживались и сменялись каждые 3–4 года.

Вызывает удивление, что уже осенью 1886 года Антона Степановича привлекли к уголовной ответственности, заочным приговором оштрафовали пятью рублями, но самым основополагающим решением был приказ снести церковь и дома, построенные для школы и причта. Причиной тому послужил факт возведения церкви, как оказалось, на скотопрогонной дороге, но упразднённой областным правлением ещё в 1884 году. Недоумевая от такой претензии, Денежкин докладывает, что уже около 20 лет на месте, где выросла церковь, находились сельскохозяйственные постройки и никто прежде не говорил, что возведены они незаконно. Более того он указывает на дом есаула Воина Ускова, находящийся в 40 саженях от церкви на той же дороге, но почему-то не подлежащий сносу.

Очередная тяжба длилась месяц. По истечении этого времени спор был разрешён в пользу крестьянина-землевладельца и все возведённые им церковные постройки остались на прежних местах. Между тем другие строения, принадлежащие как самому Денежкину, так и другим лицам, состоящие на войсковой земле (той самой бывшей скотопрогонной дороге) предписали немедленно снести.

Примечателен факт, что тарадинские дворяне Хопёрские (пятеро мужчин и четыре женщины) предпочли не входить в лютовский приход, а остаться в криворожском. Объясняя причину своего выбора, Хопёрские, сообщали, что «все мы, да и предки наши, всегда принадлежали к Криворожскому приходу; все мы крещены и венчаны в Криворожской церкви и с детства привыкли в ней молиться Богу и исполнять христианский долг исповеди и св. причастия» [2, л. 69]. Как бы то ни было посёлок Алексеев-Тарадинский, где они проживали, закрепился в новом приходе, и, невзирая на их хлопоты, донское духовенство обязало беспокойных дворян причислиться к Рождество-Богородицкой церкви.

Вообще, исходя из заявлений Денежкина, можно заключить, что он неоднократно мог пожалеть о своей затее с постройкой храма. Земельную тяжбу, разгоревшуюся из-за войсковой земли, дополнил спор о ремонте построенных домов для причта. Снова требовались средства. Сообщая о значительно похудевшем денежном запасе, Денежкин говорит о 20 000 рублей, в общем потраченных на строительство. Однако эти сведения опровергает Большинский благочинный, утверждая, что Денежкину помогали прихожане «не только десятками рублей, но и сотнями». Тот, в свою очередь, обвинил И. Голубятникова в излишних требованиях. Отказывался А. С. Денежкин и выделять дополнительные пять десятин земли под церковную площадь. Обосновывал это тем, что областное правление разрешило оставить церковь и причтовые дома на прежних местах (1891 г.). На этом высшее церковное начальство приказало переписку прекратить. С этого же времени А. Денежкин стал исполнять обязанности церковного старосты, а в 1894 году за заслуги по духовному ведомству его пожаловали серебряной медалью на Станиславской ленте с надписью «За усердие» для ношения на груди [3].

Миновали восемь лет существования Рождество-Богородицкой церкви. Эти годы были насыщены разного рода событиями, но то, что произошло в 1894 году стало критическим часом для «дома божьего» и большим вопросом о его дальнейшем существовании. Действующий тогда священник Иоанн Германов писал: «Честь имею почтительно донести,… что несмотря на наше миролюбивое отношение к прихожанам со стороны их прихода приходится испытывать даже такие действия как ночной разбой; доказательством этому служит следующее: 8 сентября 1892 года в 11 часов ночи ко мне забрались несколько человек прихожан, один из них ворвался даже в дом с целью чтобы убить меня; что было бы дальше неизвестно. Услышав звон в набат, они удалились. Об этом в своё время волостной старшина произвёл дознание, но я, по долгу священства, упросил его не делать огласки и простил виновных. Прошёл год и на церковном подворье ночной грабёж снова проявился, но только дознанием ещё не выяснено кто это был прихожане ли или странники <…> При таких условиях служить в этом приходе становится для причта опасным и даже безвыходным» [4, л. 2]. Выясняется, что строитель церкви Антон Денежкин переезжая на Кавказ, определил всё своё имение к продаже. 26 дворов прихожан, поселённых на его земле вблизи церкви, по решению уже состоявшегося к тому времени суда, должны были немедленно удалиться, через что причт «оставался почти в степи и вне всякой охраны».

