ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2008-й

Краеведы Ростовской области

РАНЫ ПРОШЛОГО

Илья Моисеевич Весельницкий

Однажды в наш музей «Ростсельмаш» пришёл человек средних лет. Умное лицо, проницательные глаза. Представился: Илья Моисеевич Весельницкий, военный в отставке, новоиспечённый пенсионер, решил заняться поисками истории своей семьи. А к нам обратился потому, что его отец до Великой Отечественной войны работал здесь, на заводе, заместителем начальника цеха.

Рассказал о патриотической работе отца на благо родины, о его вере в социализм, об аресте, смерти в лагере от «воспаления лёгких». Страшная судьба «членов семьи изменников родины» не минула и Весельницких.

Накануне я занималась поисками фактов, имевших отношение к семье первого директора «Ростсельмаша» Николая Павловича Глебова-Авилова. Рассказанное Весельницким было точной копией сведений об уже нескольких репрессированных ростсельмашевцах. До ареста - люди разного образования, возраста, происхождения, круга общения, должностей и т. д., после - конфискация имущества, лагерь, смерть по прозаическим причинам: воспаление лёгких, дизентерия, сердце… Арест, лагерь, высылка взрослых членов семьи. Для детей - детские дома...

Илья Моисеевич успел побывать в КГБ, посмотреть «дело» родителей, но ничего нового не узнал.

Тогда мы с ним приняли решение: направить Илью Моисеевича с официальным письмом от музея в архив КГБ для получения информации о репрессированных ростсельмашевцах. Наш музей зачастую был единственным держателем информации о тех, о ком запрашивал архив КГБ, и мы предоставляли её для реабилитации репрессированных или для сообщения их родственникам. Поэтому я рассчитывала: нам не откажут. Тем более что «лишний» человек для архивного поиска был находкой: штат музея в то время состоял всего из трёх человек.

Помимо обрывочных сведений о Моисее Ильиче Весельницком Илья Моисеевич «накопал» в архивах драгоценные и неизвестные их родственникам крупицы жизни ещё 130 ростсельмашевцев, проходивших по делу вместе с отцом.

С Ильёй Моисеевичем мы составили план поиска информации, список вопросов и договорились информировать друг друга в ходе работы. Добавлю, что в то время такой поиск был небезопасен для исследователя.

В «контору» (так называли в те времена КГБ) Илья Моисеевич ходил ежедневно, проводил там почти весь рабочий день, пересматривая, изучая и переписывая нужные документы. В те годы не всё разрешалось ксерокопировать, поэтому огромную часть времени уходило на переписывание. Имея навыки работы с документами, приобретённые на военной службе, Илья Моисеевич хватался за малейшую зацепку, чтобы продолжить поиск, так как «дела» судеб целых семей имели всего 3-4 листика. Если в «деле» упоминалась фамилия какого-либо свидетеля, он сразу же запрашивал «дело» этого свидетеля.

Поиск в архиве вёлся на протяжении нескольких месяцев, что само по себе беспрецедентно для КГБ. Фонды Музея получили огромное количество списков документов нескольких десятков ростсельмашевцев! Кроме того, самиздатом вышла книга Весельницкого, «Красное колесо истории прокатилось и через «Ростсельмаш». В 2005 году она была переиздана. Сегодня это самое полное исследование истории нашего предприятия по периоду репрессий 1930-х годов. Мы узнали о «троцкистском заговоре» на «Ростсельмаше» против С. М. Кирова, о том, что организацией его убийства якобы руководили начальники предприятия - от бригадира до директора завода. Подобные «заговоры» были «раскрыты» тогда по всему Советскому Союзу. Самой важной для людей оказалась информация, которая полностью опровергла указанную в «похоронках» дату смерти - 1942 год - по прозаическим причинам. Сначала Илья Моисеевич предположил, что в 1942 году была проведена в лагерях некая акция по уничтожению неблагонадёжных. Однако мне думается, что этот год в истории войны был самым опасным для сталинского режима. Возможно, задокументирование смертей «по бытовым причинам» было его попыткой обелить себя. В дальнейшем поиск привёл к результату ошеломляющему: оказывается, каждый арестованный проходил одинаковый путь с момента ареста, а дата ареста у всех разная. Сроки «делопроизводства» соблюдались жёстко, поэтому конец этой процедуры, т. е. расстрел, был у каждого в свой год, день и час. Ровно через 6 месяцев тюрьмы - заседание «тройки». На следующий день - расстрел.

