ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 1995-й

Быт, обычаи, обряды на Дону / История донского казачества

М. Н. Харузин

Сведения о казацких общинах на Дону

Традиции донских казаков - жизнь, быт, обычаи на Дону

Часть 1

Материалы для обычного права, собранные Михаилом Харузиным

Происхождение донских казаков

Казачьи поселения

Структура власти, управления у донских казаков

Военные походы и набеги

Донские казаки и московская власть

Расслоение донского казачества

Верховые казаки и низовые казаки

Неказачье население Дона: украинцы, русские, калмыки

Реформы в Донском войске

Происхождение донских казаков

В то время, когда Россия, сплачивалась воедино, росла и крепла под покровом московского единодержавия, в далеких степях юга занималась заря своеобразной народной жизни.

В XVI веке появилось донское казачество. Оно складывалось постепенно путем колонизации, которая, то усиливаясь, то замедляясь, заселяла плодоносные, но тогда еще почти безлюдные степные пространства по обеим сторонам Дона и по рекам Донцу, Хопру, Бузулуку и Медведице. Насельники, появившееся в этих девственных пустынях, были уроженцами разных краев земли русской: областей северных, Малороссии, Запорожской сечи (первая значительная партия запорожцев появилась на Дону в 1588 г.) и др. Инороднический элемент не замедлил показаться между ними, частью посредством простого приема иноземцев в товарищи, часть путем брачных союзов казаков с полоненными турчанками, черкешенками, татарками. Выходцы из России считали себя «людьми государевыми, но никак не помещичьими». Недовольные домашними порядками: наместниками, тиунами, доводчиками, опричным правежом, чрезмерным оброком за землю в пользу служилых людей и т.д., побросали они свои родные места и пошли в «поле» искать счастья и вольной жизни; но «уклоняясь от закона, признаваемого ими стеснительным, они не думали и не хотели выйти из подданства Государя» и «на Царя» делали свои завоевания. На необъятной степной равнине быстро начинают возникать их своеобразные военные общины. Еще в 1521 г., как свидетельствует наказ царскому послу Губину, земли от Азова до Медведицы были совершенными пустынями. Но вот в 1549 году какой-то Сары-Азман строит в 3-4 местах небольшие городки и делает нападения на ногайских татар, а уже в 1551 г. турецкий султан шлет ногайскому князю просьбу унять донских казаков, которые «с Азова оброк емлют и воды на Дону пить не дадут».

Казачьи поселения

Первые поселения казаков раскинулись по низовью Дона, преимущественно между станицами Черкасской и Цымлянской. В половине XVII века и северные части Области стали постепенно заселяться новыми пришельцами, гонимыми с родины общим дурным положением дел и особенно раскольничьим движением. «Положительно можно сказать, — говорится в трудах Войсковаго статистич. комитета — что именно расколу обязаны своим заселением верховья Дона и реки в него впадающие — Хопер, Медведица, Бузулук и Донец». Среднее течение Дона «от Цымлы до Чиру» долгое время оставалось почти безлюдным, а Миусский округ и задонская степь — места отдаленные от главной реки были совершение необитаемы вплоть до начала XVIII века.

Казачьи поселения делились на два разряда: одни из них так называемые «городки» служили постоянным местом жительства, другие «зимовища» были только зимними приютами, покидаемыми ранней весной для воинственных набегов. Все городки тянули к одному главному городу Раздорскому, который в течение XVI века был сборным местом всего донского казачества, но впоследствии потерял свое значение, уступив первенство вначале городку Монастырскому, а потом Черкасскому.

Во всех казачьих поселениях царило артельное начало. Сообща чинили казаки суд и расправу, сообща вершили всякое общественное дело. Начало это проявлялось и в частной жизни. «Казаки, — рассказывает Сухоруков, — живали по братски. Набьет ли кто дичины, или наловит рыбы — все делили по ровной части, не заботясь о будущем. Общества их разделились по сумам: человек по десяти, по двадцати имели все общее».

