ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2004-й

Персоналии

ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ ПУДАВОВ — ЗАБЫТЫЙ ИСТОРИК ДОНСКОГО КАЗАЧЕСТВА

Начало систематического и интенсивного изучения донской истории, и в особенности истории казачества, можно отнести к XIX в., хотя интерес к прошлому края возник в среде казачества уже в предыдущем, XVIII в., в эпоху Просвещения.

Естественно, что первоначально исторические изыскания сводились к собиранию некоторыми старшинами казачьих песен, преданий, документов. На основании этих материалов составлялись исторические записки, которые тем не менее не давали целостного представления об истории казачества.

XIX век представлен любителями-историками, начавшими собирание, систематизацию и анализ исторических памятников, как нарративных, так и материальных, с использованием научных методов, — активизация интереса к историческим событиям, по мнению некоторых историков, обусловлена Отечественной войной 1812 г. [1. — С. 7] .

В 1814 г. П. М. Строев — знаменитый историк и археограф, обнаруживший многие древнейшие русские рукописи, — написал «разбор» работы А. Попова «История о Донском войске» [2. — С. 2] . Надо сказать, что, по мнению краеведов начала XX века, «донская история обязана П. М. Строеву не только разысканиями основных, весьма важных для нее материалов, но и опытным руководством» [2. — С. 3]. Творческое продуктивное сотрудничество связывало Строева и В. Д. Сухорукова, которому можно смело отвести первое место в ряду прародителей донской исторической науки. Вместе с тем свой след оставили и другие любители и ценители старины — М. Г. Кучеров, А. К. Кушнарев, В. П. Поснов, позднее — X. И. Попов, А. М. Савельев, А. А. Карасев, М. X. Сенюткин [2. — С. 8, 14] и некоторые другие. Как правило, находясь на гражданской службе и имея доступ к архивным документам, эти люди, образно говоря, попадали в плен к истории и сохраняли к ней любовь и верность в течение всей жизни.

У донских историков были разные мировоззренческие, идеологические установки, отличался и их образовательный уровень, но страсть к прошлому и желание сохранить его для потомков объединяла этих людей. Безусловно, к числу подобных любителей-краеведов можно отнести и Василия Михайловича Пудавова, сумевшего наиболее полно изложить свои взгляды на исторический процесс в книге «История Войска Донского и старобытность начал казачества» и привившего интерес к истории и традициям казачества своему сыну М. В. Пудавову, называвшему себя «казакоманом» [3].

Точная дата рождения В. М. Пудавова неизвестна. Родился он в Черкасске то ли в 1803 г., то ли в 1804 г. Источники дают на этот счет противоречивую информацию. Так, в копии послужного списка В. М. Пудавова за 1844 г. говорится, что в это время ему было 40 лет [4.— Л. 6, 10 об., 12], его сын в предисловии к названной выше книге, сообщая биографические сведения о своем отце, также называет 1804 г. [5. — С. VII]. Эти же данные указывает и М. Б. Краснянский [6. — Л. 132 об.]. Вместе с тем послужные списки отца Василия Михайловича противоречат названному году. Так, в списке за 1804 г. говорится о сыне Василии 10 месяцев, рожденном в обер-офицерском звании, а в списке за 1805-й о сыне Василии двух с половиной лет и его брате Михаиле 11 месяцев [7. — Л. 175 об., 178; 8. — Л. 152-153]. В послужных списках говорится также о том, что отец В. М. Пудавова с 1799 по 1803 г. находился в Литовско-Гродненской губернии со своей сотней, и лишь с 15 июня 1804 г. на службе в полиции города Черкасска [7. — Л. 178; 8. — Л. 153]. Таким образом, истина нуждается в дополнительных документальных свидетельствах, но, вероятней всего, годом рождения будущего краеведа был 1804-й.

Отец Василия Михайловича — Михаил Васильевич Пудавов был из «казачьих детей», он дослужился до чина войскового старшины. Дата причисления его к дворянам неизвестна. Вероятно, это произошло довольно поздно, поскольку лишь в июне 1838 г. он стал хлопотать о введении своих детей — Павла и Марфы — в дворянство, что и было сделано в 1844 г. [9. — Л. 17, 22; 10. — Л. 198 об.]. Прасковья Герасимовна Щербакова — мать B. М. Пудавова — была казачкой. Обвенчались родители Пудавова 9 ноября 1796 г. в Преображенской церкви г. Черкасска [9. — Л. 17].

