ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2008-й

Великая Отечественная война на Дону

ПОМИНАЛЬНЫЕ ЦВЕТЫ

Из исследования «Мы находимся в зале ожидания смерти (Матвеев Курган в 1941-1943 гг.)» учащихся 11-А школы № 1 пос. Матвеев Курган, получивших 1-ю премиюв в 2005 году на Всероссийском конкурсе «Человек в истории. Россия ХХ век» (научный руководитель О. И. Столбовская). В январе 2006 года юных авторов пригласили в Германию. Отрывки из их работы были переведены на немецкий язык и напечатаны в совместном сборнике немецких и российских школьников о событиях Великой Отечественной.

Взятие Волковой горы

На Волковой горе высотой 105,7 метра, у Матвеева Кургана, стоит памятник, его видно издалека: 8-метровый якорь.

В книгах, выходивших в 70-е годы, об атаке, в память которой установлен в 1973 году якорь, почти не упоминается. Ни в «Истории Донского края», ни у местных авторов. Как-то стыдно было сказать правду о потерях даже тем, кто об этой атаке написал.

Приведём выдержку из книги, в которой эти события показаны глазами военных: «Зима в тот год затянулась. Был март, а поля ещё укрывали снежные покровы… Вечером 7 марта пришёл приказ на рассвете совместно с 68 морской стрелковой бригадой начать наступление, чтобы освободить Таганрог. Однако наступление было подготовлено плохо. Начинать приходилось без артиллерийской подготовки, хотя в тылу дивизии стояли два артдивизиона полка резерва Главного Командования, готовые поддержать наступающих командованием капитана первого ранга Иванова. Все в новых белых полушубках, они бежали не пригибаясь.До подножия примиусской высоты дошли быстро и без потерь. Моряки сбрасывали полушубки и продолжали атаку в бушлатах. Противник стал отходить». [1. С. 33].

Далее авторы рассказывают о подвиге старшего лейтенанта Назарова, закрепившего знамя на вершине и погибшего там. «На следующее утро дивизия вместе с моряками снова начала штурм высоты. Однако на этот раз удалось пройти лишь половину пути. Враг открыл шквальный огонь, пришлось остановиться, а потом повернуть обратно. По приказу штаба армии с 11 марта дивизия перешла к обороне» [1. С. 33].

О потерях моряков мы нашли данные в книге «Боевая летопись военно-морского флота 1941-1942 г.» [2]. Здесь автор дал картину наших потерь по официальным данным. Мы пишем именно так – по «официальным», поскольку считаем, что потерь было больше.

О предстоявшей атаке, оказывается, знал весь посёлок, а дети, неугомонные, как все дети, очень хотели её посмотреть. Некоторым удалось.

Вспоминает Надежда Ивановна Панченко: «У нас стоял в доме штаб, ко мне хорошо офицеры относились, даже учили стрелять из пистолета. На чердаке сделали наблюдательный пункт — далековато от окопов, правда? Оттуда смотрели в бинокль на атаки. Мне тоже давали в бинокль посмотреть. 8 марта было хорошо видно, как морячки в чёрных бушлатах по белому снегу бегут на пулемёты. Очень много их погибло. Обещанные танки не пришли. Пойма долго была нейтральной полосой, убрать оттуда всех было нельзя, а когда наши отступали к Сталинграду, те, кто косил там сено, рассказывали, что трупы лежат очень густо».

Пётр Егорович Журенко: «Мы с друзьями видели, как морячки бежали в атаку. Они прорвали фронт, но не смогли до конца удержать. Не хватило кабелю до тяжёлых орудий, которые стояли в Солёной балке, но не стреляли, связи не было. Всё поле было чёрным от погибших морячков. Мы сидели на трубах сгоревших домов и оттуда наблюдали».

Антонина Алексеевна Ниценко: «Когда в марте к нам прибыли морячки, мы поразились, какие они красивые, все в новеньких формах с иголочки. Их командир сказал, когда осматривал наш берег: «Мы немцев раскатаем под орех в два счёта!»

И действительно, немцы с реки убежали под гору, испугались. Они тоже морячков видели, те открыто по посёлку ходили. С нашего двора была устроена лестница на чердак здания старого СЭС, чтобы с горы было не видно, кто на него залазит. Там был пункт управления огнём нашей артиллерии. Там сидел офицер, который по телефону командовал, куда стрелять. Нам с сестрой разрешили оттуда посмотреть в рогатую подзорную трубу на Волкову гору, видно было, как на ладони. С бугра за посёлком бьёт наша пушка. И такой звук: «Чвак!» — потом свист и разрыв. И мы смотрим с чердака в обычный бинокль, а в рогатый стал офицер смотреть, огнём командовать. Смотрим, а пушка-то по своим бьёт, не долетают снаряды до немцев! Как ударит, так букет из чёрных бушлатов на снегу. А этот офицер по-прежнему командует, как ни в чем не бывало:

— Квадрат…огонь!

