ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 28-й

Краеведы

К. Г. ПАШИНЬЯН

НА ВОЛНЕ ЩЕДРОЙ ПАМЯТИ

У меня были хорошие учителя по краеведению: Аркадий Александрович Айрумян, Борис Владимирович Чеботарёв. Я рассказал о них на страницах «Донского временника» в своей серии «Мои великие старики» [1].

Занимаясь фотографией, её историей на Дону, старался «расшифровать» старые снимки. Если в кадре есть название улицы, банка или магазина, если у портретируемого в руках газета или книга с текстом, который можно прочесть, – это повод начать поиск, краеведческое исследование. И здесь неоценима роль донских музеев, нашей публичной библиотеки, в которых работают мои товарищи, мои давние друзья.

За годы журналистской работы и преподавания в Ростовском художественном училище имени М. Б. Грекова мне посчастливилось познакомиться со многими замечательными людьми, истинными подвижниками нашей истории и культуры.

«О МИЛЫХ СПУТНИКАХ…»

26 декабря 1984 года. Первая встреча с Елизаветой Николаевной Беляевой.

…Она стояла на пороге своей квартиры. И сразу, с первого взгляда, невозможно было не ощутить во всей небольшой фигуре простоту и благородство.

Прошли в комнату. Сели у большого обеденного стола с заранее приготовленными папками, стопкой чистых листов и ручкой.

– Это для вас, – указала на бумагу хозяйка. – На случай, если мои листы удобней вашего блокнота.

Сказала это с лёгкой улыбкой и тем сразу сняла напряжение первых минут.

В дом под номером 37 «Б» по улице Аксайской меня привела подруга Елизаветы Николаевны Лидия Николаевна Шамшурина, автор письма в редакцию «Вечернего Ростова», с которого вся эта история и началась.

Письмо сообщало, что живёт в Ростове вдова внука декабриста Василия Львовича Давыдова Елизавета Николаевна Беляева. Она безвозмездно передала в музеи Москвы, Каменки, Клина все хранившиеся в семье вещи и документы рода Давыдовых. Удивительно скромный и обаятельный человек, и рассказчица отменная…

– Тема, тебе близкая, – сказал заместитель редактора «Вечёрки» Борис Петрович Агуренко, передавая мне письмо. Первым ты не будешь, о внуке декабриста писали и прежде [2], но тема большая, интересная – возможно, на долгие годы…

Прав оказался Борис Петрович, светлая о нём память. После первых публикаций и телевизионной передачи последовали мои поездки в Москву и Клин [3]. Не отпускает эта тема и теперь.

Е. Н. Беляева и Е. В. Переслени во дворе своего дома. 1939 г.

 В каком году встретились ростовчанка (точнее, тогда ещё нахичеванка) Елизавета Николаевна Беляева и   приехавший из Полтавы Евгений Владимирович Переслени, я, к сожалению, не знаю. Скорее всего, дата их знакомства – приблизительно 1920 год. Сужу об этом по словам Елизаветы Николаевны («Мы счастливо прожили двадцать лет; Евгения Владимировича не стало в 1942-м») и по краткой автобиографии, написанной Переслени в феврале 1940 года [4] и хранившейся в домашнем архиве Елизаветы Николаевны:

«Я, Евгений Владимирович Переслени, проживающий по 1-й Советской в д. № 46 [5]., состою персональным пенсионером республиканского значения, как внук декабриста Василия Львовича Давыдова, проживавшего в имении Каменка бывшей Киевской губернии. <…>

Когда мне минуло 8 лет, вся наша семья оставила Каменку и мы, на долгих, переехали в Москву, где я прожил до 20-ти лет. С 17-ти лет я уже был на военной службе и участвовал в Ахал-Текинской экспедиции [6]. … после которой, пробыв на военной службе до 1887 г., оставил её и работал поверенным по делам П. А. Базилевского [7]., сначала в Рязанской губ., а потом с 1898 г. в Полтавской губ. Последние 10 лет моего пребывания в Полтаве, я, кроме того, работал в Полтавском городском общественном банке. Приехав в Ростов в 1919 году для лечения глаз у профессора Орлова [8]., я здесь похоронил жену и остался на жительство в Ростове, где проживаю по настоящее время».

Они встретились и прожили счастливо, несмотря на значительную разницу в возрасте: Евгений Владимирович был старше Елизаветы Николаевны почти на тридцать лет. Родилась Елизавета Николаевна в 1889 году, умерла в 1986-м.

Евгений Владимирович был рождён в 1860 году, не стало его в 1942-м.

Они венчались в Никольской церкви Ростова-на-Дону, находившейся на пересечении Никольской улицы (ныне Социалистической) и Никольского переулка (теперь Халтуринский). В ЗАГСе не регистрировались, что вызвало необходимость устанавливать факт брачных отношений через суд. Это произошло в 1975–1976 годах, когда по совету друзей Елизавета Николаевна подала прошение о назначении персональной пенсии.

У меня хранится копия официального письма Ростовского областного комитета защиты мира в облисполком с поддержкой этого прошения. Его подписали известные люди: писатель М. Д. Соколов, учёные Ю. А. Жданов и Н. Н. Архангельский, композиторы А. П. Артамонов и П. Э. Гутин, а также ответственный секретарь Комитета Л. Н. Шамшурина.

14 июля 1976 года Елизавете Николаевне утвердили персональную пенсию местного значения. Евгений Владимирович, как сказано в автобиографии, был персональным пенсионером республиканского значения (удостоверение № 418 от 8 марта 1937 года).

Теперь – строки из автобиографии о родовом имении Давыдовых.

«Каменка известна ещё по стихотворениям и письмам А. С. Пушкина к Давыдовым, с которыми тот был дружен, почему часто посещал Каменку. Там, в небольшом домике, приютившемся в тени старого сада, где был закончен Пушкиным “Кавказский пленник”, написана элегия “Я пережил свои желанья” и другие его вещи…»

Полнее о пребывании поэта в имении Давыдовых и о печальной участи его автографов в связи с арестом декабриста Давыдова Евгений Владимирович рассказал в своих «Воспоминаниях». Мне довелось слышать фрагменты из них в чтении Елизаветы Николаевны.

