ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2014-й

История донского казачества

М. Бугураев

А. М. Каледин: 100 лет со дня рождения

Алексей Максимович Каледин — генерального штаба генерал от кавалерии — казак Всевеликого Войска Донского.

Родился 12 октября (ст. ст.) 1861 г. в ст. Усть-Хоперской. Его отец, полковник времен Севастопольской обороны, передал сыну любовь к Родине и военному делу. Казачьи колыбельные песни в напевах матери привили ему преданность Дону. Образование получил в Воронежском кадетском корпусе, во 2-ом Воен. Константиновском и Михайловском Артиллерийском училищах, по окончании которых в чине хорунжего был выпущен в конно-артиллерийскую батарею Забайкальского Казачьего Войска.

В 1889 г. окончил Академию ген. штаба по 1-му разряду. Всегда и везде был выдающимся. Его нравственный облик всю жизнь был примером для окружающих. Он обладал исключительным моральным авторитетом. Всегда задумчивый и серьезный. Редкая его улыбка была праздником для близких и окружающих.

Первые этапы его службы в генеральном штабе прошли в Варшавском военном округе. Затем на Дону в должности помощника Начальника Войскового Штаба, когда фактически он руководил всей военной жизнью и штабными работами в крае. Он создал на Дону Калединскую эпоху порядка.

Затем три года был при Управлении Резервной пехотной бригады.

И снова на Дону начальником Новочеркасского Казачьего Юнкерского Училища, где и выявил свои исключительные способности облагораживать и укреплять души будущих воинов, вселяя в их сознание понятия о долге, верности, справедливости и законности.

В 1910 г. генерал Каледин был назначен командиром 2-ой бригады 11-й кавалерийской дивизии.

В 1912 г. — начдив. 12-ой кавалерийской дивизии, с которой в 1914 г. выступил на фронт, на войну.

До Великой войны он оставался во главе дивизии два года и за этот срок превратил эту прекрасную всегда дивизию в блестящую, равной которой на войне не оказалось.

В августе 1915 г. принял 12-й Армейский корпус. Весной 1916 г. произведен в генералы от кавалерии и в мае месяце уже командовал 8-й армией. Блестяще подготовив и выполнив Луцкий прорыв, генерал Каледин дал военной истории образец операции, русскому оружию предоставил славу, а себе место в ряду первых вождей русской армии.

Имел все боевые награды вплоть до орденов Св. Великомученника и Победоносца Георгия — 4-й и 3-й степени. В бою 16-го февраля был ранен ружейной пулей, лично руководя действиями 12-й кавалерийской дивизии.

Был председателем Георгиевской Думы Юго-Западного фронта, которая 21-го октября 1915 г. вынесла постановление о награждении Государя Императора Николая II орденом св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й ст. Генерал Каледин был женат, детей не имел.

В «Очерке Рус. Смуты» генерал Деникин пишет: «Каледина я знал еще до войны по службе в Киевском военном округе. Знающий, честный, угрюмый, настойчивый, быть может, упрямый.

В первый месяц войны 12-я кавалерийская дивизия, которой он командовал, шла перед фронтом 8-й армии Брусилова, в качестве армейской конницы. Брусилов был недоволен действиями конницы и высказал неодобрение Каледину, но скоро отношение переменилось. Успех за успехом дали имя дивизии и ее начальнику. В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников — только двух — графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой — спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили войска в бой.

Войска обоим верили и за обоими шли. Помню встречу под Самбором, в предгорьях Карпат, в начале окт. 1914 г. Моя 4-ая стрелковая бригада вела тяжкий бой с австрийцами, которые обтекали наш фронт и прорвались в обход Самбора.

12-ая кавалерийская дивизия спешно перебрасывалась на восток к Дорогобычу. Каледин, узнав о положении, не задумываясь ни на минуту перед неисполнением приказа крутого Брусилова, остановил дивизию до другого дня и бросил в бой только часть своих сил.

В конце января 1915 г. отряд Каледина дрался в горах на Ужгородском направлении, и мне было приказано усилить его, войдя в подчинение Каледину.

Каледин не умел и не любил говорить красивых возбуждающих слов. Но когда он раза два приехал к моим полкам, посидел на утесе, обстреливаемом жестоким огнем, спокойно расспрашивая стрелков о ходе боя и интересуясь их действиями, этого было достаточно, чтобы возбудить их доверие и уважение.

Май 1916 г. застает Каледина в роли комадующего 8-й армией. Он сменил Брусилова, назначенного Главнокомандующим Юго-Западным фронта. Назревала большая операция... И как это ни странно, но Брусилов, обязанный всей своей славой 8-ой армии, почти два года пробывший во главе ее, испытывал какую-то быть может безотчетную ревность к своему заместителю, которая проглядывала во всех их взаимоотношениях и в дни побед и еще больше в дни неудач.

Позиции моей дивизии посетили и Клембовский (начальник штаба фронта) и Каледин... Первый был необыкновенно учтив и высказывал удовольствие от всего виденного, а потом вдруг в приказе Брусилова появилось несколько неприятных замечаний. Это казалось несправедливым, направленным через наши головы в штаб армии, а главное ненужным: своего опыта было достаточно, и все с огромным воодушевлением готовились к штурму.

Второй — приехал, как всегда угрюмый, тщательно осмотрел боевую линию, не похвалил и не побранил, а уезжая сказал: «Верю, что стрелки прорвут позицию». В его устах эта простая фраза имела большой вес и значение для всей дивизии.

В конце мая началось большое наступление всего фронта, увенчавшееся огромной победой, доставившее новую славу и Главнокомандующему и генералу Каледину. Его армия разбила на голову 4-ую австрийскую армию Линзингена...

