ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2012-й

Краеведы Ростовской области

АЛЕКСАНДР КОШМАНОВ: ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО

Предлагаем вниманию читателей два автобиографических очерка А. М. Кошманова

10 июля 2011 г. на 56-м году жизни ушёл из жизни Александр Михайлович Кошманов.

Он торопился жить. Всё спешил куда-то, боясь не успеть рассказать, написать, доделать. Свободолюбивый и откровенный, отзывчивый и неугомонный, верный друг и товарищ. Казалось, что Александра знают все жители района, а знакомы с ним почти пол-области. Поклонник бардовской песни, он организовал в Константиновске «Клуб пилигримов», и вот уже на ежегодные бардовские фестивали много лет съезжаются авторы-исполнители чуть ли не со всего юга России.

Его перу принадлежат поэмы «Рождение казака» и «Казачья вольница», предание «Красный камень Степана Разина», стихи и песни, посвящённые донскому краю.

С друзьями-единомышленниками он пытался объять необъятное, занимаясь краеведческой работой. Исходил, изъездил окрестные хутора и станицы, собирая по крупицам исторический материал. А потом нёс его в районную газету, где был активным внештатным корреспондентом. Выступал перед участниками краеведческих чтений. Связывался по Интернету с уроженцами родных мест, проживающими в других городах и странах.

Александр был патриотом своей малой родины. Гордился её историческим прошлым, своими казачьими корнями. О Стеньке Разине, который проплывал мимо сегодняшнего Константиновска, а возле хутора Ведерникова на Красном камне думу думывал, о Кагальницком городке, построенном разинцами в этих местах, прочитал горы литературы. Красный камень с речного дна пытался поднять! И его аналог на крутом берегу с поклонным крестом установить идею выдвинул. А потом с такими же увлечёнными людьми воплотил её в жизнь. Лежит теперь Красный камень над Доном-батюшкой. Расстилаются за ним речные просторы и земля, овеянная легендами и былинами.

Он, как Данко, нёс людям свет. И сердце отдал им без остатка. В последние месяцы с головой погрузился в поисковую работу. Не мог спокойно жить, зная, что близ Константиновска, в хуторе Михайловском, похоронены в годы войны без почестей сотни безымянных солдат. Не обращал внимания на тяжёлую болезнь, пропадая с друзьями-поисковиками на раскопках. За день до торжественного перезахоронения слёг в больницу. И уже не поднялся.

На похороны собрались сотни людей. Поэт и близкий друг Александра Владимир Тэн посвятил ему строки:
Ушла душа, взлетела в поднебесье.
На землю возвратить её нельзя.
Остались недописанные песни
И верные скорбящие друзья.

М. С. ЗОЛОТАРЁВА

ЗОВ ТИХОГО ДОНА

Однажды ночью мне приснился сон. Донская волна, набегает на песчаный берег и с тихим, мягким, вкрадчивым шелестом откатывается обратно, оставляя за собой рёбрышки, небольшие извилистые песчаные бугорочки.

И я просыпался в уютной московской квартире, мгновенно вскакивал, и, путаясь в домашних тапочках, спешно выходил на лестничную площадку и курил сигарету одну за другой. А время-то было далеко за полночь. Затем душа постепенно успокаивалась, и я брёл к двери, осторожно открывая её, опасаясь спугнуть то ностальгическое щемящее чувство по далёкой выжженной палящим солнцем степи и ровной, спокойной зеркальной стремнине Тихого Дона.

И я понял, что меня зовёт обратно к своим берегам Тихий Дон.

Да, я проживал в Москве, а непричёсанная и неприкаянная душа моя томилась здесь, на Дону. Одно чувство звучало во мне звонкой, как тетива, натянутой струной, и это чувство я не разменял. Оно до сих пор сидит во мне и пульсирует в моём сердце. Это любовь искренняя, простая, неподкупная любовь к вольному Дону, к Дону-батюшке.

Не могу придумать эквивалент этому чувству, оно для меня необъяснимо. Скорее всего это немой укор моих прапрапрадедов. Возможно, из восьмого, или девятого-десятого колена моей старинной казачьей прочной духовной нити, соединившей давнее «когда-то» и современное «сегодня». Трудно ответить.