Живо комментируя едва не каждую строчку, она старалась передать эмоции, переживания, что хранило сердце внука декабриста.

Вот небольшой фрагмент «Воспоминаний» с комментариями Елизаветы Николаевны.

– Надо сказать, что с давних пор до наших дней в Каменке сохранилось лишь несколько строений бывшего поместья Давыдовых. Среди них – «серенький домик»: флигель, в котором любил работать Александр Сергеевич Пушкин. Стеллажи с книгами да большой бильярд составляли обстановку домика. Пушкину славно работалось здесь! Он завершил поэму «Кавказский пленник», был полон новых замыслов и планов. Надо было ехать в Кишинёв – ведь он был в ссылке, но Каменка, друзья не отпускали, притягивали.

Его покой в «сереньком домике» ревностно оберегал старый слуга. А в отсутствии Пушкина дверь на замок самолично запирал Василий Львович Давыдов – ведь по всей большой комнате, особенно на зелёном сукне бильярда, оставались исписанные стремительным почерком листы…

Многие пушкинские автографы из «серенького домика» бережно хранились в кабинете владельца Каменки, в его личном архиве. Вместе с бумагами Южного тайного общества, вместе с секретными списками декабристов.

Сохранилось в Каменке и ещё одно старое строение – водяная мельница на берегу речки Тясмины.

Незадолго перед восстанием мельница остановилась: требовался ремонт. Знакомый полковник порекомендовал Давыдовым знающего устройство мельниц унтер-офицера по фамилии Шервуд. Этот англичанин поселился на время ремонта в имении и, случайно услышав о Тайном обществе, решил устроить на доносе свою карьеру. Выслеживая и подслушивая, он узнал немало важных тайн. Его донос оказался роковым для Давыдова.

Предчувствуя арест, Василий Львович послал в Каменку посыльного с письмом, в котором просил жену уничтожить документы Тайного общества. Охваченная страхом, Александра Ивановна тем не менее никак не выдала своего волнения домашним и гостям. Она прошла в кабинет мужа, заперла дверь и затопила камин. А потом, не разбирая, сожгла в нём все бумаги. Среди них… листки с записями и черновиками Пушкина.

– «Знаете, – рассказывала Елизавета Николаевна, – вся моя жизнь с Евгением Владимировичем прошла, можно сказать, под знаком декабристов. Мы были очень увлечены этой славной страницей русской истории. Муж обладал отличной памятью. Стараясь быть сугубо достоверным, он нередко воспроизводил рассказы своей бабушки – жены Василия Львовича Давыдова – о жизни в сибирской ссылке, о времени и людях».

Рассказ о старинной Каменке, пушкинских автографах, декабристах Южного общества и доносчике Шервуде можно найти в книге литератора-пушкиниста Арнольда Ильича Гессена «Любовь к родному пепелищу…», одна из глав которой называется «Каменка. О чём рассказал внук декабриста».

Речь идёт о Евгении Владимировиче Переслени, а его рассказ передала автору Елизавета Николаевна Беляева. «Передо мною маленькая пожилая женщина в скромном чёрном платье. На груди небольшая старинная брошь. Голову её украшают белые, как серебро, волосы. От всего её облика веет благородной простотой…», – такой она запомнилась Гессену.

Читая его книгу, словно вновь слышу голос Елизаветы Николаевны, вспоминаю подробности, колоритные детали, которые не упустил писатель:

…что, помимо подслушивания разговоров Василия Львовича Давыдова и его соратников, Шервуд просто выкрал у декабриста Фёдора Фёдоровича Вадковского (1800–1844) список членов Тайного общества, который хранился в футляре от скрипки (Вадковский был музыкантом и поэтом, автором написанного позднее стихотворения «Желание», содержащим программу декабристов);

…что, возможно, одно из последних сообщений доносчика Шервуда было передано Александру I в Таганроге незадолго до его кончины;

…что верный слуга семьи Давыдовых, оберегавший покой Пушкина в «сереньком домике», был трогательно простодушным и наивно отвечал, когда его посылали посмотреть показания наружного термометра: «Нема градуса» (если столбик ртути показывал ноль), чем тешил всех окружающих.

В более ранней книге Арнольда Гессена «Во глубине сибирских руд…» также можно обнаружить участие Елизаветы Николаевны Беляевой. Среди десяти изображений женщин-декабристок опубликована фотокопия акварельного портрета Александры Ивановны Давыдовой работы Николая Александровича Бестужева, художника-декабриста [9]. Фотокопию предоставила Елизавета Николаевна, о чём с её слов я записал в блокнот во время встречи зимой 1984 года.

Александра Ивановна Давыдова (1802–1895) была единственной из славных женщин-декабристок, проживших долгую жизнь: девяносто три года. Вернувшись из Сибири в Каменку на берега любимой Тясмины, она, мать тринадцати детей, жила в окружении многочисленных родственников. Воспоминания её внука Евгения Владимировича содержат сведения, хранившиеся в её уникальной памяти. Написал он их в 1925 году, к столетию восстания декабристов, когда ростовское отделение Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев пригласило его выступить с воспоминаниями о Василии Львовиче Давыдове. Евгений Владимирович тщательно готовился, написал объёмный доклад, который перерос потом в «Воспоминания».

Где ныне находится рукопись и раритеты семьи Давыдовых, что хранили Евгений Владимирович и Елизавета Николаевна?

