ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

Гражданская война на Дону

Василий Иванис

В Ростове-на-Дону

Хмурый, плаксивый день. Рано утром выехали обычным переполненным поездом (мешочники и расхристанные солдаты-дезертиры, некоторые с винтовками, преобладали). Визжит какой-то самоучка на поцарапанной с дырками гармони. Василий Николаевич [6] в артиллерийской длинной шинели и черной шапке, с погонами, на которые косятся солдаты, но не задевают, возможно потому, что из кобуры выглядывает наган. Инженеры [7] в цивильных пальто и шляпах хорошего качества мало гармонируют с обитателями вагонов. Вагон – второго класса, но то были уже времена, когда не только не придерживались деления, но большинство садилось без билетов. Все становились хозяевами поездов; кондукторы робко просили предъявить билеты, а их за это крыли матом неряшливые солдаты, которые «недаром кровь проливали». Более интеллигентная публика с билетами теснилась кучками в переходах и по углам, молчаливо слушая проклятия и непечатную брань. Так прошло два часа, пока дотащились до главной станции Ростов-на-Дону.

Здесь же узнали у коменданта адрес для записи в добровольцы генерала Корнилова. Трамваем по Садовой доехали до малоизвестного переулка, где размещалось вербовочное двухкомнатное бюро. Встретили какого-то лысоватого капитана-щёголя (искусственно шепелявил и строил из себя большого аристократа). Кроме троицы приехавших – никого не было, хотя в Ростове околачивались десятки тысяч офицеров, из которых многие уже сбежали с севера от большевиков. Капитан посоветовал вступить в корниловский артиллерийский взвод, который как раз формируется и предназначается для специальных «отчаянных» действий. В. Н. и его товарищи записались и получили адрес Таганрогских казарм, где формируется это подразделение капитаном Харьковцевым. По пути на Большом проспекте зашли к Шолковским (хозяйка – родная сестра жены В. Н.). Хозяина, Николая Ивановича, не застали, а Лидия Алексеевна была очень рада гостям и угостила добрым обедом. Узнав, зачем эти гости прибыли в Ростов, Лидия Алексеевна покачала головой и расплакалась, доказывая, что Добрармия — горстка отчаянных, которые через пару месяцев будут уничтожены. «Таганрог заняли большевики, и под Новочеркасском в Хотунке уже хозяйничают “товарищи”», – добавила она. На это В. Н. ответил, что «коль не судьба, то и в луже утонешь, а судьба и из моря вынесет!». Простившись, пошли искать свою часть.

В казарме встретили молодого ещё капитана с Георгиевским крестом, которому и представились. Он познакомил прибывших с кучкой из ещё 30–35 добровольцев, у которых на левом рукаве шинели нашиты были сине-белые знаки с надписью «Корниловцы», под которой изображён череп с двумя скрещёнными костями. Инженерам выдали шинели, ботинки и эти знаки, которые сами должны были нашить. В. Н. получил только знак, поскольку остальное имел своё. Среди «артиллеристов» бросались в глаза сильно поседевший, лет под 70, Александр Иванович Эрдман – директор Сулинского металлургического завода – и мальчик 15–16 лет Захарашвили из Баку. Оба сугубо штатские. С обоими В. Н. сдружился: Эрдман был известный инженер, а Захарашвили хорошо воспитанный грузинчик из богатой семьи, ненавидевший большевиков за их примитивизм, ложь, неистовое хамство и нечеловеческую жестокость, а это была также точка зрения и ощущение В. Н. В большой казарме было пусто – кое-где на тюфяках лежали легкораненые пехотинцы Корниловского полка, который с фронта походным порядком прибыл в Таганрог. Они имели упомянутые уже нашивки, были простыми солдатами, но, увлечённые Корниловым, пошли за ним, невзирая ни на какие препятствия. Это были глубоко идейные люди, которые не были из русских, а происходили по преимуществу из закаспийских народностей: сартов, туркмен, таджиков и т. д.

