ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

Быт, обычаи, обряды донских казаков

У ПЛАКУЧИХ КУРГАНОВ

К 420-летию Богоявленской станицы Константиновского района

Часть 1

В редакцию газеты «Донские огни» города Константиновска пришло письмо от Валентины Ивановны Губенко, жительницы хутора Упраздно-Кагальницкого. Однажды во время уборки в доме она обнаружила воспоминания своего дяди Стефана Ивановича Мусатова, который уехал из родной станицы Богоявленской ещё совсем молодым человеком. Переплетённые в виде книги, они озаглавлены просто: «Станица». Оставшуюся жизнь Мусатов прожил в Грузии, где и умер в 1991 году. «С возрастом всё изложенное в книге принимаешь ближе к сердцу, – писала Губенко, – с каким огромным чувством любви к станице и в то же время с болью и тоской написана эта книга вдали от родины».

Мне удалось застать Валентину Ивановну дома, и она охотно отдала мне на время эти воспоминания. На 72 страницах машинописного текста автор образно, живо и интересно рассказывает о станичной жизни. Предлагаю читателям «Донского временника» фрагмент из записей Мусатова.

В. Н. КРЮКОВ

На высоком правом берегу тихой, спокойной, причудливо петляющей по равнинам степей и лугов речке Кагальник, притока тихого Дона, широко раскинулась утопающая в зелени садов богатая казачья станица Богоявленская, неотъемлемая территориальная часть некогда прославленного вольного донского казачества Области войска Донского.

Вот в этой-то казачьей станице, в начале столетия, а если уж быть точным, то в 1905 году, в октябре месяце, в дружной, глубоко любящей друг дружку и исконно казачьей семье Мусатовых, Ивана Яковлевича и Ольги Ильиничны, я и появился на свет Божий. И был в семье четвёртым по счёту. А назвали меня Стефаном (Стешкой) Ивановичем Мусатовым. Им я оставался, живя в родных краях до призыва в ряды рабоче-крестьянской Красной Армии, в ноябре 1927 года.

Забегая на много лет вперёд, скажу, что когда мы, группа призывников, будущих красноармейцев, прибыли в Тифлис и нас там стали переписывать поимённо, спросили и у меня имя, отчество и фамилию. Ну я, естественно, назвал себя так, как и есть – Стефаном. Однако тот старшина, который нас переписывал, стал настойчиво уверять меня, что такого имени в природе не существует, а есть – Степан. Оспаривать его доводы я не стал, а вот Степаном с той поры стал на всю последующую, долгую, сложную, однако счастливую жизнь. Одним словом, перекрестили меня, что называется, по упрощённой системе. В полном отсутствии священника да и христианской купели, а также крёстных матери и отца.

***

Однако вернёмся к моему детству. Когда я немного подрос и научился понимать кое-что житейское в окружающем меня мире, родные рассказали мне, что в год моего рождения, в летнюю пору, в один из ветреных дней в станице случилось большое несчастье – небывалый по своей силе и масштабам пожар. Дул сильный ветер, постройки в станице были в основном деревянные, а подчас и крытые соломой, вследствие чего выгорела примерно половина станицы, в том числе и наше подворье. Во дворе, если это можно было потом назвать двором, остался один единственный каменный каток, которым обычно обмолачивают хлеб во время уборки...

Ну а сама матушка-жизнь на этом, безусловно, не остановилась, а шла своей чередой. Спустя некоторое время, конечно же и немалое – годы, – станица наша отстроилась, помолодела, а приукрасившись, и похорошела, и стала выглядеть точь-в-точь как маленький провинциальный казачий городок. С обширной церковной площадью, посреди которой высилась наша деревянная, в полном смысле этого слова, но и высокая, как мне тогда казалось, выкрашенная в голубой небесный цвет церковь Пречистой Девы Марии Богоматери. Престольный праздник отмечался 8 сентября по старому стилю. Станичные улицы были прямолинейны и пересекали станицу вдоль и поперёк, на них проживали целыми родовыми общинами семьи казаков Ковалёвых и Кулаковых, Семилетовых и Аникеевых, Губаревых и Макаровых, в том числе и Мусатовых, которых в станице было пять семейств…

В большинстве своём семьи казаков были в станице многочисленные. Десять и более человек – это, как правило, чуть ли не в каждой казачьей семье. В нашей – девять. Двое из них – это старшие, отец и мать, остальные – детвора.

***

В возрасте восьми лет меня отдали учиться. В школу уже ходили мои старшие братья – Фёдор и Пётр: Федька в пятый, заключительный класс, а Петька – в третий, по окончании которого он оставил учёбу совсем. Школа в станице имела пять классов и называлась церковно-приходским училищем. Заведующим школой был учитель Иван Михайлович Замков. Жил он со своей семьёй также при школе, в отдельном домике.

