Статья опубликована только в электронной версии "Донского временника"

ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 33-й

Краеведы

А. Шевченко

История с краеведением

Есть на пространстве Морозовского района балка Голая. Название, на первый взгляд, прямо-таки обидное. Видимо, его дали землемеры из казаков, которые картировали Область Войска Донского. Полтора столетия назад создавалась карта крупного масштаба, на которую наносились даже малые объекты. Балка начиналась на водоразделе, где по одному склону ручейки и реки текли прямо в реку Дон, а с другой - сначала в Северский Донец, а потом их воды попадали уже в Дон. На такой карте предполагалось выявить свободные площади земли и употребить их должным образом – казаки начали испытывать нужду в новых пашнях и пастбищах.

Балка Голая начиналась вблизи самой высокой точки этого водораздела, откуда, например, начиналась река Кумшак. Поскольку это была приметное место в степи, то по легенде где-то здесь спрятал один из своих кладов атаман Степан Разин. Но к моменту появления землемеров уже не одно поколение искателей счастливого случая детально исследовали эту местность. Они, видимо, и подсказали дать балке точное и исчерпывающее название. Чтобы насельники, жаждущие одномоментного обогащения, знали, что здесь уже ждать его нечего.

И на этой карте появился первый хутор в самом верховье балки – Беляев. А скоро  стало четыре, назовём их, начиная с самого верховья: Чумак, Беляев, Владимиров, Майоршин. Почему народ скучился в одном месте, разве по Голой не хватало земли? Но народ ищет, где жить лучше. Именно здесь,  среди каштановых почв,  утверждался клин донского чернозёма! 

До Великой Отечественной войны главным из хуторов был Владимиров, в котором жили казаки. Здесь был сельсовет, большой магазин, неполная средняя школа и даже медпункт.

Потом объединились четыре колхоза:  «Красный партизан», «Красный боец», «Красное знамя» и им. Ивана Чумакова. И правление нового колхоза им. Чумакова присмотрело себе дом под контору в хуторе Беляев. После войны мимо хутора проложили железную дорогу от районного центра Морозовск к строящейся Цимлянской ГЭС. Строил его желдорбат. И когда все необходимые объекты закончились, часть надёжных солдат-строителей направили на возведение комплекса машинно-тракторной станции в хуторе Беляев. Но называлась она «Владимировская МТС»!

Потом в этот хутор подтянулся Владимировский сельсовет, Владимировское почтовое отделение, построили здесь магазин и склад для него. На работу в МТС потянулись кадры, хутор стал расти, и с начала 60-х годов прошлого века на картах та точка, которая обозначала присутствие четырех населённых пунктов, называлась «Беляев».  Но школы здесь не было.

В школу автор этого текста из Беляева начал ходить в Чумак. В этот год перед советским народом поставили задачу «Догнать и перегнать Америку!». Промышленности ставили одни цели, науке, образованию, культуре – другие. Хуторянам и станичникам Дона конкретно предписывалось «… догнать по производству молока, масла и мяса на душу населения». А ещё каждый школьник перед начал учебного года твёрдо знал, что в Москве разоблачена антипартийная группа Маленкова, Кагановича, Молотова «и примкнувшего к ним Шипилова».

Из титульной доски над входной дверью я узнал (уже умел читать), что школа начальная и расположена в Каменской области! Эту область уже упразднили, но в системе образования всё не хватало денег подновить вывеску. Так я отчасти понял, что не всё в истории быстро делается.

По пути в школу из проулка я сворачивал на улицу, которая сразу упиралась в общий двор. В центре его стояла колхозная, квадратная в плане, кладовая, собранная из деревянных плах.  У этого здания не было окон, продукты, которые могли выписать себе колхозники, взвешивались на весах, стоящих прямо против двери. Чтобы каждый мог проконтролировать, как снимает показания кладовщик.

Весов в колхозах не хватало со времён их основания. Зерно, которое автомобилями отправляли на элеватор, грузили вручную и мерили «мерками» - жестяными емкостями объёмом 10 литров. А на элеваторе груз взвешивали и запросто могли назвать любую цифру. Уже больше десяти лет прошло после войны, промышленность восстановили, сельской хозяйство продолжали поднимать. В хуторах пышки со сметаной стали подавать на стол не только по праздником. Но никто пока не беспокоился о точном учёте зерна, а тут вот сразу строго «на душу населения!».