Только по одному акту от 6 мая 1981 года вКаменский литературно-мемориальный музей А. С. Пушкина и П. И. Чайковского Елизавета Николаевна передала восемьдесят шесть наименований предметов и документов! Среди них – оригинальный фотографический портрет П. И. Чайковского (автор – М. Канарский); альбом снимков семьи Давыдовых-Переслени; альбом видов Каменки; «Воспоминания» Е. В. Переслени на сорока листах, его автобиография, семейные и родовые документы; стереоскоп и оригинальные стереоскопические снимки, сделанные Е. В. Переслени в годы молодости в Каменке и окрестностях…

Примечательны перипетии передачи Елизаветой Николаевной семейных реликвий мужа в Государственный исторический музей. Дело происходило в 1960-х годах. Судя по переписке, Елизавета Николаевна предварительно составила опись из тридцати трёх наименований: тридцать один документ и два предмета. Предметы – институтский именной нагрудный бронзовый знак (выпуск 1885 года), выданный первой жене Е. В. Переслени Ольге Фёдоровне (урождённой фон Бергхольц) и кружка в память коронации последнего Романова (1896 г.). Документы – подлинники и копии свидетельств рода Давыдовых-Переслени: об утверждении в дворянстве, рождении детей, продвижений по службе; портрет Александры Ивановны, жены декабриста Василия Львовича Давыдова; фотоснимки её могилы, фотографии детей В. Л. и А. И. Давыдовых.

Единственный раз (учитывая небольшую пенсию) Елизавета Николаевна попросила оценить то, с чем решилась расстаться. Закупочная комиссия оценила. За тридцать три наименования… 20–30 рублей.

Об этом ей сообщили в письме (без даты и номера) за подписью ответственного секретаря закупочной комиссии Государственного исторического музея А. В. Гусаркиной. В ответном письме от 9 марта 1973 года Елизавета Николаевна вежливо отказалась от оплаты и предложила принять всё в дар. Последовало благодарственное письмо и сообщение, что материалы записаны в Главную инвентарную книгу под № 101293/I-33 и переданы на хранение в отдел письменных источников и изобразительных материалов.

Позднее она уточнила учётные номера по книге поступлений раритетов семьи декабриста В. Л. Давыдова в отделы металла, нумизматики, письменных источников и изобразительных материалов. Ей было важно это знать, быть уверенной в надёжности передачи того, что хранила долгие годы. Да как хранила! В дни войны, в дни фашистских бомбёжек, главным сокровищем для неё был большой портфель, доверху заполненный бумагами, рисунками, фотоснимками.

С этим портфелем Елизавета Николаевна сбегала по земляным ступеням в печально памятную всем, кто пережил войну, «щель» – убежище от бомб и снарядов.

И реликвии пережили войну.

Елизавета Николаевна обращалась к ним в дни радостные и горестные. Своеобразным девизом её жизни стали строки Жуковского, любимые строки мужа:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим присутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет

Но с благодарностию: были.

Вспоминая зимние дни 1985 года, встречи с Елизаветой Николаевной Беляевой, с огорчением понимаю, что о многом не спросил её, упустил уникальную возможность записать её рассказы на диктофон. Да и страниц блокнота заполнил меньше, чем мог, и фотоснимков сделал немного.

Лишь слабым пунктиром в наших беседах намечалась линия её собственной судьбы, её семьи. В роду Елизаветы Николаевны были гимназические учителя и офицеры русской армии, юристы и врачи. Она сама, человек отзывчивый и сердобольный, непременная участница многочисленных благотворительных акций, добровольно стала сестрой милосердия в годы Первой мировой войны. Но о себе Елизавета Николаевна рассказывала мало, скупо.

Не стала исключением и тема её армянских корней по линии матери. В их отношениях жила горечь какого-то непонимания, которая вылилась в строчки, написанные Елизаветой Николаевной в марте 1924 года на обороте её фотокарточки, так, видимо, и не отправленной: «Дорогой моей любимой маме. Боюсь очень не забыла ли ты меня окончательно? Твоя, всей душой любящая Лиза. …Как далеко мы друг от друга. А почему?! для чего?!»

Ещё большей загадкой представляется девичья фамилия Елизаветы Николаевны. На одной из фотографий (бравого офицера с Георгиевским крестом: дата – 15 февраля 1915 года и поздравление – «Христос Воскресе»), посланной ей в Киев до востребования, значится: «Ея Высокоблагородию Елизавете Николаевне г-же Беляевой (урожд. Жони)».

Выходит, что Беляева – её фамилия в первом браке.

Другой адресат явно шутя именует её Черняевой. На снимке молодых лет Елизавета Николаевна брюнетка с характерными армянскими чертами лица.

Большая, интересная жизнь была позади у Елизаветы Николаевны Беляевой. Всегда, во все времена она и её муж Евгений Владимирович были открыты людям. Их порядочность, высокую культуру, бескорыстие ценили окружающие.

Оставшись одна, Елизавета Николаевна не была одинокой. К ней наведывались друзья, знакомые. Лекарствами и медицинскими советами помогали сотрудницы расположенной неподалеку от её дома аптеки. Многие годы в часы радостей и горестей рядом с Е. Н. Беляевой была добрая приятельница, бывшая сослуживица по Советскому комитету защиты мира Лидия Николаевна Шамшурина. Она же стала душеприказчицей Елизаветы Николаевны.

«НАША ДЕТСКАЯ С ТРЕПЕТНОЙ ЛАМПАДОЙ…»

Много лет Евгений Владимирович вёл «исторические тетради». Тренируя память, чернильной ручкой вписывал имена, изречения и даты от древней истории до современности. Впечатляют аккуратные строки:

«Бирон (царство Анны Иоанновны): поболее блеска и шума для дураков, потяжелее ярмо для умных, – всё будет хорошо».

«1812 год. Наполеон сказал о русском воине: “его мало убить, его убитого надо повалить“. Повторил слова Фридриха II (Семилетняя война)».

«“Родная речь“ Серебрянник = 86 коп. Иуда продал Христа за 25 р. 80 к. (30 серебр.)»

«Тайная милостыня (распространена на Волге) ночью приходят к избе бедняка и кладут на подоконник съестное, крестятся и уходят».