Школа от нашего дома была сравнительно недалеко, на церковной площади. Одноэтажное, обширное здание, имеющее пять классных комнат и другие вспомогательные помещения. Имелся просторный пришкольный игровой двор, на котором были сооружены различные спортивные снаряды – всевозможные лестницы с различными уклонами и предназначениями, турники, качели и многое другое... Физкультура в школе целиком строилась приближённой к строевым казачьим воинским перестроениям. Вёл эти занятия гимнастикой, как их называли тогда, специальный штатный военный учитель, «господин урядник». Жил он рядом со школой, и к тому времени, когда в школе заканчивались уроки грамоты, приходил, одетый в форму казачьего урядника, в погонах с тремя лычками. Он обладал завидной строевой казачьей выправкой. Учил нас всему тому военному, что впоследствии требовалось казаку, призванному уже на действительную военную службу. Вот почему и приучали казаков к военной службе с самого раннего детства, что называется – начиная со школьной скамьи…

Не так уж и редко к нам в школу приезжал в табельные дни окружной атаман из станицы Константиновской. Приезжал на тройке дончаков, с бубенцами и колокольчиками. Табельные дни – это дни рождения Государя Императора и членов его семьи, наследников престола, день коронации Императора, ещё какие-либо государственные события, тесно связанные с царским именем, с их деятельностью на престоле по управлению Российским государством. Все эти дни строго соблюдались и отмечались своеобразным празднованием, а также церковным богослужением.

Каждый раз в эти дни учащиеся школы, построенные в колонну, шли в церковь.

Приезд окружного атамана был всегда связан с посещением школы, с нашей школьной гимнастикой, с её строевыми занятиями.

Обходя замерших в строю будущих донских казаков, верных слуг царя и Отечества, пожиравших атамана любопытными глазами, он задавал некоторым на выбор вопросы. Как зовут Государя Императора? Как зовут его наследников? За точные и бойкие ответы он всегда награждал горстью конфет-карамелек. Помню, и я однажды получил несколько карамелек из его щедрых рук.

***

Учился я, по мнению учителей, совсем неплохо, а это в высшей степени удовлетворяло и в какой-то мере радовало моих родителей. И они непременно хотели, чтобы я по окончании нашей станичной школы пошёл учиться дальше, сначала в реальное училище, затем в военное юнкерское заведение, и тому подобное продолжение. Почему же именно меня хотели в семье учить дальше, а, скажем, не моего старшего брата Фёдора, который также учился вполне прилично и был способен к учёбе ничуть не хуже меня?

В семье прежде всего нужны были полноценные работники. Надо было работать всё больше и больше. Мои братья Фёдор и Пётр как раз подрастали и становились в семье работниками, нужными и в поле и дома. На семейном совете приняли окончательное решение: учиться дальше вне дома буду я. У нас так и делали те семьи казаков в станице, которые были сравнительно богаты, да и те семьи, у кого дети были в какой-то мере склонны к учению.

Отец наш и мать просто-напросто мечтали о моём будущем, желая видеть меня в чине есаула, а то и самого казачьего полковника. И ведь это было вполне реально и достижимо.

А пока учёба моя в школе шла спокойно и непринуждённо...

***

В наших краях, в Области войска Донского, вся пахотная земля, сенокосные угодья – луга и займища и другие щедрые дары природы – делились на паи, которые получали мужчины, – казаки, достигшие 16-летнего возраста (иногородним – их у нас небрежно называли хохлами – паёв не полагалось). Поэтому-то в семьях казаков особенно радовались рождению сына. Это, в какой-то мере, богатство и постоянный достаток в каждой казачьей семье. Естественно, радовались появлению на свет Божий и дочери. Но ведь ей надо будет покупать приданое, когда она подрастёт и соберётся замуж.

Земельные паи были разные в округах Области войска Донского: где-то больше, где-то меньше. У нас, например, в станице Богоявленской, в последние годы перед революцией 1917 года пай равнялся 4 десятинам пахотной земли. Чем больше было в семье ребят-казачков, тем больше получали земельных паёв, и тем самым были богаче и лучше обеспечены всем жизненно необходимым.

Конечно же, к этому надо добавить, что и работать надо было, что называется, не покладая рук, и зимой, и летом. Сосед наш Андрюша Пашков изнашивал две-три рубашки за лето. Всё время находился от усиленной работы в обильном поту, так что рубашки не успевали просыхать и истлевали прямо на теле. А умер, бедняга, от голода. Да-да, от голода, который принесли к нам 1921–22 годы.

***

Пахотная земля и лес делились примерно раз в 5–6 лет, тогда как сенокосные луга, угодья и займища, картошники делились ежегодно. После спада воды от весеннего половодья в займище и на лугах росло высокое, сочное разнотравье.

