ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

История войска Донского

Д. В. СЕНЬ

СТАРООБРЯДЧЕСТВО НА ДОНУ В КОНЦЕ XVII ВЕКА

К 325-летию казни лидеров донских старообрядцев в Москве

Часть 1

10 мая 1688 года в Москве были казнены бывший донской войсковой атаман Самойла Лаврентьев, Кирей (Кирилл) Чюрносов (Чурносов), Павел Чекунов, Лев Белогородец, а также «роспоп Самошка Маницкой да Пронка». Казнь знаменовала собой переломный этап в разгроме Москвой движения донских старообрядцев 1680-х годов, когда на Дону собирала кровавую жатву первая, по Н. А. Мининкову, в истории донского казачества «братоубийственная война».

Выдачи вождей «донского раскола» московские власти всячески желали и ожидали… Ведь в конце 1680-х годов Дон снова бурлил – шли многочисленные разговоры о возможном уходе казаков с реки. По решению казачьего круга, собранного Лаврентьевым [1] и Чюрносовым [2], после прихода к власти в Войске Донском «партии» старообрядцев поп Самойла стал служить в церкви по старым книгам, не моля за государей и не поминая патриарха, как говорилось в доносе [3. Л. 2]. Известны кощунственные действия нового атамана Самойлы Лаврентьева в отношении икон, его резкие высказывания в адрес Никона. В одном источнике сообщалось, что по Медведице, Чиру и другим запольным рекам «расколщиков стало много, и умышляют де они и советуют, чтоб им идти к Москве на святейшего патриарха, и на бояр и на властей для того, что де они веру потеряли».

Схватили тогда далеко не всех. Лидеров «донского раскола» доставили в Москву с казачьей станицей, покинувшей Черкасск «в четвёрток Страстныя недели». Произошло это спустя несколько дней после войскового круга, состоявшегося в Черкасске 7 апреля 1688 года, когда Самойлу Лаврентьева с единомышленниками «приговорили» выдать на Москву, а Войско Донское привели к присяге. Впервые в донской истории на расправу выдавали бывшего донского атамана! [1. С. 290]. Москва добилась своего. Следующий, если не единственный раз, настойчивой мыслью о расправе над атаманом Войска Донского российские власти озаботятся, пожалуй, лишь в связи с Кондратием Булавиным… а тогда, в мае 1688 года, казачья станица доставила в Москву арестованных и «пущего заводчика и расколника распопу Прошку» [4. С. 145]. Отметим, что до казни старообрядцев царские власти стремились пресечь деятельность «расколщиков» иными средствами, включая отправку на Дон различных грамот. 17 февраля того же года на Дон была направлена грамота, требующая «без всякаго мотчания» [5. С. 168] выдать Самойлу Лаврентьева и сообщников Кузьмы Косого. Грамотой от 9 марта Москва показала, что владеет информацией об измене как Кирея Чюрносова и казаков его станицы, так и Лаврентьева с товарищами, чинивших «тот раскол с ними заодно». Впервые в адрес казаков прозвучало сравнение действий Чюрносова с разинщиной. Войско Донское информировали также о том, что Кирей Чюрносов, прибывший в Москву, взят с казаками «для розыску» [6. Л. 96]. В списке лиц, интересовавших Москву и определённых к выдаче на 9 мая, находим не только казаков (среди которых Лев Маноцкий – будущий лидер казаков на Кавказе), но и духовных лиц – Феодосия, Евфимия, Прокофия. Схваченные Кирей Чюрносов и казаки его станицы первоначально держались в Посольском приказе уверенно, пытаясь увести дело в сторону. К примеру, они заявляли, что решение круга служить по старым книгам случилось раньше, нежели при атамане С. Лаврентьеве [7. С. 157]. Сам Чюрносов, несмотря на очные ставки, (например, с попом Самойлой) и пытки («была ему стряска, да 9 ударов, и клещами огнём сжён трижды») обвинения мужественно отрицал.

Власти получали всё больше подтверждений причастности Чюрносова к событиям ширившегося движения «воров и расколщиков». Так, подтвердились «изветные письма» на казаков-старообрядцев, попавшие в Москву в январе 1688 года вместе со станицей Я. Филиппова, доставившей туда ещё одно «раскольщика» – попа Самойлу. Более откровенны стали донские казаки из состава зимовой станицы Кирея Чюрносова, молчавшие до того в Москве из опасения за жизнь. «Изветные письма» находили всё большее подтверждение: «А новоизбранной зимовой станицы атаман Яков Черной, и ясаул, да рядовых 21 человек в Государственном Посолском приказе сказали, что в тех де писмах, которые присланы з Дону и им чтены, написано самою истинною правдою. И все так было, как в том писме написано» [3. Л. 8–9]. Ситуация усугубилась после приезда затребованного в Москву протопопа Василия, которому и адресовались письма. Показания протопопа Василия не только указывали на картину «раскола», представленную в письмах, но существенно дополняли её. Сторонники «замирения» с Москвой постепенно брали на Дону верх. Именно они, «старые знатные многие казаки», сумели переломить ход того самого апрельского войскового круга. Слова одного из сторонников Лаврентьева в защиту бывшего атамана и с угрозами в адрес новой атаманской власти

После столь желаемого Москвой поворота событий, после речей Фрола Минаева «казаки все закричали в один голос, что им всем те его Фроловы речи любы, и за великих государей умереть они готовы» [7. С. 192].