Выбрать, что выписать, было трудно. Хотелось переписать всё.

В 1937-м, пушкинском году, Евгений Владимирович внёс в тетради свои собственные строки:

Русская культура – это наша детская

С трепетной лампадой, с мамой дорогой…

Русская культура – это то, чем славится

Со времён Владимира наш народ большой…

Русская культура – это очень многое,

Чего никак не сыщешь ты в стране другой…

 – «Последние строки особенно примечательны, – вспоминала Елизавета Николаевна, – потому что сам он ни при каких обстоятельствах не мыслил покинуть родину. Возможность обосноваться, скажем, во Франции у него была. В июле 1899 года Российское императорское генеральное консульство в Париже по поручению Петра Александровича Базилевского, мужа родной сестры Евгения Владимировича Александры, уведомило, что скончавшийся во Франции Базилевский-старший, Александр Петрович, оставил некое наследство. Обращаясь к «Милостивому Государю Евгению Владимировичу», чиновник приводил инвентарную опись имущества Базилевского, перечислял документы, которые следовало предоставить в Департамент, дабы исключить возможность участия в наследстве иных лиц. Евгений Владимирович, верный своей семье, распорядился завещанием по справедливости и за рубеж не уехал».

Служа поверенным по делам Базилевского, он собрал материал и написал занимательную историю сотника Ивана Базилевского, жившего во времена Екатерины II.

Свой труд Евгений Переслени назвал «Старина о Базилевских (из народных уст)». В 1941 году он предлагал его Ростовскому книжному издательству, но рукопись оказалась не ко времени.

Возвращаясь к «историческим тетрадям» (простым ученическим; одна из них, распавшись, была скреплена двумя булавками, которые в народе называют «от сглаза»), Елизавета Николаевна подчёркивала, что Евгений Владимирович обладал отличной памятью и порой делал записи, не открывая книг, которые читал в разные годы жизни.

Не менее замечательной была память Елизаветы Николаевны. И хранила она, конечно, не только сведения из семейной хроники Давыдовых, которые постоянно всплывали в её общении с мужем. Она много читала, была знакома с воспоминаниями декабристов, научными исследованиями по этой теме.

Обратимся к «Запискам» Елизаветы Николаевны, в которых содержатся впечатляющие откровения о семье Давыдовых, их родственных связях. Отдельно рассказано о Екатерине, одной из старших дочерей Василия Львовича и Александры Ивановны, ставшей матерью Евгения Владимировича Переслени.

Екатерина родилась до их официального брака в 1825 году. К моменту ареста декабриста Давыдова у Василия Львовича и Александры Ивановны родилось шестеро детей, а в Сибири – ещё семеро.

К написанию «Записок» Елизавету Николаевну подвигло обращение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, поступившее в декабре 1969 года, с просьбой поделиться сведениями по истории рода Давыдовых. Несмотря на болезнь, она незамедлительно принялась за работу, выверяя каждое имя, каждую дату по воспоминаниям мужа, своим дневниковым записям и сохранившимся документам. Написав восемь машинописных страниц, отправила свои записки в Москву, сопроводив письмом, в котором указывала, что большинство сведений сохранились в семейных преданиях Давыдовых благодаря подробным рассказам бабушки её мужа Александры Ивановны, жены декабриста Давыдова.

Записки Е. Н. Беляевой – интересный свод генеалогических сведений рода Давыдовых. Они написаны человеком искренним, неравнодушным, знающим цену тех самых «незначительных деталей», которые делают наше знание о прошлом более конкретным, образным, зримым.

Несколько страниц о декабристе Давыдове и его некоторых потомков.

Василий Львович Давыдов был сыном Льва Денисовича и Екатерины Николаевны Давыдовых. Екатерина Николаевна, рождённая Самойлова, называлась племянницей светлейшего князя Потёмкина, но это была не племянница, а дочь его от Екатерины II, как и ещё две дочери, Энгельгардт и Браницкая. Екатерина Николаевна была пристроена к семье Самойлова, генерального прокурора Российской империи, в первом браке была замужем за генералом Раевским, во втором – за Давыдовым. Таким образом, декабрист Василий Львович Давыдов – внук Екатерины II.

В восстании Василий Львович Давыдов не участвовал. Он был старостой Каменской управы южного общества. Арестован был в Каменке 6.01.1826 года и состоял в списке 30-ти декабристов, приговорённых к отсечению головы, что было заменено политической казнью – ссылкой на вечную каторгу.

Василий Львович Давыдов в обществе, на каторге и на поселении отличался прямотой, бодростью и остроумием, чем всегда поддерживал своих товарищей по несчастью. Всю каторгу Давыдов и Якубович были неразлучны.

Отбыв каторжные работы, Василий Львович Давыдов был поселен в Красноярск, где прожил с семьёй до 1855 года, в этом году он скончался, не дожив двух лет до амнистии. Там же в Красноярске похоронен.

В историческом музее в Москве имеется фотография кабинета Василия Львовича Давыдова в Красноярске, снятая из альбома зарисовок декабристов, называвшегося «Сибирь».

Немногие из осуждённых возвратились на родину. Останавливает внимание эпизод, касающийся декабриста М. Муравьёва, который вернулся в Москву и поселился на Подновинском бульваре. Ему было около 90 лет. В 1883 году в Москве освящали храм Христа Спасителя, строившийся 50 лет, в память войны 1812 года. По окончании освящения был парад войскам, на котором присутствовало по взводу от полков, участвовавших в войне 1812 года. На левых флангах некоторых взводов стояли старики-инвалиды. На левом фланге взвода Семёновского полка стоял старик декабрист М. Муравьёв. Император Александр III, обходя фронт, подошёл к Муравьёву и сказал ему: «Я счастлив, что могу вернуть Вам то, что заслужили Вы в Бородинском сражении». Сказав это, он приколол к груди Муравьёва Георгиевский крест.