Далее... продолжались упорные бои... и к началу сентября нужны были огромные усилия, чтобы продвинуть батальоны навстречу сплошному потоку чугуна и свинца... Но Брусилов был неумолим, и Каледин приказывал повторять атаки. Он приезжал в 8-ой корпус на наблюдательный пункт, оставался по целым часам и уезжал, ни с кем из нас не повидавшись, мрачнее тучи. Брусилов считал, что причина неудачи кроется в недостаточной настойчивости его преемника и несколько раз письменно и по аппарату посылал ему резкие, обидные, незаслуженные и несправедливые упреки.

Каледин нервничал, страдал нравственно и говорил мне, что рад бы сейчас сдать армию и уйти в отставку, как бы это ни было тяжело для него, но сам уйти не может — не позволяет долг.

Следует... неудачный штурм... И все по требованию Брусилова... опять новый штурм и... опять неудачный... Брусилов все требовал «продолжать выполнение задачи». Каледин отдал приказ, «но через несколько часов прислал, в дополнение к официальному приказу, частное «разъяснение», сводившее все общее наступление к затяжным местным боям, имевшим характер исправления фронта. В первый раз, вероятно, суровый и честный солдат обошел кривым путем подводный камень воинской дисциплины». (Деникин. Т. II, стр. 161-165).

Добавим к этому: и тем самым, без ущерба для дела, спас тысячи жизней солдат, рискуя своим положением командующего армией.

За время с 22-го мая по 30-ое июня армиями фронта ген. Брусилова было взято 8255 офицеров, 370.153 солдата, 496 орудий, 144 пулемета, 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов, громадное количество винтовок, патронов, снарядов и всякого иного военного материала.

Вся эта операция связана с именами командующих армиями: Лечицкого, Щербачева, Каледина, Сахарова, Леша. (Спиридович. «Великая война».)

«Когда вспыхнула революция... Каледин органически не в состоянии был не только принять «демократизацию», но даже подойти к ней. Он резко отвернулся от революционных учреждений и еще глубже ушел в себя. Комитеты выразили протест, а Брусилов в середине апреля сказал ген. Алексееву: Каледин потерял сердце и не понимает духа времени».

«Для генерала Каледина, давшего армии столько побед, не нашлось больше места на фронте: он ушел на покой в Военный Совет» (Деникин. Т. II, стр. 165).

Деникин пишет (Т. II, стр. 166): «Когда Каледин ехал на Дон, его спросили, согласится ли он принять пост Донского Атамана, на который его выдвигали донские деятели, он ответил: «никогда! Донским казакам я готов отдать жизнь; но то, что будет — это будет не народ, а будут советы, комитеты, советики, комитетики. Пользы быть не может. Пусть идут другие. Я — никогда!»

Проездом на Кавказ (чтобы отдохнуть и подлечить свою рану) в Новочеркасске казаки, и главным образом М. П. Богаевский, все же уговорили Каледина «когда нашли его «Ахиллесову пяту» — доказывая, что он во имя интересов родного Дона не имеет права отказаться в трудную минуту. Избранный огромным большинством голосов, после неоднократных отказов, Каледин сдался и 19-го июня Донской Круг постановил: «по праву древней обыкновенности избрания Войсковых атаманов, нарушенному волею Петра I в лето 1709 и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим Войсковым Атаманом».

«Во время принесения присяги на соборной площади, к Алексею Максимовичу, подошел седой, с большой бородой, казак и, обращаясь к избраннику Войска, сказал: Смотри, не измени Атаман!

А. М. ответил старику: «Себе не изменю, станичник!»

Члены Круга и Войскового Правительства часто обращались к Атаману не со словом «генерал», а «наш Атаман», «Алексей Максимович»... и, произнося эти слова, вкладывали в них большое чувство. Его авторитет, обаяние, доверие к нему было безгранично». «А. М. Каледин (пишет Мельников — Дон. Летопись. I) не только выдающийся офицер генерального штаба, герой Луцкого прорыва, он, прежде всего, человек высоко культурный, широких взглядов, большой терпимости, государственный человек чуждый рутины и трафарета. Человек долга, чувством долга было проникнуто его существо. Качества, особенно его отличавшие и привлекавшие сердца к нему, такому суровому на вид и молчаливому, это: абсолютная его чистота, полная, подкупающая искренность и прямота.

Помимо личного обаяния, громадное влияние на окружающих имел и глубокий государственный ум Каледина.

Ясность и глубина ума, широта взглядов и способность предвидеть и точно взвешивать могущие быть от того или иного решения последствия, особенно проявлялись во время участия Атамана в работе Донского правительства».

Деникин (Т. I, стр. 158) — пишет: «по поводу избрания Каледина Донским Атаманом я послал ему поздравительную телеграмму, на которую получил ответ: «Сердечно благодарю за память. Пошли Вам Бог успеха. Дон всегда поддержит». Эта телеграмма стала известной — и почему-то весьма встревожила местную революционную демократию и заставила ее еще больше насторожиться».

После февральской революции Каледину пришлось управлять и руководить Донской Областью в чрезвычайно сложной и трудной обстановке политической жизни России.

Ему нужно было разрешить «необыкновенно запутанный земельный вопрос, который противопоставлял сословно - экономические интересы казачества — интересам иногородних поселенцев. Шла кипучая работа в сфере самоопределения и самоуправления...

Организация общего Областного управления не удалась. Началась внутренняя борьба» (Деникин. Т. I, стр. 122)

«Крестьянство (больше половины населения области), увлеченное широкими посулами большевиков, не удовлетворялось теми мероприятиями, которое принимала Донская власть — введением земства в крестьянских округах, привлечение крестьян к участию в самоуправлении, широком приеме их в казачье сословие и наделением тремя миллионами десятин, (отчуждаемой на особых условиях у помещиков), земли. Под влиянием пропаганды пришлого социалистического элемента, крестьянство ставило неприемлемое требование общего раздела казачьей: земли. Рабочая среда, сосредоточенная в важных центрах и наиболее беспокойная — не скрывала явных симпатий к советской власти.