В. М. Пудавов окончил четырехклассную гимназию, но, как пишет его сын, «гимназический курс наук далеко не удовлетворял его любознательности. Изучение древнего мира во всех его проявлениях и церковная история всегда были для него любимыми предметами исследования. С этой целью он изучил древние языки (греческий и латинский) и новейшие — французский и немецкий» [5. — C. VIII] . Другие источники содержат более скупую информацию относительного образования Пудавова. Так, анкета М. Б. Краснянского ограничивается упоминанием гимназии, а кондуитный список Межевой комиссии за 1840 год сообщает, что войсковой старшина Пудавов обладает «отлично хорошими» способностями ума», российской грамоте: читать и писать «имеет знание», иностранных языков не знает [11. — Л. 103-104; 6. — Л. 132 об.].

Сын В. М. Пудавова пишет так же, что, выписывая книги, его отец приобрел «дорогую библиотеку, а бывавши в С.-Петербурге по делам службы и проездом в Москве имел возможность просматривать в архивах исторические акты и делать нужные выписки» (5. — С. VIII). Думается, что, работая вместе с Кушнаревым, Кучеровым и Посновым в начале 30-х гг. над бумагами опального Сухорукова, Пудавов также мог получить большой объем исторической информации и сделать копии с документов [1. — С. 13] .

Служебная карьера В. М. Пудавова складывалась достаточно гладко. Всю жизнь он работал в гражданских учреждениях г. Новочеркасска и ни в одной из военных кампаний участия не принимал, также он не был и «на иностранной службе» [11. — Л. 103 об.-104]. В 9 лет, а именно 29 ноября 1813 г., он был произведен в урядники атаманом графом М. И. Платовым. С 1 января 1819 г. начал службу в Войсковой канцелярии, а с 24 марта 1820 г. стал помощником войскового архитектора Амвросимова. 12 июля 1821 г. Пудавов был переведен в Войсковую чертежную «под начальство Генерального Штаба генерал-майора Богдановича 1-го», где и оставался вплоть до 10 апреля 1836 г., составляя планы и карты для Комитета об устройстве войска Донского и занимаясь «письмоводством». 26 сентября 1825 г. он был произведен в хорунжие [4. — Л. 6]. Находясь на службе в Войсковой чертежной, Пудавов 17 ноября 1826 г. был командирован в Санкт-Петербург по делам Комитета об устройстве войска Донского, где пробыл до 21 сентября 1827 г. Вероятно, уже тогда Пудавов получил возможность поработать с архивными документами [6. — Л. 132 об.; 5. — С. VIII-IX].

Вскоре после окончания русско-турецкой войны 1828-1829 гг. начался пересмотр исторического труда В. Д. Сухорукова. Как уже упоминалось, Пудавов принял участие и в этой работе, наряду с бывшими помощниками декабриста. Однако соприкосновение с творчеством Сухорукова не отразилось на мировоззрении и трудах Пудавова, исповедовавшего религиозно-монархические и славянофильские взгляды.

10 января 1831 г. «за отличие по службе» Пудавов был произведен в сотники, а 21 сентября 1833 г. — в есаулы [4. — Л. 6]. В течение 1833 г. «за усердие по службе» он дважды получал приличную по тем временам премию в 237 рублей ассигнациями.

В 1834 г. редакционная работа над сухоруковскими трудами была завершена. В тот же год за участие в составлении статистического описания Земли войска Донского Пудавов был «Всемилостивейше пожалован» бриллиантовым перстнем [1. — С. 13; 5. — С. IX]. Вторичная командировка в Санкт-Петербург состоялась в 1835 г. и была посвящена работе над проектом Положения о размежевании земель войска Донского, который был утвержден 13 июля 1835 г.

