ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 28-й

Великая Отечественная война

Г. К. МАДОЯН

ШЕСТЬ ДНЕЙ БОРЬБЫ

7 февраля вечером меня вызвали в штаб бригады. Поставили задачу: взять станцию Ростов-Главный и привокзальный район. Справа от меня должны действовать первый и четвёртый стрелковые батальоны нашей бригады, а слева – 248-я стрелковая дивизия.

Мне было приказано двигаться вдоль железной дороги, перейти Дон, ворваться в город, захватить вокзал, привокзальный район и держать Привокзальную площадь под огнём в ожидании дальнейших распоряжений.

Ещё до войны я часто проезжал по этим местам и хорошо знал их. Путь трудный. От Батайска до Ростова – сплошная заболоченная низина. А дороги – и железная, и шоссейная – особенно укреплены.

– Нет, по этой дороге не пойдём, – возразил я. – Потери будут большие... Лучше уйти на километр к западу и оттуда наступать на Ростов, не через мост, а ниже. Лёд ведь пока крепкий. Тяжело будет. Артиллерию, транспорт, боеприпасы – все нужно перетаскивать через болото. Но зато людей сохраним.

– Делайте так, как вам удобнее, – согласился командир бригады полковник Булгаков.

Тактика и опыт войны показали, что самая лучшая помощь другим родам войск – это стремительное продвижение вперёд. Именно так мы и решили действовать.

В моём батальоне – миномётная рота, три стрелковые, две пулемётные, человек пятьдесят автоматчиков. Кроме того, к нам придали остаток второго батальона, сильно пострадавшего под Зерноградом, где погиб их комбат, и миномётную роту. С нами взаимодействовал автоматный батальон.

Даю приказ на переправу через Дон. Артиллерии приказываю сосредоточить огонь по окопам немцев на правом берегу Дона и в дальнейшем обеспечивать своим огнём продвижение отряда.

Как только войска пошли через Дон, слева и справа враг открыл беспорядочную стрельбу, но наша артиллерия своим огнём расчищала дорогу пехоте. На улицах бойцов прикрывали дома, хотя и разрушенные. Артиллерия и миномёты остались на левом берегу Дона. В городе к нам присоединились бойцы первого батальона (до двух рот) и две роты автоматчиков во главе с замполитом автоматного батальона капитаном Ипкаевым, командиром Волковым и Макаровым. Так образовался сводный отряд.

Мы шли вперёд не прямо к вокзалу, а к привокзальному району, с северо-запада. А немцы ждали нас с другой стороны, и мы их захватили врасплох.

Развиваем наступление. За мною ворвался первый батальон и часть четвёртого. Вызвал начальника связи, он заверил, что связь всё время будет следовать за мною. Но связь прервалась...

На флангах идут бои. Мы решили, что наши наступают, что остаётся только очистить город. Связь, как нужна связь!.. Рация наша осталась на левом берегу. Установка на машине, а машине невозможно пройти: кругом проволочные заграждения, все спутано – пехота с трудом продвигается...

Тем временем передовые части по улице Энгельса вышли на Будённовский проспект, ворвались в самый центр города. Проход, через который мы вошли, немцы закрыли. Значит, батальон в окружении. Но это не страшно. В любое время мы сможем выбраться. Надо только знать намерения нашего командования.

Пишу донесение, что заняли станцию и Привокзальный район, захватили семь эшелонов с боеприпасами, свыше тридцати автомашин, четыре орудия, мотоциклы, уничтожили три машины с тридцатью пятью лётчиками. Трех лётчиков взяли в плен. Они рассказали, что получили приказ по тревоге подняться на самолётах в воздух.

Донесение не дошло. Послал младшего командира – не смог прорваться. Посылаю целый взвод – тоже безрезультатно. Посылаю автоматную роту – хотя бы один дошёл до своих!

Прошли сутки. К двенадцати часам 9 февраля мне сообщили, что противник контратакует Будённовский проспект четырьмя танками.

– Ни шагу назад, держаться крепко в зданиях и обороняться. Принять все меры для круговой обороны, – даю указание.

Начались контратаки с центра Привокзальной площади. Нас теснят и на проспекте Будённого и на улице Энгельса.

В этот день отбили восемь контратак.

