ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2006-й

Генеалогия. Семейная история

П. А. Крюков

ЖИЛИ МЫ В ХУТОРЕ ХАРСЕЕВЕ...

о затопленном при строительстве Волго-Донского канала хуторе Харсеев Дубовского района

Читаю Ваш «Временник» — и ненароком, вдруг, обнаруживаю, что и те события, участником которых я был, уже становятся историей...

Родился я за два года до начала Великой Отечественной. О Дне Победы помню одно: я на коленях у плачущей матери, она говорит: «Да по мне она хоть пусть и не кончается. Афоня уже никогда не придёт». Афоня — мой отец.

Жили мы в хуторе Харсееве. Помню лето. Полный двор солдат. Солдатская кухня во дворе, и кто-то принёс полную пилотку воробьиных яиц. Теперь, осмысливая это, понимаю, что то, вероятно, было лето 1942 г., и наши войска отступали к Сталинграду. Не забыть, как сидели в погребе мы и наши матери. Крышка погреба приподнялась, и в проёме лаза появился чужой солдат с автоматом. Посмотрел на испуганных женщин, детей и закрыл крышку.

Деда, бабушку, мать и меня поселили в передней комнатушке. В центре зала длинный стол, а на стульях вдоль стен — военные (кажется, румыны). Один стоит в проёме двери, прислонившись к косяку. Я бегаю сзади него в меньшей комнате. Вдруг он, не оборачиваясь, протягивает мне конфету. И ещё одно чёткое воспоминание. В дверях хаты отец в форме. За шею его обхватила плачущая мать, а я упал в кровать и тоже плачу. Теперь понимаю, что отец приходил в отпуск по ранению. Это единственное воспоминание об отце.

Стараюсь наскрести хоть какую-то информацию о наших предках. Мне хоть чуть-чуть легче: спасибо родителям. Отец самостоятельно осилил грамоту. Он погиб в 1944 г. в возрасте тридцати одного года, но оставил после себя обычную школьную тетрадь, описав в ней всю родословную. К сожалению, известно ему было немного: рос он сиротой. А мать пятьдесят лет хранила тетрадь и все письма отца, с момента их встречи. Дневник, письма — единственное, что связывает меня, моих детей с предками. А ведь можно было узнать значительно больше. Дед по матери умер, когда мне было пять лет, но ведь бабушка умерла, когда мне было двадцать! Мог бы поинтересоваться, но... Тогда же умерла и бабушка Маша — родная сестра деда по линии отца... Не интересовались, не думали, не было привито нам это чувство то ли Родины, то ли родственности. В те же пятидесятые жив был дед Иван Мелешкин. Девяностолетний, он ещё трудился на своём ветряке... А сейчас, слава Богу, жив его сын, тоже Иван, и теперь ему уже за девяносто, и стараюсь слушать и слушать его...

Настал 1946 г. Очень хотелось в школу. Мне купили красный портфель, мать сшила шинель, перекроив старую, солдатскую, времён войны, на воротнике — красные ромбы на манер формы 30-х гг. Спустя лет двадцать сетовала: обрекла меня «на военщину», сшив шинель ещё в первом классе! А я потом и в самом деле почти тридцать лет отдал армии... Учился охотно и отлично, и настал день, когда я, видимо, решил похвастаться грамотностью. Ну и решил в комнате на стене запечатлеть коротенькое слово, которое уже неоднократно читал на деревенских заборах. А для сохранения «тайны» написал его справа налево. Помню, как досталось от матери за то, что «освоил грамоту».

1947-й... Голод. Ели семена подорожника, жёлуди, старые шкуры. Пришла к нам тётя Дуня Новикова. У нас в комнате лаз в подполье прикрыт овечьей шкурой. Тётя Дуня плачет и просит отдать ей шкуру, так как на руках у неё трое сирот и старуха-мать. Делать нечего — отдали. Спустя несколько лет я нашёл на чердаке жёлуди и поразился, как могли мы их кушать... Голод так обуял людей, что из-за продуктов убили нашу соседку. Носили, в основном, то, что перешивали из армейского обмундирования, так как через нас дважды прокатился фронт: на восток и на запад. В овраге за хутором всё ещё стоял немецкий «Опель», а на нашем огороде в займище торчала пушка, окунувшись краем в колодец. А что касается патронов, винтовок, штыков, тола, пороха, снарядов и другого «добра»... К сожалению, игры с ними стоили жизни. Помню Тимку, соседа по парте. Жил он на окраине хутора с бабушкой. Однажды пришли мы в школу, уроки ещё не начались. Вдруг взрыв в районе МТФ. Мальчишки бросились туда. На полу МТФ лежал Тимка, рука его едва держалась на какой-то жилке, а в открытой груди ещё билось сердце. Оказалось, он шёл в школу и играючи подбрасывал и ловил мину. Очередной бросок окончился трагедией... А что творили мы, восьмилетние! Идя в степь за коровами, тайно брали с собой молоток и зубило, находили гранату, открывали защёлку, вынимали запал. Зубилом разрубали рубашку гранаты... Только счастливый случай спасал нас от случайной детонации. Знали бы родители, чем мы занимались, поседели б, наверно, в один день.