И пушка опять бьёт. И тут прибежал какой-то старший командир — без шинели, без шапки, растрёпанный. Стащил того за шкирку с чердака, а тут и немцы опомнились, начали морячков из пулемётов косить.

Этот офицер был или предатель, или недотёпа какой, что ничего не умел.

Мы потом, кто ближе жил, стали вытаскивать раненых, и немцы по нас мало стреляли, давали раненых вытащить. А мёртвых — что ж, нужно живых спасать. Больше было мёртвых, чем живых, и под самой горой мы всё-таки опасались ходить, там умирали раненые, помощи не дождались».

Вокруг гибели стольких солдат и моряков до сих пор возникают разные истории, которые кажутся нам легендами. Но рассказ Антонины Алексеевны очень подробный. О стрельбе наших пушек по своим больше никто из свидетелей не вспоминает. Хотя можно предположить, что она видела атаку с самого начала, а остальные начала не видели. Стрельба же наших пушек не была чем-то выдающимся, может, просто не обратили внимания. С другой стороны, и военные не говорят об обстрелах, даже немецких, а говорят о лёгком захвате Волковой горы в первый день атаки — 8 марта.

Из записок Антонины Григорьевны Шелковниковой:

«В начале марта в посёлок прибыли моряки-черноморцы. Красивые, молодые, уверенные в себе. Мама смотрит на них и плачет. Они говорят маме:— Чего вы плачете, мы же моряки, мы победим! А она им говорит: «Эх, детки, немец вооружён до зубов».

Рано утром, почти рассвело, моряки переправились через Миус и пошли пешком по снегу в атаку на Волкову гору. До горы 2 км. Я побежала к двухэтажному дому, его мы называли Белый дом (по улице Южной, из белого камня, бывшее общежитие механизаторов МТС). На втором этаже смотрел солдат в подзорную трубу, и говорит мне:

— Посмотри, как моряки в атаку идут!

Я посмотрела в трубу, шли моряки в шахматном порядке. Их отлично было видно, ведь вокруг был белый снег. Ноги увязали в снегу и в грязи под ним, идти было трудно. Смотрю я в трубу и говорю:

— Ой, уже убитые лежат?

— Нет, это моряки свои бушлаты поснимали и идут в тельняшках.

На фоне белого снега их фигуры казались серыми.

Почему выстрелов нет, снаряды не рвутся? — спрашиваю у солдата.

— А немцы утром не стреляют. Солдаты на ночь уезжают спать в село Латоново, остаются одни патрули на огневых точках. К обеду приедут, и завяжется бой. Мы это проверяли.

Так и получилось. К обеду прибыли не только солдаты, но и танки, и новые силы врага. К ночи бой утих. На поле боя остались лежать раненые и убитые».

Может быть, в записках этих раскрыта истинная причина относительно лёгкого завоевания высоты до обеда 8 марта — то, что немцы ночевали в Латоново, и были только боевые охранения на высоте, которые и сообщили об атаке, а после обеда подошли основные силы с подкреплением.

Также никто из жителей не вспомнил о белых полушубках у моряков. Их видели только в чёрных бушлатах. Но именно эти бушлаты на мартовском снегу стали основной причиной их гибели после подхода новых сил врага.

Бои продолжались ещё два дня, к 10 марта они были приостановлены.

«В ходе трёхдневных боёв 68-я морская стрелковая бригада потеряла убитыми и ранеными 2100 человек. После неудачного наступления командир 68-ой морской стрелковой бригады капитан 2 ранга Г. К. Иванов был отстранён от командования бригадой, вместо него назначен полковник Шаповалов. В итоге боёв с 8 по 17.03 68-я морская стрелковая бригада потеряла 2532 человека, в том числе убитыми 639 человек и ранеными 1893 человека» [2. — С. 426-427]. Это и всё наказание командирам за смерти стольких людей. Непрофессионал в боях на суше — моряк-капитан — был заменён, как следовало сделать раньше, на сухопутного специалиста-полковника.

«76-я стрелковая бригада потеряла за день 1312 человек убитыми и ранеными» [2. — С. 427].

Журналист Г. К. Пужаев пишет: «В суматохе боёв, продолжавшихся и днём и ночью, невозможно было сразу подвести точные итоги потерь, но не исключено и другое. Существовала в армии и практика, когда донесение, идущие «снизу», по мере продвижения «наверх» зачастую корректировались, преуменьшая свои потери, увеличивая потери противника» [3. —С. 25]. Мы в оценке потерь согласны с выводами Григория Кирилловича, но в своей книге он опирается на работу, которую мы процитировали выше.

Мария Яковлевна Бобкова:

«Летом сено для коровки стали серпами жать в низине. Очень много мёртвых было, видно, некоторые были ранены, ползли друг к другу, умирали так. Обмотки размотались и показывали, как в последние минуты полз солдат перед смертью. Пытались рядом умереть».

Ходил на Волкову гору и Виктор Петрович Трофименко с друзьями:

«Среди травы головы умерших моряков были как арбузы на бахче. Круглые, черные и страшные».

