ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып 29-й

Власть и управление на Дону

Н. А. МИНИНКОВ

«…ПО ВОЙСКОВОМУ ПРАВУ КАЗНИТЬ…»

К 350-летию принятия Войском Донским присяги на верность царю

29 августа 1671 года в войсковой столице Черкасске прошла церемония приведения к крестному целованью казаков Войска Донского на верность царю Алексею Михайловичу, царице Наталье Кирилловне и царским детям. Дата была названа в Посольском приказе стольником полковником Григорием Косаговым [1, с. 170], посланным на Дон для проведения этой церемонии.

Такое важное событие нашло отражение в историографии. В. Д. Сухоруков отметил, что приведение донских казаков к присяге должно было обеспечить «отвращение на Дону возмущений», «подобных Разинскому восстанию». Требование правительства о присяге казаки готовы были выполнить далеко не сразу, и «четыре дни» они пытались сопротивляться, однако в конце концов были вынуждены принять присягу. В. Д. Сухоруков излагал общее содержание текста присяги [2].

Более жёсткую оценку последствиям принятия присяги давали историки казачества начала прошлого века. «Донское войско подпало под влияние московского правительства», – таким, на взгляд Е. П. Савельева, было главное последствие этого акта. Однако донские казаки «как народ прямой, непосредственный и честный и при том искренне религиозный, старался по мере сил выполнять принятые на себя обязательства». Всё это, по оценке Е. П. Савельева, «Москва своевременно усчитала и использовала в своих интересах» [3]. Это соответствовало мысли историка, согласно которой русские власти использовали верность донского казачества, которое за свою службу не получало от правительства должного и заслуженного вознаграждения.

Исследователь истории казачества историк-юрист С. Г. Сватиков отметил, что присяга привела к принципиальным изменениям в политическом положении Войска Донского. Результатом принятия присяги стало то, что «с 1671 года казаки стали подданными царя, а Донская колония вошла в состав Российского государства» [4, с. 107]. Была ликвидирована, по мнению С. Г. Сватикова, государственная независимость Донской республики, на месте её стала донская автономия в составе России. При этом донская автономия «была гораздо шире той, которой пользовалась Малороссия с 1654 г. под “гетманским региментом”» [4, с. 107–108].

Таким образом, донские историки дореволюционного времени, а также историк казачества С. Г. Сватиков в период эмиграции видели в присяге донских казаков важную политическую перемену, итогом которой стало усиление зависимости Войска Донского от московского правительства. Особенно резко эту мысль выразил С. Г. Сватиков: он связывал с присягой конец донской республиканской государственности.

Мысль о присяге 1671 года как о способе подчинения донского казачества царской власти высказывали и советские историки.

Н. С. Чаев, например, обращал внимание на экономические предпосылки такого подчинения. Принимая вывод А. А. Новосельского о втягивании в XVII веке Дона в систему нарождавшегося всероссийского рынка [5], он указывал, что в тот период донская земля «связывалась всё более и более тесными хозяйственными связями с Русским государством». Поэтому, по его словам, подчинение казачества государству «не было результатом только насильственных правительственных мер» [6].

А. П. Пронштейн правомерно связывал принятие присяги с победой властей над разинцами и отмечал, что главное в ней состояло в ликвидации «"права убежища" и "права внешних сношений"» [7], которыми ранее пользовались донские казаки. Он также подчёркивал, что присяга создавала основу для дальнейшего наступления на правадонского казачества. Специальный раздел, посвящённый принятию присяги 1671 года и последствиям этого акта для Войска Донского, выделен в монографии С. И. Рябова [8]. Он обращал внимание на то, что поражение Разинского восстания, «гибель» в ходе его «наиболее стойких и решительных противников царского правительства» и в то же время «рост влияния промосковски настроенной старшины» привели к принятию казаками присяги. Указывая, что присяга – «большой успех самодержавной политики по отношению к вольному казачеству», С. И. Рябов подчёркивал, что это принятие «ещё не означало ликвидации политической самостоятельности Дона вообще. Для этого потребовалось ещё несколько десятилетий…» [8, с. 81].