Но знаю точно, что меня заставило оставить другим место для суетного житья? Я не променял тихий шёпот донской стороны на шумную привилегированную московскую прописку.

Донская волна меня перетянула к берегам батюшки-Дона. Некоторые подмечали, что, мол, вернулся очередной неудачник.

А мои душа и тело всегда искали защиты и приюта в степях казачьей вольницы. Душа и сердце вместе с ветерком гонялись гоном по буграм и буеракам. Блуждали в таких глухих уголочках божественной природы, в которых ты ощущал себя по-настоящему свободным и вольным. Растворялся весь без остатка в первозданной чудесной красоте и аромате пахнущих колдовским запахом трав донской степи.

С дрожью в руке разглядывал я старую шашку, подаренную старшему брату, незабытую, играющую солнечным блеском в углублении стального клинка. Сквозь увеличительное стекло времени всматривался и с замиранием духа разглядывал глубокую зазубрину на лезвии, пытаясь уловить и услышать визг и звон скрещённого особой закалки металла, – отзвук давнишней битвы.

Всегда ловил себя на мысли: если моё существо, хотя бы один раз в неделю не повстречается со степью, от такой разлуки я болею. Без степи я просто не смогу выжить! Душа моя мечется, как только представлю, что там, в степи, без моего участия, именно в эту секунду происходит природное таинство.

А если вдруг почувствую недомогание, спешу в степь. И там, на просторах дикого поля, она врачует мою душу. С жадностью наблюдаю, как в любое время года суток степь всегда разная. Впитываю в себя до корней волос едва уловимые волшебные изменения природы.

Я могу молча общаться с колючими, как приблудившийся ёжик, тёрнами. Знаю, что глубокой осенью, подбитые первым заморозком «тярны» мне подарят крутого тёмно-синего посола чуть-чуть подслаженные, но все, же терпкие плоды. Осторожно, чтобы не наколоться о колючки – а они же обязательно «куснут», – аккуратно соберу ягоды в небольшое, когда-то сплетённое дедом, старое ивовое лукошко, и увезу с собой.

Дома под лёгким навесом в солнечный день, за большим хлебосольным столом, среди предметов казачьего быта, в окружении плетней, рядом с хорошими товарищами по духу, в доброй и хорошей беседе откушаем вареников с теренком. Заправленными не какой-то магазинной «пролетарской», а настоящей густой домашней сметаной, (аж ложка гнётся), выгнанной из сепаратора, раним утром в казачьем курене. А потом перекинемся друг с другом огоньком весёлых глаз, наберём в себя поглубже вольного воздуха, и заиграем протяжную казачью песню.

Да, степь мудра. Она насыщена духом старого казака, умудрённого, храброго, находчивого и в меру прижимистого.

К такому казаку привела узкая стёжка судьбы, впоследствии эта тропинка стала широкой и надёжной дорогой познания и открытий. При первой встрече с ним, когда ещё не успел переступить порог его куреня, он, окинув меня беглым острым взглядом, вытянул руку и ткнул пальцем в мою сторону. Я замер, загипнотизированный . Он сказал: «Мине завуть Иван Сидаравищ Тирентьив! А ты щиво жи так долга ни прихадил, я тибе давно.. о... о паджидаю!», и только потом открыл калитку, и позволил войти в своё семейное родовое гнездо.

От кого-то, не помню, слышал, что скорость течения тихого Дона равняется скорости пешехода. Вот и моя душа пешком по степи и по Дону шагает в ногу. А если не успел, то уже не догонишь. Эта скорость равняется скорости жизни. История уходит на глазах, многое стирается, а ещё больше стёрлось, ушло в небытие.
На берегах седого Дона рождалось то,
что «летописью» мы зовём.
И если умудримся затерять,
никто нас не простит,
а совесть будет горше, чем полынь,
терзать наш ум на том и этом свете!..

Я знаю, что в каждом уголке моего куреня, в оконных узких проёмах, в пластинчатых стенах снаружи и внутри, в скрипучих половицах, в карнизах под крышей гуляет мой добрый собеседник – дух казачьей вольницы! Живет и бурлит казачий дух!