Жена Василия Львовича Давыдова покинула Каменку в декабре 1827 года и прибыла в Читу в феврале 1828 года. Она последовала за мужем, устроив детей – два сына остались в Каменке на попечении опекуна, впоследствии были определены в Петербургский кадетский корпус, две дочери были взяты на воспитание их родственницей графиней Чернышовой-Кругликовой.

Жизнь в этой семье протекала больше за границей – в Риме. Уже взрослыми девушками их отправили к родителям в Красноярск.

Когда Александра Ивановна Давыдова уезжала со всей семьёй – детьми Василия Львовича Давыдова из Красноярска, одна из старших дочерей Екатерина Васильевна была уже замужем за есаулом Енисейского казачьего конного полка В. М. Переслени. Отец его был выходцем из Венгрии, поступил в России на военную службу и дослужился до генеральского чина. Фамилия Переслени – венгерская. Екатерина Васильевна совершила это громадное путешествие с грудным ребёнком – Софией.

Рассказывая о своей жизни в Риме в семье Чернышовых-Кругликовых, Екатерина Васильевна говорила о встречах с Н. В. Гоголем, он в то время тоже жил в Риме и часто бывал у Чернышовых-Кругликовых, слабый, болезненный, вечно зябнувший, так что ему давали муфту, чтобы он согрел руки. Н. В. Гоголь просил Екатерину Васильевну сыграть и спеть какую-нибудь украинскую песню – его любимая была «У сусида хата била, у сусидажинка мила» и говорил при этом, что если бы он думал когда-нибудь жениться, то женился бы только на ней. Екатерина Васильевна встречала также А. С. Пушкина в Яропольцах – имении Чернышовых-Кругликовых, куда семья приезжала на лето, но воспоминания о Пушкине очень смутны, мала была тогда Екатерина Васильевна.

Муж Екатерины Васильевны оставил семью и уехал обратно в Сибирь, где командовал полком Забайкальского казачьего войска и в 1874 году умер в Кяхте. Покинул он семью, будучи плац-адъютантом Киевского комендантского управления. С женой он переписывался, интересовался детьми, тосковал по семье. По словам Екатерины Васильевны, он был очень благородный человек. Причиной, что он оставил семью, была его страсть к игре в карты и он боялся разорить семью.

Умерла Екатерина Васильевна в 1910 году в Каменке и похоронена там же, где её мать А. И. Давыдова.

Как святыня хранился в семье Василия Львовича Давыдова, у его дочери Елизаветы Васильевны, альбом рисунков декабристов за время их каторги. Когда Елизавета Васильевна умерла, альбом перешёл к старшей дочери Екатерины Васильевны – Софии и во время пожара в имении Юраково сгорел. Сохранились фотоснимки с рисунков, которые сданы в Эрмитаж.

Семья Екатерины Васильевна Переслени, урождённой Давыдовой, была большая – 4 сына и 2 дочери – внуки декабриста Василия Львовича Давыдова. Михаил рожд. 19 февраля 1856 г., Николай рожд. 8 ноября 1858 г., Евгений рожд. 6 сентября 1860 г., Вадим рожд. 15 октября 1862 г., София рожд. 19 февраля 1855 г., Александра рожд. 19 сентября 1857 г.

Михаил был моряком, бывал в кругосветных плаваниях, имел от французского правительства орден Chevalierdel,OrdreNationaldelaLegiond,Honneur. Николай окончил юридический факультет Московского университета, работал по специальности. Евгений окончил юнкерское пехотное училище, потом участвовал в Скобелевской Ахал-Текинской экспедиции 1880–1881 года. Вадим окончил филологический факультет Московского университета, преподавал французский язык.

София в турецкую кампанию 1877 года была сестрой милосердия. В замужестве она Дращусова. Предки её мужа были выходцы из Франции, служили в России на военной службе. Фамилия их Suchard. Когда было подано прошение о присвоении им русской фамилии – им предложили читать свою фамилию с конца и прибавлять русское окончание – Дращусов.

Александра в замужестве Базилевская – жена последнего предводителя дворянства Московской губернии. По просьбе дворянства Пётр Александрович Базилевский ездил к Николаю II с просьбой дать конституцию. Государь выслушал просьбу, но не пожелал на неё ответить, а спросил каковы урожаи на юге России. Умер П. А. Базилевский после Октябрьской революции в Москве в своём бывшем доме в Гранатном переулке.

Сын Екатерины Васильевны – Евгений, по окончании покорения Ахал-Текинского оазиса еще некоторое время был на военной службе, так что с 18-летнего возраста он не жил в семье. Бабушка очень любила и жалела его, как рано оторвавшегося от семьи, слала ему письма, а иногда письма с пятью печатями – денежные, кроме того она подарила ему шесть серебряных столовых ложек, которые служили ей и дедушке в Сибири на каторге и в ссылке, а от брата матери Василия к нему перешёл перстень, сделанный Бестужевым-Рюминым из кандалов, в память снятия их в Чите с заключённых. В перстень был вделан большой уральский александрит и на перстне были вырезаны два голубя, несущие в клювах миртовые ветки. К сожалению, как ложки, так и перстень пропали.

Характером Евгений был похож на деда-декабриста. После военной службы он жил в Полтаве, был директором банка и пользовался большим уважением в городе. Клиенты не говорили, что кладут деньги в банк, а говорили, что дают их Евгению Владимировичу. Потом он жил в Ростове-на-Дону, где был утверждён персональным пенсионером республиканского значения.

Евгений Владимирович женат был в первом браке на О. Ф. фон Бергхольц, мать которой была рождённая Энгельгардт, по линии второй дочери светлейшего князя Потёмкина от Екатерины II. Она была пристроена к семье Энгельгардт. Во втором браке на Е. Н. Беляевой. От первого брака у него были 4 сына и дочь – правнуки декабриста Василия Львовича Давыдова. Дочь умерла в младенчестве, сыновья Владимир и Михаил, также как их мать, умерли от сыпного тифа в 1920 году. У третьего сына Александра были необыкновенные музыкальные способности. Когда чествовали в торжественном заседании столетний юбилей восстания декабристов, он выступал во втором отделении, литературно-музыкальном, играл на рояле и привёл слушателей в восторг, а через 8 дней после этого выступления был убит на улице с целью ограбления, он был тогда кассиром одного крупного предприятия. Четвёртый сын Дмитрий эмигрировал, живёт в Париже. Также эмигрировала жена Михаила с сыном Алексеем, уже правнуком Василия Львовича Давыдова и находится с ним в Африке.