Не связанные брачными узами (большинство казаков был народ вольный, холостой), они не засиживались подолгу на одном месте, предпринимая постоянные походы и набеги на соседей. Коней у них в начале еще не водилось и двигались они частью водой (судовые походы), частью пешком. Из южных поселений казаки ходили на Азов или же, пробравшись через «Казачий ерик» в море, бороздили его по всем направлениям, грабя расположенные на берегах турецкие города и селения. Обитатели верховых городков направлялись на Волгу, на Каспий, вторгались даже во владения Персидского шаха…

Государству Московскому выгодно было пользоваться Донским казачеством для зашиты и охраны южной границы. Поэтому уже в 1570 г. царь Иван Васильевич прислал на Дон свою грамоту, а послу Новосильцеву приказал уговаривать казаков служить своему Государю. С другой стороны и казакам было очень удобно покровительство сильной Москвы, и они охотно назвались слугами царскими и согласились служить Государям «польскую службу с травы да воды и кровь свою проливать». Начиная с царя Феодора Ивановича вплоть до XVIII века, Государи русские ежегодно посылают на Дон «царское жалованье». Эта связь Москвы с Доном долгое время являлась поводом к неудовольствиям со стороны турецкого султана, персидского шаха и князя ногайского, жаловавшихся на буйства и грабежи, чинимые среди общего мира казаками. Но московские дипломаты разными способами старались выпутываться из затруднительного положения. Так при царе Михаиле Феодоровиче отправлены были в одно и то же время две грамоты: одна к турецкому султану, другая — к донским казакам. Султану Царь писал: «Донские казаки указа нашего не слушают и, сложась с запорожскими черкасами, на наши украины войной ходят. Мы пошлем на них рать свою и велим их с Дону сбыть». В грамоте же, посланной казакам, говорилось так: «а мы, великий государь за тое вашу к нам службу и впредь учнем вас жаловать нашим царским жалованьем и свыше прежнего».

Структура власти, управления у донских казаков

В XVII столетии, главным образом благодаря смутам в московском государстве, способствовавшим усиленному приливу на Дон беглецов и увеличению числа казачьих селений, Донское казачество выросло, окрепло и достигло своего полного развития. Городок Черкасский (ныне станица Старочеркасская), названный «главное войско», получил первенство над другими городами и стал заправлять всеми делами казачества. Во глава войска стоял ежегодно выбираемый атаман, который, по истечении годового срока своей службы, являлся в «круг» и, поклонившись на все четыре стороны, складывал знаки своей власти, зачисляя себя этим в ряды обыкновенных казаков; круг же выбирал нового начальника. «Часто, — говорит Савельев, — лицо избранное в атаманы по своим достоинствам несколько лет сряду занимало эту должность, но все таки обряд избрания повторялся над ним каждый год».

Атаман был «прямой начальник казаков во дни мира и брани». Во внешних сношениях он был представителем войска, принимал послов, вел дипломатические переговоры. По внутреннему управлению на его руках находились «дела разного рода»: на нем лежала обязанность мирить ссорящихся, защищать обиженных, разделять между казаками царское жалованье, наблюдать за порядком исполнения круговых приговоров и т.п.

Тем не менее власть атамана была очень ограничена: он не имел права предпринять что бы то ни было по своему личному усмотрению. — При нем находились два войсковых есаула, выбираемые, подобно своему начальнику, на один год; они были исполнителями приказаний атамана и круга. Составление бумаг и вообще вся письменная часть лежала на обязанности войскового дьяка, не имевшего однако никакой политической власти.

В отдельных городках было то же устройство, как и в главном войске, были те же правители и исполнительные органы — атаманы и есаулы.