Вот после этого Самойла Лаврентьев с «товарыщи» и был арестован и впоследствии выдан Москве. Конечно, нельзя полагать, что противников такого развития дел в Черкасске не было, но в итоге «из того кругу Самошкины товарыщи и которые держались расколу, розбежались и ничего в противность никто не говорил» [7. С. 196]. Одновременно на Дону велись поиски Досифея, Пафнутия, Феодосия и Л. Маноцкого, однако ни одного из них не схватить не удалось. Активность войсковых властей была вознаграждена: Войску, сверх обычного, выдали «1 000 рублёв да с Воронежских хлебных запасов 1 000 четь…», как говори лось в царской грамоте от 8 мая 1688 года [4. С. 145]; щедро наградили донских казаков, содействовавших аресту и доставке С. Лаврентьева с «товарыщи». Царскому посланцу повелевалось, приехав на Дон, «наградные» деньги раздать тайно [6. Л. 242]. Дополни тельные 100 рублей адресовались атаману Ф. Минаеву; И. Семёнову – 50 рублей, а по отдельной росписи, прилагавшейся к царской грамоте, награждалась ещё группа казаков, которые «в службе были радетелны и чинили в сыску и высылке тех воров и расколщиков вспоможение всякое…» [6. Л. 248].

7 мая 1688 года начались допросы всех «воров и расколщиков», привезённых ранее с казачьей станицей, «совмещённые» с участием в очных ставках других лиц, включая попа Самойлу и протопопа Василия [5. С. 285–312]. С. Лаврентьев большую часть выдвинутых обвинений признал, другие казаки всё отрицали, хотя грядущий приговор ничто уже изменить не могло. Властям даже не понадобилась очная ставка между старинными друзьями – Киреем Чюрносовым и Самойлой Лаврентьевым. Обратим внимание на мужество обречённых: почти все допрашиваемые – казаки, и из станицы Чюрносова, и доставленные в Москву позже, отказались принести повинную. Исключением стали И. Рабынин и И. Сапожник [5. С. 312–316], а также признания П. Сергеева и Ф. Боярченка. Пространный приговор, подписанный 9 мая 1688 года, определил казнить попов Самойлу и Пронку, казаков С. Лаврентьева, К. Чюрносова, П. Чекунова, Л. Белогородца.

Лаврентьеву, Чекунову и Белогородцу отсекли головы «за Москвою рекою, на Болоте» [7. С. 211]. Долгое время казни многих преступников совершались в Москве на прибрежном пустыре «Козье Болото», или «Болото» [8. С. 53–55]. Символику «нечистоты» этих мест современный исследователь связал с практиками «душегубственных казней» [8. С. 8]. Очевидно намерение властей уготовить казнённым казакам судьбы «заложных покойников», лишив их «нормального» загробного существования. Казнённый становился «заложным покойником», т. е. не достойным уважения и обычного поминовения, а часто – даже вредным и опасным [9. С. 40]. Мало того, что «заложные покойники» свой век доживали за гробом, – их души находились в распоряжении у нечистой силы.

Вот почему на «Болоте» казнили многих государственных преступников, в том числе С. Т. Разина (казнь атамана состоялась 6 июня 1671 года: его распяли на колья и четвертовали, – иссечение тела также можно рассматривать как вид «душегубственной», специальной казни). Причём его непогребённые останки висели на кольях несколько лет. Действия властей в отношении казнённых 10 мая 1688 года казаков и священников вполне укладываются в логику «символической» борьбы властей со старообрядцами, поскольку тела Лаврентьева, Чюрносова, Чекунова и Белогородца свезли в «убогий дом». «Убогие дома» и скудельницы (часто – ямы, иногда – наземные сооружения, сараи) предназначались именно для заключения туда тел «заложных покойников» [9. С. 95–99]. Такая традиция насчитывала не одну сотню лет. Тела Самойлы и Пронки «за гребли» в особой яме.

Других осуждённых ждало «урезание языка», битьё кнутом и ссылка. На Двину, в числе прочих, определили сына К. Чюрносова – Петра [7. С. 211]. Ссылке в более отдалённые места (Тобольск, Мангазею и так далее) подлежали ещё шесть казаков. В частности, Пахома Сергеева сослали на Лену, в Якутский острог, Фёдора Боярченка – в Томск. Недавно обнаруженные документы частично проливают свет на судьбы некоторых осуждённых. Так, уже в июле 1688 года двинский воевода Михаил Татищев писал в Москву о присылке на Двину и о пребывании там донских «казаков-раскольников» Григория Семёнова, Ермо лая Филиппова, Кирилла Чюлносова (Чюрносова) [10] и Михаила Захарова [11. Л. 1–7]. Некоторые казаки решались потом на побег: Пахом Сергеев сбежал из Сибири сначала в Москву, откуда его вновь сослали по прежнему адресу «на вечное житьё»; по пути отважный казак бежал вновь [12]. Возможно, что Сибирь смог покинуть и Фёдор Боярченок – если он и «Федот Иванов сын Боярченок», казак-«ахреянин» [13], проживавший в крепости Копыл на Кубани в начале XVIII века [14. С. 73], одно и то же лицо.

Продолжение см. Старообрядчество на Дону в конце XVII века / Дмитрий Владимирович Сень. Часть 2