Заканчивая краткое изложение печальных событий надо сказать, что в семье декабриста Василия Львовича Давыдова и среди потомков всегда было глубочайшее уважение к нему и его жене Александре Ивановне. Впрочем, едва ли найдётся среди русских людей кто-либо, кто имя декабристов не произносит с благоговением.

«ОБЕДАТЬ ХОЖУ К СТАРУШКЕ АЛЕКСАНДРЕ ИВАНОВНЕ ДАВЫДОВОЙ…»

Елизавета Николаевна Беляева много и интересно рассказывала о Петре Ильиче Чайковском. На её столе всегда стояла фотография композитора. Она страстно любила его музыку.

Евгений Владимирович Переслени доводился Чайковскому племянником: сестра композитора Александра Ильинична была женой Льва Васильевича Давыдова, сына декабриста и родного брата Екатерины Васильевны – матери нашего героя.

Евгений Владимирович встречал Чайковского в Каменке и в Москве. В его воспоминаниях много редких подробностей жизни и творчества Петра Ильича.

Читая во время наших встреч фрагменты воспоминаний мужа о Чайковском, Елизавета Николаевна дополняла их собственными разысканиями о композиторе, его связях с Доном. В её архиве хранились интересные письма из Клина от внучатых племянниц Чайковского Ксении Юрьевны Давыдовой и Ирины Юрьевны Давыдовой-Соколинской.

Как свидетельство высокой требовательности Петра Ильича Чайковского к своему творчеству, она приводила такие строки из воспоминаний мужа:

«В последний раз я встретился с Петром Ильичём в 1883 году. Это было в Москве, в Большой московской гостинице, где остановился Пётр Ильич. Я принёс ему случайно забытую у нас тетрадь с нотами. Пётр Ильич посмотрел на тетрадь, вскочил и выхватил её у меня из рук. ”Как я тебе благодарен, – сказал он, – я давно искал её”. И тут же на моих глазах изорвал тетрадь в клочья. ”Я давно написал всё заново,” – сказал он».

Елизавета Николаевна настоятельно советовала мне побывать в Клину. Поехать удалось через два года, много записывал в дневник, и теперь решил опубликовать некоторые страницы.

Государственный дом-музей П. И. Чайковского.1986 г. Фото К. Г. Пашиньяна

«16 сентября 1986 года.

90 километров к северо-западу от Москвы. Государственный дом-музей Петра Ильича Чайковского.

Директор музея Галина Ивановна Белонович встретила радушно, передала меня главному хранителю, она предоставила сопровождающую. Снимал в интерьерах. Ходил с экскурсией. Под дождём снимал на улице: дом, сад, скамейки, аллеи. Старый парк словно хранит звуки былого.

Дом не был собственностью Чайковского. Композитор арендовал его у клинского мирового судьи Сахарова. Прожить в нём ему было суждено менее полутора лет: с мая 1892 года по начало октября 1893-го.

Первый шаг к созданию мемориального музея был сделан вскорости после смерти Чайковского его братом Модестом Ильичём и слугой Алексеем Ивановичем Софроновым, которому по завещанию осталось всё имущество композитора.

Софронов выкупил дом у владельца, бережно сохранил все предметы обстановки и был фактическим хранителем музея вплоть до окончательного переезда в Клин Модеста Ильича Чайковского.

Готовясь к поездке в Клин, надеялся на встречу с внучатыми племянницами композитора Ксенией Юрьевной Давыдовой и Ириной Юрьевной Соколинской. По прямому родству они – правнучки декабриста В. Л. Давыдова. Родная сестра П. И. Чайковского Александра Ильинична была замужем за сыном декабриста. Через неё композитор был дружен, близок со многими представителями рода Давыдовых.

После телефонного звонка пошёл в гости к сёстрам Давыдовым.

Дождь усилился. Дом недалеко, на проезде Танеева (Сергей Иванович Танеев – ученик Чайковского в Московской консерватории).

Хозяйки приветливы и доброжелательны.

Каждая из них более тридцати лет работала в музее П. И. Чайковского.

В 1941 году их отец Юрий Львович вывез ценности Клинского музея подальше от фронта, в город Воткинск.

В помощь отцу в Удмуртию, на конечную станцию железнодорожной ветки от Ижевска, отправилась Ксения Юрьевна, выпускница киевского хореографического училища.

В Воткинске (прежде селении Вятской губернии) в 1840 году родился Пётр Ильич Чайковский.

До 1980 года Ксения Юрьевна заведовала рукописным отделом музея, потом работала заместителем директора по научной работе.

Ирина Юрьевна руководила иконографическим отделом.

Их отец Юрий Львович, внук В. Л. Давыдова, с 1945 года служил главным хранителем музея. Он умер в 1965 году в возрасте восьмидесяти девяти лет.

Юрий Львович Давыдов и Евгений Владимирович Переслени были двоюродными братьями.

В Москве перед поездкой встретился с фотокорреспондентом Евгением Ананьевичем Халдеем, рассказал о командировке. Он загадочно улыбнулся и, порывшись в архиве, извлёк негативы тридцатилетней давности.

А ещё – интерьеры дома Чайковского, какими они были в 1959 году: рабочий кабинет, жилые комнаты, гостиная с роялем.

У Халдея всегда готовы к работе увеличители и кюветы с растворами.

Отпечатали фотографии.

– Возьми с собой, – сказал Евгений Ананьевич, – они пригодятся. Ещё тебе на память пара негативов.