10 апреля 1836 г. В. М. Пудавов стал правителем канцелярии Комиссии для размежевания земель, в которой прослужил все последующие 14 лет. По словам его сына, находясь на службе в комиссии, В. М. Пудавов был «лидером при составлении соображений по всем проектам общего распределения земель станичных и частных владений». 17 мая 1836 г. за участие в работе по составлению «исторического и статистического описания о калмыках, обитающих в Войске Донском» получил единовременно полугодовое жалованье. 23 сентября 1838 г. он был пожалован чином войскового старшины. 7 февраля 1842 г. в награду «примерно-усердной и полезной службы» Пудавову был «Всемилостивейше пожалован» орден Св. Анны 3-й степени [4. — Л. 5], а 22 августа того же года он был пожалован знаком отличия «беспорочной службы за XV лет». 1842 год был для Пудавова удачным еще и тем, что 6 декабря он стал подполковником [4. — Л. 6 об.; 5. — С. IX]. Его карьерный рост продолжался и в последующие годы. Так, 21 апреля 1849 г. он стал полковником, а 6 декабря 1852 г. получил орден Св.Анны 2-й степени с Императорской короной [12. — С. VI].

В 1850 и 1851 гг. Пудавов «исправлял должность» члена межевой комиссии. 2 февраля 1855 г. он был назначен председателем Войскового коммерческого суда и членом комиссии «для постройки»соборного храма в г. Новочеркасске и Ольгинской дамбы. 21 февраля 1857 г. Пудавов стал презусом Комиссии военного суда при Войсковом дежурстве [13. — С. 80; 5. — С. IX; 6. — Л. 132 об.]. В тот же год он был награжден орденом Св. Станислава с Императорской короной. Замыкает перечень наград — Пряжка за тридцать лет на Георгиевской ленте, полученная в 1860 г. В последние годы своей жизни Пудавов был членом комитета по постройке Грушевской железной дороги. 9 февраля 1863 г. после тяжелой четырехмесячной болезни он скончался.

Скупые характеристики человеческих и служебных качеств В. М. Пудавова, даваемые формулярным и кондуитным списками, рисуют его как образцового безупречного христианина, чиновника, семьянина: штрафам и выговорам не подвергался, женат, имеет детей, «вероисповеданья православного, в нравственности — отлично хороший, всегда арестовывался и награждался за беспорочную службу. Жалобам не подвергался, в слабом отправлении обязанностей службы замечен не был, беспорядков и неисправностей между подчиненными не допускал, оглашаем и изобличаем в неприличном поведении не был, в хозяйстве рачителен» [4. — Л. 7; 11. — Л. 104]. К сожалению, все эти блестящие характеристики, к которым присоединяет свой голос и сын Пудавова, не дают нам реального представления о человеческих качествах служаки-историка. Его образ был бы для нас более живым и достоверным, знай мы о его недостатках и «тайных страстях»...

Родового имения В. М. Пудавов не имел. Как пишет его сын, «состояния, кроме деревянного дома в г. Новочеркасске и земельного участка по чину, не имел» [12. — С. V-VI]. Дом представлял собой деревянное пя-тиоконное строение на каменном фундаменте «с пристроем». У жены Пудавова также не было ни родового, ни «благоприобретенного» имения (4. — Л. 6).

Земельный участок в 400 десятин был отмежеван В. М. Пудавову в 1853 г. в Миусском округе. Впоследствии его дети в течение ряда лет боролись за свои права на эту землю [14. — Л. 53-53 об.; 15. — Л. 406 об.-407].

К сожалению, найти документы о причислении Пудавова к дворянам не удалось. Судя по косвенным данным, он получил дворянство благодаря личным заслугам. Так, в Дворянской родословной книге все его потомки — дети, внуки и правнуки — ведут свой род от Василия Михайловича, а не от его отца [10. — Л. 202, 245 об., 253 об.]. Имея в виду, что в 1844 г. Пудавов начал хлопотать о причислении своих детей к дворянству, он получил дворянство ранее этого года [16; 4].

Вполне естественно, что в данной статье необходимо рассказать не только о служебной карьере и о творчестве В. М. Пудавова, но и о его собственной семье. Иначе представление об этом человеке будет неполным.

17 октября 1834 г., будучи есаулом, Пудавов обвенчался в Николаевской церкви Новочеркасска с Александрой Федоровной Турчаниновой — войсковой акушеркой и бывшей воспитанницей Императорского Московского воспитательного дома [13. — С. 80; 4. — Л. 2-4] . 12 января 1836 г. у них родился сын Михаил, ставший впоследствии собирателем, хранителем и издателем трудов В. М. Пудавова. Судя по предисловиям Михаила Пудавова к обеим частям основного труда его отца, последний оказал большое духовное влияние на сына и служил ему образцом для подражания. Только благодаря усилиям Михаила имя В. М. Пудавова как краеведа и своеобразного историка было сохранено.

