ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2005-й

Генеалогия. Семейная история

СКИТАНИЯ МАШТАКОВЫХ

история донской казачьей семьи

Я отношусь к поколению, чье детство прошло в сороковые роковые. Война, разруха, голод! Когда началась война, мне было три с половиной года, и детская память сохранила несколько эпизодов тех страшных военных лет. Помню немецких офицеров, белокурых, стройных, красивых Августа и Ганса, квартировавших у соседей. Помню, как румынский солдат украл корзину с елочными игрушками, подумав, что там продукты; как дедушка разломал в доме печь, чтобы румынские солдаты не смогли готовить пищу. И не забыть мне тех страшных минут, когда привезли на подводе раненую в ноги тетю Дину, а с ней десятимесячную дочь Аллу. А тетя Валя плакала и целовала ей подошвы свернутых в калачик ножек.

В школу я пошла в год окончания войны, в сорок пятом. Жила с бабушкой в Недвиговке, а мама работала в Чалтыре, домой приходила на выходные. Бабушка для меня все — это и первые колыбельные, и первые сказки, забота, тепло и уют. Но на мое воспитание решающее влияние оказывала мама, хотя я с ней никогда не жила, она — женщина щедрой души, но властная, с сильным характером. Скажет два-три слова да еще окинет суровым осуждающим взглядом, и по телу мурашки. Однажды я со своими сверстниками пошла вечером на колхозную бахчу за арбузами. Взяла два, а донесла один. Вернулась домой — уже было темно, захожу в дом с арбузом и счастливой улыбкой. И только переступила порог, как улыбка с моего лица сползла. Мама и бабушка сидели, не обращая на меня внимания, с таким видом, что я арбуз чуть не уронила. Мама, глядя в сторону, произнесла твердым голосом: «Неси арбуз и положи на место, откуда взяла». У меня и ноги подкосились не столько от страха, что ночью в степь идти, а сколько от мысли: как я в темноте найду то место, где лежал злосчастный арбуз. Это послужило для меня хорошим уроком на всю оставшуюся жизнь. Такие черты характера — строгость, требовательность, порядочность — мама унаследовала от своих родителей. А мой дедушка для нее был кумиром.

После окончания недвиговской семилетней школы № 16 я училась в женской школе № 45 города Ростова. После объединения мужских и женских школ меня перевели в школу № 47, которую я окончила. И уехала к папе в Северную Осетию. Чтобы прописаться, нужно было устроиться работать на стройку. Меня зачислили на курсы штукатуров, которые я вскоре бросила. Вернулась в Ростов, поступила в университет на заочное отделение биолого-почвенного факультета. Позже перевелась на вечернее отделение Иркутского государственного университета им. Жданова. Во время учебы работала техником-инвентаризатором в Бюро технической инвентаризации, лаборантом-гидробиологом в НИИ, в школе — старшей пионерской вожатой. А после окончания вуза — в СЭС врачом-бактериологом в Ангарске и учителем в школе, где вела биологию, химию, географию и историю.

Из-под бабушкиного «крыла» я ушла в четырнадцать лет. Самостоятельность, целеустремленность и трудолюбие унаследовала от мамы, бабушки и, конечно, дедушки — любимца всех внуков. На наше воспитание он всегда оказывал влияние. Огромный сад — детище его рук, — был не только предметом фамильной гордости, но и ярким примером трудолюбия.

Мой дедушка Маштаков Фёдор Леонтьевич родился 19 августа 1888 г., на Яблочный Спас. В этот праздник его всегда навещали друзья, знакомые, родственники. И когда дедушку арестовали в 1938 г. якобы за «участие в контрреволюционной организации», эти посещения ему инкриминировали как «контрреволюционные сборища».

После окончания приходского училища он с двенадцати лет вместе с отцом занимался земледелием. Женился в 1910 г. и отделился от отца, получив надел земли. В 1912 г. заложил сад, посадил виноградник, завел пчел.

В автобиографии, хранящейся в Государственном архиве Ростовской области, он пишет о влиянии декабрьских событий 1905 г., происходивших в Ростове, на его мировоззрение. «... Будучи 18 лет начал прислушиваться к рабочему движению, но не имел никакой связи с рабочим классом, но видя, что делалось среди казачества, которое было вооружено нагайками и пороло людей, стремящихся к свободе, у меня с того времени появилась ненависть к такому строю». Если в 1905 г. он только прислушивался к рабочему движению, то начавшаяся война в 1914 г. в корне изменила его взгляды. «В 1914 году возникает Европейская война. Я, как отставной, не участвую в таковой, но относился враждебно. Не зная политических партий, имел зародившуюся идею за братство народов без различия наций и вероисповеданий...».