Для того чтобы разделить земельные угодья или сенокосы на все хозяйства казаков и чтобы все знали, кому и что досталось, необходимо было созвать сбор станичников. Ну а чтобы оповестить всех и каждого о дне дележа или ещё какой либо общественной надобности, посылали по станице специального глашатая.

Жил у нас в Богоявленской небольшого росточка казак, любил немножко выпить в своё удовольствие, поговорить о чём-либо отвлечённом. Ну, а голос у него был... замечательный голос! В наше-то сегодняшнее время он мог бы стать замечательным певцом. А в те далёкие времена он был у нас просто «Ваня-горлан».

Так вот, каждый раз, когда надо было созвать казаков для решения какого-либо станичного вопроса, посылали его по станице, чтобы он оповестил всех станичников. Выходя на каждый перекрёсток, он останавливался посреди и, поворачиваясь вокруг собственной своей оси, зычным голосом нараспев призывал всех: «Атаманы-молодцы, все донские казаки! Приходите завтра в станичное правление – будем займище делить!» Или ещё о каком-либо общественном деле сообщал. И мы, дети, услышав его голосистые распевы, выскакивали на улицу и старались как можно дальше его сопровождать, наслаждаясь песнопением. На кличку он не обижался, принимал, сообразуясь со своими заслугами, как должное наши детские оценки его пению.

***

Самое благодатное и живительное обновление природы в наших местах – это приход матушки-весны.

После долгой и суровой, подчас морозной зимы приходит полное оживление, преображение природы. Всё вокруг как бы заново начинает свою очередную, вечно неугасаемую жизнь...

Всегда тихий и спокойный, наш древний Кагальник тоже расправляет свои могучие плечи. Шумит, бурлит, вода прибывает беспрерывно, и её становится с каждым часом всё больше и больше. И, наконец, поднимает вода свой зимний покров-панцирь на речке.

Ледоход... Мы всегда бегали смотреть на это ежегодное чудо природы. Непрерывный шум, ледовый скрежет и треск, подобно ружейным выстрелам. Льдины в необыкновенном скоплении. И невообразимых конфигураций, всё быстрее проносятся по стремнинам знакомого нам с детства Кагальника. А вода, всё прибывая, начинает выходить из своих привычных берегов и затопляет прибрежные луга.

А через две недели вслед за нашим Кагальником, который к этому времени уже входит в свои берега, назревает новое, невообразимое половодье – разлив Дона. Примерно в середине апреля – начале мая половодье затопляет все луга и займища на многие километры вокруг, образуя, по существу, безбрежное море.

Вместе с разливом Дона на необъятные просторы лугов и займищ заходило несметное количество рыбы для метания икры. В основном это сазан, судак – по-нашему, по-местному, сула, лещ – по-нашему чебак, севрюга, осётр и многие другие ценные породы рыб.

***

Как правило, в пору половодья рыбачили у нас обычно исключительно старики или люди пожилого возраста, имеющие опыт в рыбацком деле. Но занимались рыбалкой и совсем юные рыбаки. Была у нас компания, в которую входили Пётр Иванович Кунаков, Николай Дмитриевич Ковалёв и я, Стешка Мусатов. Не хвастаясь, скажу, что, несмотря на свою молодость, многое знал, чтобы поймать как можно больше рыбы.

Ещё в зимнюю пору готовили в семьях казаков снасти и посуду для рыбы. Из снастей в основном это были коцы и верши, изготавливаемые из прутьев. Весной же, до начала разлива Дона, рыболовные снасти расставлялись в определённых местах. Казаки станицы хорошо знали, где и как это сделать, и перегораживали рыбные переходы таким образом, чтобы рыба при попытке обойти эти перегороженные места неизменно попадала бы внутрь этих ловушек – в коцы и верши.

Всё было устроено таким образом, чтобы только поймать, и поймать как можно больше, крупных и ценных пород рыб.

Наша семья заготавливала рыбы столько, что нам, такой большой семье, хватало довольствоваться ею круглый год. Причём разнообразного приготовления и продолжительности сроков хранения. Так делалось во многих семьях.

А икры, икры сколько у нас было!

Был у нас и специально сделанный для рыболовных надобностей баркас – лодка, имевшая два весла: бабайки и одно рулевое. Ну а кто имел свой баркас, считался настоящим рыбаком в станице.