20 мая 1837 г. у Пудавова родилась старшая дочь Прасковья, а 15 апреля 1838 г. младшая — Мария (13; 4. — Л. 2 об., 3, 3 об., 4 об.].

В 1845 г., собрав все необходимые для этого документы, В. М. Пудавов подал в Войсковое Правление и в Войсковое Дворянское Депутатское собрание прошения о причислении своих детей к дворянству. В заключении Войскового Правления говорилось, что «дети подполковника Василия Пудавова — Михаил, Мария и Прасковья, по Всемилостивейше пожалованным ему, Пудавову, чинам и орденам имеют право пользоваться дворянским достоинством, тогда как в праве этом они утверждены будут Высочайшим начальством» [4. — Л. 10; 17. — Л. 5 об.-6]. Указом Правительствующего Сената от 23 января 1846 г. трое детей Пудавова «по заслугам отца» были отнесены к дворянскому сословию [10. — Л. 202; 18. — Л. 1-1 об.]. Спустя годы, в 1873 г. уже Михаил стал хлопотать о причислении своих детей к «дворянскому роду деда их [18. — Л. 1 об., 18].

Трогательную заботу проявлял Пудавов и о своем младшем брате Михаиле, которому удалось закончить Харьковский университет благодаря материальной помощи Василия Михайловича. По словам сына Пудавова, «редко можно было встретить так искренно любивших и уважавших друг друга братьев» [12. — С. 111].

После смерти В. М. Пудавова в 1863 г., его жена стала наследницей рукописей мужа, но ей удалось пережить его всего на несколько лет — 13 августа 1867 г. она умерла.

Попытки опубликовать труды Пудавова, предпринимавшиеся его женой, не дали положительных результатов из-за материальных проблем. Архив Пудавова перешел в наследство к его дочерям. К этому времени Мария была замужем за войсковым старшиной А. Д. Алентьевым, а Прасковья — за войсковым старшиной Ф. Ф. Пухляковым [14.— Л. 53-53 об.; 13. — С. 81]. Ранняя смерть Прасковьи в 1872 г., в доме которой находился архив отца, не могла не сказаться на сохранности материалов, большая часть которых исчезла. Так, в завещании Пудавовой за 1867 г. упоминается рукопись истории войска Донского, а также книги, карты, планы и «бумаги». В описи мирового судьи за 1877 г, речь идет только о сундуке с «разными писаными бумагами в беспорядке».

Именно эти бумаги после смерти Ф. Ф. Пухлякова попали в руки сына Пудавова. Его настойчивые розыски книг, карт, планов и особенно пропавшей части книги по истории Дона ни к чему не привели [12. — С. V-VI, сноски].

Об активной творческой и интеллектуальной деятельности В. М. Пудавова можно судить не столько по дошедшим до нас официальным документам, сколько по его историко-религиозным работам. Основное место среди них занимает «История войска Донского и старобытность начал казачества» в двух частях, изданная его сыном в 1890 г. и в 1898 г. в неполном виде, поскольку, как уже говорилось, часть «бумаг» исчезла.

Будучи человеком любознательным и неглупым, В. М. Пудавов общался с интеллигенцией и чиновниками разного уровня. В частности, в его доме «запросто» бывал войсковой наказной атаман генерал-адъютант М. Г. Хомутов, писатель Н. В. Кукольник, исповедовавший взгляды «официальной народности», приезжавший из Москвы знаменитый профессор П. М. Леонтьев, реакционное мировоззрение которого вызвало в 1859 г. протест студентов (т. н. «Леонтьевская история») [19], и другие менее известные нам личности [12. — С. IV]. Леонтьев в своем знаменитом сборнике статей по классической древности «Пропилеи» хвалебно отозвался о деятельности Василия Михайловича: «приятно, впрочем упомянуть, что некоторые местные жители принимают живое участие в вопросе о курганах земли войска Донского: так напр., мы видели у г. полковника Пудавова в Новочеркасске богатые материалы для карты курганов и городищ всего края, при собирании которых он усердно пользуется своею службою по межевой части» [5. — С. V-VI]. По словам сына Пудавова, войсковой наказной атаман проявлял искренний интерес к трудам Василия Михайловича, приглашая «в зимние вечера... прочитывать у него на квартире части записок из его сочинений истории».

