ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2008-й

История казачьего зарубежья

«ГДЕ-ТО ЗАБЛУДИЛСЯ Я В НЕВЕДОМЫХ МЕСТАХ…»

поэт Юрий Фёдорович Гончаров (1903-1929)

Эти тревожные строки принадлежат поэту казачьего зарубежья Юрию Гончарову. Родился он в день святого Великомученика Георгия Победоносца в польском местечке Замостье (Люблинское воеводство) при полку, где проходил службу отец – казак станицы Каменской Области войска Донского Фёдор Гончаров.

В январе 1904-го разразилась русско-японская война, и подъесаул Гончаров, по своему рапорту на Высочайшее Имя, спустя три месяца был переведён на Дальний Восток в состав 6-го Казачьего Сибирского полка. Его супруга Стефанида Матвеевна (урождённая Игнатова) вместе с детьми Верой, Ольгой и Юрием вернулась в Каменскую, в родительский дом. А через два года вернулся и сам Фёдор Григорьевич, выйдя в отставку по болезни (на следующий год его наградили орденом св. Станислава III степени с мечами и бантом за храбрость).

Роль няни Юрия взяла на себя незамужняя, набожная сестра Фёдора Григорьевича Феоктиста, первая помощница матери в воспитании ребёнка, медик по образованию. А первоначальное домашнее образование он получил от отца, который окончил, помимо Юнкерского училища, Новочеркасскую классическую гимназию и имел незавершённое университетское образование. Подвижный и эмоциональный, Юра в детстве испытал и влияние родного дяди (со стороны матери), от него и научился основам стихосложения.

Мальчика отдали на обучение в Каменское реальное училище, где он пробыл недолго: после того, как над Покровским майданом ударили в набат и окружной воинский генерал зачитал царский Манифест о вступлении России в войну, его определили в Донской Императора Александра III Новочеркасский Кадетский корпус. На этот раз, вследствие инвалидности, есаулу Гончарову воевать не пришлось, а Феоктиста добровольно ушла на фронт сестрой милосердия.

По непонятным для нас причинам Юрий переводится в Воронежский Михайловский кадетский корпус, а в 1918 году, когда корпус был распущен по причине вторжения большевиков губернию, возвращается в Новочеркасск. Под влиянием директора корпуса генерал-лейтенанта П. Г. Чеботарёва, который писал и хорошо читал стихи, Юрий ещё более пристрастился к поэзии.

Позднее, будучи в эмиграции в Египте, в рукописном литературно-художественном журнале «Донец на чужбине» Гончаров опубликует свои первые рассказы-миниатюры о родной донской земле. Звонким альтом он пел в казачьем хоре и неплохо рисовал. Там же, в Египте, Юрий пережил серьёзную болезнь, получив осложнение на сердце. Но это не помешало его стремлению получить образование. Позднее, когда кадетский корпус передислоцировался в Болгарию, Гончаров с золотой медалью окончил гимназию в городе Шумене.

Дабы не травмировать материнское сердце, он всячески скрывал свой недуг, а сердце шалило всё больше...

В Болгарии Юрий ни на минуту не забывал о цели – продолжить обучение в Праге. Ведь Чехия была единственной европейской страной, предоставившей казакам-эмигрантам возможность получить бесплатное образование. На свой страх и риск в вагоне пассажирского поезда он нелегально отправился в Вену, а оттуда пешком горной дорогой добрался до студенческого центра Чехии – Брно, где и поступил на электромеханический факультет политехнического института. А на жизнь приходилось зарабатывать физическим трудом: Гончаров не гнушался любой работой… Спустя время Юрий возглавил студенческий хутор, насчитывавший около 900 человек. Входил в редколлегию журнала «Вольное казачество», а перебравшись в Прагу, стал её председателем. Но всё это были бесплатные общественные нагрузки. Эпизодические подработки и мизерные гонорары не всегда покрывали расходы даже на квартирную плату. Приходилось отрывать от себя деньги ещё и на почтовые марки, которые он отправлял вместе с конвертами домой.