В апреле 1894 года А. С. Денежкин продал-таки свою землю крестьянину Екатеринославской губернии Безуглову и тем самым поставил в невыгодное положение собственное детище. Шесть из 26 дворов, поселённых вблизи церкви, как не имеющие никаких документов на свои усадьбы, перешли на Кавказ, а остальные удалялись в Семиреченскую область. 100 десятин церковной земли сдавались в аренду по два рубля, иного же варианта иметь с неё доход не было – церковь не обладала никакими хозяйственными ресурсами для её обработки. Денежные средства, поступающие в приход, доходили до 400 руб. в год. В связи с тем, что достаточное число крестьян вышли из состава этого прихода, благосостояние его сильно пошатнулось и духовенство прибегло к радикальным мерам. Учитывая все аспекты незавидного положения дел, Духовная консистория постановила: «При малочисленности дворов и скудости денежных доходов, причт при означенной церкви существовать не может» [4, л. 11]. Священник И. Германов по тому же решению перемещён к церкви хутора Рябова Зотовского благочиния, а псаломщик Иоанн Попов – к церкви слободы Большой Крепкой. Саму Лютовскую церковь приписали к церкви слободы Ефремово-Степановки. Отныне служители последней в количестве трёх священников по очереди должны посещать Рождество-Богородицкий приход, осуществляя воскресные и праздничные службы.

Но, как бы то ни было, уже в ноябре этого года к Лютовской церкви по собственному прошению перемещён священник Иоанн Павлович Автомонов. Он, дьяконский сын, обучался в Воронежской духовной семинарии и выбыл из богословского класса до окончания выпускных экзаменов. Ему приходилось служить в разных местах, перемещаясь от одной церкви к другой [5]. В посёлок Лютово И. Автомонов прибыл только в октябре 1895 года, очевидно, с опозданием.

На исходе предыдущего 1894 года здесь открылось церковно-приходское попечительство. Оно имело своей целью заботиться о благоустройстве и благосостоянии приходской церкви и причта в хозяйственном отношении, об устройстве первоначального обучения детей и о благотворительности в пределах прихода. Попечительство обычно составляли местные священнослужители, в качестве непременных членов, и прихожане, избираемые общим собранием прихода на определённое число лет. Председателем лютовского попечительства избрали сотника Ивана Михайловича Хопёрского, а его членами –  Ульяна Мельникова, Никифора Тишакова и Евдокима Романютенкова [6]. Как было сказано, через определённый период состав попечительства менялся. Так, к 1905 году его численность заметно увеличилась: членами состояли Прохор Безуглов, Георгий Мирошниченков, Василий Романютинко, Авксентий Могилин, Михаил Пащенко, Иван Сергиенко, Косма Тертышников, Иван Тертышников, Тихон Попов, Иван Игуменцев, Алексей Игуменцев, Павел Тишаков, Никифор Тишаков и не так давно переселившиеся из Курской губернии Андрей Капленко и Савва Волкодав. Председательство по-прежнему сохранял И. М. Хопёрский [7].

Помимо попечительства при церкви имелась открытая в 1887 году школа грамоты. По данным на 1905 год в ней обучалось 42 мальчика и 11 девочек [8].

Задачей школ такого типа признавалось распространение даже не начальной, а скорее элементарной грамотности среди населения. Предметы обучения сохранялись прежние: чтение, церковнославянское и русское письмо, арифметика. Школы грамоты при церквях должны были способствовать распространению в православном народе церковного просвещения и утверждению истинного благочестия. Средствами достижения этой цели должно было стать именно заведование школой священником, который контролировал бы деятельность учителя. С 1895 года заведующим Лютовской школой и законоучителем был священник Иоанн Автомонов, учителем – псаломщик Иоанн Дмитриев [9].

В годы Первой мировой войны церковь, как государственный институт, занималась активной помощью фронту. Среди вещей, собранных Рождество-Богородицким приходом – рубахи, кальсоны, холст – общей суммой на 54 руб. 30 коп. Укомплектованное имущество отправили в Тифлисский склад, очевидно, с последующей передачей в армию [10].