С колхозов тогда требовали пшеницу и ещё раз пшеницу. Но сеяли и овес, и подсолнечник. Иногда предписывали хозяйствам смелые эксперименты – разводить пушных зверей, сеять хлопок, табак, лён. Толку, конечно, никакого, но кто-то защищал кандидатские и докторские диссертации. Всё это быстро забывалось, но со льном у меня связаны яркие воспоминания.

Недалеко от кладовой стоял сарай из самана, универсального назначения. Собрали семя льна и не знали, где его хранить. Ссыпали в один из отсеков этого сарая.  Наша семья жила в «эмтээсовских» домах. Мама – Клавдия Ивановна (её так звали с рождения и до кончины, она была единственным ребенком в семье казака Ивана Ефремовича Левшина) работала агрономом-семеноводом. Отец Иван Иванович – мастер строитель.  Моего деда по отцу – Ивана Матвеевича Шевченко до войны часто упоминала районная газета в рубрике «Спорт». Он часто выигрывал конные состязания, хотя по возрасту опережал лет на 20 своих соперников и назывался в спортивных отчетах не иначе как «казак-колхозник».

Бабушка как-то спросила меня: «Санькя, ты казак чи хохол?»

Рядом сидела вторая бабушка, мне хотелось, чтобы ответ им понравился, но я не знал, что отвечать!

Вторая бабушка улыбнулась мне и подсказала: «Не теряйся, смело отвечай: «Я - метис!».

Дом наш, на двух хозяев стоял через дорогу от упомянутого выше сарая. Как-то летом в отсеках открыли двери для проветривания. Мне было года четыре, никто толком за ребенком не смотрел –  все на работе –  и, исследуя уголки общего двора, я заинтересовался, что там хранится за открытыми дверями? Там лежал лён в зёрнах. Запах такой сладкий, дразнящий, завораживающий. Я зачерпнул ладошкой зернышек мельче спичечной головки шоколадного цвета и попробовал на вкус. Понравилось. Дело шло к обеду, я уже был не прочь что-то съесть, а тут семени – на год хватит. И я его прожевал достаточно. Через час у меня поднялась температура, желудок все вернул обратно и я два дня добровольно ничего не ел, как сказал бы врач, проходил курс лечения голоданием.

Невдалеке от кладовой находилась кузня, где за дверью помещался большой, сажени в полтора кожаный мех. Какой-то трубкой он соединялся с горном. Там обычно, тлел уголь, прикрытый пеплом. Над горном висела длинная палка. Кузнец – седой в закопченной фуражке с лакированным козырьком дед Акименко – этим рычагом поднимал верхнюю часть меха и  быстро опускал. Над кучкой пепла поднимался дымок, угли на глазах детворы раскалялись, принимали яркий розовый цвет, и тогда кузнец в середину углей помещал железку-заготовку. Когда она принимала цвет углей, он с помощью одного молотка гнул её на наковальне. Получалась запчасть для сеялки, бороны, а может даже для трактора.

 Федот Николаевич Акименко пользовался особым уважением. Он пошёл добровольцем в Морозовский казачий кавалерийский отряд в сентябре 1941 года  и подковывал лошадей, выделенных казакам. Из трёх таких отрядов-морозовчан, сальских казаков и азовских образовался первый полк (далее 257-й) 116-й Донской казачьей кавалерийской дивизии. Скоро она станет 12-й гвардейской.

На общем дворе стояли трактора, выделялись размерами и мощью машины Сталинградского и Харьковского заводов. Взгляды же не только детворы, но и взрослых останавливались на двух довоенных конструкциях. Один из них – «Путиловец», с железными колёсами, на задних – устрашающие шипы в виде клиньев, если такими упрётся в землю, то потянет любой плуг. Пахота была тяжелой и трудоёмкой работой, бабушки рассказывали, что еще после войны, а прошло  только десятилетие, случалось, в помощь «Путиловцу» пахали на коровах.

Второй трактор – маленький, гусеничный с народным названием «Натик» при трогании с места выпускал из трубы дым кольцами! Это был первый советский гусеничный трактор, сконструированный большой организацией – Научным Автомобильно-Тракторным Институтом. От конструкции всегда исходил стойкий, щекочущий нос запах. Но мы уже знали, что это керосин, этот был единственный тип трактора, низкооборотный двигатель которого работал на керосине. Ради него на колхозной «заправке» держали отдельный резервуар. 