Десятого на рассвете опять атаки немцев, одна за другой. Восемью-десятью танками, на которых размещались автоматчики, враги яростно атаковали нас. За ночь кольцо сузилось.

Но вскоре поняли, что удержать всё мы не в силах – ведь на целый квартал у нас приходилось человек пять. Это было на руку немцам: они всё время пытались расчленить нас и уничтожить небольшими группами. Поэтому принимаю решение: как только стемнеет, стянуть все силы к вокзалу. Там, в районе вокзала, много разрушенных зданий, это преградит дорогу танкам. Да, привокзальным районом надо воспользоваться!

В ночь на одиннадцатое я сосредоточил силы в привокзальном районе. Только по одной роте оставили на Будённовском проспекте и на улице Энгельса.

Мы заняли восточную окраину привокзального района, вокзал. За вокзалом был расположен большой завод имени Ленина. Стены его толстые, почти метровые. Здесь можно было долго держаться. И потому я послал в литейный цех завода роту, чтобы опереться на неё, если нас потеснит противник. Роте приказал: ни в коем случае не стрелять до моего распоряжения.

Четвёртый день обороны. Немцы бешено бросаются на нас. Отбито десять атак за день. Боеприпасы кончаются, осталось только четырнадцать гранат, питания нет.

Мы очень экономим боеприпасы. Не стреляем. Ждём, когда можно будет стрелять наверняка. Конечно, в городе есть склады с оружием и боеприпасами, но где они? Хотя бы найти один такой склад! Ночью собрал комсостав.

Противник принимает все меры, чтобы уничтожить наш отряд, – сказал я. – Возможно, завтра он будет бить нас даже с воздуха. Чтобы продержаться до подхода своих частей, необходимо перебраться в район литейного цеха.

В день по нескольку раз вызывал командиров и знакомил их со своими планами. Это я делал на случай, если меня ранят или убьют. Заместителем моим построевой был старший лейтенант Волков. Капитана Шунденко я назначил своим заместителем по политической части.

Двенадцатого с утра до полуночи три самолёта непрерывно бомбили нас. Стреляла артиллерия. Танки стояли на расстоянии трёхсот-четырёхсот метров от вокзала, их орудия были наведены на нас. Враги сожгли все здания, где мы оборонялись, горят товарные пакгаузы, склад с каменным углем. Обстановка всё настоятельнее требовала перейти в литейный цех.

У вокзала три танка, на северной стороне, где заканчивается вокзал, – ещё три. Склад горит. Но единственный проход – через этот горящий склад. А к нему даже на пятнадцать-двадцать метров подойти невозможно. Вокруг склада – лужи: снег подтаял от жары.

Говорю:

– Внимание! Намочить всем валенки в лужах.

Командиры недоумевают:

– Холодно же будет.

Снова приказываю:

– Намочить всем валенки. – И сам первый влезаю в лужу, а потом говорю заместителю по политической части и начальнику штаба Макарову: – Вот вам задача: вы останетесь здесь до тех пор, пока не выведете всех раненых. Двое здоровых должны вынести одного раненого.

Солдаты толкутся у луж. Никто не рискует идти первым в огонь.

– Смотрите, – говорю, – как я буду делать. – Поднял шинель вверх, автомат повесил на руку.

Все последовали моему примеру. Ну, а потом обстановка подсказывала, что делать. Нашли тяжёлый крючок, оторвали несколько горящих досок, бросили их под ноги и по горящему углю переходили на новые позиции. Пройти надо было примерно двадцать метров, тяжёлых метров. Но прошли.

Вышли прямо на железную дорогу. С обеих сторон в километре друг от друга стоят танки. Дал сигнал пулемётчикам. Застрочили пулёметы.

Один пулемёт работает слева, другой – справа.

Немцы не остались в долгу. Они развернули башни и отвечают пулемётчикам. А нам того и надо. Значит, наш путь свободен!

Три часа потратили мы, чтобы преодолеть эти двадцать метров. Семерых товарищей потеряли, в том числе и начальника штаба.