Таким образом, в исследованиях, посвящённых этому событию донской истории 1671 года, подчёркивалось его политическое значение, выражавшееся в усилении московской власти на Дону. Обращалось внимание на связь его с Разинским восстанием и на его последствия. В меньшей степени указывалось на предпосылки её принятия и на процесс формирования её текста и на отдельные последствия этого акта.

Что касается предпосылок, то стремление московского правительства подчинить донское казачество прослеживается ещё с конца XVI века. Явно неудачной в этом отношении была попытка 1592 годапоставить во главе донских казаков своего человека, дворянина Петра Хрущова. Казаки решительно отказались «служить» с ним и тем более принимать его себе «в головы». 4 июня 1592 года явившись на стан русского посла Григория Нащокина, они заявили ему, что «прежде сего мы служили государю, а голов у нас не бывало. И ноне … рады государю служить своими головами, а не с Петром» [9]. Русское правительство поняло, что добиться подчинения казаков напрямую невозможно, для этого онов конце XVI века не имело сил.

Правительство Михаила Романовав отношении Войска Донского пошло другим путём. Сознавая свои ограниченные возможности и стремление казаков к сохранению самостоятельности и вольности, зная о необходимости для казачества экономических связей с Россией и поддержания родственных отношений с жителями русских городов и уездов, оно добивалось усиления своего влияния на Дону, предоставляя Войску Донскому определённые привилегии.

Казаки сыграли свою роль в избрании на престол Михаила Романова в ходе Земского собора 1613 года [10]. Они защищали южную русскую окраину от нападений крымцев и ногаев, поэтому в Москве учитывали необходимость поддержки донских казаков.В 1614 году донцам было вручено царское знамя [11, стб. 69].В сентябре 1615 года на Дон была послана царская грамота, в которой Войско Донское получило от правительства ряд необходимых для казаков прав. Они могли «повольно» ездить в южные города «со всякими товары», то есть привозить военную добычу для продажи. Им дозволялось свободно видеться с родственниками, жившими в этих городах. Для воевод в грамоте было специально оговорено, чтобы они казакам «насильства … не чинили, и сильно ни у кого ничего не имали». При этом казаки имели право в этих городах на беспошлинную торговлю. В Москве обязались выплачивать казакам царское жалованье. В качестве обязанности казаков в грамоте была указана служба, причём в начальной части грамоты указывалось конкретно, за какие виды службы казаки получали свои права и за какие действия они «на наше царское жалованье были надёжны» [12].

Согласно С. Г. Сватикову, с этой грамоты начался для донских казаков «период вассалитета (1614–1671)», когда «Дон сохраняет и развивает свое народоправство, но вступает добровольно в регулярные отношения с метрополией» [4, с. 2].

Все положения данной грамоты были подтверждены в царской грамоте на Дон от 30 декабря 1618 года [13]. В отличие от классического договора между сюзереном и вассалом, Войско Донское в 1615 и 1618 годах не приносило вассальной присяги, тогда как правительство свои обязательства перед вассалом зафиксировало в двух грамотах чётко.

Однако уже в 20-е годы XVII века такое положение стало создавать для русских властей значительные неудобства. Готовясь к войне с Речью Посполитой за возвращение Смоленска, они стремились поддерживать мир на юге и не давать Османской империи и Крыму повод для враждебных действий, поэтому требовали от Войска Донского прекратить походы на Турцию и Крым. Но Войско Донское продолжало эти походы, поскольку на свои боевые действия смотрело исходя из собственных интересов, но не из интересов московского правительства [14].

В результате в отношениях между Москвой и Доном в 1630 году произошёл конфликт. Казаки решительно отказались идти в поход против Польши совместно с турецкими пашами, и заявили, что «в бусурманскую землю турским пашам на помощь на литовскую землю идти не хотим» [15, л. 94–95], но соглашались идти на войну вместе с царскими воеводами [15, л. 80].

