ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2015-й

Храмы Ростовской области

Э. А. СОКОЛЬСКИЙ

НА БЕРЁЗОВОЙ РЕЧКЕ

К 255‑летию Маньково‑Берёзовской слободы

Красивое название – Маньково‑Берёзовская! Ласковое, чистое, наивное – само по себе завлекает, не говоря уже о том, что у слободы особое прошлое, о котором, по меньшей мере, напоминает старинная церковь на горе. Время от времени случай меня упорно сталкивал с Маньковкой: попадались интересные документы о ней, да однажды познакомился с отцом Георгием, который служил там в начале 1990‑х. Ну как было не съездить!

Появлялся ли основатель слободы, подполковник (впоследствии – генерал‑майор) Василий Иванович Маньков на берегах Берёзовой реки, неизвестно; при его жизни слободой управлял генерал Андрей Дмитриевич Мартынов, женатый вторым браком на дочери Манькова Евдокии, а примерно после 1803 года, когда умер Маньков, – сама Евдокия Васильевна. Со временем над имением навис долг; погасили его не Мартыновы (Андрей Дмитриевич умер в 1815 году, Евдокия Васильевна – годом‑двумя раньше), а полковник Дмитрий Косьмич Бобриков, родственник Манькова по жене, офицерской дочери Феодосии Алексеевне [1, с. 184].

После смерти Бобрикова в 1814 году имение перешло к сыну Петру, тот завещал его сыну Дмитрию. В 1863 году земли покойного поручика Дмитрия Петровича Бобрикова разделили между собой его трое сыновей и две дочери [2, с. 11]. Маньковка досталась юнкеру Виктору. В конце 1872 года в чине ротмистра он вышел в отставку. Почётный мировой судья Донецкого округа Бобриков в холодное время года жил в Новочеркасске, тёплое – часто проводил в усадебке на Берёзовой.

У речного обрыва барин выстроил саманный дом и окружил его фруктовым садом, на краю которого стояла беседка, оплетённая диким виноградом. Поодаль располагался хозяйственный двор: хозяин держал коров, лошадей, волов, свиней и птиц [3, с. 32]. Милютинский краевед Николай Иванович Приходько рассказывал о Бобрикове со слов своего родственника‑предка Николая Порфирьевича: «Бобрик был грузный, скуластая лысая голова большая, а глазки маленькие, калмыковатые. <…> На годовые церковные праздники всех слободских детишек конфетами да игрушками одаривал. Мы, мужики, бывало, придём к нему Христа славить на Рождество такой большой толпой, что в доме не могли разместиться. Так он вывешивал икону Богородицы на крыльце, сам впереди нас пел вместе со всеми». Потом наступал черёд угощения: горничная расставляла закуску, хозяйка разливала в рюмки водку. «Первую барыня всем собственноручно подносила и хозяин с нами пригубливал. А вторые и третьи рюмки уже каждый наливал себе сам. После третьих, – завершал рассказ Приходько, – мужики обычно, имея совесть, расходились. У ворот уже дожидалась очередная партия жаждущих прославить новорождённого Христа, а заодно и выпить. И так целый день. Вот они какие баре‑то были. Только что звания дворянского, да чуть побогаче нас, а, вишь, и выпить с мужиками не брезговали» [4, с. 13].

Трудно объяснить, почему Виктор Дмитриевич устранился от участия в постройке новой церкви, почему не любил священника отца Якова, положившего начало добровольным пожертвованиям слобожан. В 1883 году, в субботу, как сообщают «Донские епархиальные ведомости», после вечерни, перед Прощёным воскресеньем, «из двора землевладельца Бобрикова выехало несколько лиц мужеского и женского пола, переодетых в скоморошеские одежды, в колпаках на головах из сахарной бумаги, с лицами, выкрашенными сажей; ехали они в экипажах, запряжённых быками; с бесовским шумом, криком, песнями и музыкой проехали по некоторым улицам, представляя из себя не людей, созданных по образу Божию, а сатанинских слуг. Такая выходка людей помещика Бобрикова простому народу пришлась не по нраву, почему поднялись по улицам крик, шум и гиканье на этих чудаков». Справедливости ради надо сказать, что и «в прежние года в слободе Маньковой разгульно праздновалась масляница, и чем ближе было к посту, тем более было веселья, пьянства, буйства и срамословия. Всюду были шум и неистовый крик; по улицам устраивали скачки на лошадях» [5, с. 529].

История церкви – особый разговор… Сначала в слободе стояла часовенка, а в 1799 году построили церковь из дуба на голышах вместо фундамента. Половину денег за неё внёс Маньков, пожелавший, чтобы храм носил имя покровительницы его дочери – преподобной мученицы Евдокии. Когда в 1867 году слободу посетил архиепископ Донской и Новочеркасский Платон, он «изволил принять хлеб и кушать чай» в доме Бобрикова [1, с. 189]; а спустя два года, в январе, при обозрении епархии, и ночевал у него [6, с. 231].