Наконец мы за железобетонными стенами литейного цеха. Танкам сюда не пролезть. Нужно отбивать только атаки пехоты. Однако положение по-прежнему тяжёлое: холодно, даже раненых нечем накормить и напоить, а главное – нет боеприпасов. Я созвал весь командный состав. Командиру автоматного батальона капитану Ипкаеву приказал подобрать пятьдесят самых лучших солдат и пробраться в следующий квар­тал, где разместились немецкие автоматчики, бесшумно захватить их и уничтожить, а все боеприпасы, пригодные для боя, забрать. За эту операцию многие солдаты заплатили жизнью, но выполнили приказ: теперь стало пятьдесят трофейных автоматов и несколько тысяч патронов.

На прежних наших позициях мы вынуждены были оставить десять тяжелораненых. Позже мы узнали, что немцы, ворвавшись туда, облили раненых бензином и сожгли.

Так прошел ещё один день обороны. Адъютант доложил мне:

– Товарищ командир, какая-то женщина хочет видеть вас.

Вошла женщина, молодая, ей лет восемнадцать. Она сказала, что немцы хотят нам сдаться.

– Ладно, – говорю, – приму их, идите!

Но как только она ушла, я сказал командирам:

– Она шпионка. Немедленно надо переменить КП. Скоро здесь камня на камне не останется.

Командиры усомнились, но мы все же перебрались. Благо площадь большая – выбрать место можно.

Прошло сорок пять минут. И тут в воздухе появился самолёт. На наш старый КП полетели бомбы. Заговорила артиллерия. И её снаряды ложились туда, где ещё совсем недавно были мы.

На новый КП пришла ещё одна девушка. И сразу же ко мне:

– Товарищ командир!

– Кто будете? В чем дело?

– Я медсестра. Иду всё время с вами, с санчастью.

– Кто-нибудь вас знает?

Она сослалась на многих товарищей.

– А где вы были?

– Когда мы прорвались, я пошла погреться. Начался бой, и я к вам не смогла пробраться. Потом познакомилась с местными подпольными работниками.

Я приказал отпустить девушку и попросил её достать хлеба, воды, привести кого-нибудь из подпольщиков.

Через несколько часов у нас уже были хлеб, вода. И сразу веселее стало.

Пожалуй, труднее всего нам пришлось в последние два дня. Сколько было атак – не счесть. С утра до поздней ночи – беспрерывный миномётный, пулемётный, артиллерийский огонь. И вдруг после десяти часов вечера 13 февраля стрельба прекратилась. Тишина... Это так необычно. Мы не знали, что делать. Мы ведь совершенно потеряли связь со своими.

В ночь на 12 февраля, когда мы перешли в литейный цех, я сказал своему заместителю, товарищу Волкову:

– Бери роту, прорвись к нашим. Не может быть, чтобы рота не могла пройти!

И рота прошла, прошла почти вся. Там, оказывается, считали, что мы погибли все. И всё же упорно пытались наладить связь, но безуспешно. А 14 февраля началось наступление по всему фронту.

Я был сильно контужен ещё в Батайске, но в эти горячие дни не чувствовал ни боли, ни слабости. Теперь же, когда напряжение прошло, у меня вдруг закружилась голова, заболела.

Прибыл генерал Герасименко. Докладываю:

– Товарищ генерал-лейтенант, батальон...

– А вы кто такой?

Генерал не узнал меня, и не мудрено: у меня выросла борода, весь я был в саже, чёрный, как негр.

– Я – Мадоян, – говорю.

И тут генерал, здоровенный такой дядя, обнял меня. Потом я попал в объятия члена Военного совета Мельникова.

– Раздавите меня, – шутил я.

Доложил: всего потеряли убитыми и ранеными человек 130–140. Осталось в живых человек 800.

Послали машины за нашими героическими воинами. С ними было переходящее Красное знамя. Его раскрыли. Распахнулось алое полотнище...

Привезли нас на Северный посёлок. Мы помылись, побрились, переменили одежду, поспали, отдохнули.

А потом снова бои. Гнали немцев до Матвеева Кургана.

В Матвеев Курган за мною пришла машина. В Ростове в тот день состоялся митинг. Мне предложили выступить. Пожалуй, это было самое тяжёлое испытание. Биться за город куда легче...

Шесть дней борьбы / Г. К. Мадоян // В боях за Дон : сб. воспоминаний участников Великой Отечественной войны. Ростов н/Д. : Кн. изд-во, 1968. С. 266–272.