И в нашей кухне пахло керосином. Я сам в определенный день недели ходил за ним с жестяной банкой. Дома его ждали три десятилинейные лампы и керогаз – могучее детище прогресса, на котором бабушка – Варвара Епифановна – стряпала еду из расчёта на две семьи. Эта противная жидкость использовалась и как лекарственное средство!

Много картин из жизни можно увидеть по пути в школу. Нам казалось, что такой налаженный ритм её был всегда и будет всегда. В последний день учебного года все школьники участвовали в маленьком походе по окрестностям. Если мы двигались в школу вдоль левого берега хуторского пруда, то теперь возвращались по правому. Хотя казалось – что там смотреть? Мы и так, знали, что там, на голом месте, строится молочная ферма.

Вблизи мы рассмотрели длинный и высокий корпус, на который безо всякого крана поднимали тяжелые железные фермы для крыши.  Оказывается, на «колёсник» навесили примитивный стогометатель и строительство продолжилось в хорошем темпе. Идею заменить автокран, который ещё надо найти и арендовать, подал мастер-строитель, мой отец.

Закончился поход ниже плотины густо заросшей вербами и со стороны воды и со стороны крутого подпорного склона. Ниже его начинались густые заросли терновника, верб, яблонь, вишни. Среди них скрывался единственный дубок, который так и не стал дубом. Кто-то из рачительных хозяев, таясь, срубил его, чтобы использовать в дело. В степном краю каждая палка, даже лозинка считалась лесоматериалом или дровами. (А на плотину скоро пришли мелиораторы, вырубили вербы, сделали плотину шире и выше. Уровень воды в пруду поднялся, росшие по берегам вербы погибли. До сих пор на плотине и по берегам ничего не растет).

Наш классный руководитель – пригожая круглолицая светловолосая Нина Иосифовна Стукалова – выпускница Ростовского педагогического института, что называется, подвела итоги нашего путешествия и подчеркнула, что если мы будем хорошо учиться и знать свой край, то сможем активно участвовать в строительстве новой жизни.

Термин «краеведение» попал в поле моего зрения, когда я помимо приключений начал читать толстые мамины книги, среди них труды Мичурина. Они звали преобразовывать природу. И мы на это охотно откликались. Осенью обычно нас приглашали на посадку фруктовых деревьев  в колхозном саду, и я уже со знанием дела ориентировал саженец относительно сторон света. И вокруг нового дома я с охотой вместе с мамой посадил саженцы. Эти яблони до сих пор плодоносят. Но больше всего я гордился рядом черной и красной смородины, маленькие кусты я лично выкопал в лесной полосе, принёс за два километра и по науке рассадил. Они плодоносили больше 40 лет.

В середине 60-х годов прошлого столетия колхоз имени Чумакова выкупил здание Владимировской МТС и все хозяйственные постройки. Среди них – шикарное здание конторы, в виде большой буквы П. В него немедленно перевели нашу начальную школу и семилетку из Владимирова. В старой конторе МТС организовали интернат. К нам после начальной школы поступали учиться ребята с окрестных хуторов – Медвежки, Солёнки, Троицкого, Чекалова, Севастьянова. Школа стала назваться Владимировской восьмилетней. Она дала стране трёх кандидатов наук.

В ней сразу организовали библиотеку. Было много толстых книг, где мы читали о том, как организовать юннатский кружок или натуралистов, литературный, школьный театр и т.д. В том числе, как использовать в школьной жизни нашу местную историю. Рекомендовалось собирать воспоминания участников войны, передовиков производства, легенды местные, в том числе о том, как возникали названия хуторов, балок, прудов, урочищ…  Книг тогда не хватало, экземпляры встречались конца 40-х годов и начала 50-х. А в них – цитаты товарища Сталина и Берии, фамилии которых следовало забыть навсегда!