Тогда же, виюле 1630 года, в Москве арестовали станицу атамана Наума Васильева. Это был ответ на невыполнение казаками требований о прекращении действий против Турции и Крыма. Станица была отправлена в ссылку в Холмогоры [11, стб. 323‑324].

На Дон направили царского посланника дворянина Иван Карамышев. Поездка его сопровождалась слухами среди казаков, которые распространялись одним из ушедших из Москвы казаков, будтона Дон идёт царский воевода с большими силами «ратных людей семнатцать городов». Они должны были, «едучи Доном сверху и до нижних казачьих юртов городки все разорить и их, атаманов и казаков, побивать и вешать». Поэтому, как докладывали послы А. Совин и М. Алфимов, казаки, «убояся того, из верховых городков розбежались по запольным речкам и полесом» [15, л. 72]. Говорили казаки и о самом Карамышеве, будто бы он «напросился сам, что ему донских казаков на Дону побивать и вешать и животы грабить» [15, л. 78]. В такой обстановке Иван Карамышев прибыл на Дон.

Об убийстве его рассказывал в ноябре того же года в Посольском приказе казак Семён Саблин. По его словам, 17 сентября состоялся Войсковой круг, на который пришли русские послы, но не явился Карамышев, хорошо зная о настроениях казаков и, по-видимому, предчувствуя опасность. Это вызвало ещё большее ожесточение казаков против него. Казаки припомнили, будто бы когда-то «наперёд сего» «они, казаки, в кругу у себя слушали государевы грамоты, и Иван де Карамышев против государьского имени шапки не снял, стоял, закуся бороду». Они явились к Карамышеву «на стан», и казак Ивашко Лагутин сказал ему, что «он, Иван, донских казаков на Москве поил у себя вином и говорил, что государь посылает его на Дон донских казаков побивать». И когда Карамышев признал, что он «виноват», «и казак де Ивашко Тюлень учал его сечь саблею, а потом иные казаки учали его сечь саблями, и, убив его, вкинули в воду, в реку Дон» [15,л. 114‑115].

В условиях сложившихся отношений между Россией и Доном это убийство, не раз описанное в историографии, напоминало своего рода бунт вассала против сюзерена. Отношения между Доном и Москвой были прерваны. Как сообщал в Посольском приказе жилец Тимофей Владычкин, казаки говорили в связи со слухами об отправке на Дон царских ратных людей, что «они де, донские казаки, Дон государю очистят и бес крови, и у них де, у казаков, будет иной Дон» [15, л. 79].Некоторые казаки, по его словам говорили о необходимости призвать на помощь запорожцев [15, л. 117‑118]. Была прекращена посылка на Дон царского жалованья. Но, как показали события, такой кризис не был выгоден ни московским властям, ни Войску Донскому. Казаки, чтобы не раздражать правительство, прекратили всякие действия против турок и крымских татар и даже не нападали на тех татар, которые возвращались с полоном из русских земель. Как сообщал в марте 1632 года царицынский воевода Л. Волконский, этих татар «донские казаки бес госдареву указу громить не смеют» [11, стб. 338]. К тому же начиналась война с Речью Посполитой за Смоленск, поскольку заканчивался срок Деулинского перемирия 1632 года. В Москве было решено призвать на войну Войско Донское. На Дон было послано царское жалованье и грамота с призывом идти на войну [11, стб. 387‑390]. Станицу Наума Васильева возвратили из ссылки и послали на театр военных действий под Смоленск в армию боярина М. Б. Шеина. Войску Донскому разрешили вести военные действия против татар и турок, но только оборонительные, и нападать только на возвращавшихся из походов на южные русские земли азовцев и крымцев [11, стб. 365].