19 мая 1875 года был освящён новый каменный храм во имя святой Евдокии, а на следующий день – правый придел во имя Святителя и Чудотворца Николая (левый остался не освящённым: не хватило средств). Три дня длилось празднество! [7, с. 356–358].

На юге церковь – поистине драгоценность:

 Божьи дома в пору воинственного атеизма здесь разрушались особенно беспощадно. От эпохи барокко следов почти не осталось, нечасто встречается классицизм; церковная архитектура Дона в основном эклектична. Маньковский храм – тоже эклектика, которая в конце XIX века многими воспринималась едва ли не вершиной строительной мысли. Хоть и досталось изрядно ей за «безвкусие», но и сейчас к лучшим образцам эклектики относишься с благоговением.

Храм был невысок и скуп экстерьером: слабо выраженные лопатки, подкарнизные дужки, редкие окна, удлинённые и узкие, громоздкий низкий восьмерик и двадцатиметровая тяжеловатая колокольня; однако своеобразен по конструкции – словно собран из нескольких объёмов: крупная, в форме куба паперть как бы приставлена к широкому длинному притвору, встроенному в ещё более широкую и длинную залу; короткая алтарная часть повторяет форму притвора и завершается полукруглой апсидой. Церкви часто уподобляют кораблям; Евдокиевской, пожалуй, больше всего подходит это сравнение. Внутри зал разделялся двумя рядами колонн.

Через пять лет храм расписали.

В памяти слобожан надолго остался первый священник Яков Голубятников, искоренявший в слободе упомянутые выше «разгул, пьянство и разного рода безчиния» и сатанинскую ересь (а сектанты в отместку укоряли его за то, что он женат и ест мясо) [8, с. 459]; почитался здесь и сподвижник отца Якова отец Иоанн Синельников (он, правда, однажды, по указу Донской духовной консистории, был оштрафован за табакокурение) [8, с. 456]. Их молитвами побеждались разные напасти. Например, осенью 1877 года, как сообщали «Донские епархмальные ведомости», появилась «сильная мышь. Везде мышей было много, даже в воде, в особенности же в колодцах; а в домах так положительно ночью по головам бегали. Что касается до амбаров, так их там полным‑полно было в закромах… Нельзя было свободно печь пироги, мышей постоянно выкидывали из лотков… Прихожане в это время по всему приходу совершали молебствие об избавлении людей от мышей» [8, с. 452]. В сентябре 1883 года слободу охватил пожар; по указанию отца Якова из церкви вынесли иконы и «с пением божественных стихов» обнесли их вокруг горящих домов. Огонь затих [5, с. 533].

Бобриков умер в Маньковке, вскоре после революции. Усадьбу разгромили; вдова Ольга Александровна с дочерью пошла по домам зарабатывать на пропитание уроками русского и немецкого языка. По словам Приходько, один из её сыновей, есаул в отставке Александр Бобриков, после революции служил в Краснодарском ОГПУ, а другой, старший сын Борис, – в Красной Армии [3, с. 40].

До наших дней сохранились бывшая школа для мальчиков (в 1890–1892 годах в ней учился будущий художник‑баталист М. Б. Греков), что на горе, и школа для девочек в нижней части слободы. Первое здание ныне принадлежит новой двухэтажной школе, второе – с красивой деревянной верандой и крыльцом – администрации; оба кирпичные, многооконные, с подковообразными наличниками.

Храм закрыли перед войной. Разобрали только верх; вместительное помещение пригодилось для зернохранилища «Знамени колхозника». Исчезли ближний пруд и 80‑метровый колодец у левой стены. Росписи стереть не смогли: сильно впитались; а лет десять назад чудесно обновилась икона Архистратига Михаила… Колхоз обеднел, склад опустел. Искорёженная грузовиками земля поросла тальником. Евдокиевская церковь превратилась в развалины. Первый настоятель отец Николай освятил центральный и левый престолы в честь Святителя Николая Чудотворца, правый в честь св. Евдокии; вместо иконостаса поставил картонный щит; заложил дыру в стене, через которую проходили КАМАЗы. Прослужил отец Николай около года, и в 1992 году пришёл отец Георгий. На собрании председателей колхозов он попросил помочь церкви, и для начала ему выделили подсолнечное масло, которое он отвёз в областной центр. На поступивший из Ростова счёт нанял рабочих – они бетонировали потолок, освобождали от мусора подвалы, разворачивали деревообрабатывающий цех, делали иконостас. Однажды, когда к новой больнице прокладывали асфальт, отец Георгий упросил водителя разровнять скрепером землю вокруг храма, тогда‑то из‑под земли проглянули ступеньки паперти. Со временем и батюшка, и матушка Ирина их привели в надлежащий вид…

Дело двигалось бы совсем медленно, если бы не денежная помощь владельца автопарка в Милютинской Анатолия Наконечникова и председателя колхоза «Красное Знамя» Алексея Тынянова (кстати, и станица благодаря ему похорошела, украсившись цветами). Колхозное зерно отец Георгий обменивал на лес из Нижегородской области, который шёл на полы, на крышу, на звонницу и купол.