После пятого класса я поехал в гости к бабушкам, что интересовались моей национальностью. В том возрасте одной из них я обещал, что когда подрасту, то стану колхозником и привезу ей бричку зерна. И вот я начал подрастать. В книжном шкафу я вдруг обнаружил второй том «Поднятой целины» и сразу начал его изучать. О Михаиле Александровиче Шолохове я слышал и не раз. Наши мужчины говорили: «Шолохов – известный писатель, живёт в Вёшенской, примерно 150 километров до неё, надо по наплавному мосту переезжать Дон». Читая текст, я вдруг понял, что понимаю всё, о чём говорят герои, но сегодня мы говорим не так! Язык радио и газет уже сделал своё дело, прошёлся трактором по русскому донскому казачьему говору. Вот к какому выводу я пришёл много-много позднее.

Четверть века заведующей РайОНО (районным отделом народного образования) была Нина Васильевна Прудникова. Окончив после войны среднюю школу (при этом один учебный год из-за оккупации района выпал), она сразу назначена учителем Сибирьчанской начальной школы. Тут необходимо отступление. Хутор Сибирьки – последний в низовье балки Голой. Он дал стране в годы войны Героя Советского Союза Е. А. Истомина, а после войны двух генералов – А. Ф. Истомина и Н. И Анохина.

Нина Васильевна в школе была лучшей из пионервожатых. Начав учительствовать, поступила и окончила Новочеркасский учительский институт, потом – Московский Государственный университет им. Ломоносова. Её выдвинули скоро заведующей учебной частью в школу соседней станицы Вольно-Донской, где она скоро стала директором. По природе лидер, вернее педагог-лидер. Она ни минуты не теряла даром – училась сама, либо проверяла, как учатся дети и учителя района.

Теперь-то все знают из психологических наук, что правильно поставленная цель – половина дела! Она потребовала ото всех составлять планы на учебный год, да не для проформы, не для красивых бумаг, а для дела. Например, каждая школа определила конкретно, сколько тонн металлолома ребята соберут, чтобы из него прокатали рельсы на строительство стратегической дороги Абакан – Тайшет. Сколько штук деревьев высадят учащиеся в школьном саду в ближайшую осень… Какова площадь учебных грядок, что на них станут выращивать школьники и каковы ожидаются результаты и т. д. Всё в практическом плане. Помнится, как мы, юноши, жившие в верхней части хутора, гордились, что собрали кучу металлолома заметно выше, чем те, кто жил в нижней части! Год об этом с гордостью вспоминали, до следующей кампании по сбору того же металлолома. Тогда слава от нас ушла.

Она любила устраивать внеплановые проверки знаний школьников. Без звонка приезжает в школу бригада – четыре инспектора и Прудникова. Каждому в классе -индивидуальное задание и 45 минут времени. Где математика и русский язык преподавались основательно, такие контрольные сенсаций не делали. Всё в пределах погрешности приборов, как говорится. Например, в районе этой стабильностью славилась Широко-Атаманская восьмилетняя школа. В то время там учился будущий генерал-лейтенант Российской армии Валерий Яхновец. Но в некоторых за благополучными оценками в журналах рисовалась реальная удручающая картина. И сразу делались правильные выводы и даже кадровые перемещения.

Но не это мы вспоминаем в первую очередь, когда речь заходит о Нине Васильевне, уже ушедшей от нас. А о том, как она поставила, на недосягаемый даже сегодня уровень, краеведческую работу. Хотя сегодня с интернетом-то и компьютерами, кажется, возможно найти всё. А мы с началом учебного года начинали собирать материалы, что называется краеведческой направленности, собирали их по тематике в альбомы. Кто мог – делал фотографии, но многие сами рисовали иллюстрации. Сравнивали, выбирали лучшее. Но главное ожидалось впереди.  Летом лучшие краеведы и спортсмены выезжали в пионерский лагерь!

Прудникова лично проверяла, насколько ровно выставлены в нём палатки, как они обтянуты, как устроены дорожки, место сбора для подъёма флага, как размещена наглядная агитация, аккуратно ли одеты пионеры… Каждый день проходил весело. Спортивные соревнования, экскурсии по красивым местам реки Быстрой, но, главное, все команды доставали краеведческие отчёты, которые так упорно и целеустремлённо готовили весь год! И все заинтересованные лица не без ревности изучали труды соседних школ, особенно городских. И тогда даже простым школьникам становилось понятным, где краеведы постарались и где дали слабину. Самообразование, своего рода началось.  Согласитесь – это дорогого стоит.