Восстанавливая свои отношения с Войском Донским, Москва сделала попытку в 1632 года привести казаков к присяге. В обстоятельной статье О. Ю. Куца показано, как это велось через новое временное «приказное ведомство» во главе с боярином С. В. Головиным и дьяком М. Даниловым [16]. Им удалось привести к присяге донскую станицу во главе с атаманами Богданом Конинским и Тимофеем Яковлевым (Лебяжьей Шеей). Станичники приняли присягу охотно и заверили боярина и дьяка, что казаки на Дону также присягнут, поскольку это означало конец царской опалы и посылку на Дон царского жалованья [16, с. 255]. Был подготовлен текст присяги, или крестоцеловальной записи, в которой казаки должны были клясться в верности не только царю, но и царице Евдокии, царевичу Алексею Михайловичу и святейшему патриарху Филарету Никитичу. В тексте содержалось признание вины Войска Донского за то, что казаки «царского повеленья не слушали», «турскаго Мурат салтана имали и воевали, и на крымские улусы ходили и воевали самовольством». Присяга обязывала казаков «служити» царю и его «сыну». Она требовала «не подыскивати» «иного государя из иных государств» «и из русских родов». Это положение было навеяно недавними событиями Смуты. Казаки должны были «битись» «с теми людьми», от которых исходил «скоп и заговор и иной какой злой умысел». Они также должны были «битись за них, государей, не щадя голов своих» с внешними врагами, «с крымскими, и с нагайскими, и с польскими, и с литовскими, и с немецкими людьми». Они не могли «отъехать» «ни в которыя государства», что должно было положить конец вассальной традиции вольной службы царю как сюзерену, превращало их в царских подданных. Дополнялось это положение запретом «съехать» со службы «без государскаго указа и без отпуску», а также «ссылаться» «с их государевыми изменники». Запрещалось, кроме того, вести самовольные военные действия, «ходити» «под турскаго городы», и «на Хвалимское море», «шаха Кизылбашского кораблей не громить, и городов и сёл не воевать». Требовалось по присяге «битися», если «крымские и нагайские или иные какие воинские люди» пойдут «на государевы украинные городы войною», и у них «полон русской отбивати» и брать «языки», которых «к Москве приводити». Присягу должен был принимать каждый казак [17].

С требованием принятия присяги на Дон были направлены князь И. А. Дашков и подьячий Л. Полуехтов. После их приезда, 17 мая 1632 года был созван Войсковой круг, который решительно отказался принимать присягу. 26 мая Войско Донское составило отписку в Москву с обоснованием отказа.«При бывших государех старые отоманы казаки им, государям, служивали не за крестным целованием», и «крестного, государи, целованья на Дону, как и зачелся Дон казачье головами, не повелось», – писали казаки. В отписке приводились примеры службы казаков без присяги при Иване Грозном под Казанью, и Ливонскую войну, когда «при царе Иване Михаило Черкашенин и оттоманы козаки во Пскове сидели в осаде». Упоминалось о службе в Сибири при Ермаке, «в осаде в Орешке», и в то время, когда «царь Фёдор ходил под Ругодяв и под Ывангород». Сообщалось, что казаки несли береговую службу в Серпухове при Борисе Годунове. Говоря о последних временах, казаки упоминали, что отряды «донских, и волотцких, и яицких, и терских» казаков, «выхаживая» «на украинные городы, на Белгород, на Царёв Город, на Оскол, на Волуйку», служили без присяги. Они писали, что «с нами ... тово крестнова целованья на Дону не обновитца» [18, с. 162–163]. Что касается принявших присягу атаманов Б. Конинского и Т. Яковлева, то они «учинили» это, по словам отписки, «не помня старины, своими молодыми разумы, без нашево воскового совету и безприказу» [18, с. 164].