Блок с.-д. меньшевиков и с.-р. царил на всех крестьянских и иногородних съездах, в городских думах, советах солдатских и рабочих депутатов, в профессиональных и межпартийных организациях. Не проходило ни одного заседания, где бы не выносились резолюции недоверия Атаману и Правительству, где бы не слышалось протестов против всякой меры, вызванной военными обстоятельствами и анархией. Они протестовали против воен. положения, против разоружения большевицких полков, против ареста большевицких агитаторов. Они проповедывали нейтралитет и примирение с этой силой, которая шла напролом и устами одного из своих военных начальников, шедших покорять Дон, объявляла: «требуем от всех встать за нас или против нас. Нейтральности не признаем (Приказ командующего большевистскими войсками Петрова, после взятия станицы Каменской)». (Деникин, т. 2, стр. 171).

Войсковым правительством на 29 декабря был созван единовременный съезд казачьего и крестьянского населения для устроения жизни Донской области и привлечения к участию в управлении краем пришлого элемента. И в начале января было образовано коалиционное министерство на паритетных началах, при чем семь мест было предоставлено казачеству и семь — иногородним. (Деникин. Т. II, С. 172)

Но и «паритет» не облегчил сложные и весьма запутанные отношения между казачеством и иногородними Донской области.

Первый Круг дал пернач выборному Атаману (пишет Деникин. Т. II, стр. 170), но не дал ему власти. Во главе Области было поставлено Войсковое правительство, состоявшее из 14-ти старшин, избранных каждым округом «излюбленных людей». Атаман являлся только его председателем в заседаниях правительства, а его помощник — членом. Во время заседания Войскового правительства Каледин почти всегда молчал, лишь изредка вставляя краткие замечания, когда решение вопроса намечалось заведомо неправильно. (Елатонцев)

«В первое время после октябрьского переворота донская власть искала связи с обломками Временного правительства. Но правительство сгинуло и Каледину поневоле приходилось на Дону принимать на себя функции центральной власти, что он делал с большой осмотрительностью и даже нерешительностью». (Деникин, т. II, стр. 170).

На совещании в Москве общественных деятелей в августе 1917 г. фигура Каледина выдвинулась, как для всех приемлемая, всех объединяющая, гарантирующая сотрудничество всех лояльных русских сил. Однако Каледин скромно отошел в сторону, ограничившись работой в Казачестве. (Елатонцев)

Каледин жил в Москве на частной квартире... к нему приехал некий Завойко (отрекомендовавшийся гонцом от Корнилова), и с ним член Государственной Думы Аладьин, назвавшийся представителем каких-то английских группировок... и настаивавших на активном выступлении казаков.

После их ухода Каледин охарактеризовал обоих, как самозванцев, для которых казачья кровь — вода. С Корниловым Каледин решил повидаться сам лично.

Нам, Казакам, следует помнить этот шаг Каледина, ибо надо было действительно любить Казачество, чтобы не отдать его тогда в руки легкомысленных искателей власти. (Елатонцев).

Надо было обладать широтою взглядов и понимания государственных интересов, чтобы удержаться от лишней крови и авантюр.

Казачьими представителями всех 12 Казачьих Войск на Московском государственном Совещании в августе 1917 г. было решено, что составленную ими «декларацию Казачьих Войск» огласит Каледин. Один из членов Дон. Войск. Круга высказал мне (пишет Мельников) свои опасения — декларация составлена в таких тонах, что неминуемо вызовет в крайних кругах взрыв ненависти против того, кто эту декларацию огласит. Каледина нужно всячески беречь для будущего. Было намечено другое лицо. Когда об этом узнал Алексей Максимовича он спросил: «скажите откровенно, других соображений нет?» и получив отрицательный ответ, категорическим тоном, отклоняющим всякие возражения, заявил: «Если только это, то читаю я. Я не привык уклоняться от опасности»... Таким образом, он сознательно подставил себя под удар ради общих интересов.

Гробовая тишина царила в зале, пока Алексей Максимович медленно, тихим голосом, отчетливо и подчеркивая отдельные слова, читал декларацию. Впечатление от этой декларации было колоссальное. (Мельников).

Это был урок государственной мысли для революционных лиц, которые думали, что они властители думовской стихии и вершители событий. (Еластонцев).

Каледин в декларации читал: «Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собраний с партийной борьбой и распрями. Все советы и комитеты должны быть упразднены. Декларация прав солдата д. б. пересмотрена. Дисциплина должна быть поднята в армии и в тылу. Дисциплинарные права начальников должны быть восстановлены. Вождям армии полная мощь». (Деникин. Т. I, стр. 205).

В сборнике «Казачество» за 1928 г. Париж — Бурцев пишет: «Огромный зал Московского театра занят депутатами, приехавшими с разных концов России и с фронта. Все они горят политическими страстями. Все это очевидно для всех было и тогда — поделились на два лагеря: на тех, кто за большевиков и на тех, кто против большевиков. Для них всех было несомненно, что завтра они будут сражаться по разным сторонам баррикады и что дальнейшие свои споры они будут решать уже оружием.

На кафедре со страстными речами проходили ораторы за ораторами— представители разных течений... Говорил и ген. Корнилов — Верховный Главнокомандующий в то время.