Дела, касающиеся отдельных городков, ведались «станичным кругом», о котором подробнее будет сказано ниже: дела же, затрагивающие интересы всего войска, обсуждались и решались в «кругу войсковом», в общем народном собрании, названном так по своему внешнему виду. Собрание это происходило обыкновенно на площали; казаки, сняв шапки, образовывали круг, в средину которого входил с есаулами войсковой атаман и предлагал на обсуждение разные вопросы. Надо заметить, что характеристической чертой этих собраний было полное равенство. Право почина не было исключительною принадлежностью атамана: простой казак мог вносить любое предложение и принимать активное участие при обсуждении всех вопросов; точно также и при решении голос войскового атамана считался равным голосу простого казака. Конечно, de facto атаман всегда имел очень большое влияние, коренившееся в его личных достоинствах, но de jure он не пользовался никакими преимуществами перед другими. Обыкновенно дела неважные решались кругом казаков, находившихся на лицо в Черкаске, в экстренных же случаях дожидались прибытия товарищей из похода или из соседних поселений.

Равенство между казаками было практическим принципом, проводимым не только в управлении, но и в частной жизни. Когда Нащекин привез от Царя «лучшим атаманам по доброму сукну, иным по среднему, а остальным всем сукна расловския», то казаки отвечали: «у нас больших нет никого, все мы равны; мы сами разделим на все войско, по чему достанется».

Военные походы и набеги

Военные походы и набеги наполняли почти исключительно жизнь казаков того времени. С Азовцами и Ногайцами войны велись почти непрерывно. Отправляясь в поход, казаки выбирали себе походного атамана, который становился главным начальником над войском, разделявшимся обыкновенно на пешие и конные полки, с полковниками или старшинами во главе. Помощниками у этих старшин были сотники, пятидесятники, хорунжие.

В море отправлялись казаки на легких ладьях с небольшим запасом муки, сухарей, пшена, сушеного мяса и рыбы. Брать хмельные напитки запрещено было под страхом смертной казни. Только по выходе в море казаки решали о цели своего похода, а «до тех мест мысли своей, да куда им идти никому не объявляют» из опасения лазутчиков и перебежчиков. Самим же казакам, благодаря так называемым «прикормленным людям» — шпионам и переметчикам из турок и татар, подкупленным деньгами и лаской, было всегда известно, что делалось в Азове, Крыму или Кубани.

Пленников своих умерщвляли казаки, только в случаях крайней необходимости и то с исключением для греков, которым всегда давалась пощада. Только пойманным на острове, на котором расположен был Черкаск, грозила неизбежная смерть. По возвращении из похода казаки дуванили весь дуван поровну между всеми участвовавшими в деле.

Заключение мирного договора сопровождалось обрядами и скреплялось обоюдною клятвой. Обыкновенно из Азова в главное войско приезжали мировщики склонять казаков к прекращению военных действий. На вторичном съезде доверенные, постановив условия договора, давали присягу в честном и правильном исполнении этих условий. При возобновлении войны казаки посылали врагам своим «размирную» примерно такого рода: «от донского атамана и всего войска азовскому Сулейман-паше проздравление. Для дела великаго нашего Государя мы были с вами в миру: ныне же все войско приговорило с вами мир нарушить; вы бойтесь нас, а мы вас остерегаться будем. А се письмо и печать войсковыя». Согласно установившемуся обычаю, военные действия открывались через три дня после отсылки подобной размирной.

Донские казаки и московская власть

С Царем связь поддерживалась посылкой в Москву по нескольку раз в год так называемых «легких станиц», состоявших обыкновенно из атамана, есаула и 10, а то и более рядовых казаков. Станицы эти возили в посольский приказ «войсковыя отписи о разных пограничных вестях», а также попавшихся в плен турок и татар. С 1672 года изменился состав легких станиц; с этого времени стали посылать только двух казаков, доходивших зимой до Валуевки, летом до Воронежа.