Как переживал лютовский храм революцию 1917 года, декрет об отделении церкви от государства и все последующие перемены остаётся тайной. Известно, что церковь продолжала свою деятельность до 1930-х годов. Достаточно подробные воспоминания о посещении пасхального богослужения на рубеже 1920–1930 годов., их значении в крестьянской жизни, передаёт греково-станичный житель А. П. Уразов в своей «Автобиографической повести…». «Церковь находилась на окраине села Лютовки, – пишет он, – у самого леса. Она, как бы вышла из него и не решалась войти в село, сохраняя свою автономию, как бы говоря: “Я никому не принадлежу, кроме Бога”.

Прихожанами церкви были сёла и хутора ближайшего района, независимо от административного и территориального деления. Здесь парубки и девицы высматривали себе суженых, чтобы осенью заслать к ним сватов.

Увидев золочённые кресты на церкви все остановились и перекрестились, шутки и разговоры прекратились – все готовились к торжественной встрече с таинством. Церковь стояла на пригорке торжественная, величавая, видимая с дальних окрестностей. Тем, кому она не была видна, церковь напоминала о себе звоном колоколов.

Знали бы вы, мои будущие потомки, что для крестьян значил звон колоколов! Сейчас ваш слух избалован изощрённой музыкой, глаза пресытились кино – телезрелищами и театральными представлениями и вы не поймёте, что творилось в душе моих предков и современников, когда они слышали звон церковных колоколов. Человек замирал, вслушиваясь в звон, душа приходила в трепет – он осенял себя крестным знамением и восклицал с покорным чувством: “Господи! Прости мои прегрешения! Спаси душу раба твоего!” И в этом было всё: и покаяние, и раскаяние, и мольба, и клятва стать лучше, чище, милосерднее, осознание своих грехов, своей несправедливости к людям и ближним своим.

Мы входили в калитку ажурных, кованных из железа ворот и такой же ограды вокруг церкви и нас встречал, вдоль каменных плит дорожки, длинный ряд нищих, калек, в рваных рубашках, выставлявших на показ свои уродства. Все они тянули руки к нам, молили подать копеечку ради Бога и святого праздника – Христова воскресения.

Мне мама выдала для этих целей несколько монет по одной-две копейки, и десять копеек на свечу. Монетки звонко падали в медные кружки и алюминиевые чашки нищих, а они неистово крестились и благодарно восклицали: “Спаси тебя господи! Дай Бог тебе здоровья!”

Мы поднимались по ступенькам парадного входа в церковь, протискивались сквозь плотную толпу в роскошные высокие двери, крестясь и шепча молитвы, добирались до ктитора, покупали у него свечи, и потоком молящихся, доходили до иконостаса, зажигали свечи от горящих свечей, и ставили у того святого, которому наказывала мама.

Все святые делились на ранги, и каждый из них был покровителем и заступником за определённые грехи и дела. Дева Мария защищала женщин в женских делах, Георгий Победоносец – мужчин в их воинских делах, Николай Чудотворец – почитался калеками и помогал людям в бедах, творя чудо. Были и другие святые – заступники перед Богом.

Взрослые и те, кто побогаче, покупали сразу несколько свечей, и ставили их тем, у кого молили пощады и заступничества.

Поставив свечу, обычно это делал кто-либо из взрослых, так как я, например, не мог дотянуться до иконостаса, целовали икону. Меня поднимали под руки и я целовал икону, крестясь отходил…

Я долго стоять не мог, становился на колени, а потом становился и садился на каменный пол, и получал тычки в спину и бока, от богомольных бабок, и злой шепот: «Молись!!!». Однако усталость брала свое, надо было не проворонить узел с пасхой, и яйцами. Но несмотря на заповедь “«Не укради!” воровали узлы даже в церкви.

Но вот начиналось исповедание и причастие. Все мы, братья, становились в очередь, подходили к попу, и он накрывал меня рясой и спрашивал:

– Грешен, отрок?

– Грешен, батюшка, грешен – отвечал я.

– Как звать?

– Александр.

– Прости, Господи, все прегрешения раба твоего Александра-а-а! – скороговоркой начинал батюшка, а в конце тянул торжественно рокочущим басом и толкал меня к пономарю. Тот причитал: “Господи помилуй! Господи помилуй! Господи-и-и помилуй!” – и быстро совал мне, как галчонку в рот серебряную круглую, крохотную ложечку с телом и кровью Господней – кусочком просвиры, смоченном в красном вине “Кагор”.