Решительный отказ казаков принимать присягу не помешал восстановлению отношений Войска Донского с Москвой. О. Ю. Куц объяснял это тем, что в Москве узнали о готовности в случае дальнейшей невыплаты царского жалованья идти в Запороги на службу к польскому королю. Узнали они также о готовности казаков в этом случае не пропустить в Азов русское посольство и убить возвращавшегося с ним турецкого посла, а также идти «"воровать" на Волгу и Каспийское море» [16, с. 258]. К этому можно добавить, что правительство осознало отсутствие у него возможностей для воздействия на донских казаков с целью заставить их принять присягу. Ещё одно реальное значение событий, связанных с неудачной попыткой заставить казаков присягать, было связано с формированием делопроизводственной практики. В тексте присяги, написанном в 1632 году, был выработан формуляр подобного документа, который по существу воспроизведён в 1671-м, когда присяга донскими казаками была принята.

Условия для принятия присяги донскими казаками сложились почти через сорок лет после первой неудачной попытки 1632 года, когда потерпело поражение восстание под предводительством Степана Разина, а сам предводитель восставших был казнён.

Приведение Войска Донского к присяге на верность царю должно было закрепить победу московских властей над донским казачеством, полностью поставить Дон под власть самодержавия, создать условия для ликвидации традиций казачьей вольности. Для приведения казаков к присяге на Дон был послан полковник стольник Григорий Косагов.

По рассказу в Посольском приказе самого полковника, уже в день его приезда, 24 августа, он заявил, что в Москве войсковые атаманы Корнило Яковлев и Михайло Самаренин, которые привезли Степана и Фрола Разиных, вместе с казаками своих станиц «великому государю в верных своих службах пред святым евангелием обещались». Со ссылкой на этот прецедент Косагов сказал, чтоб все «они, казаки» точно также «великому государю пред святым евангелием веру учинили ж». Несмотря на общее изменение обстановки, на усиление позиций правительства на Дону после победы над разинцами, присяга была принята с немалым трудом. Сказать, как в 1632 году, что принявшие в Москве присягу станичники сделали это «без нашево войскового совету и безприказу», было после подавления Разинского восстания невозможно. Но, тем не менее, по рассказу Косагова, «казаки молотчие люди, что они великому государю служить ради верно и без крестного целованья, а креста де им в том целовать не для чего» [1, с. 169].И только на третьем кругу было принято решение присягать «всем войском». Тех же, кто «к тому обещанью не пойдёт»… по войсковому праву казнить смертью, а животы их грабить» [1, с.169–170]. Но и после этого, чтобы церемония присяги прошла без срывов, «заказ учинили.., чтоб нихто никакого питья, покамест они общанье учинят, не продавали, а естли кто к обещанию придёт пьян, и такому человеку и продавцу [того вина] учинено будет [жестокое] наказанье» [1, с. 170]. 29 августа принятие присяги состоялось.

Формуляр текста этой присяги в целом соответствует формуляру текста непринятой присяги 1632 года. Вместе с тем текст её значительно более пространен. В нём упомянуты в качестве лиц, которым приносится присяга, не только царь, царица и наследник престола, царевич Фёдор Алексеевич, но и все царевичи и царевны. Более развёрнуто описана вина казаков Войска Донского. Если в тексте 1632 года упоминание о походах на Турцию и Крым было кратким, то в тексте 1671-гоподробно говорится о действиях Степана Разина, который охарактеризован как «богоотступник вор и изменникдонской казак» [1, с. 146]. Текст содержал похвалу донским казакам за то, что они к Разину «не пристали». Похвала была очень сдержанной, особенно на фоне последующих строк о том, что казаки над Разиным «никакова поиску не чинили, и от воровства ево не унимали, и никаких вестей к великому государю не писали, и станиц не присылали». И далее следовало объяснение, что казаки Войска Донского этого ничего не делали, «боясь от него в его во многом воровском собранье смертнаго убивства». И хотя, как говорилось в тексте присяги, от Войска Донского «к великому государю измены и не было», казаки, тем не менее, своим поведением «пред богом согрешили и перед ним, великим государем». При этом особо указывалось, что казаки посылали в Москву «бити челом» станицу атамана Родиона Колуженина, и «великий государь» казаков «пожаловал», «вины» им «отдал».