Раз в год с Дону отправлялась с Войсковой челобитной так называемая «станина зимовая». Явившись к Царю станица просила жалованье Войску, «чтобы нам, холопам твоим, живучи на твоей государевой службе на Дону, голодной смертью не умереть... и вечно твоей государевой вотчины реки Дон вечным неприятелям туркам и крымцам не подать и от вечных неприятелей в посмех не быть». В Москве зимовая станица удостаивалась почестей; ее допускали к Государю, жаловали разными подарками, «угощали во дворце царски столом и подчивали романеею»; затем, наградив жалованьем, отсылали на Дон.

С наступлением каждой весны вниз по Дону спускались барки, нагруженные царским жалованьем: деньгами, железом, свинцом, порохом, писчей бумагой, колоколами, церковными книгами, сукнами и т.п. Казаки прибрежных станиц встречали их и с пушечной и ружейной стрельбой провожали до следующего поселения. По прибытии в Черкаск служили молебен, после которого находившийся при жалованье царский дворянин кланялся всему Войску и говорил: «Великий Государь вас атаманов и казаков и все Донское Войско за верную службу жалует и милостиво похваляет; и велел вас атаманов и казаков спросить о здоровье».

Затем передавалось жалованье, которое казаки делили между собой поровну. На пирах раздавались клики: «да здравствует Царь Государь в Кременной Москве, а мы казаки на Тихом Дону».

Таково было «всевеликое» Войско Донское до начала XVIII столетия.

Московское правительство всячески старалось распространять на казаков свое влияние и поставить их в наивозможно тесную зависимость от себя. Оно постепенно достигало своих целей, по мере того как росла и крепла сама центральная власть. «Если до Петра, — говорит г. Хорошхин, казачество жило своею жизнью, производя по своему усмотрению набеги, выбирая атаманов и устраивая свои общественные дела совершенно независимо, то после него это стало решительно невозможно. Утверждая и назначая атаманов, правительство мало по малу ограничило их власть и вмешалось во все внутренние дела. Атаманы стали независимы от народной воли; около них начала группироваться партия из старшин и более зажиточных людей».

Расслоение донского казачества

Старшина среди донских казаков выросла и развилась постепенно. Уже с половины XVII века «казаки стали не те: появилось богатство, а с ним роскошь и честолюбие». Люди, отличавшиеся умом, смелостью, распорядительностью, мало по малу подчинили себе остальных и захватили власть в свои руки, образовав из себя «знатных людей». Уже в 1695 году Петр I требует, чтобы для встречи генерала Гордона были посланы из войсковой старшины «знатные люди». Звание старшины, иногда дававшееся Войсковым кругам за заслуги, в начале принадлежало всем отслужившим выборный срок Войсковым атаманам, но его скоро присвоили себе начальники казачьих полков и отрядов. По словам Савельева, в 1649 году, в первый раз, употребляется вместо названия атамана имя «старшины», к концу же XVII столетия оно становится преобладающим. В XVIII веке старшины, почти независимые от войскового атамана, как начальники полков и отрядов, постепенно присваивают себе право распоряжаться общественными делами, в качестве ближайших советников войсковых атаманов.

Таким путем сложился класс, получивший перевес над остальными казаками. С течением времени класс этот захватывал все большую и большую власть и постепенно в его руки перешли все дела, ведавшиеся прежде кругом. В половине XVIII века звание старшины, бывшее прежде избирательным, обратилось в пожизненное, а в 1754 голу у Войска отнято было право назначать старшин и звание это начало жаловаться высшей властью. С течением времени старшина мало по малу выродилась в чиновничество и ослабила свою связь с простыми казаками. В 1768 голу Донским чиновникам пожаловано было дворянство. «До этого времени, — говорит Савельев, пожалование в чины было редко; жаловались по большей части отличившиеся начальники отдельных отрядов армейскими чинами — премьер-майора, секунд-майора, полковника и генерала: все остальные военные чины в казачьих полках назначались по выбору на время службы и числились за уряд; по окончании же похода или по возвращении полка на Дон они становились в ряды простых казаков. В это то время сложилась между казаками забавная поговорка: «нашего полковника пожаловали в майоры»... Указом 1799 г. повелевалось для уравнения чинов, в Войске служащих, признавать их чинами по следующей табели, сохраняя им по службе прежние и названия в Войске Донском: войсковых старшин — майорами, есаулов — ротмистрами, сотников — поручиками, хорунжих — корнетами. В 1828 г. издан был указ, по которому чины Донских офицеров поставлены наравне с соответствующими чинами регулярных войск.