Поистине – дар бесценный.

В Клину принялись рассматривать фотографии, переданные в Москве Е. А. Халдеем.

С особым интересом – снимок, запечатлевший выступление Ивана Сёменовича Козловского, чей “несравненный голос до сих пор живой в памяти” (Ксения Юрьевна).

Она и сама на снимке, в правом верхнем углу, среди стоящих слушателей.

Указала на себя, чуть смущаясь, словно оправдываясь, что оказалась на одной фотографии с великими – композитором Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, дирижёром и педагогом Александром Васильевичем Гауком, композитором Юрием Александровичем Шапориным, жившим в 1930-е годы вКлину, автором оперы “Декабристы”.

Фотографировал обеих сестёр.

К. Ю. Давыдова (сидит) и И. Ю. Соколинская. 1986 г. Фото К. Г. Пашиньяна

Надписали мне музейный буклет. Хорошо вспоминали ростовскую линию – Евгения Владимировича Переслени и Елизавету Николаевну Беляеву.

Ксения Юрьевна на память цитирует письма П. И. Чайковского. Обе отлично знают время, среду, родословную.

Разговор о визитных карточках: удобно, правильно. Раньше: нанёс визит, загнул уголок визитки, – значит, был сам.

Сёстры приглашали остаться обедать.

Дождь прошёл, и я отправился на вокзал.

Дорогой вспоминал музей, коллекцию фотографий.

П. И. Чайковский любил фотографию. Нередко фотографировался сам (отпечатки заказывал по шесть дюжин), собирал снимки друзей. Коллекция (нынешняя) составлена, в основном, им самим.

Обратил внимание, что Пётр Ильич в 1893 году фотографировался в Харькове у знаменитого светописца Альфреда Федецкого (к тому же одного из российских кинодеятелей). В том же “фотографическом ателье Альфреда Федецкого” в 1898 году побывал Евгений Владимирович Переслени (снимок на фирменном паспарту хранился у Елизаветы Николаевны Беляевой; она же вспоминала, что муж консультировался с мастером по поводу стереоскопических фотографий).

Обратная электричка забита до отказа. В основном грибники с лукошками, корзинами, рюкзаками, сумками на колёсах. Несколько шумных компаний: карты и хохот на весь вагон. Большинство же мгновенно уснули и просыпались чётко возле своих станций».

«27 ноября 1986 года. Ростов-на-Дону.

Вернувшись из Клина, отправил в музей снятые в сентябре фотографии.

Помимо благодарственных писем директора Г. И. Белонович, получил акты приёма в фонды каждого снимка.

Удивительно, такое бывает нечасто.

Фотографию сестёр Давыдовых опубликовала газета “Советская культура” 13 ноября 1986 года.

От сестёр Давыдовых несколько писем и открыток с видами музея П. И. Чайковского.

Пишут, что смущены публикацией в “СК”.

Теперь у них просят фотографии.

“Не могли бы Вы оказать такую любезность – отпечатать несколько штук размером 13х18 см? И прислать, конечно, наложенным платежом. Дело в том, что вместе нас никто не фотографировал. А хотели бы иметь наши физиономии наши родные, живущие за рубежом”.

С удовольствием исполнил просьбу и отправил, разумеется, не наложенным платежом.

Надо было сделать 6 дюжин, как некогда заказывал П. И. Чайковский».

Уезжая из Клина, давал себе обещание вернуться, вновь побывать в этих удивительных местах.

Прошло более тридцати лет.

Вновь страницы дневника.

«11 июля 2017 года.

Мы продолжаем путешествие по музеям Подмосковья. Сегодня в Больших Вязёмах, государственном историко-литературном музее-заповеднике А. С. Пушкина. Директор, наш давний друг Александр Михайлович Рязанов, встретил радушно и, поселяя вмузейнойгостиничке, решил сразить мою жену Нину (я уже здесь бывал и его приёмы знаю). Завёл нас в гостиничку через парадный вход, показал жилище, и вывел на крыльцо внутреннего дворика через другую дверь. Дух захватило! Совсем близко, как на ладони, сказочной красоты церковь Спаса Преображения. XVI век. Времена Бориса Годунова. “По преданию построен в один год с колокольней Ивана Великого в Москве. Рядом двухъярусная звонница – истинный шедевр московской архитектуры” (Александр Михайлович Рязанов). Обошли храм кругом, постояли возле могилы Николеньки, брата Александра Сергеевича Пушкина.

А. М. Рязанов: “По соседству в селе Захарово, в доме бабушки Марии Алексеевны Ганнибал, Пушкины жили, а сюда, в Вязёмы, Саша и Николенька вместе с воспитателем-французом графом де Монфор часто ходили в церковь или на базар. Николенька заболел и, как сказано, в три дня умер“.

На закате сидели на крыльце. Говорили о Пушкине в связи с Давыдовым. Получается, что не так далёк золотой век русской литературы, если время сплетено из человеческих судеб. Мне довелось знать Елизавету Николаевну Беляеву, она была женой Евгения Владимировича Переслени, внука декабриста Давыдова, а его бабушка и дедушка хорошо знали Пушкина. Видела Пушкина даже его мама – правда, мала была, плохо помнила, зато уж Гоголя и тем более Чайковского…

– Его-то хорошо знал и сам Евгений Владимирович, и Клин здесь недалеко, – начал было я издалека…

– Завтра и поедем, – с улыбкой перебил меня Рязанов, – с утра созвонюсь с Галиной Ивановной Белонович.

Знакомое имя… Боже, прошло ли тридцать лет?»

12 июля 2017 года.

«Клин. Те же дорожки, тот же вид на усадебный дом через круглую клумбу с цветами. Почему не поднимается то самое волнение? Сам я другой? Осень тогда была и дождь… Плёнка чёрно-белая, и было её мало – экономил. Теперь снимаю, не жалея кадров, а всё кажется – не сделал ничего путного.