В первые недели заключительного пражского периода жизни поэта местом его ночного обиталища стал чердак, – но это всё же лучше, чем палатка в Исмаилии либо полуземлянка у кладбища в Варне, где ютились кадеты. Незадолго до этого в письме к сестре Ольге, отправленном в феврале 1925 года, он сокрушался: «В каких только берлогах и трущобах не приходилось витать…».

Склоняясь у лучины поздними вечерами, студент Гончаров укладывает в строфы воскресшие в сознании видения родного края. В годы скитаний на чужбине он не утратил тяги к экскурсионным походам, к которым пристрастился ещё в Каменском реальном училище. Поразительно, но станичное общество выделяло тогда училищу суммы для финансирования этого вида детского досуга. Только в стихах Гончарова – не зарисовки Чехии, а донские пейзажи.

Чёрным кружевом за речкой лес сквозит;
Над рекою рог серебряный висит.

На воде играют блики и блестят;
Меж собой о чём-то вербы шелестят.

Тени шмыгают беззвучно в тишине,
Серебрятся мягко звёзды в вышине.

………………

От болот туман потянется волной,
За рекою серп исчезнет золотой.

Огонёк костра под пеплом чуть блестит,
И, задумавшись, корявый пень стоит.

Да разве можно было забыть могилы близких товарищей, разбросанные от Екатеринодара до Новороссийска – по всему маршруту ледяного марша мальчишек в синих погонах! А смерть разделившего их участь любимого директора – Порфирия Григорьевича Чеботарёва, сгоревшего в тифозной лихорадке! И наконец – новороссийская катастрофа: погрузка в грузовой отсек корабля с красным крестом и полумесяцем, вперемежку с тифозными…

Как и в произведениях многих авторов казачьего зарубежья, большинство стихотворений Гончарова пронизывает ностальгия. Тосковал поэт по матери, по отцу, по сестрёнкам и близким, с бесплодной надеждой на встречу с которыми прожил до последнего своего часа, считай, половину сознательной жизни, так и не расцеловав материнские «трепещущие руки у каменных оград».

В последних письмах к домашним – а он их написал множество (на сегодняшний день в семейном архиве сохранилось всего двадцать) – надежды на возвращение домой уже нет. Тон взволнованный, в них – тревога за судьбу близких, за родную станицу, где, как явствует из письма матери, «всё постарело и жизнь как будто заглохла». От сестёр он узнаёт, что в Каменской зачахла торговля, перестали ходить пароходы по Донцу, закрылись почти все учебные заведения и храмы. В 1918 году большевики разрушили только что построенный Петропавловский. Впоследствии уничтожат и остальные шесть...

В 1928 году в советской России начинается новая волна репрессий. В последних письмах из дома приходят сообщения о новых и новых притеснениях невинных людей. Узнаёт Юрий о том, что в Каменской всех более или менее состоятельных выдворили из их домов. В таком положении вскоре оказалась и семья Гончаровых, а Фёдора Григорьевича «откомандировали», как сегодня говорят, «в глубинку», в хутор Клиновой – надо полагать, «бороться с мраком тьмы» в стенах двухклассного училища. «Вину» отца кадет Гончаров относил на свой счёт.

«Ты пишешь, папу перевели в хутор, – обращается он к матери, – не думаю, чтобы в станице было очень много знающих людей».

В ночь с 18 на 19 марта 1929 года поэт умер от разрыва сердца. Он прожил на свете неполных 26 лет.

…Сегодня в доме Гончаровых живут племянница Юрия, дочь его сестры Веры (умершей в 1983 году) Нона Михайловна Ткачёва и её дочь Любаша. Любовь Викторовна Ткачёва – ведущий инженер завода «Каменск-Волокно», где весь свой трудовой путь прошла и её мать, обе поддерживают связь с родственниками из Австралии (а живут «Каменские» Гончаровы сегодня по всему свету: во Франции, Англии, США, Швеции, Норвегии…). Здесь бережно хранят память о прошлом. Берегут письма Юрия, письма друзей из Чехии, семейный альбом, фотографии поэта.

Есть и ещё одна реликвия – икона «Неопалимая купина», извлечённая из груды пепла после пожара игнатовского дома на Госпитальной, в котором родилась Стефанида Матвеевна. Икона эта, целая, невредимая, и сегодня излучает свет.