Моя тётя, а ей, слава Богу, девяносто два, сказала, что наш род по линии моей мамы – не пришлые люди на Дону. Мои прапрадеды вместе со всеми казаками переселялись, меняли местожительства, но не дальше одного сантиметра от стремнины Тихого Дона. Первый Траилинский городок (впоследствии станица Богоявленская) находился в нескольких верстах от Кагальницкого городка (место стоянки и пленения Степана Разина).

По линии отца я знаю одно, что его древняя малая родина – станица Кривороженская по приказу Петра I была сожжена и разрушена за участие моих прапрадедов в восстании Кондрата Булавина.

Когда я попадаю в крепкие объятья степи, я знаю точно, что моя душа и сердце надёжно, бережно запеленаты тугой и прочной сине-красной полосой.

Вот и всё о себе. Что дальше? Дальше – идти вперёд, вместе с заветами, традициями дедов и прадедов. Передавать и вкладывать дедовский опыт в буйные головушки, в каждую клеточку казачий дух. Высоко и крепко держать в руках знамя казачьей вольницы, на полотнище которого в старину были вышиты такие слова: «Куды хоща, туды и скаща, нихто за ним ни заплаща».

Казакам пора выходить с камышей – засиделись, да заболтались! Нет уз святее товарищества!

О СЕБЕ

Я, Кошманов Александр Михайлович, родился 1 сентября 1954 года в слободке Криворожье Миллеровского района Ростовской области на родине отца, куда моя мама была распределена на работу после окончания Константиновского сельскохозяйственного техникума.

Затем родители переехали на постоянное место жительства в станицу Богоявленскую, на родину мамы – Кошмановой (Кунаковой) Клавдии Ивановны, – и всего старинного рода Кунаковых. Со слов мамы и моей тёти Нюры, Кунаковы проживали здесь ещё со времен Траилинского городка – старой станицы, нынешней Богоявленской. Мой прадед Захар Андреевич Кунаков с семьёй выжигал кирпич для Богоявленской мельницы постройки 1915 года. Строил эту мельницу немец Швандер. Так он прадеду заплатил векселями, а те «сгорели», то есть обесценились, в 1917 году...

Я некоторое время жил у бабушки, пока родители не обустроили свой быт.

В Богоявленской пошёл учиться в первый класс. Любимым предметом в начале учёбы было чистописание. Причём перьевой ручкой, когда буквы, особенно сбоку, выделялись нажимом... Красота!.

Детство прошло с пацанами на Дону. Вместе с братьями летом уезжали на «лисапетах» к реке, брали с собой картошку, соль, сахар, хлеб, крупы и, самое главное, удочки-закидушки. И по степи, с песнями и прибаутками, – к батюшке Дону суток на трое. Разводили костёр, потом засыпали пепел песком и до утра – тёплая постель. А чтобы освободить место на косе для своих удочек (обычно места были заняты рыбаками из Шахт и других городов), мы поднимались вверх по течению, находили большие сухие коряги, тащили их к берегу и сбрасывали в воду вниз по течению. Через некоторое время звенели колокольчики на лесках, и слышалась ругань рыбаков. Все их удочки наматывались в жуткий клубок, и таким вот «нехорошим» способом место освобождалось. Мы же с невинными (бессовестными) мордами подходили, сочувствовали и просили разрешения закинуть четыре-пять удочек. На что получали согласие (наверное, доходило потом до шахтёров, что они не одни на реке, и, тем более, не надо жадничать). В основном, это были проделки старших братьев, я среди них был младшим на четыре года и состоял постоянным «дежурным по кухне».

Летние каникулы почти всегда проходили на Лопатине, где сейчас проходит трасса на Цимлу. Плавали на самодельных плотах, выливали сусликов и сдавали заготовителям по пять копеек за шкурку, или меняли на шарики со свистком, или же на вырученные деньги покупали сладости.

Зимой были свои пацанячьи забавы: игра в хоккей или на коньках-снегурках рвануть в хутор Новая Жизнь и вернуться с факелами из камыша, зажжёнными по очереди в вечерних сумерках. Чтобы потом, конечно, получить взбучку от родителей.

В школе участвовал в хоре, читал со сцены стихи, играл в духовом оркестре Богоявленского сельского клуба. Принимал участие во всех смотрах, конкурсах и фестивалях школьной художественной самодеятельности.