В январе 1995 года отца Георгия перевели служить в Лакедемоновку, что в окрестностях Таганрога, на берегу Миусского лимана. В сентябре в слободу приехал отец Андрей. О своих священнических буднях он впоследствии подробно рассказал в газете «Церковный вестник», ни словом не упомянув о предшественниках [9].

Увидел отец Андрей «полуразрушенный храм без крыши, утопающий в ядовитой сочной зелени сорняка»; пробрался к нему, «спотыкаясь о кочки, путаясь в репейнике… к еле угадываемым ступеням. <…> Двери‑ворота из почерневших досок были заперты огромным ржавым навесным замком… старые деревянные полы с огромными щелями предательски провалились под ногами» [9].

Дальше события разворачивались так. «Надо было восстанавливать храм, прежде всего крышу, так как служить под открытым небом в дождь и снег было немыслимо. Обваливался потолок в алтаре и рушились отсыревшие стены. Храм умирал на глазах. Но чтобы спасти его, нужны были средства. И немалые. Но где найти их, на что купить лес, строительные материалы, чем оплатить труд реставраторов? <…>

Администрация района отнеслась с пониманием, пригласили на собрание председателей колхозов и дали слово для выступлений. Некоторые обещали помочь после уборки урожая». Однако прошло время – и «прячут глаза председатели колхозов, обещавшие помочь, не скрывают неприязни и раздражения при встрече отказавшие в помощи.

Мы едем с главой районной администрации на приём к губернатору. Выслушал, пообещал помочь. И действительно, перечислил на счёт маньковского храма тридцать миллионов рублей. Бойко застучали молотки на церковной крыше, закипела работа. <…> Крыша мало‑помалу была практически восстановлена. Дело шло к возведению восьмерика… Деньги кончились, строители продолжали работы, но уже в долг. Нужно опять изыскивать средства. Опять идти с поклоном к руководителям обнищавших сельских хозяйств. Про себя отмечаю, что в глазах крестьян появился огонёк доверия, некоторого сочувствия. “Деньгами помочь не сможем – у самих ни гроша за душой, – подобревший председатель привёл меня на свиноферму. – А вот пару‑тройку свинок да бычков – пожалуйста. Всё равно кормить нечем. Сдадите на мясокомбинат, какая‑никакая, а живая копейка”. <…> Приходской староста добыл грузовик, и мы повезли пожертвованную живность на ближайший мясокомбинат в г. Морозовск. Свинки наши были до безобразия худы, а их голодные глаза напоминали волчьи. Можно догадаться, какую “прибыль” они нам принесли. Но, по словам щедрого председателя, живая копейка всё‑таки… Её хватило ненадолго. Строители уехали, не закончив работы на крыше, согласившись подождать с расчётом» [9].

Правда, новая крыша и впоследствии купол – сильно исказили первоначальный облик храма…

«Молчаливым укором Свято‑Никольский храм встречает меня каждое утро: завтра может быть поздно!» – сокрушается далее отец Андрей и рассказывает, как однажды депутат Государственной Думы, уроженец слободы Кашары Борис Иванович Данченко направил запрос на имя Президента России и мэра Москвы о выделении средств на восстановление храма в слободе Маньково‑Берёзовской. В ответ – вежливый отказ: в масштабе страны храм незначителен, вопрос всецело в компетенции Ростовской области. А значит, в компетенции района: Ростову тоже незачем заниматься каким‑то малоизвестным культовым зданием. Но Милютинский район, где находится святыня, – один из бедных в области [9].

Спустя несколько лет отец Андрей переехал в Милютинскую – станичный Свято‑Вознесенский приход получил в пользование помещение бывшего магазина. И в слободу с тех пор наведывался только на большие праздники…

Широкие заливные луга, полноводная речка Берёзовая, то здесь, то там – домик, другой, третий, поставленные где попало; чуть‑чуть тополей, ив и клёнов, три‑четыре берёзы, посаженные словно для оправдания названия слободы, уходящий на дальнюю гору сосновый лес – такой предстала мне Маньковка. Редкие безмолвные дворняжки во дворах; и коровы – будто основное население слободы… Оказывается, сохранились обложенный кирпичом, крытый шифером многооконный бобриковский дом (теперь в нём администрация) и длинный барский корпус бывших служебных помещений, теперь заброшенный: подходы к нему заросли дикими кустарниками и высокими травами; когда‑то отсюда – от места, где сейчас памятник красноармейцам, и до самого речного обрыва, где под огромным дубом располагалась беседка, тянулся помещичий фруктовый сад…

Часть домиков поднималась на холм, где и стояла невыразительная издали краснокирпичная церковь с низким куполом: без колокольни она выглядела приниженной. За неё отступала белая двухэтажная амбулатория; слева, в стороне, высокая новая школа; а за спортплощадкой, поставленная как‑то нарочито боком, – бывшая церковно‑приходская.