Выступил и ген. Каледин. Он говорил об угрожающем положении России, об ее великом прошлом и великом будущем, о казаках и их роли в общей борьбе за Россию, о предательстве большевиков, о борьбе с ними до конца... и т. д. Этот Ваш Каледин взволновал тогда всех нас, и он был для нас — нашим А. М. Калединым... — наш Корнилов — был вашим Л. Г. Корниловым.»

Елатонцев пишет: «то, чего мы опасались, случилось: ярлык контр-революционера был к Каледину приклеен».

В вагоне при возвращении на Дон, Каледин говорил, что «Государственное Совещание и выяснившаяся в связи с ним обстановка произвели на него тяжелое впечатление; в будущем он ждал тяжелых потрясений для России и Дона и говорил о предстоящем развале и необходимости объединения Юго-востока России, в создании Юго-Восточного Союза».

Не прошло и двух недель, как произошло «Корниловское выступление» (27-го авг.). А. М. в это время объезжал донские станицы северных округов, чтобы ознакомиться с положением дел на местах.

29 августа почтово-телеграфное ведомство разослало по всей России вымышленную телеграмму... о присоединении Каледина к Корнилову.

Ничего не проверив, не запросив Атамана, не осведомившись даже у своего Областного комиссара М. С. Воронкова, сидевшего в Новочеркасске, насколько правильны эти слухи... Правительство объявляет Донского Атамана изменником Родины — отдает под суд и в Новочеркасск присылает приказ — явиться Атаману — в Могилев для дачи показаний Чрезвычайной Следственной Комиссии. Одновременно с этим против донского казачества и его вождя объявляет мобилизацию двух военных округов — Московского и Казанского. Получив это сообшение — «А. М. немедленно сложил с себя полномочия Войскового Атамана. (Мельников).

В Новочеркасске М. П. Богаевский... объявляет «сполох». Из хутора в хутор, из станицы в станицу мчатся «летучки», разыскивая Атамана, призывая его вернуться в Новочеркасск, а всех членов Большого Войскового Круга — на экстренную сессию, на защиту чести и достоинства Донского Казачества, на защиту своего выборного вождя.

В то же самое время... большевиками «Комитету Спасения» в г. Царицыне было поручено ликвидировать Каледина, но их замысел не удался.

«Предполагали, что Каледин д. был находиться в районе ст. Обливы и действительно в это время он находился на этой маленькой станции. Телеграфист этой станции, не знавший ген. Каледина, по секрету сообщил войск, стар. А. И. Жданову (кот. разыскивал Атамана), что к поезду, через два часа прибывающему из Царицына, прицеплены два вагона с солдатами Цариц, гарнизона, разыскивающими важного государственного преступника. Предупрежденный во время, Каледин верхом на коне уехал к ст. Константиновской, где его встретили юнкера, высланные на автомобилях М. П. Богаевским». (Мельников).

«6-го сентября Дон судил своего Атамана... и оправдал. Оправдание было проведено в форме новых выборов, на кот. Каледин получил такое же огромное большинство голосов, что и на первых выборах.

Очень интересный случай... После приветствия казака-старообрядца начетчика Кудинова... Атаман подал ему руку, чтобы поблагодарить за ласковое слово. Кудинов ответил рукопожатием и, вдруг, неожиданно наклонившись, поцеловал руку Атамана... Каледин также неожиданно наклонился... и ответно поцеловал руку казаку.

Круг дрогнул... на мгновение замер и, затем, разразился бурной овацией любимому Атаману, Эта мимолетная сцена была незабываемой, единственной и неповторной, демонстрацией кровного братства казаков, спаянных сверху до низу в нераздельную семью взаимной любовью и уважением». (М. А. Горчуков).

Этот «суд» был триумфом для обвиняемого. Круг его единогласно оправдал, восстановил в правах и «приказал» Атаману вступить в исполнение атаманских обязанностей. А Временное правительство уведомил телеграммой — «с Дону выдачи нет!» Через три дня было получено вторичное предложение явиться Атаману в Могилев. Атаман хотел поехать. Но... Круг не мог допустить этого... и был составлен «приказ», который запрещал Атаману ехать в Могилев». (Мельников).

Каледин счел нужным потребовать у Керенского, на каком основании он позволил себе нанести незаслуженное оскорбление Дону и Атаману и в начале октября в Петроград была отправлена особая делегация в составе пяти человек». (М. А. Горчуков).

Деникин (т. II, стр. 101) — пишет: «17-го октября Керенский в разговоре с донской депутацией признал эпизод с Калединским мятежей «тяжелым и печальным недоразумением»...

«Этот всей революционной демократией и темной толпой подозреваемый, уличаемый и обвиняемый человек проявлял такую удивительную лояльность, такое уважение к принципам демократии и к воле казачества, его избравшего, как ни один из вождей революции», — читаем у Деникина (т. II, стр. 166).

«Лояльность в отношении общерусской власти (Деникин, т. I, стр. 125) простиралась так далеко, что уже после падения Временного Пр-ва он не решался расходовать на нужды Области денежные запасы областных казначейств и сделал это только после ассигнования одним из прибывших в Область членов Временного правительства — пятнадцати миллионов рублей».

«Небезынтересно, что Пуришкевич долго носился с идеей переезда на Дон Государственной Думы для противовеса Временному Правительству и сохранения источника власти на случай его крушения. Каледин отнесся к этому предложению отрицательно.

К зиме 1917 года... тяга на Дон привлекла туда Родзянко, Милюкова, ген. Алексеева, Быховских узников, Савинкова и даже Керенского (Деникин, т. I, стр. 125).

По этому поводу М. Горчуков пишет: «Ведь хватило же духу у Керенского после большевицкого переворота искать спасения и приют у тех же казаков. Сначала он нашел приют у ген. Краснова... в Царском селе, а потом... Керенский имел малодушие явиться даже к Каледину в Новочеркасске. Алексей Максимович его не принял, но М. П. Богаевский около двух часов беседовал с ним, после чего Керенский вынужден был отбыть с Дона экстренно — в неизвестном направлении».