***

До революции станица была условно разделена молодыми казаками на две части. Границей этой «межи» служила церковная площадь, через которую нельзя было переходить в вечернее время ребятам с целью ухаживания за девками, если те жили по другую сторону. Исполнялось это беспрекословно, в противном случае бывали вполне серьёзные и опасные кулачные побоища или одиночные драки. Как правило, преследовалось таким своеобразным способом лишь ухаживание за девушкой. А вот если что касалось более серьёзного намерения, ну, скажем, сватовства и женитьбы, здесь, конечно же, вмешивались более солидные авторитеты – родители, и всё решалось, как того хотели договаривающиеся стороны – жениха и невесты. И препятствий со стороны других «недружелюбных» сил уже не чинилось...

***

Всегда и без каких-либо существенных изменений – как мне кажется, из года в год и каждый день, и особенно это соблюдалось в воскресенье и другие праздничные дни, – наша станичная молодёжь – парни неженатые, конечно, да и девки на выданье, ну и всякие другие молодые «бездельники», после всех хозяйственных дел по дому непременно собирались «на улицу». Одевались в лучшие наряды. Ребята, как правило, в казачью форму: сапоги хромовые, брюки синие с красными лампасами, фуражка с красным околышем и другие атрибуты казачьего быта. Не отставали от ребят со своими нарядами и девки-казачки. Нарядившись, выходили на «улицу» – на других посмотреть да и себя показать.

Пели песни, собравшись стайками, водили хороводы, играли в разные весёлые, задорные игры. Танцевали под гармонь «казачка» и «польку-бабочку».

В зимнюю пору, когда на улице было холодно, а то и просто в непогоду, молодёжь собиралась у кого-либо из девчат, у тех, кто имел возможность разместить на так называемые посиделки. Девчата в вечернюю пору брали какую-нибудь ручную работу – чтобы вязать перчатки, чулки, шарфы или ещё что-либо в этом роде. Ребят на этих посиделках бывало очень мало, только избранные.

Пели песни, играли, теперь уже в «сидячие» игры, менее задорные и подвижные. Гадали на свою судьбу. Одним словом, проводили время весело, полезно и вполне благоразумно. Поздно ночью ребята покидали посиделки, тогда как девки оставались до утра – ночевали.

Часто уличное ухаживание оканчивалось счастливым исходом – свадьбой.

Парень посылал своих родителей к родителям избранницы, и это называлось сватовством, во время которого они досконально договаривались, конечно же, при общем согласии на брак их детей, – что, когда и как сделать, когда сыграть свадьбу. Это были так называемые «своды», своеобразные смотрины. После чего парень и девка именовались женихом и невестой вплоть до венчания.

Свадьба начиналось со «смотрин-свод». Затем следовала «вечеринка-девичник». В один из вечеров невеста у себя дома собирала своих подруг – девок. Приходило их по возможности много. И сама вечеринка-девичник символизировала расставание с её беззаботной девичьей порой.

Вслед за этим следовали «подушки». Это значит, надо перевезти приданое невесты, всё её богатство и убранство в дом жениха. В приданое входили, естественно, подушки, не менее шести штук, пара одеял, перина, кровать, стол, стулья, обязательно сундук, в котором были наряды невесты, и многое другое, необходимое молодой семье.

В условленный день всё это добро перевозили в дом, где будет жить невеста, в сопровождении её ближайших родственников. У жениха на этот случай организовывалась гулянка, раздавались разнообразные подарки со стороны жениха сопровождающим приданое невесты.

В тот же вечер, после вывоза «подушек», у невесты собирались теперь её только близкие подруги – девки. И этот вечер – «вечеринка» – символизировала собой как бы прощание с девичьим прошлым и вступлением невесты в новую и неизвестную жизнь. И веселья в этот вечер не было, радость и печаль происходящего соседствовали, дополняя друг друга.

В зависимости от материального благополучия родителей жениха и невесты организовывалась и свадьба.

Две, три, а то и гораздо более бричек, запряжённых тройкой дончаков, разукрашенных всеми цветами радуги, едут, нет, скачут в намёт, с гиком и весёлыми криками, прямо в церковь под венец.

После обряда венчания с таким же, если не более весёлым гомоном, возвращаются в дом жениха.

При входе в дом отец и мать жениха, изображая как бы своеобразные ворота поднятием рук, держат каравай. Молодых усердно посыпают листьями сухого хмеля, а зевак, пришедших посмотреть свадьбу, горстями различных карамелек и медяков.

И ещё одна особенность наших донских казачьих свадеб – это поднос каравая каждому отдельному гостю. Подносили стаканчик вина с кусочком каравая, с шутками и прибаутками просили что-нибудь подарить молодой семье: «Эти люди наново начинают жить заново, а потому им и много надобно. И гусят-поросят, и рублей пятьдесят!» Подарки были на свадьбе всевозможные, начиная от денег, ну и кончая домашним животным миром.

Много говорили, много шутили, много смеялись, и в то же время много дарили на богоявленских свадьбах.

Продолжение см. Мусатов С. И. У Плакучих курганов. Часть 2.