В его руки попадали различные листовки — «Долой войну!», «За братство народов!», «Земля крестьянам!». Не мог он не попасть под влияние земляка, профессионального революционера И. Д. Ченцова, который разъяснял казакам лозунги большевиков.

Коммунистом дедушка не был: очевидно, ему не верили с самого начала как сыну атамана. Хотя на руководящие должности его выбирали единогласно и коммунисты, и односельчане.

Фёдор Леонтьевич был личностью неординарной, с хорошими организаторскими способностями, грамотный. Был хлебосольным и гостеприимным, имел много друзей и не меньше врагов-завистников, которые сыграли роковую роль в его судьбе.

Во время выборов в Учредительное собрание дедушка агитировал односельчан голосовать за большевиков. После в Гниловской в адрес Недвиговки часто произносили с гневом такие слова: «Там живут одни большевики».

После октябрьских событий в хуторе шли слухи, что идут красные, грабители, озверевшие люди и будут уничтожать все казачье население. Казаки стали вооружаться под видом самообороны. И дедушка с Я. И. Малаховым решили проверить эти слухи — послать делегацию в тыл большевиков. В отряд Сиверса отправились дедушка и Яков Моисеенко.

Они добрались до штаба Сиверса, получили воззвание к народу и спрятали в сбруе лошадей. Дедушке Сиверс подарил наган и карабин. Воззвание было прочитано на общем собрании в Недвиговке и Синявке. За это дедушку хотели арестовать белые, но он был вовремя предупрежден.

В начале 1918 г. красные войска заняли Недвиговку и на следующий день в хуторе организовали Военно-революционный комитет. Председателем избрали Я. И. Малахова, его помощником — моего дедушку Маштакова Фёдора Леонтьевича, секретарем — Солдатова. Добровольно помогать ревкому решили В. М. Мельников и родственники Малахова Строев и Сердюков. Работа ревкома заключалась в организации помощи фронту продовольствием и фуражом. А также в Недвиговке организовали боевую дружину из молодого населения в количестве 70 человек, которая была вооружена винтовками из штаба Сиверса и следила за порядком.

В апреле 1918 года в Ростове проходил 1-й съезд крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Делегатом от недвиговского РК отправили моего деда. На съезде его избрали членом Центрального Комитета Донской республики и помощником контролера по проверке госрасходов. Но часть районов Донской республики уже захлестнула контрреволюция. ДонЦИК постановил распустить состав ЦИК и для руководства создать Чрезвычайный штаб обороны, в который вошли председатель ЦИКа В. С. Ковалев, комендант Аллоев, контролер хозрасходов Изварин, мой дед Ф. Л. Маштаков, Серго Орджоникидзе и др. Они через Тихорецкую пробирались в Царицын. На станции С. Орджоникидзе обезоружил банду анархиста Петренкова и остался в Царицыне. А остальные отправились на станцию Арчеда, там с трудом добились паровоза и при пулеметной охране под строгим секретом эвакуировали ценности банков и другие документы.

В это время в селе Михайловка проходил окружной съезд, который постановил стать на защиту советской власти. Но когда заседавшие узнали, что экспедиция Подтелкова не достигла цели, поняли, что их дело безнадежно, и решили «распыляться» кто куда. Дедушка поехал в Москву. Добравшись до ст. Грязи, рассчитал, что денег не хватит, и вернулся в Царицын. От Серго Орджоникидзе он узнал, что Ростов пал, а Батайск и Азов держатся. Тогда он решил попасть в Азов, а оттуда через хутор Рогожкино и лугами — в Недвиговку. Пройдя мимо Рогожкина среди пасущегося стада, у переправы через речку Лагутник дедушка напоролся на заставу из елизаветинских казаков. У него был фальшивый документ на имя Виктора Ивановича Савеленко, проживавшего в Екатеринославской губернии, и он сказал, что ходил на Кубань искать работу. Но дедушку опознал Б. Кудлаев. Бабушке сообщили, что ее мужа арестовали и отправили в станицу Елизаветинскую в штаб генерала Жученкова. Но она его там уже не застала: дедушку отправили в Ростов в штаб Добровольческой армии.