Немного осмотревшись, В. Н. и его недавние сотрудники-инженеры попросили капитана Харьковцева показать орудия и лошадей. На что получили ответ, что ничего ещё нет, что когда соберётся больше добровольцев, то они должны будут отнять всё у большевиков, а пока не имеют и самой дохлой клячи. Такая новость весьма огорчила инженеров, В. Н. же воспринял её как нормальную вещь в тогдашних условиях и сразу начал искать выход из такого как будто безвыходного положения. В тот же вечер он посетил Михаила Васильевича Леонтьева (главного управляющего всеми предприятиями Парамоновых), который был нездоров, но обрадовался этой встрече. Он вполне соглашался с намерением В. Н., однако тут же отметил, что Добрармия оказалась в руках хороших солдат, но у неё нет ни одного политика, и он сожалеет, что она погибнет. В. Н. рассказал, как формируется артиллерийский взвод, в который он записался. На это старичок отвечал: «Какие же они чудаки – нет лошадей. Да на парамоновской мельнице больше сотни как раз для пушек жеребцов. Выдайте расписку, что конфисковали, чтобы управляющий имел оправдание, и забирайте хоть всех. Всё равно большевики заберут». Так В. Н. проговорил с этим донским Черчиллем весь вечер. Вернулся поздно на тюфяк в казарму. Утром капитану Харьковцеву пересказал, как можно достать коней. Тот обрадовался и сразу: «Идём к “верховному”» [8] (так называли тогда офицеры генерала Корнилова). Пошли в пышный дворец Парамонова на Пушкинской, тихой, с бульваром посредине, улице. Этот большой дом стоял как-то укромно, и не каждый мог обратить внимание, что там находился грозный генерал Лавр Георгиевич Корнилов со своим штабом. Вход в главную дверь – свободный. В передней прибывших встретил лет сорока тёмный шатен, безукоризненно одетый в чёрный штатский костюм, но военная выправка обнаруживалась в каждом его к 95-летию Ледяного похода Добровольческой армии движении. Харьковцев отрекомендовал ему В. Н., и последний услышал чёткое: «Романовский». Это был генерал Романовский – начальник штаба генерала Корнилова, его товарищ по заключению в Быхове после похода на Петроград генерала Крымова [9]. Генерал Романовский сразу сказал, что главнокомандующий сейчас свободен, позвал адъютанта, с раскосыми, точно осокой прорезанными глазами офицера, и сказал, чтобы провёл к «главному».

Прошли немного коридорами, и адъютант с кошачьей походкой, постучав условным стуком, открыл дверь в небольшую комнату, где за письменным столом сидел в сереньком дешёвеньком костюмчике маленький человек, худой, со смугло-желтоватой кожей, косым разрезом глаз и жесткими как проволока чёрными волосами. В. Н. много видел портретов (в журналах, газетах, воззваниях) этого уже тогда легендарного человека, но все они ничуть не были похожи на него живого. Может, потому, что на всех портретах он был в генеральской форме. Ведь это он, командуя «Стальной» дивизией в Карпатах, сдержал нашествие немецкого войска и дал возможность отойти русской армии из Галиции. Сам, тяжело раненный, оказался в австрийском плену. Подлечившись, после нескольких недель блуждания по горам и лесам Карпат, дошёл до Бухареста, в Румынии. Оттуда – Петроград, командование этим важным военным округом. Во время революции он арестовал царицу, стал главнокомандующим русской армией, двинул корпус под командованием генерала Крымова на Петроград, чтобы навести порядок у премьера А. Ф. Керенского. Самоубийство в Зимнем дворце генерала Крымова и арест Корнилова, тюрьма в Быхове и снова побег на Дон с верными текинцами. Когда он встал, подавая руку, то ещё больше обозначилась его физическая хрупкость. Перед В. Н. стоял «индусский святой йогин». Харьковцев тянулся (черта пехотинца), а Корнилов тихим, с успокаивающим тембром, голосом (такие очень редко встречаются) попросил сесть. В. Н. Кратко доложил дело, где и как можно достать коней для батареи. Корнилов, внимательно выслушав, мягко ответил: «Я же не большевик и не могу заниматься экспроприацией». Харьковцев сидел молча, словно аршин проглотив. В. Н. начал горячо доказывать, забыв, что перед ним Корнилов, что кони эти обречены. Они не останутся у владельца, поскольку на следующий день после того, как большевики займут Ростов, этих коней запрягут в гаубицы и будут стрелять по нас. Когда В. Н. закончил, генерал спросил, как долго В. Н. в Ростове и почему он думает, что мы оставим Ростов. Последовал ответ – два дня, и что он слышит грохот пушек у станицы Гниловской и даже от цементного завода, а это уже отрезало отход по железнодорожному мосту, и что-то гремит со стороны армянского монастыря, свободным ещё остался путь на Аксай. После этого: «Хорошо, возьмите коней; вы, капитан, выдайте расписку управляющему, а позже покажите этих коней мне». Подавая руку В. Н., генерал Корнилов спросил: «Вы кубанский казак и михайловец [10]?» Услышал: «Да, ваше высокопревосходительство». Эта его наблюдательность поразила обоих визитёров.