В статье «На Дону» Д. Потоцкий («Белое дело» — т. II, стр. 72-73)читаем: «ген. Каледин в своем кабинете давал мне руководящие указания (я был назначен Командующим Ростовского Округа); и по карте разъяснял мне обстановку, указывая расположение подчиняемых мне частей Ростовского округа.

Нервно, заметно теряя свое обычное спокойствие А. М. перекидывался отдельными фразами, с стоящим поодаль от него, Богаевским... Неожиданно, подойдя к нам, Митрофан Петрович спросил: «А Вы знаете, кто приехал в Новочеркасск?» и не дожидаясь ответа, многозначительно взглянув на Атамана, добавил — Александр Федорович! Я его видел и он просил, чтобы Вы его приняли». Багрово покраснев, Каледин гневно воскликнул: «Мало ему, что Россию погубил, так хочет на Дону свою разрушительную работу продолжать: зачем его сюда принесло, не надо нам его; вон, чтобы его духа здесь не было, не желаю его даже и видеть; пусть лучше убирается прочь отсюда». Смущенный М. Петр, пытался возражать, но Атаман резко переменил разговор».

«В октябре казачьи дивизии с фронта потянулись домой... встречая на пути всевозможные препятствия, задерживаемые на каждом шагу Виклежем (Всероссийский исполнительный Комитет железнодорожников) и местными советами, подвергаясь не раз оскорблениям и разоружению, употребляя где просьбу, где хитрость, а где и угрозу оружием, казачьи части пробились в свои области, но придя домой — на Дон — фронтовики, под влиянием пропаганды большевиков, заявили Атаману и Войск. Правительству о полном отказе борьбы с советской властью...

А некоторые полки даже примкнули к большевикам.

Началась трагедия казачьей жизни. «7-го ноября на Дону была обнародована Декларация о том, что Войск. Атаман и Войсковое Правительство власть большевиков Всероссийской властью не признают и что Донская Область провозглашается независимой впредь до образования общегосударственной всенародно признанной власти.

В середине ноября Совет Народных Комиссаров объявил войну казакам и большевики двинули свои войска на Дон.

Известное участие в наступлении против Юга принял и немецкий генеральный штаб, одна из организаций которого — майора Билке — занималась формированием для советской армии отрядов из военно-пленных немцев, широкой пропагандой и разведкой на Дону. Как видно из документов, опубликованных Сиссоном, фон Билке, совместно с большевиками, организовал также покушение на убийство генерала Алексеева, Каледина и М. П. Богаевского, неудавшееся в силу того, что командированные для этой цели агенты, по определению немцев «оказались трусливыми и непредприимчивыми людьми» (Деникин, т. II, стр. 211).

Невзирая на кажущуюся бессистемность действия большевистских отрядов, в общем их направлении чувствовалась рука Старой Ставки и определенный стратегически-политический план, — чтобы разделить Украину и Дон путем захвата железнодорожных узлов и линий и тем пресечь связь между ними в снабжение Дона; затем — одновременным наступлением — захватить Киев, Ростов, Новочеркасск. В частности против Дона, которые, кроме своего военно-политического значения, имел и огромное экономическое, преграждая пути к хлебу, углю и нефти, наступление должно было вестись концентрически со стороны Харькова, Воронежа, Царицына и Тихорецкой-Ставрополя (Деникин, т. II, стр. 211).

Уже через 2-3 недели после большевицкого переворота из Петрограда на Дон, одиночками и групповым порядком, приехало без всяких особых затруднений почти целиком все Константиновское Артиллерийское Училище — 190 юнкеров. Тогда же приехали юнкера Михайловского Артиллерийского училища, Павловского и Владимирского училищ.

Юнкера приехали в Добрармию по собственной инициативе и по собственной организованности, но без своих офицеров (были одно-два исключения).

При помощи фальшивых документов — 19-го декабря в Новочеркасск прибыл эшелон Корниловского полка, груженый оружием, пулеметами, обозами, а к 1-ому янв. 1918 г. кружными путями в одиночку и группами собираются 50 офицеров и до 500 солдат. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 158).

Когда был арестован генерал Корнилов и другие генералы, по инициативе Совета Союза Казачьих Войск (в Петрограде) атаман Каледин просил Ставку отпустить Быховских узников на поруки Донского Войска... но Ставка не согласилась.

Во время пребывания в тюрьме в Быхове генерал Корнилова, Деникина, Лукомского, Романовского, Маркова и других — часто между ними шли разговоры о том, куда идти и где начинать организацию «белого движения». Все соглашались на том, что надо идти на Дон к генералу Каледину, который звал их к себе и обещал им поддержку. Генерал Корнилов знал об этом, т. к. он, будучи в тюрьме, беспрерывно вел переписку с Донским Атаманом.

Каледин сам еще находился в опале... В дни корниловского выступления Временное Правительство, обвинив его в мятеже и в желании путем занятия донскими частями ж. д. узлов отрезать Донецкий бассейн от центра, отдало приказ об отрешении Каледина от должности, об аресте его и предании суду. Дон не выдал своего Атамана и не допустил его устранения. Керенский лихорадочно собирал улики и не находил ничего решительно, что могло бы изобличить в нелояльности Донского Атамана.

17-го окт. Керенский в разговоре с Донской депутацией признал эпизод с «Калединским мятежом — тяжелым и печальным недоразумением»... («Очерки русской смуты», т. II, стр. 101).

Находясь еще в тюрьме, генерал Корнилов, по настоянию прапорщика Завойко, согласился на образование им «единой центральной кассы в Новочеркасске, особого комитета и контроля для распоряжения собираемыми деньгами, и наблюдением за их использованием. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 100).

