ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2017-й

Дон в Великой Отечественной войне

М. С. ЗОЛОТАРЁВА

ПО ПРИЧИНЕ МАЛОЛЕТСТВА

«Председателю Константиновского на Дону райисполкома ученика шестой группы Константиновской средней школы Назарова Виталия Игнатьевича, проживающего улица Карташова, дом третий, заявление…»

Мальчик напишет его в сорок третьем, через полгода после освобождения родного городка от ненавистных фашистов, которые лишили его всего самого дорогого.

«Не имея ни отца, ни матери, я воспитываюсь у родной бабушки Крайновой Зои Васильевны, работающей медсестрой в Константиновской райбольнице. Имею острую нужду в хлебе, так как бабушка получает 400 граммов с большими перерывами.

В последнее время совсем не дают хлеба в больнице, и я голодаю. Имею от роду 13 лет, и на работу меня нигде не берут по причине малолетства и маленького роста.

Прошу вас оказать мне помощь в получении муки, дабы не испытывать мучения голода. 1943 года, июля 28 дня».

И подпись – В. Назаров.

Я иду с ксерокопией этого письма из архива по указанному в нём адресу с еле теплящейся надеждой встретить автора щемящих душу строк. На той же улице Карташова, в нескольких метрах от берега Дона, по-прежнему стоит небольшой казачий флигель с цифрой 3. На мой зов к калитке подходят его нынешние хозяева. Нет, к моему сожалению, Виталия Игнатьевича Назарова они не знают. Не знакомы были и с его бабушкой, ведь купили домик уже после войны, и жили в нем совсем другие люди.

– Не знаем, чем вам помочь, – с сожалением говорят владельцы подворья, читая внимательно строчки из военного прошлого. – Сколько люди горя тогда пережили. Может, вам что-нибудь наш сосед Валентин Иванович подскажет? Он здесь поблизости жил в сорок третьем. Вон он как раз идёт по улице.

Я перехожу на противоположную сторону. Знакомимся с ещё одним константиновцем. «Ермаков Валентин Иванович, – представляется он, но, узнав о цели встречи, тоже разочарованно добавляет: – Нет, таких что-то не припоминаю. Мы ведь жили хоть и неподалеку, но все-таки на другой улице – 9 Января».

Мы садимся с Валентином Ивановичем на вынесенные им из дома стулья. «Я ведь тоже дитя той страшной войны, – говорит мужчина. – Многое могу вам рассказать о бедах, выпавших на нашу долю».

Константиновск немцы заняли летом сорок второго. Глава семьи Ермаковых был на фронте. Дома остались жена и трое малолетних детей. Младшей дочери Людмиле в сорок первом исполнилось лишь четыре года. Валентин был старше сестры на один год. Старшей сестре Галине – восемь. Ещё жила с ними престарелая и больная бабушка, которая не поднималась с постели.

– Мы, дети, были постоянно голодными, – вспоминает Валентин Иванович. – Ели макуху, цветы акации, шкорки картофельные собирали, лебеду варили. Мама наша шила тёплые вещи и возила их менять на продукты куда-то на Украину. Я, как все мальчишки, бедовый был, хулиганистый. Однажды за очередную проделку мать решила меня поколотить. Я от греха подальше спрятался под кроватью, и пока мать меня пыталась оттуда вытащить, заметил маленький кулёк конфет, привязанный к сетке. Мать меня тащит, а я в это время конфеты в рот пихаю – когда ещё такое счастье привалит? Видно, она те конфеты с Украины привезла.

Случай с конфетами врезался в детскую память и сестрёнки Людмилы. Брат похвастался. Он, чтобы успокоить тогда расстроенную сестру, пообещал в следующий раз поделиться сладостями. Но случая такого больше не представилось.

– Помню, как на Новый год жившие у нас немцы напились и стали предлагать еду, – вспоминает Людмила Ивановна. – «Хочешь, хочешь?» Я подошла и протянула руку, а немец меня по лбу ложкой стукнул и стал хохотать.

Утром после их попойки мать заметила возле ступенек пистолет. Она принесла его в дом и стала отдавать фашистам. Те стали обвинять её в краже и сказали, что расстреляют. Я кинулась в ноги немцу и стала кричать: «Дяденька, не убивай маму!» До сих пор не могу спокойно об этом рассказывать.

Как-то мать привела во двор бесхозную исхудавшую корову. Немцы тоже обрадовались появлению скотины, надеясь на молоко. Коровка и впрямь стала спасительницей семьи: не только кормила молоком, но еще и во время бомбёжек защищала.

– Когда начались бои за освобождение города, мы пошли в станицу Богоявленскую, – рассказывают брат и сестра. – Там жили наши родные. Шли с односельчанами открытой степью. Коровка наша, как только начиналась бомбежка, падала на передние ноги, а мы, дети, прятались у неё под брюхом. Много тогда людей поубивало, а мы все остались живы.

Мальчишки военной поры взрослели рано. Им приходилось взваливать на плечи груз недетских забот, хотя и глупых отчаянных поступков хватало. Однажды, как вспоминает Валентин Иванович, пошли его закадычные друзья поиграть в здание пустующей школы. Нашли там небольшую бомбу (их тогда везде много валялось) и стали об стенку стучать.

– Я, на мое счастье, тогда дома остался, – вспоминает Валентин Иванович. – Бомбочка та взорвалась. Один друг погиб на месте, другому оторвало руку. А третьему изранило лицо.

– Было такое, что и при сборе колосков на полях погибали, – добавляет Людмила Ивановна. – Они ведь тоже были усеяны неразорвавшимися снарядами. Помню, как на мине подорвался один мальчик. Фамилия у него была Донченко, а вот имени не помню. Страшно родители плакали.

У детей той поры похожие судьбы. Им многое пришлось пережить. Голодные и оборванные, недоучившиеся в школе и рано познавшие цену заработанного куска хлеба, они не жалуются на сегодняшнюю жизнь. Желают по праздникам друг другу и всем окружающим здоровья и мирного неба. А ещё надеются на получение от государства прибавки к их маленькой пенсии.

– Слышал, что в Госдуме рассматривается вопрос о предоставлении детям войны льгот, — говорит Валентин Иванович. – Дожить бы до этого времени. А то нам всем уже под восемьдесят. Пока соберутся, нас и в живых никого не останется...