Масленникова А. Судьба армянского священника // Донской временник. Год 2006-й / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2005. Вып. 14. С. 206-207. URL: http://donvrem.dspl.ru/Files/article/m4/2/art.aspx?art_id=514
ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2006-й
Политические репрессии
СУДЬБА АРМЯНСКОГО СВЯЩЕННИКА
г. Ростов-на-Дону, лицей № 1, 3-я премия на VI Всероссийском конкурсе исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия — XX век». Руководитель Н. М. Мкртчан.
С приходом Советской власти для церкви наступили трудные времена. Уже в начале 20-х гг. первая волна репрессий обрушилась на служителей церкви. Принятое в апреле 1928 г. постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» вытеснило религию и церковь из всех сфер общественной жизни.
Именно в это время было разрушено большинство нахичеванских церквей: во имя св. Николая (Сурб Никохайос), во имя св. Феодора (Сурб Теодорос), во имя св. Вознесения (Сурб Амбарцум) и др.. Остались лишь кладбищенская во имя св. Иоанна Предтечи (Сурб Карапет) и кафедральный собор во имя св. Григория Просветителя (Сурб Лусаворич), куда переместилось духовное правление.
Что же касается монастыря Сурб Хач, то, как удалось выяснить, богослужение здесь проводилось до 1931 г., после чего церковь стала использоваться местным совхозом. В 1933 г. закрыли здание Богородицкой церкви — под предлогом того, что «...здание не эксплуатировалось и требовало капитального ремонта». В 1930 г. разрушили церковь св. Иакова.
В 1924-м арестовали нахичеванских священников Хачатура Акоповича Бугояна и Карапета Ованесовича Гекимьянца, а в 1930 г. — Минаса Хачатуровича Хумашьянца. Всех впоследствии отпустили. Однако с середины 30-х гг. ситуация начинает изменяться в худшую сторону. 1938 г. стал самым страшным годом для армянских священников: именно тогда репрессиям подвергся весь цвет нахичеванского духовенства.
Вот пример — судьба священника Бугояна... Хачатур Акопович родился 10 апреля 1874 г. в селе Большие Салы в семье крестьянина-середняка. Окончил Нахичевано-Бессарабскую духовную семинарию, некоторое время служил в нахичеванской Вознесенской церкви. В первый раз его арестовало ростовское ОГПУ по подозрению в контрреволюционной деятельности. Под арестом он провёл две недели, и за недоказанностью обвинений был освобождён. Но арестованные хотя бы один раз, как свидетельствует опыт, при развёртывании очередной разоблачительной кампании, становились первыми кандидатами на повторный арест.
На допросе 15 июля 1938 г. от Бугояна были получены признания (можно предположить, каким путём!), что он в 1935 г. завербован в «церковно-белогвардейскую организацию», ставившую задачей свержение Советской власти путём вооружённого восстания в момент объявления войны СССР фашистскими интервентами. С этой целью Бугоян в церкви и в «других местах вёл среди населения антисоветско-пораженческую агитацию, рассказывал о превосходстве фашистского строя над советским, при этом выражал симпатии к Гитлеру и Муссолини... разжигал межнациональную рознь, дискредитировал мероприятия Советской власти, рассказывал, что колхозы закрепощают крестьян, что они не дают никакой пользы, так или иначе Советской власти придётся отказаться от них и перейти на путь развития единоличного хозяйства».
Печально известная тройка УНКВД по Ростовской области решением от 21 июля 1938 г. постановила: расстрел с конфискацией имущества. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов», Бугоян реабилитирован.
Судьбы других священников сложились аналогично. Некоторые, правда, не доживали до приговора... 60-70-летние старики, зачастую не понимавшие, чего от них хотят, под угрозами физического и морального воздействия (почти все имели семьи и, конечно, опасались за участь близких), подписывали протоколы. Малограмотные сержанты, конечно, ни на секунду не сомневались в том, что выбитые ими показания по своей сути абсурдны.
В живых чудом остался лишь М. М. Чорчопьянц, которого потом долгое время местная молва обвиняла в доносительстве. Однако если мы почитаем протоколы, станет ясно, что показания друг против друга подписывали все. В обмен на показания им могли обещать жизнь и свободу...
|