Таким образом в течение XVIII века увяла самобытная жизнь донского казачества, и местные донские учреждения неоднократно переделывались, согласно соображениям центрального правительства. Только в низших слоях казаков и в наши дни живым ключом бьет народная жизнь во всем своеобразии обычая и обряда, делающих этот край столь интересным для исследователей.

Следы указанного выше характера заселения донской Области — пришельцами из разных местностей России, не трудно заметить и в настоящее время. Почти каждая станица, с прилегающими к ней хуторами, носит на себе особый отпечаток, выражающийся в произношении, формах быта, обрядах и т.п. Казак по говору и по «ухваткам» метко определяет место жительства встречаемого им казака. Различие между станицами особенно ярко замечается в свадебных обрядах, которые, приближаясь вообще или к великорусскому или малороссийскому типу, тем не менее настолько разнообразны в частностях, что иногда, по словам самих казаков, в той же станице обряды, принятые на одном конце, вовсе не употребляются на другом. Но каковы бы ни были элементы, из которых создалось и выросло донское казачество, как ни разнообразны местные обычаи и обряды — все таки элементу великорусскому, обрядам и обычаям великорусским принадлежит первое место.

Верховые казаки и низовые казаки

Донских казаков еще исстари принято разделять на верховых, населяющих северные округа Области, и низовых, живущих в низовьях Дона и вообще на юге. Разграничительной черты, резко отделяющей тех от других, указать невозможно, но если сравнить северные и южные части Области, то различие в произношении, нравах, жилище, одежде окажется весьма значительным. Даже по своему внешнему виду верховец отличается в значительной степени от низовца. «Верховые казаки по большей части русые, сероглазые, брюнетов между ними мало. Они крепкого сложения и способны переносить всякие невзгоды, развиваются очень медленно, но потом крепчают и достигают глубокой старости. Низовые казаки по большей части брюнеты, черноглазые и черноволосые. От природы они менее крепкого сложения и не легко переносят большие труды. Они ловки и проворны и быстро развиваются, но подобно всем южным народам, не долговечны.

Говорит низовец примерно так: «Ванькя, цайкю, просю, барисня, Маса, ми, ви, стозе и проч.». Такого рода выговор считается благородным и под него подделываются даже пришлые люди «иногородние». Казак северных округов говорит так: «таперича, жаних, чатыре, вядро». Верховец придерживается старины, он консервативен; низовец наоборот склонен к нововведениям: «он любит, чтоб все было по новому он тщеславен, любит краснобайство, чины и почести». В то же время низовец, по общему отзыву, более дорожит своими казацкими привилегиями Слышанную мною в низовых станицах поговорку: «жизнь хоть собачья, да слава казачья», в верховых станицах казаки употребляли так: «хоть слава казачья, да жизнь то собачья». Низовец смотрит на верховцев с презрением: «сказано, что верхота — со свечным салом кашу ест», обзывает «мужиками», «чигой» — обидным для казака словом, значения которого донцы не сумели однако мне разъяснить. В свою очередь и верховец не долюбливает южанина, которого зовет «легкобытом».

Сравнительно более развитые низовцы имели всегда перевес над обитателями северных частей Области и считались старшими, так что в 1592 г. низовые казаки громко выражали свое неудовольствие царскому послу Нащекину на то, что в грамоте царской «писано наперед — атаманам и казакам верховым». Получая много добычи, низовцы всегда любили жить роскошно и щеголять своими одеждами перед небогатыми верховцами, отличавшимися скромностью и простотой в образе жизни. Как было это в старину, так осталось и в настоящее время.