Текст присяги прямо предписывал Войску Донскому тех, кто «противно воли великого государя нашего помыслил», «о том к великому государю писать». Новым требованием было то, что «пущих завотчиков и зачинателей ко всякому злу» присяга предписывала «присылать к великому государю к Москве» [1, с. 147]. Тем самым присяга предусматривала ликвидацию права невыдачи людей с Дона. Право было неписаным, московское правительство его не признавало. Но по существу оно действовало вплоть до выдачи в Москву Степана и Фрола Разиных. Для казаков это требование присяги было наиболее тяжёлым. Остальные положения присяги соответствовали присяге 1632 года. Запрещалось подыскивать «из ыных государств … королей и королевичей и розных земель царей и царевичей и из русских и из-ыноземских родов никого не хотети» на престол [1, с. 147–148]. Запрещался отъезд «безуказу великого государя и без отпуску «в Крым, и в калмыки, и в Литву, и в немцы, и в-ыныя государства» [1, с. 148]. Разрешалась только «ссылка» «скалмыки», «чтоб они, калмыки, по-прежнему с нами, атаманы и казаки, царскому величеству служили» [1, с. 149]. Присяга принималась при вступлении на престол новых государей, Фёдора Алексеевича, затем Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича.

Принятие присяги Войском Донским не означало, что все казаки согласились с её условиями. Спокойной обстановки на Дону не было. Не случайно стрелецкий полуголова В. Волжинский докладывал в ноябре 1675 года в Посольском приказе, что на Дону по-прежнему «раскол чинят в государевых делах противно», и при этом «пущие ис тех казаков те, которые были у Стеньки Разина в урядниках, в атаманех, и в ясаулех, и в полковниках» [1, с. 348]. Особое их возмущение вызывала выдача людей в Москву по требованию правительства. Когда стал вопрос о выдаче «вора Сеньки Буянки» по требованию правительства, среди казаков возникли споры. Атаманы и «старые» казаки «приговаривали … отдать, и был Буянка скован», но другие казаки выступили резко против. Несмотря на принятие присяги, они выдвинули традиционную точку зрения об отсутствии в прошлом подобных случаев. По их словам, «такова обрасца, чтоб казаков з Дону отдавать, и при прежних государех не бывало, и ныне де отдавать нельзя». Казаки, выступавшие против выдачи, совершенно точно оценили политические последствия для казачества выдачи Степана Разина. Они говорили, что «полно де того, что и Разина отвезли, и тем де они на себя повадку» дали. И если выдать Сеньку Буянку, «то де и до последнего их брата казака с Москвы пришлют» [1 с. 349]. Через несколько дней стрельцы в Посольском приказе говорили, что на круге по вопросу о выдаче Сеньки Буянки казаки выдвинули обвинение Корниле Яковлеву, который отвозил в Москву Разина: «Повадился де он их к Москве возить, бутто азовских ясырей, связав». Старшине Родиону Колуженину говорили, что старшинам «в том», то есть за выдачу казаков в Москву, «чинитца выслуга», и они за это от правительства «берут ковши и соболи». Фрола Минаева, будущего войскового атамана и участника Азовских походов Петра I, казаки «бранили матерны», и грозили ему, что они «ево, на руку посадя, другою роздавят». При этом особо сообщалось, что на этом круге не было «пьяных, для того накануне всякого круга бывает казаком крепкой заказ, чтоб ничего не пили, были готовы в круг». И поэтому казаки «ходят в круг не пьяни» [1, с. 351].Это говорит о совершенно сознательном и резком неприятии казаками такого важнейшего положения присяги, как возможность выдачи казаков в Москву.