Справки об этом с извинениями руководства КГБ были получены взамен тех, где указывалась дата смерти «1942 г. - в лагере». Ни о каких лагерях речи не могло быть. Большинство людей уничтожалось в тех городах, где их арестовали. В нашем случае - в Ростове. Есть предположение и о конкретном месте. Сегодня оно занято современной застройкой. Это место установил не Илья Моисеевич, а сын другого репрессированного, Глебова-Авилова.

Илья Моисеевич в процессе работы становился всё мрачнее. Смертельные раны прошлого в судьбах, извлеченных им из небытия, спустя время наносились ему... Кто знает, если бы он не занялся этой работой, может, и прожил бы долгий век. Но Илья Моисеевич был, прежде всего, сыном своего отца. «Пепел отца стучал в его сердце».

Из статьи И. М. Весельницкого [1]:

«Мой отец - Весельницкий Моисей Ильич 1906 года рождения, инженер, с 1930 года работал заместителем начальника цеха №2 на знаменитом заводе «Ростсельмаш». Как рассказывала мне мама, отец ежедневно трудился на заводе по двенадцать часов, без выходных дней. Бывало, даже не уходил в отпуск. В годы коллективизации, когда советская власть разрушала устои российского сельского хозяйства, он с бригадой рабочих цеха выезжал в деревни Азово-Черноморского края и внедрял оборудование и сельхозмашины во вновь организованных колхозах. А он не был членом ВКП (б).

Отец был честным и добросовестным инженером, справедливым и твёрдым человеком. Руководство завода его очень ценило и поощряло. Осталась единственная фотокарточка, которая сохранилась с тех времён, где жизнерадостно и весело инженеры «Ростсельмаша» встречают Новый год. Смотрю я на лица матери и отца среди своих товарищей и думаю, какими они были тогда счастливыми! Но и верили в победу настоящего социализма и светлого будущего для нас. И вот, летом 1936 года, Наркомат СССР обязывает «Ростсельмаш» выпускать лафеты для армейских пушек. Заказ был передан цеху №2. Почти два месяца отец с коллективом мастеров и рабочих осваивал производство этих лафетов. К концу года были выданы опытные образцы и отправлены на сборку пушек. Известно, что с 1934 по 1936 годы ЦК ВКП (б) начало производить «чистку» партийных кадров и «облаву» на врагов народа. Достаточно было высказать недовольство в адрес партийного чиновника или допустить какую-то оплошность в производстве, и ты уже «враг народа» или «троцкист». Так случилось, видимо, и с моим отцом. Что-то не получилось с выполнением заказа, и на «Ростсельмаше» быстро состряпали дело о «троцкистско-вредительской организации», в работу которой отца якобы вовлёк начальник спецчастей Свирский. Папу арестовали 21 января 1937 года, а 22 января органы НКВД произвели в нашей квартире грандиозный обыск, перевернули всё, а компромата не нашли. Только 5 марта отца вызвали к следователю на первый допрос, нужно полагать, что целый месяц его «обрабатывали» чекисты без протокола, пытали, избивали, добиваясь признания соучастия в «преступлении». Позже, в 1989 году, мне удалось в архиве КГБ просмотреть сфабрикованное дело на отца. Приговор отпечатан типографским способом, а фамилия, имя, отчество, статья и мера наказания только вписаны чернилами…

Моего отца Весельницкого М. И. расстреляли 10 июня 1937 года. А 5 сентября 1937 года арестовали мою маму - Весельницкую Стесю Михайловну, которая работала инженером-нормировщиком на обувной фабрике имени Микояна.

Как «члена семьи изменника Родины» её осудили на 8 лет и отправили в Темниковские лагеря в Мордовию. Моего старшего брата Михаила отправили в детский дом, где-то недалеко от Ростова, а меня в Задонский детдом под Воронежем. Нашу квартиру отдали местные власти «достойным гражданам», имущество полностью конфисковали».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Академия. 1998. 23-29 апр. (№с 3). С. 15.