Помимо исторических изысканий, Васитворчеством, печатая свои статьи в таких периодических изданиях, как «Войсковые ведомости», «Сын Отечества», «Северная Пчела», «Санкт-Петербургские ведомости» и др. [5, 6].

Благодаря усилиям М. Б. Краснянского, в 1930 г. была составлена анкета о В. М. Пудавове, в которой помещен перечень его трудов в хронологическом порядке. Этот перечень дополняет список, данный сыном Пудавова. Вот этот список: «О монастырском урочище на Дону», «О Героссе Днепровской скифии», «Обозрение регалий войска Донского», «О проекте устава станичного управления на Дону», «Краткий статистический взгляд на землю войска Донского», составленный для воспитанниц Донского Мариинского института», «История войска Донского и старобытность начал казачества», «Так бывает на Дону...» [6, 5. — С. IX-X]. Этот список уместно дополнить еще двумя работами: «Историческая записка. Взгляд на основные начала Донского края» и «Взгляд на историю человечества». Как видим, названия основополагающих работ В. М. Пудавова аналогичны названиям сухоруковских работ. Вероятно, волей-неволей этот человек оставил свой след в сознании Пудавова. Вместе с тем симптоматично, что Сухорукова связывали творческие контакты с прогрессивным Строевым, а Пудавов оказался мировоззренчески близким консерватору Леонтьеву. Думается, что и полемика 1858 года с журналом «Отечественные записки», являвшегося, как известно, преемником знаменитого «Современника», не случайна [20. — С. 5; 5. — С. 178]. Таким образом, Пудавов оказался втянутым в противостояние «славянофилов» и «западников». Труды Сухорукова и Пудавова лишний раз доказывают, что люди с разными взглядами, целями и исследовательскими методами делают на основании одних и тех же источников несовпадающие выводы.

Нельзя не сказать о том, что для написания своих работ Василий Михайлович в изобилии использовал архивные документы, о чем свидетельствуют сноски в его книгах. Не пренебрегал он и античными авторами, среди которых мы находим Геродота. Обильно использовались Пудавовым религиозные источники, в частности Библия, и древние летописи. Естественно, что труды современных Пудавову историков также не остались без его внимания. В частности, он много раз ссылается на Карамзина, не оставлен в стороне и Бантыш-Каменский. Особого внимания удостоился труд никому сейчас неизвестного автора Ф. Морошкина « Историко-критические исследования о Руссах и Славянах», изданный в 1842 г. Вероятно, Пудавов разделял взгляды названного автора, приводя его суждения как образец истины. Работа Пудавова вызывает уважение не только благодаря обилию использованных источников и литературы, но и наличием пространных авторских подстрочных комментариев. Особый интерес он проявлял к этимологии таких слов, как «гунны», «казаки», «русы» и пр., интерпретации символики древних народов: креста, чаши и т.п. Все это делает его работу любопытной для читателя.

Свое отношение к истории Пудавов выразил в записке «Взгляд на историю человечества», опубликованной его сыном уже после смерти отца. Для Пудавова «история должна быть изображением постепенного созревания жизни и разума народов и объяснением хода вечной церкви Сына Человеческого» [20; 12. — С. 5] . «...Пора русскому научному уму образовать ...иную историческую критику, согласную с преданием, отличную от критики западного духа, и по ней создать историю, достойную народа русского, имеющего и в минувшем,и в будущем великое значение для всей семьи человечества» [5. — С. 91]. Он развивает свои исторические концепции с оглядкой на Библию и другие церковно-православные источники. Выводы его исследований и интерпретация данных источников по большей части подогнаны под заданную схему. История России и казачества, по версии Пудавова, даются им в книге, писавшейся 20 лет, о которой уже упоминалось — «История Войска Донского и старобытность начал казачества». Российская история начинается Пудавовым с времен скифов, а оканчивается в дошедшей до нас рукописи 1625 г., поскольку, как уже говорилось, часть архива автора была утрачена.