В тот же день все артиллеристы пошли к мельнице на берегу Дона, выдали расписку и забрали 26 жеребцов, которые становились на дыбы, жутко грызли друг друга, были в отличном теле и застоялись, так как мельница не работала. Некоторые из этих прекрасных животных были немного тяжеловаты, но выбрали всё самое лучшее. Там же набрали и фуража. Но никакой конюшни не было, и пришлось привязать коней к столбам так, чтобы не доставали драться. Двор возле казарм оживился: разноголосо ржали жеребцы. Обслуживать жеребцов было трудно, так как многие артиллеристы боялись подходить, чтобы не лягнул или не укусил.

На другой день на Пушкинскую улицу повели 24 жеребца, потому что два вырвались и убежали. Вышел в сереньком, словно с чужого плеча пальтишке «баяр» [11] (так звали Корнилова его конвойные-текинцы), и перед ним проводили по одному коню, и он делал замечания: «Перековать заднюю правую, притянуть переднюю левую» и т. д. Говорил тоном приказа, но без особого крика. Но «приобретением» был очень доволен и поблагодарил В. Н. за инициативу, прося проследить, чтобы не спали с тела.

По ночам в Ростове высылались Добрармией дозоры по два человека. В них назначали и артиллеристов. В. Н., хорошо зная Ростов, несколько раз в дозорах заглядывал в бары, шашлычные погреба и т. п. и везде видел «пир во время чумы». Во всех этих местах было полно офицеров, полуобнажённых женщин, всё пило, плясало и пело, а в десяти километрах защищала этот Ростов горстка офицеров, студентов, учеников средних учебных заведений и небольшое число солдат, не подвергшихся разложению. Казалось, что люди лишились рассудка. Слушали насмешливые куплеты о генералах и офицерах, которые здесь же сидели без протеста или каких-нибудь замечаний. Словно не они три с половиною года были героями и защищали государство. Особенно было интересно, что в этом содоме на подмостках пели и танцевали офицеры в гимнастёрках или кителях без погон, только что бежавшие от большевиков из Москвы, Рязани, Орла и других городов. Молодые, здоровые, ещё вчера храбрые офицеры считали бессмысленной борьбу против своры преступных, безо всякой морали, экспериментаторов. Однажды В. Н. зашёл к старым знакомым, у которых учил когда-то всех четырёх мальчиков. Старшего из них, Валентина, застал в форме донского хорунжего. Разговорились. Что делать дальше? Валентин ответил, что «нам нет возврата, мы должны воевать дальше; я пойду с донцами, а вы с добровольцами на Кубань отправитесь, но не забудем, что история против нас. Я вот только что прочёл историю Французской революции и считаю, что проходимцы нас одолеют. Нам, кто не погибнет – вечное изгнание». Сколько раз В. Н. позднее вспоминал этого своего ученика! Был он способный, но ленивый и поэтому не окончил даже полной гимназии. Доучивался в училище юнкеров [12] в Новочеркасске. Казался он верхоглядом, а на сей раз прогноз его был верный. Кто из тех, которые в 1918 году начали бороться против большевистского нашествия, вернётся? Какая-то небольшая часть — 1 %. Жив ли этот «диагност», также неизвестно. В Ростове места не пригрели. Коней достали, а отбить орудия не успели, потому что не имели ещё и достаточно добровольцев в своём взводе. Когда стихал шум большого города, всё ближе слышались пушечные выстрелы и даже татаканье пулемётов. Поезда как-то доходили только до Новочеркасска. 9 февраля в казармах всех подняли на рассвете и приказали построиться, раздав всем винтовки. Некоторые впервые держали её в руках, как инженер Бибанов, например, Захарашвили и другие. Выступили в направлении севера, откуда слышались одиночные выстрелы из винтовок. Падал мокрыми хлопьями снег. Шли по четверо посередине улицы, меся грязь. Выбрались из города через кирпичные заводы, оврагами дошли до северного кладбища и по нему, рассыпавшись редкой цепью (было каких-нибудь полторы сотни людей), стали двигаться медленней. Так дошли до северной ограды. Рассвело. Зажужжали пчёлы-пули; увидели перед собой довольно густые ряды разнообразно одетых людей. Залегли за могилами, а десятка два пошли будто в обход с левого фланга. Этот обманный манёвр удался. Наступающие начали быстро отходить. «Белые», или «кадеты», как их тогда называли, осторожно перелезли через ограду и быстро наступали. Противник бежал. Те, кто пошли в обход, захватили два «максима» и «льюис» и много ящиков с патронами, что было спасением для этой импровизированной группы, поскольку им выдали только по 30 патронов.

