ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2010-й

Донские краеведы

Н. И. Новак

НИЧЬЁ БОГАТСТВО

село Глафировка Щербиновского района Краснодарского края

18 октября 2010 года Николаю Ивановичу Новаку, создателю уникального музея в селе Глафировка (Щербиновский район Краснодарского края), исполняется 75 лет. До 1887 года Глафировка входила в состав Ростовского уезда Екатеринославской губернии; вместе с сёлами Порт-Катон и Семибалки (ныне Ростовская область) она принадлежала крупным землевладельцам Шабельским. Николай Иванович – единственный краевед на южной стороне Таганрогского залива, который собирает по крупицам и сохраняет историю этой интересной, своеобразной местности.

Сначала – о Глафировке. Основана в 1784 году крестьянами, бежавшими от Петра I во время строительства Троицкой крепости и Таганрогской верфи. Селились они в Водяной балке (в трёх местах от Глафировки) и в землянках на косе, в этих местах до сих пор есть хорошая пресная вода. Здесь хозяйствовали турки, крымские татары, ногайцы. Беглых они не трогали (видать, нечего было у них взять). Ходила молва, что у крымского хана Шагин-Гирея на Водяной балке была невеста. 1774 год. По Кючук-Кайнарджирскому договору Азов был навечно закреплён за Россией. В 1783 году Екатерина объявила манифест о присоединении Крыма к России, Суворов добил ногайскую конницу, набеги через реку Ею (Чёрный брод) кончились, и эти земли стали приобретаться различными чинами. Наш надел достался подполковнику Савве Васильевичу Романову. Он женился на дочери соседского помещика – Глафире Васильевне и назвал своё село Глафировкой.

От беглых крестьян до нас дошли слухи, что здание, в котором сейчас музей, уже стояло и в нём жили помещики. По другой версии, оно осталось от турок. На косе со стороны Ейска стояли в то время турецкие склады, в них хранили оружие, продовольствие, стройматериалы и прочее, и когда восточные ветры на месяцы выгоняли воду и водным путём пройти было нельзя, перевозили всё это по сухопутью, а в здании-музее было что-то вроде таможни или карантинного поста. После турок в доме жили помещики.

Через два-три года после женитьбы Романов умер, оставив Глафире двоих маленьких детей – Николая и Надежду. Впоследствии Глафира вышла замуж за своего управляющего Казимира Ивановича Норецкого. В 1865 Норецкий, будучи больным, передаёт имение по душезавещанию Варваре Катоновне Апраксиной, дочери Надежды Саввичны Романовой и Катона Павловича Шабельского (Порт-Катон назван именно в его честь) и супруге генерал-майора свиты его величества графа Сергея Александровича Апраксина. У Норецкого от Глафиры детей не было, и поэтому свой надел он передал внучке Варваре.

С 1865-го по 1929 год в здании, о котором я веду речь, жили священники, а когда в 1929 году умер протоиерей отец Александр Попов, сюда переселяется школа. В ней учились Герой Советского Союза И. Г. Остапенко, контр-адмирал В. В. Шеляг, конструктор спасательных катеров Максим Стариков, доктор физико-технических наук, известный учёный Б. В. Бондаренко, и другие замечательные люди.

Я родился в семье колхозников, окончил семь классов, в 1954–58 годах служил в армии, а потом поступил в рыбколхоз. Послали учиться на виноградаря; через 9 месяцев окончил курсы и приехал сюда, в Глафировку, поработал – направили в Пашковскую сельхозшколу; вышел я оттуда техником-плодовиноградарем. Затем снова рыбколхоз, и после – полеводческий колхоз имени Кирова.

Итак, был я рядовым колхозником, затем – скотником на ферме. Но это не всё. Ещё в школе у меня открылся дар Божий – я рисовал. И вот меня стали звать в Дом культуры: то оформить сцену, то что-то нарисовать, подрисовывать, то красить, то плакаты готовить – к уборке урожая, к посевной. Забирали меня в ДК и после того, как я обучился в колхозе на механизатора животноводческих ферм; а в 70-е годы я уж полностью перешёл на работу художника-оформителя (ДК – он же колхозный, его, и пионерлагерь, и детсад, строил колхоз). Для того чтобы иметь документ о художественном образовании, мне пришлось заочно в 80-е годы учиться по живописи и графике в народном университете искусств имени Крупской. И по сегодняшний день так: я то оформляю наглядную агитацию вроде «Береги хлеб от огня», то в магазине вывеску какую сделаю, то пишу «Обработано ядами», или знаки и номера на бортах машин.

Рядом с моей мастерской была школа (я в ней же и учился), а как в 1973 году сдали в эксплуатацию новое здание, сюда перенесли комбинат бытового обслуживания. А в 1990 году КБО перевели в новое, только в одной комнате старого ещё работали электрики. Из разговоров я узнал, что дом хотят развалить, а на его месте или рядом построить котельную. А дом этот – тот самый «дом Глафиры»! Мне стало жаль его, ведь он подошёл бы для музея. Но «жаль» – это не то слово, «отстоять» – вот мысль творческого человека!

Для начала у меня кое-что было: фотографии ветеранов войны, сын мой Серёжа собирал монеты, купюры царских времён, крестики, патроны, гильзы, снаряды, я сделал и хранил в мастерской несколько чучел птиц.