Мировоззрение В. М. Пудавова религиозно-монархическое и базируется на известных идеологических принципах: «православие, самодержавие, народность». На этих «трех китах» основаны все умозаключения и выводы краеведа. «Вот основы Донского края. Тут три единства Руси: вера, монархия, народность. Силою этих трех начал заложилось в самых первых годах XVI века... на Дону, на древнем урочище своем, наше казацкое войско, как продолжатель первобытных служилых элементов южно-русского или славяно-туранского, царевщинного мира... совершилось это самопожертвовательное вольное заложение... для великой мировой цели — сдержанна на Востоке Европы равновесия в окончательном... духовном разграничении человечества нового между тремя преобразовательными мировыми началами: православием, латинством и исламизмом, — сдержания, которое так религиозно-поэтически обозначилось двухвековою кровавою борьбой казацкою за православие с исламизмом и латинством. Вот истинный мировой исторический смысл явления на Дону Войска» [20. — С. 6].

Удивительно, что его архаические постулаты, кажущиеся нелепыми и ненаучными, но простительными для наивной истории первой половины XIX века, по сей день живут в трудах некоторых современных историков-почвенников, ищущих славянские корни в самых темных закоулках истории.

Работы Пудавова основаны на неприятии «Запада» и воспевании «Востока» до такой степени, что восточно-азиатские завоеватели — Аттила, и Батый, и Тамерлан — выглядят защитниками и освободителями от европейских иноверцев. По поводу татаро-монгольского нашествия Пудавов пишет: «...бесчисленные толпы могольских воинов,...опекунов великого переворота, создавшего Московское самодержавие: они избили в династии Рюриковой лишних претендентов напрестол Московский, укротили эгоизм и своенравие вельможества...». Благодаря установлению ига на Руси, проникновение католицизма и ислама на славянские территории было пресечено, а средневековое могущество турок-османов заставило «кичливость Рима принишкнуть в своих стремлениях на Восток и открыли Москве путь наследовать государственное величие Византии» [12. — С. 48-50, 54-55].

По мнению Пудавова, «в области древне-европейской цивилизации господствуют два противоположные миросозерцания: греческо-римское и славянское: идеал первого — красота и наслаждение и отсюда науки и искусства, идеал второго — отрицание пластического творчества духа... обожание грома и молнии, борьба, нужда, суровая пустыня» [5. — С. 4].

Истоки русской государственности Пудавов ищет у скифов, утверждая, что «Скифская Русь службой человечеству не моложе старого Рима,... совершавшееся на наших глазах тысячелетие России есть не первое, но второе тысячелетие ее и не сага о Рюрике, а сага о Колоксаисе ... царе руссов должна быть началом бытия Руси». Мифологизируя историю, Пудавов продолжает: «Восток Европы, превративший в начале средних веков свой скифский, подвижно-героический, разрозненный мир в Хазаро-Русскую, а потом в Варяго-Русскую монархию, действовал в общем процессе обновления ...» [5. — С. 13, 91].

В своем религиозном православном неистовстве, называя Русь вторым Израилем, Пудавов не замечает, как использует языческую мифологию для придания своим суждениям большей убедительности. «В Европе есть Западный мир и есть Восточный мир — разные от самого младенчества их. Начала, господствовавшие над духом ветхой, дохристианской жизни и того и другого мира выражались значением богинь: первого — Мелиты, или Венеры, второго — девы Тавити, или Дианы. По этим присущным основам в обоих мирах создавались и развивались главные принципы исторического движения, противоположные один другому...» [5. — С. 1, 16] . Спустя, несколько страниц, не замечая очевидного парадокса, Пудавов ищет истоки различий Запада и Востока не в язычестве, а в христианстве [5. — С. 5].

Особое место в истории отводит Пудавов казачеству, герб которого — олень, пронзенный стрелой, — символ Дианы, являвшейся, по мнению автора, воплощением мятежно-духовного начала [20. — С. 9].

Более удивительным воспринимается, конечно, желание Пудавова отыскать глубинные корни и традиции казачества, а также особенности его устройства у скифов и в Хазарском каганате. В частности, он утверждает, что еще до призыва «северно-русскими славянами» варягов, «южно-русские славяне уже входили в состав Хазарской монархии, и из них были сформированы охранные дружины по берегам Днепра, Дона и Нижней Волги... Казачество — крайнее выражение славянского миросозерцания... Длинный двадцативековой процесс жизни востока Европы — от Геродота до XVI столетия — не уничтожил в ней присущного бытия туранской «стражбы», какая заключалась в царских скифах и какая отразилась в преемниках их казаках» [5. — С. IV, 179-181]. Не менее пафосно звучит утверждение Пудавова о том, что после падения Константинополя на Руси «восстанет продолжатель древнего хранения востока Европы — казачество и удержит равновесие в духовном разграничении мира нового, как увидим в истории Дона» [5. — С. 58].