Прогнав нападавших, остановились, в каких-нибудь двух километрах за кладбищем. Заходить дальше было опасно. Этот отрядик не имел ещё никакой связи со своими ни справа, ни слева. Один «максим» был испорчен, для остальных двух пулемётов сделали гнёзда и поручили двоим легкораненым пулемётчикам. Противник исчез. Снег мокрый – уже по косточку, и падал дальше. Лежать мокро. Никакой кухни и даже хлеба нет (кое-кто из старых бойцов имел горбушку в кармане). После полудня снова показался противник. Когда приблизились к намеченным белыми дистанциям, заговорили наши пулемёты, и многие падали. Это остановило нападавших, и они немного отошли. Под вечер наступление возобновилось, но пришёл также приказ, чтобы с темнотой отошли к определённому месту и там присоединиться к уходящей из Ростова армии. Артиллеристам вывести всех коней. В. Н. получил приказ идти с двадцатью артиллеристами за конями. Это была нелёгкая задача, не каждый мог взять даже двоих жеребцов, которые никогда в паре не запрягались и люто грызлись и дрались. Инженеры Бибанов и Лапшин извинились перед В. Н. и пошли в город прятаться, испугавшись первой попытки воевать. Они видели всю беспомощность белых, а особенно их поразил хвастун-командир капитан Харичков [13], который не гнулся под пулями, ходил от бойца к бойцу и отпускал матерные словечки и дикие шутки по адресу интеллигентов. Сам он был из пехотного училища, а во время войны за отсутствием обученных артиллеристов попал в батарею. Это был, безусловно, отчаянный храбрец, но безнадёжный черносотенец, антисемит и ненавистник интеллигентов. Ценность человека он мерил погонами, боевыми наградами и выправкой. Как артиллерист-непрофессионал он не умел как следует ездить верхом, а потому преклонялся перед теми, кто хорошо держался в седле.

Забрав коней, В. Н. двинулся к назначенному месту, где уже не застал армии, а лишь связной показал путь, по которому она пошла в направлении на Аксай. За Нахичеванским полустанком догнал арьергард. Вся же армия узенькой полоской растянулась на неполный километр. Так 9 февраля 1918 года начался первый легендарный поход Добрармии под предводительством идеалиста генерала Л. Г. Корнилова, который мечтал спасти Россию, сам не был русским, а только казаком с большой примесью текинской крови.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ныне Будённовском.
2. Іванис В. Стежками життя : спогади. Кн. 1. Торонто, 1958. С. 72.
3. Там же. С. 91.
4. Там же. С. 180.
5. Перевод по изданию: Іванис В. Стежками життя : спогади. Кн. 2. Новий Ульм, 1959. С. 16–22.
6. Василий Николаевич, далее В. Н. – Иванис; автор рассказывает о себе в третьем лице.
7. Спутники Иваниса, инженеры Бибанов и Лапшин.
8. Л. Г. Корнилов был верховным главнокомандующим русской армией в июле – августе 1917 года.
9. Т. е. после корниловского «мятежа» в августе 1917 года. Генерал А. М. Крымов по приказу Л. Г. Корнилова вёл войска на Петроград.
10. Михайловец – выпускник Михайловского артиллерийского училища в Санкт-Петербурге (Петрограде). В. Н. Иванис закончил здесь ускоренные курсы в 1915 году. Это же училище в 1892 году окончил Л. Г. Корнилов.
11. Баяр (туркменск.) – барин; хозяин, господин.
12. Училище юнкеров – Новочеркасское казачье юнкерское училище.
13. Возможно, Харьковцев?

Перевод с украинского С. Алексеева