В 1969 году продолжил учёбу в 9 классе Константиновской средней школы № 25 и в 1971 году окончил её.

В средней школе в юношеской душе большой след оставили преподаватели, так как в то время педсостав был высокопрофессиональным. Особенно запомнились уроки учителя литературы Е. К. Попёхина., обществоведения В. В. Тарасюк, учителей В. П. Гончаровой и А. Н. Юдиной.

В 9 классе был принят в творческий коллектив «ШАТОП», которым руководила на общественных началах В. В. Тарасюк. Там получил первые уроки игры на гитаре. И впоследствии полюбил это инструмент. Принимал участие во всех школьных культурно-массовых мероприятиях.

После окончания десяти классов, не определившись с будущей профессией, поехал «за компанию» поступать в Новочеркасское училище связи и, конечно, благополучно завалил экзамены. До армии работал в судоремонтных мастерских и играл в вокально-инструментальном ансамбле районного Дома культуры. Наш ансамбль проехал с концертами не только Константиновский район, но побывал по путёвке областного комсомола в Миллеровском районе.

В армии служил в Прибалтике, участвовал в концертных программах для рабочих и служащих предприятий. После окончания службы вернулся в Константиновск и работал в районном Доме, где судьба свела меня с режиссёром, поэтом Владимиром Тэном, у которого было чему поучиться, что и происходило при каждой встрече, когда мы ставили художественные программы агитбригады «Товарищ». Постановки программы были коллективными, и среди ребят и девчонок царил дух студийности (это потом я узнал, что путь к театру лежит через тернистую дорогу «студийности», по Е. Б. Вахтангову). Кроме актёрского мастерства, мы постигали «кухню» работы над литературным текстом сценария и сочинения песен о нашем городе и о людях, а, самое главное, каждый мог избрать свой путь к будущей жизни.

В 1977 году коллектив агитбригады «Товарищ» стал лауреатом I-го Всесоюзного фестиваля самодеятельного творчество трудящихся в Москве. Наш коллектив выступил с творческой программой на предприятиях и в Московском институте культуры, и после этого заведующий кафедрой режессуры пригласил желающих поступить в свой институт, что я и сделал в 1978 году. Но перед этим я попробовал свои силы в Щукинское (курс М. Царёва) и Щепкинское училища (курс Ю. Соломина), где дошёл до третьего тура. Потом мне сказали, что я уже очень стар (23 года!), плюс четыре года учёбы, и что останется играть?!

После окончания института культуры меня распределили на работу заведующим культурно-массовым сектором в Подмосковье, причём с жильём и пропиской и неплохими харчами. Затем я перебрался в Москву, где некоторое время работал не по специальности.

В 80-годах пришло желание творить. В 1989 году в газете «Донские огни» появилась заметка «Ода Константиновску». А потом возникла жуткая ностальгия по Дону. Так появилась поэма «Рождение казака», посвящённая Владимиру Тэну. Она была написана в Москве за три ночи. Образ атамана взят из жизни – это наш земляк из станицы Семикаракорской, поэт Борис Куликов.

Потом было безболезненное возвращение в Константиновск и работа в культуре. И вот тут снова захотелось высказаться о том, что греет душу и сердце. Высказать своё отношение к тому, что связывало детство и юность. Это стихи, посвящённые одноклассникам, песни «творческого сотрудничества» в клубе авторской песни «Пилигрим».

Поэма «Красный камень Степана Разина» – страничка истории донского края, тем более что эта «история» живёт рядом с нами. Поезжай в степь, и найдёшь ответы на многие вопросы. Особенно в хутор Ведерников, или за девять километров вверх по Дону, в Кагальницкий городок. Подыши воздухом истории. Многое станет понятным: в каком месте живёшь, для чего живёшь. А, может, чистый воздух вольной степи вхолостую молотишь?!.

Творческие планы такие: работать дальше и стараться оставить после себя то, что людям будет интересно и познавательно. Ещё раз напоминать новым поколениям, что надо знать, изучать и беречь свою историю, потому что она – родная. Не выдуманная, не искусственная, а политая потом и кровью наших славных предков и взлелеянная песнями вольного Тихого Дона.

Вот и всё... Что будет дальше, поглядим. Это ведь раньше: и был, и состоял, и участвовал...

А теперь... Поживём – увидим.