С разрешения доброжелательного главврача, бескорыстного труженика Виктора Петровича Дунайцева, мне предоставили палату для ночлега с окном на церковь, на распластанную в низине Маньково‑Берёзовскую, на синеватые дали за голубыми речными петлями.

Вечером, по настоятельному совету медперсонала, я пошёл к пожилому местному краеведу Петру Захаровичу Дудникову, в конец длинной песчаной улицы, все дома которой приподнимались на полуподвалах.

Пётр Захарович, длинными седыми волосами напоминая монастырского старца, неторопливо и обстоятельно заговорил о российской истории, и не сразу удалось направить его мысли на Маньковку.

– Много тут было помещиков: Бобриков, Коньков, Щербаков, Высоцкий… В слободе жил барин Иманов, повели его красные на расстрел, за церковь, так жена встала рядом: стреляйте и в меня! Обоих и расстреляли… Были у нас и богатые крестьяне – Новиковы, например, держали мельницу, – вы ходили к ней? Она – главное, что было в Маньковке, ведь в округе мельниц больше не стояло…

Монолог прервал весёлый сосед Фёдор Алексеевич, родственник Дудникова, и повёл нас в свой дом «на борщ». В доме жили его жена, дочь, зять и два внука. Женщины проявили трогательное гостеприимство, лишний раз подтвердив, что люди здесь приветливые, отзывчивые. Это при такой‑то жизни! Колхоз полуразваленный, работы нет, условия – что и полвека назад: нет газа и водоснабжения…

А ведь в конце XIX века про маньковских крестьян‑хлебопашцев писали: живут зажиточно! И ярмарки, дважды в год, были богатые – слобода, как‑никак, лежала на оживлённом торговом пути. Теперь же её история, видать, зашла в тупик, замерла.

Но, может быть, не окончательно? О храме проявляет заботу отец Александр, который теперь служит в Милютинской. Спонсоры помогли с материалами: насколько возможно, преобразилась крыша; проложен пол, местные жители принесли свои ковры; на стенах можно видеть новые, безыскусно написанные иконы… Ждёт своего завершения трёхъярусный иконостас; требуются побелка стен, реставрация нечётко сохранившихся, потрескавшихся росписей. Но в здании уютно, глазам и душе тепло. В дневные часы храм (основной престол, повторяю, теперь освящён во имя Николая Чудотворца) открыт: хозяйством ведает Наталья, простая жительница Маньковки. Поговорив со мной о его сегодняшних проблемах, она перешла к простому житейскому вопросу: «Вы ели что‑нибудь? Обязательно пойдёмте пообедаем: я приготовила суп. Живу рядом – только спуститься с горы!»

Рассказывать о Маньково‑Берёзовской, о её людях – большое счастье. И какое счастье – приезжать сюда вновь! И вот спустя десять лет после моего первого приезда – та же картина: трудно увидеть замкнутую калитку. Захожу во двор к Виктору Петровичу Дунайцеву – все его сараи, все кладовые распахнуты, в двери дома торчит ключ – чтобы знали: хозяев сейчас нет… Слободские собаки по‑прежнему хранят молчание, –лишь к вечеру нехотя обмениваются краткими репликами: мол, «все ли мы на месте?» А вот птицы на рассвете горланят не переставая, – будто им подарили такое утро, о котором они не смели и мечтать.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Церковная летопись Маньково‑Берёзовской церкви (Донец. округа, Донской епархии) // Дон. епарх. вед. 1884. 1 марта (№ 5). В конце подпись: Любитель старины.

2. Королёв В. Н., Корягин С. В. Мартыновы, Бобриковы и другие. М.1999. (Генеалогия и семейн. история дон. казачества. Вып. 5)

3. Приходько Н. Хуторяне. Волгодонск. [б. г.]

4. Его же. Маньковские были. Милютинская, 1993.

5. Церковная летопись Маньково‑Берёзовской церкви... 1884. 15 июля (№ 14).

6. Там же. 15 марта (№ 6).

7. Там же. 1 мая (№ 9).

8. Там же. 15 июня (№ 12).

9. Мекушкин А. Записки сельского священника // Церков. вестн. 1993. № 3 (апр.). С. 5.