ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2015-й

Дон в Великой Отечественной войне

В. А. ГРАДОБОЕВ

ИТАЛЬЯНСКИЙ ПАРТИЗАН С ДОНА

Анатолий Тимофеевич Жеребятьев

Когда всех трудоспособных мужиков станицы Подгоренской забрали на фронт, остались женщины да подростки и несколько больных или в возрасте мужчин. Григория Сергеева назначили бригадиром, а Григория Авилова – заведующим складом. Позднее и их призвали вместе с отцом Анатолия. Но ещё при них Анатолий со своими пятнадцатилетними сверстниками успел окончить полуторамесячные курсы механизаторов и приступить к работе на тракторе челябинского завода. Правда, заводить каждый трактор приходилось тем же оставшимся мужикам. Для ребят в колхозе были сделаны специальные приспособления с увеличением рычага, для разгона маховика трактора. Но не все ребята были рослыми, а поэтому далеко не все справлялись с запуском двигателя своего стального коня.

Недолго пришлось поработать мальчишкам на колхозных тракторах. В середине лета враг пришёл на Дон, а в одну из ночей в конце лета немецкие солдаты с помощью предателей‑полицаев, среди которых старшим был староста Пётр Иванович, согнали около тридцати мальчишек в сельский клуб для отправки в Германию. Полицаи расхваливали светлую и свободную жизнь в Германии, работу, но своих детей оставляли дома.

Анатолий Жеребятьев со своими шестнадцатилетними  ровесниками,  земляками Русаковым, Авиловым, Конобрицыным, попал в группу насильно угоняемых в Германию. В конце концов несколько четырнадцати‑шестнадцатилетних мальчишек из Дубовки попадут в фашистскую Италию. Но до этого им предстоял ещё почти год скитаний под дулами немецких автоматов и грозный лай сторожевых собак.

Анатолий Тимофеевич вспоминает, как сначала их, подростков, согнали в длинный барак в Дубовке, недалеко от станции, где они пробыли до середины осени. Когда вражеские части стали отходить от Сталинграда и измотанные боями немецкие солдаты начали заполнять Дубовку, их отправили на станцию и погрузили в проходящие товарные вагоны. Народу в вагонах было битком, сидели и стояли, спали на голых грязных досках. Свозили, видимо, со всех оккупированных городов. Дальнейший путь проходил через Западную Украину, где всех разместили на открытой территории, огороженной колючей проволокой. Здесь уже размещались и взрослые мужчины, и военнопленные, больные и раненые, сотни людей.

«Кормили один раз в день, похлёбкой из вареной кормовой свёклы. А иногда немецкие солдаты просто бросали лагерникам под ноги сырую свёклу, – рассказывает Анатолий Тимофеевич. – Копали окопы и противотанковые рвы для укрепрайонов немецкой армии. Разгружали товарные вагоны. Пробыв здесь две недели, до начала наступления советских войск  под Сталинградом, были вывезены в Польшу. На территории Польши попали уже в настоящий лагерь военнопленных, огороженный высокой оградой из колючей проволоки, с пулемётными вышками и сторожевыми собаками. В лагере были люди разных национальностей и возрастов, простые гражданские и военнопленные. Ко всем относились одинаково, как к рабочему скоту. Всех гоняли на строительство нового лагеря для пленных и строительство оборонительных рубежей, разгрузку прибывающей для ремонта фашистской техники. Здесь подросткам пришлось увидеть первую смерть пленных. Кормили плохо, той же похлёбкой. Пленные умирали десятками.

Но фронт продвигался стремительно. В конце зимы подогнали к лагерю большие машины, и началась погрузка узников по 30 человек в машину, потом повезли в Германию. Опять несколько голодных дней скитаний. Вскоре нас высадили, но не в Германии, а в Италии. Здесь мы строили новые лагеря и сами в них жили. Охрана была немецкая. При сопровождении на работы несколько раз сбегал с разными группами по три‑четыре таких же подростка. В тот же день нас ловили. Мы ведь не знали языка и местности, вот нас и ловили, как котят, а фашисты секли плётками. Но мы опять сбегали. Сколько это продолжалось, уже и не помню», – говорит Анатолий Тимофеевич.

«Вскоре нас опять переправили южнее, в другой лагерь, где опять строили оборонительные рубежи и дороги. Бывало, выкопаем глубокую яму в несколько метров, немцы привезут готовый металлический бункер с выводными вентиляционными трубами, спустят в эту яму, а мы закапываем бункер сверху. Потом отправили в следующий лагерь, где нас гоняли на строительство дорог. Вот здесь, в этом  лагере, и предложил нам один пожилой итальянец, работавший с нами, совершить побег. И мы решились, так как он обещал нас вывести к итальянским партизанам. Мои сверстники‑земляки отказались бежать, боясь быть пойманными и расстрелянными, а я решился. И вот мы, пять человек – пожилой итальянец, немец средних лет и трое подростков из Украины и России, несколько дней бродили по горам и наконец добрались до партизан. Среди них были люди разных национальностей – и украинцы, и армяне, изо всех уголков Советского Союза и других стран. Было много бывших военнопленных, беженцев из лагерей. Нам, подросткам, дали немецкие винтовки, а более взрослым   автоматы и пулемёты. Здесь, среди партизан   Италии, я провёл всё время с конца 1943 года до освобождения итальянской территории американскими войсками. Крупных операций я не помню, но раз шесть‑семь освобождали военнопленных, делая набеги на небольшие лагеря. Один раз штурм был неудачным, немцы успели вывезти всех узников.