Вспоминает Виктор Матвеевич Моисеенко:

«Мы из эвакуации вернулись, как немцы в Политотдельск пришли. Мы, мальчишки, ходили под гору, хотели что-то военное найти — оружие, фляги, бляхи и другое. Находили истлевшие трупы, в ботинках кости видны, тело пропало уже. А возле каждого трупа – буйная трава и 2-3 цветочка тёмненьких с крапинками, похожих на тюльпаны».Мы узнали этот цветок. На школьном стенде он назван рябчиком русским, занесён в Красную книгу. Нам рассказывали, что раньше этих цветов было много. Так русская земля прощалась со своими защитниками. Жители посёлка участвовали в захоронении погибших. Известен подвиг сестёр Ольги, Марии и Евдокии Московых, спасших 163 советских воина [4. — С. 21]. Г. К. Пужаев называет Нину Андриенко, Наталью и Евдокию Коробчанских, Марию Куленко. [3. — С. 26].

Вспоминает Екатерина Григорьевна Добрица:

«Московые возили раненых, а мы мёртвых, когда были большие бои. Часто приставляли отрезанные головы к телам, так немцы издевались над мёртвыми. Часто прямо там их и закапывали, там их были сотни. Но всё равно ещё много оставалось непохороненных. Не дай Бог это видеть никому из наших детей!»

Николай Платонович Моисеенко, 1929 года рождения, нам рассказал, что на месте, где сейчас мемориал, была большая воронка от авиабомбы. В ней хоронили убитых, в том числе и моряков, и мирных жителей, и солдат других частей. Тела никто не считал, просто обрушивали края, присыпали, новых клали сверху и опять присыпали. На плитах мемориала есть фамилии всех, призванных из района и не вернувшихся с войны. Есть, в частности, фамилия брата Ивана Григорьевича Столбовского Степана, погибшего в концлагере в Польше. Мы думали, что это не настоящая могила, а просто место, куда можно принести цветы в день Победы родственникам погибших. Обратились к главе поселковой администрации Николаю Федосеевичу Гапоненко, когда он пришёл к нам на праздник первого звонка 1 сентября 2004 года, и он сказал: первый памятник, установленный в 1947 году, стал разрушаться: почва на месте бывшей воронки оседала, а настоящее захоронение располагается под площадкой, где стоят люди во время митинга.

Есть свидетельства, что в воронке хоронили и жителей окрестных улиц во время сильных бомбёжек и позже, когда обессиленным от голода людям трудно было добираться до кладбища. Некоторые говорили, что уже в 1943 году туда кидали и немцев, умерших во время боя во дворах у жителей.

А на кладбище работали Пётр Егорович Журенко и ребята из истребительной роты подростков.

Вспоминает Надежда Петровна Саломащенко: «Видела, как с поля боя везли полные телеги с трупами. Пятки одного солдатика… такие грязные… На кладбище их укладывали как поленицы дров, каждая с метр высотой... Мы стояли полдня, а их все везли и везли. Никаких почестей, никаких гробов. Просто в ямы клали, и всё».

Николай Иванович Бондаренко, 1937 года рождения: «Когда наших морячков побило на берегу, мы с другом (нам было лет по 6-7) на тачках возили их на кладбище. Найдём где в посёлке или за рекой мертвяка, погрузим на тачку — сначала голову грузим, потом ноги. Многие уже раздетые были — местным тоже во что-то одеваться надо было. За один рейс давали рубль, хоть одного привези на тачке, хоть двух. Могли заработать за день пять-семь рублей, на четверть булки хлеба. А вшей на мёртвых было! Крупные такие. Мать придёт с работы (её тоже куда-то посылали), выварит одежонку от вшей, высушит, а утром опять идём. Голодные были, а тут какой-то заработок». Трудно представить современного первоклашку за таким занятием…

Нам понятно отношение к умершим в 1943 году, когда главной задачей было их всё-таки как-то похоронить и сделать землю пригодной для обитания живых. Но сегодня, в пышности празднеств и фейерверков, мы забываем о тех, кто отдал жизнь за то, чтобы жили мы. А между тем с высоких трибун слышим: пока не похоронен последний солдат, война продолжается. Можно ли считать, что солдат похоронен, если не известно, сколько их там, солдат? Или же наспех зарытые окопы с мёртвыми — тоже захоронения? А трупами наполненные колодцы? А забытые могилы в огородах или под домами, построенными после войны?

ЛИТЕРАТУРА

1. Испытание верности. Очерки о героизме воинов, боевом пути 339 Ростовской Таманской Бранденбургской ордена Суворова 2 степени стрелковой дивизии. Ростов н/Д, 1973.
2. Боевая летопись военно-морского флота 1941-1942 г. М. Воениздат, 1983.
3. Пужаев Г. К. Кровь и слава Миуса. Таганрог : Сфинкс, 1998.
4. Беликов Н. Д. У нас на Миусе. Ростов н/Д, 1969.