Нам, причащающимся, мама не давала кушать весь день, и ощутив во рту кисло-сладкую крошку просвиры, я ещё сильнее ощутил голод. Опять я стал на колени у своего узелка, молился. Коленям было холодно от каменного пола, всё тело ныло от усталости, сон боролся с голодом и побеждал. Где-то вверху на клиросе, усыпляюще пел хор, что-то причитал батюшка, его сменял пономарь, я не выдержал, подполз на коленях к паперти и сел на неё, лицом к молящимся. Меня дёргали, стаскивали – сидеть на паперти нельзя – по ней могут ходить только священнослужители. Но я уже не чувствовал себя, сонно валился на пол. Вася отвёл меня в боковой предел, где было меньше народа, и я, обхватив узелок, полусидя на пол, заснул. В сонной одури, я никак не мог проснуться, а меня кто-то тряс, толка, что-то шипел, старался поставить на колени. Я открывал глаза. Вся церковь блистала жёлтым светом бесчисленных свечей, отражавшихся в золоте обкладок икон, позолоте царских ворот и стен алтаря, карнизов, фризов, колонн.

Все в церкви стояли на коленях, хор смолк, казалось все чего-то напряжённо ждут. И вдруг, раздался во всю мощь, усиленный акустикой церкви громогласный голос:

– “Христос воскресе!”

И хор ликующе подхватил:

–“ Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!” И утверждая это, на звоннице ахнул колокол, серебристо зазвенели малые колокола: дилинь–дилинь–бом–бом! Во мне затрепетало радостью, сон улетел, народ повалил к выходу из церкви, толкаясь и давясь. Но вот все расступились, и в проход из амвона, вышел батюшка, подняв высоко сверкающий крест. За ним устремились священнослужители с большими крестами, хоругвями, иконами, сосудом со святой водой. Я тоже вышел следом за ними. На улице ещё громче заливались и трезвонили колокола. Заря окрасила пурпуром и золотом восток. Все выстроились в цепочку вокруг церкви. Уложив на землю, на чистые рушники, пасхи, яйца, сало, колбасы.

Втиснулся и я в ряд, разложил узелок для освещения. Вдоль ряда шёл батюшка, за ним ктитор с серебряной чашей, а за ними – весь святой ход с иконами, хоругвями, крестами, сосудом со святой водой.

Батюшка пел: “Христос воскресе!”, – окунал кропило в чашу со святой водой, крестил крестом людей и кропил их и выставленные ими пасхи. За ним шёл пономарь, брал с рушников часть выставленного: кусок сала, три яйца, кусок колбасы, пасху поменьше (обычно приносили святить две-три пасхи) – это плата за освящение. И сразу же крестьяне собирали свои узелки, отходили, а на их место уже становились другие и раскладывали узлы, ожидая, пока вся процессия не обойдёт церковь и не подойдёт к ним.  Мне в лицо брызнула святость, брызги святой воды упали на рушник и разложенное на нём, пономарь взял три крашенных яйца и не меньший, а больший кусок сала, пасочку и всё это бросил в огромную плетённую из ивовых прутьев корзину, которую несли два дюжих дяди. Я связал узелок и, не ожидая никого, устремился бегом домой» [11].

Последние часы своего существования церковь сосчитала в начале четвёртого десятилетия, в годину активной борьбы государства с религией. Благодаря воспоминаниям бывшей прихожанки Т. В. Бандуриной, записанным настоятелем Свято-Пантелеймоновского храма г. Миллерово о. Димитрием (Яроцким)» [12], удалось установить судьбу последнего Рождество-Богородицкого священника. По её словам, в день Иоанна Крестителя (20 января) прямо во время службы отец Андрей вместе с двумя другими хуторянами был арестован и направлен в Новочеркасск. Через время мужчин отпустили, священнослужитель же, по их словам, остался в тюрьме, где подвергся гадким издевательствам. Его окунали в ведро с нечистотами, при этом не давали несчастному каким-то образом снять с себя грязь; катались на нём верхом, во время чего тесьмой от креста порвали рот. Надо полагать, на этом и кончилась земная жизнь последнего священника, во всяком случае сведений о нём больше нет. Т. В. Бандурина сохранила фотографию, на которой запечатлены о. Андрей и другие духовники, а также староста Рождество-Богородицкой церкви Андрей Денежкин. Денежкина опознала бывшая жительница Верхне-Лютовки Н. И. Глушакова [13], запомнившая его особо набожным, устраивавшем в более поздние времена молебны в собственном доме.