Неказачье население Дона: украинцы, русские, калмыки

Кроме казаков, в области Войска Донского, живут еще крестьяне, иногородние и калмыки.

Крестьяне, преимущественно малороссы, появились на Дону после того, как казаки сплотились в одно целое «войско». Крестьяне эти («черкасы») бежали на Дон из соседних губерний и селились, несмотря на строгое запрещение нашего правительства, частью при станицах, частью на землях, захваченных войсковыми старшинами. В начале они были простыми вольными батраками. По словам г. Карасева, «близ хутора или, вернее, двора владельца, у большой дороги, ставились рогульки в виде граблей, на которых число льготных для черкас дней в неделю обозначалось числом зубков: так владельцы донских окраин, имея под рукой более рабочих сил, выставляли на граблях два зубка, а по мере удаления места жительства владельцев внутрь теперешних Миусского и Донецкого округов, надобность в рабочих силах чувствовалась сильнее, прохожих было сравнительно меньше, а поэтому льготные дни увеличивались, и на граблях выставлялось три зубка, особенная ли нужда в рабочих силах и заселении занятых местностей, или дальновидность некоторых владельцев увеличивали количество зубков до 4-х и даже до 5-ти. Черкасы останавливались на отдых перед каждым условным флагом и держали громадой совет, оставаться ли на том месте или идти дальше искать большие льготы».

Получив дворянство, а вместе с ним и право владеть крестьянами, донские чиновники стали приобретать последних путем покупки и браков с русскими помещицами, в силу чего число крестьян увеличивалось. С 1796 года крестьяне, жившие при помещиках, обращены были в крепостную зависимость. Освобожденные затем манифестом 19 февраля они получили земельные наделы и ныне живут особыми поселениями. Крестьян же, поселившихся при станицах еще в 1811 году, велено было причислить к казакам.

Кроме крестьян на Дону, существует еще особый класс пришлых людей «иногородних», который состоит большею частию из ремесленников и рабочих, приходящих из разных губерний на заработки и отхожие промыслы. В 1867 году иногородним людям, селившимся обыкновенно при станицах и хуторах, даровано было право приобретать в собственность дома и проч. недвижимости. Приобретшие полную оседлость, имеют право выгонять свой скот на общественный выгон, а с 1870 года — участвовать в управлении по предметам, затрагивающим их интересы.

Иногородних казаки не любят, обзывают «русскими», «русью» и всячески притесняют, хотя по словам самих же станичников не могут без них обойтись, потому что «русский и плетень огородить, русский и коваль, он же и землекоп, и портной, и плотник, овчинник, и пустовал, и чернорабочий, и торговец»...

Особенно в прежние времена тяжело было положение «русских»; завидя например казака иногородний еще издали обязан был поклониться ему; если же он этого не сделает то «самый последний казачишка» мог совершенно безнаказанно побить его. Даже и в настоящее время, при решении тяжбы «русского» с казаком в станичных судах, нередко применяется правило: «казака на мужика менять не приходится». С своей стороны и «иногородние» терпеть не могут казаков, обзывая их (особенно в верховых станицах) «чигой проклятой» и завидуя их богатству и обилию плодородных земель.

В станине Аннинской мне довелось быть свидетелем следующего разговора, в котором, как мне кажется, довольно ясно выразилось воззрение казаков на пришлых иногородних. В праздник около шинка, столпились казаки, уже несколько подвыпившие. В это время к шинку пробирался один из иногородних крестьян, живущих при станице. Завидя его, некоторые из казаков стали браниться.

— Ишь — русь то!.. Русь ты проклятая!

Крестьянин остановился и, обернувшись, обратился к ближе всех стоявшему казаку:

— Ну, русь; добро. Да ты то кто? Ведь и ты оттуда же, и ты русь...

— Как это я русь?! удивился казак.

— Ругаться лезешь?!.. Русь! ишь ты... Мы тебе такую русь покажем — зашумели в толпе.