Первый донос о «Калединском мятеже» сделал Рябцев, помощник командующего войсками Московского округа«. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 102).

Завойко из Новочеркасска писал Корнилову... «Ваше имя громадно, его двигает вперед уже стихия»...

В это нее время письма Каледина к Корнилову — как пишет ген. Деникин — «дышали глубоким пессимизмом и предостерегали от иллюзий».

А стихия действительно бушевала. Но стихия всецело враждебная корниловскому движению. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 103).

«Когда 25-го октября в столице начались вооруженные столкновения, на стороне правительства не оказалось никакой вооруженной силы. Несколько военных и юнкерских учил, вступили в бой не во имя правительства, а... против большевистской опасности; казачьи полки сохраняли нейтралитет.

Весь остальной гарнизон и рабочая красная гвардия были на стороне Совета; к ним присоединились прибывшие из Кронштадта матросы и несколько судов флота». («Очерки русской смуты», т. II, стр. 131).

Когда Верховный Главком генерал Духонин узнал, что Крыленко с войсками двигается в Ставку, он «19-го ноября приказал немедленно освободить генералов из тюрьмы, и тем самым подписал себе смертный приговор...

Толпа матросов — диких, озлобленных — на глазах у «главковерха» Крыленко растерзала ген. Духонина. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 145).

2-го декабря ген. М. В. Алексеев прибыл в Новочеркасск и в тот же день приступил к организации вооруженной силы, который суждено было судьбой играть столь значительную роль в истории русской смуты.

Обстановка на Дону оказалась, однако, необычайно сложной. Атаман Каледин, познакомившись с планами Алексеева и выслушав просьбу «дать приют русскому офицерству», ответил принципиальным сочувствием, но, считаясь с тем настроением, которое существовало в области, просил Алексеева не задерживаться в Новочеркасске более недели и перенести свою деятельность куда-нибудь за пределы области — в Ставрополь или Камышин. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 156).

20-го ноября Каледин с юнкерами конвойной сотни и добровольцами Алексеева разоружает два большевистски настроенных, запасных полка, стоявших в Новочеркасске на Хутунке.

22-го ноября ген. А. И. Деникин приехал в Новочеркасск и «направился к Каледину, который сидел в своем огромном кабинете один, как будто придавленный неизбежным горем, осунувшийся, с безконечно усталыми глазами. Не узнал. Обрадовался. Очертил мне кратко обстановку! «Власти нет, силы нет, казачество заболело, как и вся Россия». Крыленко направляет на Дон карательную экспедицию с фронта. Черноморский флот прислал ультимативное требование «признать власть за советами рабочих и солдатских репутатов». В Макеевском районе объявлена «Донецкая социалистическая республика... тралеры с большим отрядом матросов прошли через гирла Дона и вошли в ростовский порт. Военно-революционный комитет Ростова выпустил воззвание, призывая начать открытую борьбу против контрреволюционного казачества. А Донцы бороться не хотят» говорил Каледин.

Собрались в Новочеркасск и лица, игравшие злосчастную роль в корниловском выступлении. Б. Савинков... добивался приема у ген. Алексеева и Корнилова. Добрынский сводил дружбу с приближенными Корнилова.

Завойко я уже не застал... в связи с монополией сбора пожертвований, он также «плел какую-то нелепую интригу, с целью свержения Каледина и избрания на должность Дон, Атамана ген. Корнилова. Ознакомившись с его деятельностью, Корнилов приказал ему в 24 часа покинуть Новочеркасск». (Деникин. «Очерки русской смуты», т. II, стр. 187).

26-го ноября в Ростове матросы произвели выступление и в союзе с местной красной гвардией, захватили Ростов, отрезав Донское Войско от Кубанцев и Терцев. Борьба началась. В этот период активными борцами против большевиков являются — Донские партизаны и добровольцы ген. Алексеева.

В этот вечер Атаман пришел к ген. Алексееву и сказал: «Михаил Васильевич! Я пришел к Вам за помощью. Будем, как братья, помогать друг другу. Всякие недоразумения между нами кончены. Будем спасать, что еще возможно спасти.

Алексеев просиял и, сердечно обняв Каледина, ответил ему: Дорогой Алексей Максимович! Все, что у меня есть, рад отдать для общего дела».

С этого дня Алексеевская организация получила право на легальное существование. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 173).

2-го декабря при личном участии Войск. Атамана А. М. Каледина, шедшего в первых рядах партизан, и Походи. Атамана ген. А. М. Назарова, Ростовское выступление большевиков было ликвидировано почти без крови, благодаря особым мерам, принятым Атаманом. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 173).

Сообщая Кругу о Ростовской операции, Каледин сказал: Вы может быть спросите, почему же мы не покончили с большевиками одним ударом? Сделать было это не трудно, но страшно было пролить первыми братскую кровь!

И добавил: «Я пришел сюда с чистым именем, а уйду может быть с проклятиями»... и поставил вопрос о доверии, сложив свои полномочия. Войсковой Круг единогласно переизбрал Атамана.

6-го декабря в Новочеркасск пробрался и Корнилов.

Для связи с Добровольческой армией приехали в Новочеркасск и представители «Московского Центра». Организация эта осенью 17-го года образовалась в Москве из представителей кадетской партии, совета общественных организаций, торгово-промышленников и других буржуазно-либеральных и консервативных кругов. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 187).

Целью этой организации была борьба с большевиками и восстановление России.

«Принимая во внимание, что 1) Алексеевская организация может «выйти на просторы России», 2) взаимоотношения ген. Алексеева и Корнилова и 3) привходящие интересы Дона, форма «верховной власти» естественно определялась в виде триумвирата Алексеев - Корнилов - Каледин... который представлял из себя в скрытом виде первое русское противобольшевистское правительство.