При всём при том, в школе я больше всего боялся уроков истории. Хотя казалось – что в ней сложного? Но меня смущало обилие в учебнике дат, фамилий королей, царей, вождей восстаний, политических деятелей и других личностей, сыгравших значительные роли в истории. У меня память оказалось устроенной по-другому. Я легко запоминал, какая была погода в день важных событий, как люди одеты, что выражали их лица, какие они испытывали эмоции, как строили взаимодействие, как могли ненавидеть друг друга…

И вот настал наш выпускной вечер. Впереди самостоятельная, свободная жизнь. Я хотел стать моряком или геологом. Долго выбирал и отослал документы в Новочеркасский геологоразведочный техникум. Учиться мне нравилось, а учили нас люди, у которых за плечами были десятки полевых сезонов, некоторые имели свидетельства первооткрывателей месторождений. Они знали, что нам обязательно понадобится впереди. И вот я возвращаюсь с длительной преддипломной практики. Возвращаюсь через Москву, где посещаю ГУМ и, разумеется, встречаю там несколько человек с нашего четвёртого курса, которые возвращаются со всех концов страны в Новочеркасск через столицу.

Сдав отчёт по практике и финансовые документы, еду в хутор, на каникулы. На перрон станции «Морозовская» спускаюсь с рюкзаком за плечами, в котором аккуратно разложены московские покупки себе, родителям и родным. В руках огромный кассетный магнитофон «Комета». Он придаёт несущему особый статус. Успеваю заметить, что в эту минуту из тамбура соседнего вагона спускается пехотный капитан с семьей.

Наши пути расходятся, но вдруг в тот же день я встречаю эту семью в хуторе Беляев. Мне рассказали, что приехал сын старшего лейтенанта Нечаева Н. Н., который погиб в атаке, подняв свою роту на штурм хутора Владимиров. Там в мёрзлой земле выдолбили братскую могилу и похоронили всех, кто пал при освобождении наших хуторов. Хуторяне сердечно приняли гостей, у братской могилы состоялся митинг, выступили участники Великой Отечественной войны, выступил гость. Он рассказал, что решил пойти по стопам отца, окончил военное училище и сейчас служит в ГДР. Появилась возможность уточнить в архиве место захоронения отца и вот он приехал поклониться этому святому месту.

У меня как-то защемило сердце, а потом стал ком в горле, я понял, что надо бы об этом всем рассказать. О чём – об этом, кому – всем? И главное – что рассказать? Молодой офицер из Сибири, что покоится здесь, понимал – надо остановить фашистов и гнать их назад, потому что эта орда вытопчет всё на нашей земле. За спиной – его семья: жена, сыновья, дедушки, бабушки. Его деревня или улица в городе, где его знают. За спиной –малая родина, а по большому счету – вся страна! Освободить захваченную врагом землю можно только наступлением. И когда  подходит предел сил солдата, кто-то должен встать впереди и показать, что есть ещё силы, пока человек жив! И вот его наследник с семьей и мы – школьники, молодые колхозники, сельская интеллигенция, участники Великой Отечественной войны (а их тогда работало в колхозе более 40 человек) пришли к братской могиле и возложили цветы, передав им нашу благодарность и знак, что мы помним их подвиг. Какие-то такие мысли и ощущения волновали душу.

Не имея представления, каким образом отразить все эмоции этого дня на бумаге, решил написать заметку в районную газету «Знамя труда» по типу тех, что там помещали. И заголовок нашёлся, считал, что сам его придумал – «Никто не забыт, ничто не забыто!». Согнул исписанные странички школьной тетради вчетверо, втиснул в конверт и бросил в почтовый ящик. И уехал на неделю в Волгоград погостить у родственников.

Возвращаюсь, и мама, ещё не здороваясь со мной, говорит: «А твою статью напечатали!»

…Через четыре месяца мне вручили красный диплом об окончании техникума и повестку на призыв для действительной службы в Вооружённых Силах. Предполагал, что не успею сапог износить, как пролетят два года и… домой! Однако, мне достались изящные флотские ботинки и ленточка на бескозырке «Морчасти погранвойск». И когда меня по жизни спрашивали, где я служил, я отвечал, что все три года просидел под палубой в радиорубке. Моё поколение ещё не знало дедовщины в её извращённой форме – глумления над личностью. Дисциплина была, а дедовщина – нет. И сейчас, а мы – земляки регулярно встречаемся в Ростове-на-Дону, вспоминаем дни службы с прекрасным настроением и улыбкой.