Следующий шаг по пути ликвидации права невыдачи с Дона был сделан в 1688 году, когда наряду с некоторыми другими казаками-старообрядцами выдали в Москву одного из видных их предводителей и бывшего войскового атаман Самойлу Лаврентьева. Сделали это также по требованию правительства в ходе борьбы с донскими старообрядцами. По словам В. Г. Дружинина, это было «категорическое и точно поставленное требование, надломившее, по-видимому, старое войсковое право собственного суда над преступниками [19]. Однако и после этого донские казаки продолжали принимать беглых.

Проведение этого важнейшего положения присяги в жизнь смогло осуществиться только после разгрома донского казачества в Булавинском восстании, установления нового порядка, когда избранного войскового атамана утверждал царь, и в 1721 году был произведён перевод Войска Донского из ведения Иностранной коллегии в Военную коллегию.

Взгляд С. Г. Сватикова на присягу 1671 года как на оформление ликвидации независимой в политическом отношении республики донских казаков не получил поддержки в историографии. Несомненно, что это событие было этапным в политической истории Дона, после которого произошло усиление власти самодержавия над донским казачеством.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Крестьянская война под предводительством Степана Разина : сб. док. / Глав. арх. упр. при СМ СССР, Центр. гос. арх. древ. актов, Ин-т истории АН СССР. Т. 3. М. : Изд-во АН СССР, 1962.
2. Сухоруков В. Д. Историческое описание Земли войска Донского. Ростов н/Д :ГинГо, 2001. С. 289–290.
3. Савельев Е. П. История казачества с древнейших времён до конца XVIII века : Ист. исслед в 3-х ч. / Репринт.воспроизведение изд. 1915‑1918 гг. Ростов н/Д.,1990. С. 365. (На обл. : Савельев Е. П. История казачества : (Ист. исслед.)  Ч. 3. Новочеркасск, 1918).
4. Сватиков С. Г. Россия и Дон (1549–1917) : Исслед. по истории гос. и адм. права и полит.движений на Дону / Изд. Дон. ист. комиссии, 1924.
5. Новосельский А. А. Из истории донской торговли в XVII в. // Исторические записки. Т. 26. М., 1945. С. 215–216.
6. Чаев Н. С. Донское казачество // Очерки истории СССР. XVII в. М., 1955. С. 271.
7. Пронштейн А. П. Земля Донская в XVIII веке. Ростов н/Д. : Изд-во РГУ, 1961. С. 219.
8. Рябов С. И. Донская земля в XVII веке. Волгоград : Перемена, 1992.
9. РГАДА. Ф. 89. Турецкие дела. Кн. 3. Л. 96 об.
10. Станиславский А. Л. Гражданская война в России XVII в. : Казачество на переломе истории. М. : Мысль, 1990. С. 89.
11. Донские дела. Кн. 1. СПб., 1898.
12. Прянишников И. П. Материалы для истории Войска Донского : Грамоты. Новочеркасск :Войск. тип., 1864. С. 24.
13. РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1617. Д. 1. Л. 291.
14. Королёв В. Н. Босфорская война. Ростов н/Д. : Изд-во РГУ, 2002.С. 69–70.
15. РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1630. Д. 5.
16. Куц О. Ю. Московско-донские отношения 1631–1632 гг. и приказное ведомство боярина С. В. Головина и дьяка М. Данилова // Грани русского средневековья. М., 2016.
17. РГАДА. Ф.210. Оп. 1. Разрядный приказ. Московский стол. Д. 83. Л. 1‑11.
18. Попов Х. И. Об освобождении казаков от крестного целования (присяги) на верность службы // Сборник Обл. Войска Дон.статист. ком. Вып. 13. Новочеркасск, 1915.
19. Дружинин В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века : исслед. В. Г. Дружинина. СПб. : Тип. И. Н. Скороходова, 1889. С. 176.

Источник: Мининков Н. А. Г. «По войсковому праву казнить...»  // Донской временник / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2020. Вып. 29-й. С. 56–61.