Ген. Алексеев — гражданское управление, внешние сношения и финансы.

Ген. Корнилов — власть военная.

Ген. Каледин — управление Донской областью.

Верховная власть — триумвират... который распался после смерти ген. Каледина. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 189).

Был образован и «Совет» из состава русской общественности (члены М. М. Федоров, М. М. Белецкий, позднее П. Б. Струве и кн. Г. Н. Трубецкой). Первое затруднение при образовании Совета встречено было со стороны «Донского экономического совещания», возникшего еще в половине ноября, возглавляемого к. д. Н. Е. Парамоновым и состоявшего из донских и пришлых общественных деятелей.

«Экономия, совещание» при Донском Атамане и Правительстве играло, до некоторой степени, тождественную роль той, которая намечалась «совету». Вопрос был скоро улажен вмешательством Каледина и М. Богаевского: Совет был признан, и в состав его вошли Парамонов и М. Богаевский. («Очерки русской смуты», т. II, стр. 190).

Совет просуществовал недолго... 2-3 недели и в середине января, с переездом шт. армии в Ростов, фактически прекратил свою деятельность.

Деникин пишет (т. II, стр. 172) — «Недоверие и неудовлетворенность деятельностью Атамана Каледина нарастали и в противоположном лагере. В представлении кругов Добармии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось однако недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны.

Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность в деле спасания России, политиканство, нерешительность Донского Правительства. Это обвинение на одном собрании вызвало горячую отповедь Каледина: «А Вы что сделали? Я лично отдаю Родине и Дону свои силы, не пожалею и своей жизни. Но весь вопрос в том, имеем ли мы право выступить сейчас же, можем ли мы рассчитывать на широкое народное движение?... Развал общий. Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков... Войсковое Правительство, ставя на карту Донское Казачество, обязано сделать точный учет всех сил и поступить так, как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной». («Очерки русской смуты», т. II, стр. 172).

Нам известно, что сначала члены Войскового Правительства, а потом и Атаман Каледин вели переговоры с казачьим революционным комитетом, члены которого приехали в Новочеркасск и требовали передачи власти им.

«От избранников земли Донской приняли мы власть — говорил Атаман Каледин — несем ее как тяжелый крест, великий долг и им, только им, законным избранникам, вернем мы эту власть! Вы еще не знаете, что такое власть — какое это тяжкое бремя для человека. После долгого раздумья с самим собой принял я Атаманство, и уйду от власти, может быть, с проклятиями!»

В конце заседания Каледин огласил перехваченную телеграмму казачьего комитета к большевикам с просьбой выслать им немедленно три миллиона рублей на организацию борьбы с Донским Правительством.

Члены революционного комитета боялись, что они могут быть повешены за этот обман. Однако спокойно отпустил Атаман тех, с кем предвидел войну (Елатонцев, № 2. Общеказ. журнал).

«Грозные темные тучи покрыли Дон... Разбрелись казаки по своим станицам и каждый эгоистически думал, что страшная, красная опасность где-то далеко в стороне и его не коснется. Отравленные пропагандой на фронте, строевые казаки спокойно ждали советской власти, искренне или нет считая, что это и есть настоящая народная власть, которая им, простым людям — ничего дурного не сделает». («Дон. лет.», т. I — А. П. Богаевский).

А Атаман Каледин, избранник Войска Донского, «без связи с народной массой не считал возможным рассчитывать на победу. Он повторял свои соображения и заявлял, что при существующем настроении населения опереться будет не на кого и поэтому лучше всего в интересах казачества прекратить кровопролитие до тех пор, пока не пройдет угар большевизма». (Ел. № 12).

Неравная вооруженная борьба с большевиками продолжалась. А. М. Каледин был против того, чтобы партизаны вступали в бой с казаками-фронтовиками. Но... большевистская пропаганда делала свое дело.

И казаки 5-й Донской казачьей конной дивизии (27, 28, 29 и 33 полки и 12-ая батарея) и других полков, расположенных в районе ст. Митякинской и Каменской, 21-го января, в районе станции Глубокой, вступили в бой с партизанами полковника Чернецова. Окруженный Чернецов был взят в плен и зарублен Подтелковым.

Это указание на части 5-й Донской казачьей конной дивизии я делаю точно и определенно (подчеркиваю), т. к. в это время я служил в 12-й Донской казачьей конной батарее, был арестован вместе с другими офицерами и отправлен в ст-цу Каменскую для выдачи большевикам.

Более подробно об этом разложении казаков буду писать в отдельной статье.

О полк. Чернецове — ген. Денисов пишет: «В историю Дона он вошел самой яркой фигурой в ряду Донских Белых Богатырей. Его смерть от предательской руки, в неравном бою 21 января 1918 г., оказала, несомненно, влияние на думы Атамана ген. Каледина, приведшие его к самоубийству».

В Донской Летописи ген. А. П. Богаевский пишет: «Все чаще приходил в мой штаб (в Ростове) Корнилов и часами по прямому проводу говорил с Калединым... просил помощи у Донского Атамана... указывал, что он не в силах защищать Ростов... что в случае захвата его большевиками будет отрезан путь отступления на Кубань... В ответ Каледин сам просил помощи у Корнилова.

Все больше и больше сжималось кольцо большевиков. Едва держались партизаны на Персияновке... добровольцы постепенно отходили к Ростову».

28-го января генералы Романовский и Лукомский (приехавшие из Ростова) обсуждали с Атаманом план оставления Ростова и Новочеркасска, которого Атаман Каледин не одобрил и на который не согласился.