Пытаясь доказать ментальную приверженность казаков к «царевщине», к государственности, он или игнорирует, или умаляет демократические традиции казачества, превращая войсковой круг в «процаристский» орган власти. Пудавов не замечает разницы между войсковым кругом и Войсковым (позднее Областным) Правлением, между действительно демократическим с начала своего возникновения органом власти на Дону и административно-бюрократическим. Пудавов не видит или не хочет видеть постепенных изменений местной власти, говоря: «Олицетворением идеи Войска вместо древнего Войскового круга есть Областное Правление, во главе которого стоит войсковой наказной атаман» [20. — С. 13]. Характеризуя Войсковой круг, Пудавов традиционно смешивает язычество и православие: «...заслуги соорудили... войску величественный, единственный в целом мире регальный храм — храм христианского Арея, с национальными казацкими процессиями Войскового Круга... Он построен, как строились и Ареевы храмы царских скифов, первобытных хранительных сил нашего славянского Востока, не из камней..., а из чувства и духа...» [20. — С. 10-11].

Не приемля Запад, Пудавов тем не менее не может отказаться от некоторых поэтических образов, рожденных именно западной культурой. В частности, он сравнивает казачество с рыцарством. Но казачество — это бескорыстный рыцарский союз, а западные рыцари — это грабители, жертвующие идеалами веры во имя обогащения. «Обратим еще внимание на соответствие казачества западноевропейскому рыцарству. В главной идее они тождественны: у обоих одна и та же святая возвышенная цель — борьба христианства с магометанством. Рыцарство и казачество существовали в различных сферах духовной и бытовой образованности... В рыцарстве героическое служение святой идее... не возвысилось до того твердого отрицания благ обыденной жизни и самопожертвования, какими хотели они идти к своему идеалу» [5. — С. 179-180].

Таковы в общих чертах историко-религиозные взгляды В. М. Пудавова. Думается, что в данной статье делать конкретно-исторический подробный анализ его работ неуместно. Тем более, что краткое изложение его концепций достаточно полно характеризует его как любителя-историка и краеведа славянофильского толка.

ЛИТЕРАТУРА

1. Коршиков Н. С, Королев В. Н. Историк Дона В. Д. Сухоруков и его «Историческое описание Земли Войска Донского» // Сухоруков В. Историческое описание Земли Войска Донского. — Ростов н/Д: ГинГо, 2000.
2. Сухоруков В. Д. Историческое описание Земли войска Донского. — 2-е изд. Обл. войска Дон. стат. ком. — Новочеркасск: Част. Дон. тип., 1903.
3. Казакоман. Письмо донского казакомана в станицу Усть-Медведицкую к односуму / Соч. Михаила В. Пудавова. — СПб., 1896.
4. ГАРО. Ф. 304. Оп. 4. Д. 131.
5. Пудавов В. М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. — Новочеркасск: Типо-лит. К. М. Минаева, 1890.
6. Краснянский М. Б. Донские уроженцы. —Ростов н/Д, 1930. — Т. 2.
7. ГАРО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 337.
8. ГАРО. Ф. 344. Оп. 1. Д. 124.
9. ГАРО. Ф. 429. Оп. 1. Д. 133.
10. ГАРО. Ф. 304. Оп. 1. Д. 3831.
11. ГАРО. Ф. 429. Оп. 1. Д. 545.
12. Пудавов В. М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. — Новочеркасск: Тип. А. Н. Поповой, 1898. — Ч. 2.
13. Корягин С. В., Линников Б. Б. Генеалогия и семейная история донского казачества. Линниковы и другие. — М., 2002.
14. ГАРО. Ф. 301. Оп. 8. Д. 1089.
15. ГАРО. Ф. 301. Оп. 8, Д. 1098. Л. 406 об.-407.
16. ГАРО. Ф. 304. Оп. 4. Д. 218.
17. ГАРО. Ф. 304. Оп. 1. Д. 6455.
18. Советский энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 675, 712.
19. Пудавов В. М. Историческая записка. Взгляд на основные начала Донского края. — Новочеркасск: Тип. А. Карасева, 1895.