Радист сидит, задраившись в радиорубке, и как бы (употреблю это детское выражение) ничего не делает. Но он внимательно слушает несколько приемников. И в какой сети его вызовут, из той он и принимает радиограмму – набор цифр или букв. Пропусти, к примеру, сигнал «Прорыв в сторону сопредельного государства»! Завертится всё вокруг: командира разжалуют и погонят на пенсию, командира моей боевой части (БЧ-4) разжалуют, меня – в дисбат или того хуже – под трибунал.

У радиста одно преимущество – когда в эфире тишина, можно подумать над жизнью. А на флоте много всяких картин встречается, даже – каждый день! Надо только заставлять себя наблюдать! Осмысливая иные из них, радист приходил к выводу, что из этого материала можно сделать заметку для газеты Северо-Западного пограничного округа – «Пограничник». И когда под «Прощание славянки» я в последний раз прошагал к причалу по трапу родного корабля, то в дембельском чемодане я нёс уже подборку моих заметок и характеристику-рекомендацию радиотелеграфисту первого класса, да ещё и со знаком «Отличник ВМФ» для поступления в Ленинградский государственный университет. В нашей команде было несколько ленинградцев, которые и уговорили меня поступить так, пообещав, что хоть на первое время, но я остановлюсь у них!

На втором курсе меня назначили в состав делегации университета, которая должна было возлагать венки (вместе с делегациями ВУЗов и крупных предприятий города) на Пискаревском мемориальном кладбище. На этом месте невозможно чувствовать себя беспечно. Ведь здесь, на маленькой площади – примерно несколько футбольных полей – захоронено более 500 тысяч – жителей блокадного Ленинграда и воинов Советской армии. Горожане, в основном умерли от голода, но многие, как солдаты – фашисты город бомбили и обстреливали круглосуточно, а линия фронта проходила вдоль городских окраин. Сказать точнее никто не может. Тела укладывали во рвы, в лучшем случае в фанерных гробах. Не успевали считать.

Здесь на плитах мемориала золотыми буквами написаны слова «Никто не забыт, ничто не забыто!». Принадлежат они поэтессе Ольге Берггольц. Она часто выступала по Ленинградскому радио со своими стихами, которые очень поддерживали дух горожан, надежду на прорыв блокады, потом на  её снятие и на окончательную Победу.

Тех, кто приходит работать в газету, сразу учат, чтобы начинающие авторы проверяли и перепроверяли, как правильно пишется имя, отчество и фамилия, должности героев твоих материалов и соответствие тех фактов, которые они приводят в своих рассказах, действительности. Поэтому, когда автор этих слов почувствовал тягу к произведениям, которые не умещаются уже на полосе газеты, то ему непросто было использовать такой литературный приём, как вымысел. Но то была советская школа.

Мои очерки о путешествиях не интересовали «толстые журналы». Мне вежливо отвечали, мол, мы печатаем авторов своей зоны и членов Союза писателей. А чтобы стать в строй этого творческого союза, требовалось опубликоваться в «толстых журналах», а потом издать и книгу. В общем, велогонка на треке.

Но когда поставишь перед собой цель – написать книгу – и целеустремленно, изо дня в день, работаешь над текстом, посвящаешь этому жизнь, то часто помогает случай. На предприятии, где я начинал в многотиражке, решили широко отметить 20-летний юбилей. И в плане празднования намечалось выпустить брошюру с обстоятельным рассказом о людях и свершениях восьмитысячного коллектива. И удалось даже договориться с издательством. Нужен был текст и фотографии.

Заведующая отделом издательства, где выпускались книги знаменитой, основанной ещё Максимом Горьким, серии «История фабрик и заводов» мою работу отвергла, как непрофессиональную, и повела речь, что мою тему может достойно изложить корреспондент областной газеты, который регулярно выезжал на эту Всесоюзную ударную комсомольскую стройку. В общем, книжечка вышла без указания автора, но мне заплатили за черно-белые фотографии.