На другой день пришла телеграмма, за подписью Корнилова, о том, что они снимают остатки своих добровольцев около Новочеркасска и отходят на Кубань.

Это решение, вместе с упорными слухами о приближении большой конной массы к Новочеркасску, по-видимому, было последним толчком, двинувшим А. М. Каледина привести в исполнение свое ужасное решение — покончить самоубийством. (Дон. Лет. Т. I. — ген. А. П. Богаевский).

«Каледин ставил себе государственные задачи так же ясно, как Алексеев и Корнилов и не менее страстно, чем они, желал освобождения страны. Но в то время, когда они, ничем не связанные, могли идти на Кубань, на Волгу, в Сибирь — Каледин, выборный Атаман, отнесшийся к своему избранию, как к некоему мистическому предопределению, кровно связанный с казачеством и любивший Дон, мог идти к общерусским национальным целям, только вместе с Донским Войском. Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда Атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни.

Ждать исцеления Дона не было сил. (Деникин. «Очерки русской смуты», т. II, стр. 166).

«После супруга Атамана Мария Петровна говорила, что покойный Алексей Максимович с самого начала своего атаманства страшно тяготился безвыходным положением казачества и своею обреченностью; и однажды за несколько месяцев до своей смерти в разговоре с нею заметил, что он, наконец, нашел выход из положения, но не сказал, какой именно». (Елатонцев).

В заключение приведем выдержки из речи М. П. Богаевского 7-го февраля на Малом Войсковом Круге.

А. М. Каледин не только боевой генерал, но честный человек, знающий дело, видный администратор, герой войны заслуженный, раненый... Много клиньев забивали между Войсковым Правительством и казачеством. Забивали их и некоторые члены Круга.

29-го янв. Алексей Максимович говорил:

Борьба бесцельна. Пусть новые люди возьмут власть в свои руки. Говоря это, он видимо торопился.

...Мы хотели, мы пытались передать власть «из полы в полу». Мы полагали так: Городская Дума — избранница города — отражает его мнение; военный комитет — представитель воинских частей, пользуется его доверием; станичное правление Новочеркасской станицы — является выразителем мнения казачества. Решили им и передать власть. Пусть они сами войдут в переговоры с большевиками. Предотвратят кровопролитие.

Никаких войсковых сумм на руках у Алексея Максимовича не было. Одному из членов правительства он передал благотворительные суммы, о которых никто не знал.

Мне казалось, я предчувствовал, что готовится что-то неладное. Так думали и члены Правительства. И мы задумали дело спасения Алексея Максимовича и подготовляли. Да опоздали. Видно заметил Атаман наши намерения... и застрелился... лежа на кровати, сняв тужурку и Георгиевский крест.

Смерть, очевидно, была легкая. Успел и руки сложить. Так и лежал со скрещенными руками и вытянувшись как во фронт. (М. П. Богаевский. «Дон. Лет.» т. I).

К этому можно добавить, что в Новочеркасске была группа офицеров, которая решила в последний момент спасти Атамана, и может быть, даже применяя силу, увезти его, т. к. все были уверены, что казаки Войска скоро восстанут против большевиков. Но этот план не удался, так как Атаман застрелился.

«Калединский выстрел произвел потрясающее впечатление на всех. Явилась надежда, что Дон опомнится после такой тяжелой искупительной жертвы.

После смерти Каледина собравшийся 4-го февраля Войсковой Круг постановил продолжать оборону Дона от большевиков и избрал Войсковым Атаманом ген. Анат. Михаил. Назарова, бывшего при Атамане Каледине Походным Атаманом.

Атаман Назаров объявил всеобщую мобилизацию, но Новочеркасск уже был отрезан от Донского Войска; на призыв Атамана пришло только несколько небольших отрядов». Возможно, что если бы не было выстрела Каледина и последовавшей за ним смерти Атамана — то казаки Дона не подняли бы так скоро восстание против большевиков; восстание, которое было сделано почти без снаряжения и вооружения.

Генерального штаба полковник В. Добрынин («Дон. Летопись, т. I) пишет: «Первой встрепенулась... 21-го марта 1918 г. ст. Суворовская, за ней — Нижне-Чирская, дальше 1-й Донской округ. В Задоньи поднялися... Егорлыкская, Мечетинская, Кагальницкая станицы; затем в Луганском районе и Мигулинская станица. На севере вспыхнуло восстание в Урюпинской станице.

1-го апреля казаки станиц Кривянской, Заплавской, Бесергеневской и Раздорской произвели налет на Новочеркасск. Забурлил, закипел весь Дон «сверху донизу!»

Хотя 4-го апреля, под давлением карательного отряда, присланного из г. Ростова, казаки и очистили гор. Новочеркасск, но, отойдя в станицу Заплавскую, там начали формирование «Южного отряда», которым командовал генерального штаба полковник С. Денисов и в ночь на 24 апреля Новочеркасск опять был занят этими же казаками.

Сообщил М. Бугураев (С.Ш.А.)

(А. М. КАЛЕДИН : (Сто лет со дня рождения) // Родимый край. 1961. № 37 (нояб.-дек.). С. 2-8; № 40 (май-июнь). С. 2-7).

(Источники: «Белая Россия» ген. С. Денисов. «Очерки Рус. Смуты» ген. Деникина т. 2-ой стр. 161-165, «Дон. Летопись», т. I, Мельников).

Каледин А. М.: биографическая справка и литература

Каледин А. М.: свидетельства современников. Часть 1-я

Каледин А. М.: свидетельства современников. Часть 2-я

Каледин А. М.: исследования военных историков. Часть 1-я

Каледин А. М.: исследования военных историков. Часть 2-я

Каледин А. М. в культуре: поэзия

Каледин А. М. в культуре: изобразительное искусство

Каледин А. М.: фотогалерея