Чаще всего устраивали засады на дорогах, делали подкопы для закладки зарядов. Ведь в отряде были итальянские партизаны, а им родственники сообщали, где и когда пойдут немецкие автоколонны. Сначала кто‑то подрывал первые и последние машины, а мы потом забрасывали гранатами и расстреливали немецких солдат. Немецкий фронт откатывался к западу, и партизаны шли за ним, продолжая свою диверсионную деятельность. Немецкие солдаты останавливались на постой или ночлег, а мы подрывали эти дома.

После освобождения Италии поступил приказ о сдаче оружия американским военным, и с гор начали спускаться партизанские отряды. Шли тысячи участников сопротивления. Среди них украинцы, русские, белорусы, армяне, немцы, итальянцы… Многие партизаны были уроженцами Урала, Сибири и Кавказа. В прибрежном итальянском городе Палермо, где сдавали своё оружие и получили документы, нас кормили три раза в день из полевой американской кухни. Здесь я впервые попробовал настоящие макароны. Через неделю подогнали машины и нас отправили в город Модена. Здесь мы жили по 20–30 человек в двухэтажных домах. Вскоре нас, бывших партизан, зачислили в комендантскую роту, и мы совместно с американскими солдатами были отправлены на охрану советского лагеря переселенцев «Модена». Вокруг лагеря был выкопан ров шириной в 10 метров, который заполнялся водой. На территории фильтрационного лагеря были и мужчины и женщины, как бы два лагеря, разгороженные между собой. Из этих лагерей отправляли на проверку, а  прошедших  проверку  развозили по разным направлениям. Мне досталось дежурить вокруг лагерей с американцем русского происхождения. Он всё звал меня жить к себе в Америку. Но я мечтал попасть домой. Некоторые из числа освобождённых из концлагерей оставались в Италии или уезжали в другие станы, боясь заключения в Гулаге. Даже по пути следования к освобождённой советской территории меняли своё решение и, отдав свой паёк и сигареты, уходили обратно на американскую территорию. Но я не верил в их рассказы и   всё время ждал отправки на родину, в Россию, на Дон.

Летом 1945 года нас собрали, и, посадив в машины, отправили в сторону Австрии на территорию, освобождённую Красной Армией. Машины с прибывающими останавливались у моста, и все по одному с ручной кладью проходили через КПП на советскую сторону. Здесь нас подвергли проверке работники НКВД. Попадались явные ненавистники всех прибывших из американской зоны. Один из сержантов, проверявший вещи и документы, просто рвал все документы и раздавал зуботычины, обзывая всех матом и провоцируя инцидент, чтобы можно было застрелить ни за что неизвестного ему человека. Хорошо, что вскоре пришёл пожилой подполковник, видимо старый вояка, начальник сборного пункта, и выпроводил этого олуха.

Здесь я встретил бывшего бригадира нашего колхоза дядю Гришу, его так называли все подростки. А позднее завскладом дядю Гришу Авилова. Немного вспомнив прошлое, они мне рассказали о гибели отца.

В одну из ночей нас подняли и объявили об отправке на границу Японии, предупредив, что там идёт война и через день утром будет отправка. До этого нас в течение месяца обучали строевой подготовке и военному делу.

Ночью и утром нас никто не поднял для отправки в Японию. А проснувшись, мы увидели надпись: «Победа над милитаристской Японией!» Я с радостной новостью отправился в здание, где содержались бывшие советские военнопленные, где проживал дядя Гриша. Обнаружив пустые комнаты, я нашёл караульного, который объяснил, что всех ночью вывезли на Колыму. Через несколько дней я прошёл комиссию и проверки и меня, как механизатора, отправили на Сталинградский тракторный завод. Я вместе со всеми направляющимися на родину сел в вагон, и мы поехали в сторону своей  страны. Кто‑то мечтал встретиться с семьёй, кто‑то мечтал о стройке и восстановлении тракторного завода, но все мечты оборвались на одной из ночных станций. Когда раздалась команда «Вылезай!», все мы оказались на шахтах, где уголь добывался вручную, «зубками». Кто добывал, кто строил, но не на тракторном заводе в городе‑герое Сталинграде, а на угольной шахте! Через два года по состоянию здоровья уехал на родную донскую землю в станицу и устроился на работу в родной колхоз».

Последствия вдыхания угольной пыли сказались через несколько лет, лишив Анатолия части лёгкого.

После отсидки в Гулаге через 10 лет вернулись в родную станицу Подгоренскую бывшие пленные советские солдаты, два Григория – бригадир Сергеев и завскладом Авилов. Только вот отец Анатолия, Тимофей Михайлович, так и остался пропавшим без вести. Как потом рассказали Анатолию сослуживцы отца, Тимофей Михайлович Жеребятьев попал в плен. При приближении фронта к концлагерю пленных группами сажали на баржи. Баржи буксирами выводили на фарватер реки, а немецкие асы тренировались в меткости, сбрасывая бомбы на живую мишень.

Недавно Анатолий Тимофеевич переехал в город Константиновск. После войны он так никогда и не встретил своих земляков – подростков, отказавшихся бежать с ним к партизанам. Может, и лучше, что они погибли в плену, не испытав позора и унижения на родине. Ведь Анатолий Тимофеевич Жеребятьев, имея документы как участник итальянского партизанского движения, так и не признан был ни узником концлагеря, ни участником партизанского сопротивления (на сегодняшний день не является ветераном Великой Отечественной войны).