Страна готовилась к строительству Волго-Донского канала. Нужна была техника: экскаваторы, бульдозеры, скреперы, тысячи грузовых автомобилей. Удивительно, но страна, пережившая войну, технику эту нашла. Нашли и тысячи рабочих рук. Десятки лагерей заключённых возникли вдоль Дона и в районе нынешнего Волгодонска. Один из лагерей расположился в пойме Дона недалеко от нашего хутора. Основная масса лагерников жила в бараках за колючей проволокой, но с этой стороны проволоки были бараки и для бесконвойных. Жили они довольно свободно, посещали хутора. На рукавах их телогреек красовались белые нарукавки с надписью «БК» (без конвоя). Заключённые занимались вырубкой леса.

А по берегам Дона были красивейшие места: леса, луга, озёра, старицы, заросли диких яблонь, груш, ежевики... Помнится озеро, окружённое вековыми вербами, которое в народе звали Черепашка. Вода кристально чистая и пресная, рыба в нём как в аквариуме. И её запасы в таких озерцах пополнялись ежегодно. Ведь займище по вёснам заполнялось водой, ею пропитывались луга, огороды покрывались илом, и после схода талой воды в каждой ямке, и даже в колодцах, оказывалась рыба. Урожаи овощей, арбузов, сена были стабильно высокими. На зиму заготавливали сушёные раковые шейки, зимой варили из них суп, и он считался деликатесом... Так вот, а заключённые уничтожали это богатство.

В лагере организовали небольшой рынок, и мы, детвора из соседних хуторов, носили продавать молоко, яйца, сало... Матери ведь в колхозе работали «за палочки», и каждый рубль в семье почитался за счастье. Но то было уже после голода 1947-го. А в сентябре 1949-го грянуло переселение: из зоны затопления — в степь. Каждому двору выплатили какие-то копейки «подъёмных». Наши хаты приподнимали домкратами, подсовывали огромные сани, ставили на них дом и тракторами перетягивали на новое место.

Голая степь. Ни воды, ни топлива, ни денег. Среди голой полыни рядами — сиротливые обшарпанные хаты. Ни заборов, ни деревьев, ни сараев, ни кухонь. В передней нашего дома — мама, бабушка, я. В зале — козы и овцы, в подполье, в полной темноте — куры. Электричество появилось в 1958—1959 гг. После переезда — нашествие блох. А ни аптеки, ни СЭС, ближайший фельдшер — за шесть километров.

Могилы предков остались в зоне затопления. И, кстати, интересный факт: после переселения несколько лет у нас не было покойников. Будто стресс мобилизовал человеческие силы!.. Но понемногу улучшалось положение с питанием, смогли покупать кое-какую одежду. 1 марта ежегодно ждали с нетерпением: в этот день снижались цены. Пусть не на все товары и, может быть, на материальном благополучии это не очень сказывалось, но политический ход был беспроигрышный. Что касается информированности населения... Радио нет, электричества нет, денег нет — следовательно, нет и газет. Единственная районка «На подъёме» (сегодняшний «Светоч»). Так что вся информация была на уровне, как у нас говорили, ОБС (одна баба сказала).

А между тем шло наполнение водохранилища. 80-летняя бабушка Мариша ворчала: «Не даст им Господь! Века было займище, а тут море задумали!» Но потом плавала неоднократно, и с удовольствием, из соседней Жуковской в Цимлянскую. В Жуковской появилась пристань. Ежедневно курсировали теплоходы на Ростов и Волгоград. На Волгодонск проложили хорошую грунтовку. В Жуковской построили двухэтажную школу-десятилетку взамен деревянной. В колхозе «Красный Дон» организовали тракторный парк.

Большое потрясение вызвала смерть Сталина. У нас, детей, ощущение было такое, будто мы остались без родителей, и как жить теперь? — страшно... Бабушка же иначе как «Анчихрист» Сталина никогда не называла. Утверждала, что до революции она с дедушкой и детьми жила намного лучше. Помню бабушкину частушку, за которую можно было серьёзно поплатиться:

Клим играет на гармошке,
Сталин пляшет гопака.
Всю Россию проиграли
Два советских дурака.

...В конце 50-х школа завела овец, корову, за которыми ухаживали школьники. Заработали кружки художественного и технического творчества. Процветали волейбол, футбол, настольный теннис. Создали школьный музей. И главное — в станице постоянно действовала передвижная выставка репродукций картин великих художников. Картины присылались из Ростова теплоходом, упакованные в большие ящики, с аннотациями материалом. Дети сельской глубинки знакомились с Репиным и Айвазовским, Серовым, Рембрандтом...

Наши колхозы стали единым совхозом. Появилась первая, мизерная зарплата. В 1957 г. я окончил школу. Мои бывшие одноклассники поступали в институты, шли в совхоз, я же выбрал себе Тамбовское военное авиационное радиотехническое училище...

ст-ца Жуковская, Дубовский район