— Расея ты, говорю — продолжал крестьянин, обращаясь все к тому же казаку: — что ж, коли не Расея?

— Расея. Нечего финтить то: казак — так и называй, а то знаем и сами, что Расея.

— Ну, значит, все одно.

— Все одно да не то... прыток больно!

— Что ж, коли не одно?

— Что ж?! Мы Расея, да не то, что вы: вы — мужики, а мы казаки, царские, значит, слуги. Вот оно что!

— Все ныне Царю то служим, возражал крестьянин...

— Эх горе, — воскликнул в стороне стоявший старик-казак, — ныне на тихом Дону три земли сошлись!..

— Не так ты говоришь, перебил его другой казак: — так оно... то есть вот как… земля то, значит, одна, да фамилия то не одна: то — казак, то — русский, а то — и вовсе хохол...

— Справедливо... так... справедливо говорит, зашумели в толпе: это так... земля то все одна — Расея... так оно и есть...

Наконец к нынешней Области Войска Донского причислены кочевавшие в задонских степях калмыки, которые находятся и по настоящее время во вражде с казаками, так что калмык, например, считая непростительным грехом воровство в собственном кочевье, в то же время не только ворует у казаков при первом удобном случае, но даже хвастается этим перед товарищами. Подобная нелюбовь казаков и калмыков имеет свое бытовое основание. «Казаки и калмыки — рассказывает один из исследователей местного народного быта — до самого начала настоящего столетия, несмотря на все старание русского правительства сделать их мирными гражданами, не переставали вести открытую вражду, выражавшуюся во взаимных набегах друг на друга с целью грабежа, преимущественно лошадей, рогатого скота и овец. Войсковое начальство зачастую и совсем не знало о каком-нибудь набеге. Ни та ни другая сторона не жаловались, а выжидала более удобного момента, когда можно было бы заплатить своим неприятелям тою же монетою. Благодаря этому, казаки и калмыки всегда тщательно смотрели за своим скотом и неусыпно стерегли его от набегов. Чуть только послышится в степи топот лошадиных копыт, как весь калмыцкий «улус» или казачья станица «становится на ноги» и спешит отразить нападение. С течением времени благодаря усилившемуся порядку взаимные набеги и открытые грабежи стихли, но заменились тайными похищениями, эти кражи в начале текущего столетия были до такой степени сильны, что войсковое начальство не раз решалось на самые крутые меры. Одной из таких мер является распоряжение «о запрещении калмыкам кочевать по землям, принадлежащим станичным обществам, и вообще находиться вблизи казачьих поселений». Калмыкам после этого был отведен особый участок казачьи юрты». Но долгое еще время калмыки могли свыкнуться с новыми порядками и часто покидая свои улусы и сотни уходили в степь к казачьим станицам. На хуторе Караичеве, казак Воробьев рассказывал мне, что еще не так давно между казаками и калмыками нередко устраивались поединки. Калмыки «шайками» подъезжали к берегу реки, отделявшей их от казацкого поселения, и вызывали бойца. До начала поединка полагали такой «залог»: если победит казак, то калмыки дадут ему двух коней, 2 червонца, ведро водки и т.п., если же победителем выйдет калмык, то казаки должны поставить водку. Так как казаки были беднее калмыков, то и платили они всегда менее. Уговорившись о вознаграждении победителю, казаки высылали из среды своей бойца, который и переправлялся на тот берег. Калмыки же на казацкий берег, никогда В подобных случаях не переезжали: «им делали уважение, потому с их стороны заклад был больше».