Cлева направо: сидят о. Симеон и о. Андрей (лютовский священник); стоят: о. Василий и А. Денежкин (церковный староста).

Фото Т. В. Бандуриной

Церковь в Лютовке прекратила своё существование по постановлению президиума Ростовского областного исполнительного комитета от 8 января 1939 года [14]. Т. К. Денежкина отметила, что «когда разрушали церковь все ходили хмурые, были обижены на лютовцев за их дела» [15].

По рассказам местных жителей самое деятельное участие в разгроме церковного здания приняли Данил Назаренко, Семён Могилин, Наум Новак. То ли по неграмотности, то ли от невежества деяния коммунистов и иже с ними иной раз приобретали более чем абсурдный и отвратительный характер. По свидетельству уже упомянутой Т. К. Денежкиной из больших церковных икон С. Могилин соорудил уборную. Погрому подверглись не только строения, но и могилы священнослужителей. Кощунственное расхищение постигло все прилежащие к церкви захоронения.

Основной материал от разгромленного храмового здания пошёл на строительство школы в Каменке, но и она не была окончена в связи с начавшейся войной.

Таким образом, на пути полувекового существования Рождество-Богородицкой церкви в придорожном посёлке встречалось немало преград; ей сопутствовали взлёты и падения, удачи и невезения, закончившиеся безвременным прекращением её бытия в лету антирелигиозной политики советской власти. Та же участь, спустя годы, постигла и населённый пункт, где стояла церковь. Долгие административно-территориальные мытарства загнали хутор Верхне-Лютовку (так его окрестили в советские годы) в Никольский сельский совет Миллеровского района. Именно отсюда в октябре 1965 года он был исключён из учётных данных [16].

Сегодня о хуторе, и находившейся здесь церкви, напоминает лишь скромный крест с табличкой, установленные на месте храмового двора в 2017 году. Только благодаря этому незамысловатому памятному знаку, венчающему обочину асфальтированной дороги, проезжающие по ней могут узнать о былом, да и то, если обратят внимание.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Сулин И. Сборник материалов по истории заселения крестьянских слобод и посёлков Донецкого округа. Т. 3. Ч. 2. Новочеркасск, 1893–1899.
2. ГАРО. Ф. 226. Оп. 1. Д. 8525.
3. Церковные ведомости. 1894. 16 июля. (№ 29). С. 275.
4. ГАРО. Ф. 226. Оп. 3. Д. 11020.
5. Клировые ведомости от 26-ти церквей Большинского благочиния за 1894 год // ГАРО. Ф. 226. Оп. 3. Д. 9852. Л. 185.
6. Донские епархиальные ведомости. 1894. 1 дек. (№ 23). С. 484.
7. Донские епархиальные ведомости. 1906. 1 окт. (№ 28). С. 534–535.
8. ГАРО. Ф. 226. Оп. 19. Д. 324. Л. 181.
9. Отчёт Донского епархиального училища о церковно-приходских школах и школах грамоты Донской епархии за 1896–97 учебный год. Новочеркасск, 1898. С. 150.
10. Донские епархиальные ведомости. 1915. 14 окт. (№ 41). С. 791.
11. Уразов А. П. Автобиографическая повесть о крестьянской жизни. Волгоград, 2004. С. 107–109.
12. Личный архив о. Димитрия (Яроцкого), настоятеля Свято-Пантелеймоновского храма, г. Миллерово.
13. Нина Ивановна Глушакова (в девичестве – Мельникова) 1937 г. рождения, уроженка хутора Верхне-Лютовка, где находилась Рождество-Богородицкая церковь. Беседа записана автором статьи 15.10.2021.
14. ГАРО Ф. Р.-3737. Оп. 2. Д. 88. Л. 222.
15. Таисия Константиновна Денежкина (1930–2021), уроженка хутора Нижне-Лютовка, входившего в приход Рождество-Богородицкой церкви. Беседа записана автором статьи 18.01.2018.
16. Территориальные преобразования и переименования населённых пунктов Ростовской области за 1937–1970 гг. . : справ. Ростов н/Д., 1976. С. 129.