Впрочем, Галина Ивановна Белонович встретила тепло. Масса воспоминаний. Чай и обед. Предложение сделать выставку. Замечательная экскурсия и возможность снимать в интерьерах.

Дело поменялось окончательно, когда сели и заговорили о тех удивительных людях, память о которых и привела меня вновь в эти места: о сёстрах Давыдовых – Ксении Юрьевне и Ирине Юрьевне. О Елизавете Николаевне Беляевой. Их помнят, чтут.

Главное, к ним обращаются. Всё, что они оставили, о чём рассказали, востребовано.

Ещё Елизавета Николаевна Беляева в Ростове и сёстры Давыдовы вКлину рассказывали мне, что Пётр Ильич бывал в Каменке и с искренней теплотой вспоминал об этом. По их совету обратился к опубликованным письмам композитора и Надежды Филаретовне фон Мекк из имения Давыдовых».

23 апреля 1878 года:

“Вся прелесть здешней жизни заключается в высоком нравственном достоинстве людей, живущих в Каменке, т. е. в семействе Давыдовых вообще. Глава этого семейства, старушка Александра Ивановна Давыдова, представляет одно из тех редких появлений человеческого совершенства, которые с лихвой вознаграждают за многие разочарования, которые приходится испытывать в столкновении с людьми. Между прочим, это единственная оставшаяся в живых из тех жён декабристов, которые последовали за мужьями в Сибирь. Она была и в Чите, и в Петровском заводе и всю остальную жизнь до 1856 года провела в различных местах Сибири. Всё, что она перенесла и вытерпела там в первые годы своего пребывания в разных местах заключения вместе с мужем, – поистине ужасно. Но зато она принесла с собой туда утешение и даже счастье для своего мужа. Теперь это уже слабеющая и близкая к концу старушка, доживающая последние дни среди семейства, которое глубоко чтит её. Я питаю глубокую привязанность и уважение к этой почтенной личности” [10].

И позднее, в письме от 13 апреля 1884 года:

“Обедать хожу к старушке Александре Ивановне Давыдовой. Не нарадуешься, когда смотришь на эту 80-летнюю старушку, добрую, живую, полную сил. Память её необыкновенно свежа, и рассказы о старине так и льются, а в молодости своей она здесь видела много интересных, исторических людей. Не далее как сегодня она мне подробно рассказывала про жизнь Пушкина в Каменке...” [11 ].

Особенно впечатлили слова из письма от 15 октября 1879 года о бабушке Евгения Владимировича Переслени Александре Ивановне:

“Всё многочисленное семейство Давыдовых питает к главе семейства обожание, которого вполне достойна эта поистине святая женщина. Она – последняя, оставшаяся в живых жена декабриста из последовавших за мужьями на каторгу. Вообще много горя пришлось ей перенести в молодости. Зато старость её была полна тихого семейного счастия. И какое чудное это семейство! Я считаю себя счастливым, что судьба столкнула меня с ними и так часто дает мне случай видеть в лице их душевное совершенство человека”» [12 ].

Через многие годы живая нить воспоминаний Елизаветы Николаевны Беляевой, жены внука декабриста Давыдова Евгения Владимировича Переслени, дала мне счастливую возможность прикоснуться к истории этого славного рода.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Пашиньян К. Г. Мои великие старики // Дон.временник. Год 2018-й. Ростов н/Д¸2017. С. 166–171.

2. Миронов Е. Внук декабриста //Дон. 1969. № 6. С. 138–139; Гурвич С. Всё осталось людям  // Молот. 1965. 7 мая. С. ?; Гессен А. Каменка : О чём рассказал внук декабриста // Неделя. 1965. 21–27 нояб. (№ 48). С. 4.

3. Пашиньян К. Г. На волне щедрой памяти // Веч. Ростов. 1985. 11 февр. С. 3; Его же. Листы на зелёном сукне бильярда // Веч. Ростов. 1987. 4 февр. С. 3; Его же. По долгу памяти живя // Комсомолец. 1989. 30 мая. С. 3; 10 июня. С. 3; 13 июня. С. 3; 21 июня. С. 3.

4. Копии автобиографии Е. В. Переслени , его воспоминаний  и «Записок» Е. Н. Беляевой переданы автору Е. Н. Беляевой и хранятся в его личном архиве.

5. 1-я Советская, 46 – бывшая – 1-я Соборная – дореволюционный нахичеванский адрес Е. Н. Беляевой.

6. «Ахал-текинская экспедиция 1880–1881 годов имела цель покорить племена текинцев, живших в Туркмении (закаспийских владениях Российской империи). Ею командовал генерал Михаил Дмитриевич Скобелев, с 1876 года – военный губернатор Ферганской области. Все военные экспедиции против текинцев потерпели неудачу. Генералу Скобелеву и его войскам удалось усмирить воинственные племена и добиться умиротворения Ахал-текинского оазиса». (Выписки автора из «исторических тетрадей» Е. В. Переслени)

7. «Пётр Александрович Базилевский (1855–1920) был шталмейстером Императорского двора, имея ранг действительного статского советника, а также являлся предводителем дворянства Московской губернии». (Выписки автора из «исторических тетрадей» Е. В. Переслени)

8. Орлов Константин Хрисанфович (1875–1952) – офтальмолог, заслуженный деятель науки, доктор медицинских наук, профессор.

9. Гессен А. И. Во глубине сибирских руд… : Декабристы на каторге и в ссылке : докум. повесть. М. Дет.лит.,1976. С. 80–81 : ил. [Л. 16 – вклейка между с. 80–81].

10. Чайковский П. И.Полное собрание сочинений : литературные произведения и переписка  М., 1962. С. 335.

11. Его же. Указ.соч. Т. 12. М., 1970. С. 353.

12. Его же. Указ.соч. Т. 8. М., 1963. С. 393.

Источник: Пашиньян К. Г. На волне щедрой памяти // Донской временник / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2019. Вып. 28-й. С. 36–46.