Казаки в подобных поединках нередко выказывали обычную свою ловкость и сметливость. Так, по словам того же Воробьева, раз был следующий случай. Калмыки поставили, как условие поединка — сшибить с ног противника, но при этом не дать ему времени упасть на землю, а удержать. Казаки послали лучшего своего бойца, а противная сторона выпустила совершенно голого и обмазанного салом калмыка. «Вертел, вертел казак калмыка, видит не справиться ему с ним: повалить-то не хитро, да хитро удержать, потому от сала-то скользко» Поэтому он поднял его от земли да через голову и кинул в реку, а потом и сам бросился в воду и вытащил противника на руках. Все калмыки пришли в восторг от такой проделки и подарили казаку за это четырех лошадей. В другой раз выпустили калмыки такого богатыря, «что страшно глядеть было на него; роста огромного, в плечах косая сажень, между глазами — четверть аршина». «Заклад» со стороны калмыков был такой: две лошади, ведро водки и два червонца Переехали на ту сторону два казака, да и боятся вступить в бой: один говорит — «иди ты, Петро», а другой говорит — «нет, уж ты пойди». Наконец сошлись. Казак приподнял калмыка вверх, да так ударил об камень, что «верхушка черепа в сторону отлетела». Взвыли тогда калмыки, а казаки, проворно схвативши обеих лошадей и червонцы, пустились вплавь на свой берег и добрались благополучно до дому, несмотря на преследования калмыков. «Жалели только, что водкой не пришлось попользоваться, так на том берегу и осталась»...

Реформы в Донском войске

В царствование Государя Александра Николаевича в донском войске совершены были крупные реформы: сокращен срок военной службы, дозволен выход из казацкого сословия, создан класс торговых казаков, введены земские учреждения и т.д. За последние годы, по общему отзыву в казацком быту замечаются значительные перемены. Рушится стародавний склад жизни и патриархальные обычаи уступают давлению изменяющихся условий быта. С грустью глядят на это старики, не зная, как пособить горю. Вот что, например, писал мне в феврале минувшего года урядник И. М. Попов из Малодельской станицы: «... и еще всем сходом просим вас: у нас на Дону или в нашем округе сделалось большое неудовольствие на счет военной службы — вовсе богатые не стали служить и очереди правильной не стало и не знаем, где искать справедливости; в округах уж верно нечего добиваться и наказному атаману подавали просьбы — и тут чего-то тупо делается. Богачи вовсе перестали служить: все находят причину — либо при станице или как нибудь, да не в полки. При покойном Государе Николае сроду это не было, а кто за кем родился и до веку так состоит. А ныне, если народу в году мало требуется — первые пойдут, а задние остаются дома и никуда не требуются, а другой год тоже первые идут, а задние тоже дома, и так их служба дома проходит; а богатые и норовят в задние-то попасть; только и служат самые бедные. Стало горе на Дону — порудили Государеву правду. А мы рассуждаем: за что им давать заслуженной земли?! И очень старикам досадно: мы по 25 лет служили, а ныне не хотят один раз сходить»... Г-н Шкрылов видит одну из причин участившихся за последнее время дележей в казацких семьях — в желании «воспользоваться установленной законом, льготой для тех казаков за выходом которых на службу в семействе не останется взрослого работника».

Особенно недовольны казаки земскими учреждениями. «Казак по принципу не хочет нести денежных повинностей за свою землю. Он говорит так: земля наша отнята у врагов России нашими предками и пожалована нам Царем за службу; служить будем до последнего издыхания, а платить на земство не согласны». Это последнее нововведение сильно тревожит донцов. Между ними ходят слухи, что войско донское доживает «последние времена», что вместо казачьих полков «будут уланы», что казаков «переведут в мужики» и т.п. В станице Камышевской один из беседовавших со мною казаков говорил следующее: «Последние времена пришли — нечего уж этого таить. Ты посмотри: теперь сын отца больше не слухает, к старшим почтения ныне нет вовсе, брат с братом ссорится — все так, как в Писании сказано. А вот скоро земли мало станет, тогда царь велит нам казакам на Амур-реку идти. А Дон тогда встанет весь, как один человек, и будет великий бой. Тогда и свету конец»...

Взглянем теперь на отдельные стороны быта донских казаков.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. В тексте допущены сокращения. Названия населенных пунктов даны в авторском написании.

Продолжение см.: Сведения о казацких общинах на Дону. Часть 2