Друзья поддержали. И стал я отвоёвывать здание. Председатель колхоза В. Д. Уколов был не местный житель, интереса к делу не проявил. Председатель сельсовета В. Ф. Ильин говорил: зачем оно тебе, там пацаны побьют окна, повыносят двери.

Уколова сменил Н. А. Панин, который после раздумий и сомнений всё же дал согласие на создание музея.

Зав. КБО Л. Соколовская под любым предлогом не отдавала ключи от здания. Мол, у меня ещё остался то стол, то шкаф, то ещё что, и так месяц, другой, третий…

И только к осени, наверное, я всем надоел со своим «когда же?». Участковый инспектор В. В. Гуреев с председателем сельсовета оторвал и закинул подальше замок, и сказали они мне: замкни своим замком и никого больше сюда не пускай.

Первой я оформил комнату боевой славы, потом – истории колхоза, потом – природы, а потом и коридор – история села.

Сколько раз были думки бросить всё и уйти, спокойно работать в другом месте, потому что Панин перестал справляться со своими обязанностями, экономика колхоза падала, с ремонтом он мне всё время врал, обещая рабочих то через месяц, то через день, то через неделю... А электрики вокруг здания тракторами, грузовиками, кранами ежедневно по грязи ковыряли канавы, и углы пообчухали; оно раскалывалось, лопалось, требовало стяжки.

В феврале 1993-го у меня умер сын Сергей. Служил в противоракетных войсках, облучился, в 35 лет случилась закупорка сосудов. Не знаю, как мне удалось пережить этот период. Благодаря поддержке друзей, близких, жителей села я всё-таки продолжал сохранять и пополнять этот очаг истории – музей. И никто не бил окон, никто не ломал двери!

В том же году трагически погибает Панин. На его место избрали Ивана Фомича Кекчева. При богатейшем урожае Панин с главным бухгалтером оставили на счету колхоза 28 копеек денег. Но всё-таки благодаря усилиям правления колхоза и труду колхозников хозяйство набирало силу. В 95-м оно уже вышло в число трёх передовых хозяйств района. Кекчев обещал помочь с ремонтом музея («это мелочи, сделаем»), но из-за недостатка работников и плохой организации труда стройбригады дела, как известно, затягиваются. Он был единственным председателем, который никогда ни в чём, что касалось музея, не отказывал.

И только летом выделили трёх неквалифицированных рабочих. Эти лентяи не столько работали, сколько играли в карты и выпивали. Витрины для экспонатов мастерил Николай Ефремович Кулиш, дедок, колхоз ему платил. Люди видят – музей делается, всё хранится, и стали отдавать ценные вещи. А раньше боялись! Ведь многие дарили школьному музею, а его растащили.

К этому времени мне удалось с боем выжить из наполовину созданного музея электриков. До осени сделали отмостку здания, замазали кое-где обвалившиеся места на стенах, разобрали сгнившую деревянную веранду и в полкирпича сложили новую. И работы прекратились.

7 сентября 1997 года дом освятил священник Старощербиновской станицы отец Сергий.

Одно время колхоз, теперь СПК, выделял плотников и штукатуров. Дом Глафиры по-прежнему на его балансе, числится как бесхозный. Сколько просил я Татьяну Николаевну, главу сельской администрации: посодействуйте, попросите председателя передать музей в муниципальную собственность села! Слышал одно: идите к бухгалтеру. А у той – тоже один ответ: не знаю, как это сделать. Не хочет И. И. Каракетов расставаться с этим зданием. Музей, история села ему не нужны. Вот, в 2006 году уволена техничка, она работала за 200 рублей в месяц. Теперь я, старый человек, вытираю пыль, мою полы и вообще, все хозяйственные дела делаю сам. Приезжал в Глафировку председатель департамента по культуре Краснодарского края, его с гордостью повели в ДК: мы газ провели! Про музей ни слова.

Ни отпусков, ни выходных я не знаю. Постоянно привозят деток, всегда посетители – как оставишь музей? Чучела приходится обрабатывать по ночам, чтобы шкурку не передержать в растворе кислоты и не испортить.

Передать музей некому. А мне сколько отмеряно жить? Уйду в лучший мир – и музей могут растащить, как растащили школьный. Ведь всё, что там хранится – старинные зеркала, самовары, прялки, сундук, иконы, всевозможные предметы быта, колокола, якоря, турецкие ядра и многое другое, чего и не перечислить – ничьё. Вроде как моя блажь. Иногда разозлюсь: перенести это всё к себе домой, сохраннее будет. Но потом подумаю: приезжают к нам со всей России, из Украины, Казахстана, Польши, Германии; едут из школ и лагерей Приазовья, все хотят увидеть музей, удивляются: мы такого чуда нигде не видели! И снова я с утра спешу на целый день в музей.

Нет ограды, нет технички, нет противопожарного оборудования, за водой надо идти с вёдрами к близживущим жителям примерно квартал; поляна поросла бурьяном; уже пять лет нет отопления, гибнут экспонаты, плесневеют фотографии, портятся от сырости чучела, а их больше ста, от мухоловки до орла беркута, от мышки-полёвки до медведя. Я три года оббиваю пороги и администрации района, и отдела культуры края, не могу достучаться. И страшно становится: неужели у нас в крае некому побеспокоиться за нашу память, за нашу историю…