В год 35-летия того же предприятия вновь обратились ко мне за помощью, и автор уже на клавиатуре электронного устройства быстро набрал текст на книгу средней толщины. Жизнь коллектива он знал. И безо всякой переделки она была издана. С тех пор регулярно печатаются мои книги, в основном – документальные. Их я сочиняю в свободное от основной работы время. Сейчас это делать легко. Берешь компьютер или планшет, открываешь файл, который обозначаешь «Моя новая длинная книга». И печатаешь всё, что придет в голову. Попробуйте.

Всегда легко вспоминаю свой Морозовский район ордена Ленина Ростовской области. Мою малую родину. И настал период жизни, когда мне уже стало стыдно за то, что я всё обхожу своих земляков вниманием. И исправился. В Петербурге вышли книги «Лазорик в истоке речки Быстрой» и «В полосе наступления группы армий «Б». Эти книги есть в фонде Донской Государственной Публичной библиотеки. Естественно, что первая – о любимом районном центре, а вторая – о роли его и всего района в Сталинградской битве (в частности) и в Великой Отечественной войне (в общем). Рассказывать есть о чём. У нас выросли  шесть генералов и адмирал – участники Великой Отечественной войны, восемь Героев Советского Союза (шестеро – морозовчане), Герой Социалистического труда времён войны, кавалер трёх орденов «Слава», семь послевоенных генералов, пять Героев России. Всего на фронт объединенным Морозовским военкоматом мобилизовано 24 164 человека. И о каждом можно написать главу.

Работая в Донской Государственной Публичной библиотеке по Морозовскому району (история и трудовые будни), я решил перепроверить некоторые цитаты в рукописи и среди книг выписал себе подшивку нашей районной газеты «Знамя труда» за 1968-й год. Захотел посмотреть свою первую газетную заметку. Пролистал газеты за сентябрь. Ничего не нашёл. Может быть за октябрь? И там заметки нет! Снова, очень внимательно смотрю названные месяцы. Ничего! Потом решил – дай-ка посмотрю по номерам! И сразу выяснил, что из сентября-месяца изъято три номера. Значит, кто-то, кроме меня интересуется историей Великой войны и, видно, не школьник. Школьник не посмел бы вырывать газету из подшивки в читальном зале областной библиотеки. Значит – студент-старшекурсник или даже будущий кандидат наук. Вместо того, чтобы аккуратно переписать заметку, забрали вместе с газетой – некогда возиться, надо писать научную работу. Вот так нагло, по-хамски поступили с важным источником информации - газетой – овеществленным следом времени… Это как возле хутора тайком засыпать родник, куда много ходят за свежей водой. Те, кто будет создавать новую карту местности, уже изобразят её на бумаге как голую степь, безо всяких приметных ориентиров. А чем можно заменить родниковую воду?!

Исследуя документы Морозовского архива (все довоенные дела сгорели 11-13 июля 1942 года во время массированных бомбардировок железнодорожной станции), автор этих строк наткнулся на любопытный факт. Оказывается, пожилая женщина из хутора Беляев, пережившая оккупацию, сразу после освобождения была награждена орденом Красной Звезды. Не каждый солдат первой линии отмечался такой наградой. А тут бабушка, почти пенсионерка. Оказалось что группа разведчиков, подошла к той части хутора, что называется Сибирь, и была обстреляна из пулемёта. Мария Тихоновна Коробова нашла их, истекающих кровью, в снегу, перетащила в погреб. Видя какое-то шевеление вдали, фашисты снова открыли огонь и тяжело ранили Марию Тихоновну. Она разорвала последний отрез материи, хранившийся до лучших времён, перевязала бойцов, перевязала себя, накормила бойцов.

В это время подошла вторая группа разведчиков. Тогда бесстрашная женщина прошла с ними к балке и указала им малозаметную тропку, невидимую со стороны пулемётчиков. Разведчики уничтожили опорный пункт и бойцы 47-й гвардейской дивизии, освобождавшей нашу местность, сразу захватили удобный плацдарм. Весть об этом дошла до командира дивизии, и он ходатайствовал о представлении казачки Коробовой к государственной награде. Вскоре после войны она переехала к детям в город Гуково. И память о подвиге стерлась в памяти земляков. В школе, во всяком случае, о нём не вспоминали.

Не скоро мною был сделан вывод – записывай всё сразу после важных событий. Ищи очевидцев. Всё, что не записано быстро забывается. Такова правда нашей жизни…