Из штаба Добровольческой армии дедушку перевели в комендатуру Ростова. При обыске забрали часы и 500 рублей и отправили в тесную и холодную тюремную камеру, в которой он находился три недели, «не видя никого, кроме ключника, который при появлении только наводил ужас, что будет брать на расстрел». Здесь Фёдор Маштаков в возрасте тридцати лет поседел. Начались сердечные приступы, и остальное время дедушка провел в тюремной больнице.

Когда бабушке разрешили свидание, она сообщила, что всё безнадежно, что она обращалась ко многим юристам, но к его делу не подпускают и говорят, что грозит расстрел. Бабушка просила дедушку обратиться за помощью к родному дяде, Почетному станичному судье Тимофею Ильичу Маштакову, но он отказался. Тогда бабушке удалось подкупить секретаря военно-полевого суда, который гарантировал Фёдору Леонтьевичу жизнь.

Суд был назначен на 24 сентября 1918 г. Главные обвинители — родной дядя Т. И. Маштаков и член Войскового круга П. А. Черевков — на суд не явились. Пришли станичный атаман И. М. Аксайский и бывший — до 1917 г. — В. В. Старунов, которые не подтвердили фактов обвинения. Свидетели из Недвиговки — Бондаренко, Реука, Чебанов — показали, что «Маштаков преступного ничего не сделал для населения».

Дома дедушка узнал, что членов Военно-революционного комитета хутора Недвиговка Малахова, Строева и Сердюкова зверски расстреляли дроздовцы на берегу реки Мертвый Донец, у Стацинского и Давиденко сожгли дома, а секретаря Солдатова до смерти избили в таганрогской тюрьме. Мельникову «попало плетей», выбили зубы.

За дедом начались слежка и вызовы к заседателю, которого терзал вопрос: «Почему такого преступника не судили? Не иначе как выкуплен». И дед решил бежать из хутора. Атаман Евстратов дал ему на месяц командировочный документ, якобы «для покупки молотильной гарнитуры для х. Недвиговского». По этому документу дедушка месяц находился на границе с Кубанью. А тем временем бабушка узнала, что С. Н. и И. Н. Давиденко восстанавливают маслобойню в Ростове на Большом проспекте, и дедушка помог им оборудовать ее. Дедушку оставили работать прессовщиком. Грязный, с бородой, ютился он при маслобойне в холодной комнате, стараясь не привлекать к себе внимания стражи, которая часто устраивала облавы ночлежки, находившейся в одном дворе с маслобойней. Бывали на маслобойне и недвиговцы, тогда дедушка давал знак хозяину, и их удаляли, как посторонних. Но, переболев тифом, дедушка потерял работу. Он все больше принимал облик беспризорного. Весной того же года он поступил работать на моторную лодку к крупному промышленнику Михаилу Яковлевичу Раппопорту (они остались друзьями до конца жизни). А зимой подрабатывал в лавке. В декабре 1919 г. туда зашел позвонить начальник Донских гирл Мяхков, который, к несчастью, знал деда. И перед закрытием лавки Фёдора Леонтьевича арестовали со словами: «Вот где большевики сохраняются». Раппопорт заплатил взятку в 30 000 руб., чтобы его не отдали под суд за укрывательство большевика.

Дедушку как дезертира направили в Военно-полевой суд, где он получил 50 ударов розгами. Там дедушка узнал, что от суда можно откупиться, и обратился к секретарю суда, старшему уряднику, обещая вознаграждение в 2 000 руб. Тот запросил 10 000 руб., обещая от расстрела спасти, но направить на комиссию. Дедушка предложил ему поехать с ним к Раппопорту на переулок Братский, 25. Тот взял друга, и они на извозчике поехали в столовую «Гигиена», что находилась на Большой Садовой, недалеко от Братского. Дедушка же пошел к Раппопорту (его предупредили: «Уйдешь — наших рук не минешь», хотя ему и так негде было скрываться). У Раппопорта он получил под расписку нужную сумму.

На следующий день дедушку повели на комиссию, которая проводилась таким образом: дезертиры шли строем, а проходящих отсчитывали: «Годен, годен...» Под конвоем их отправили в бараки, где продержали двое суток. Дали подписать бумагу, в которой говорилось: если кто совершит побег, при поимке будет расстрелян без суда.

Группа из 30 человек и 4 конвоиров поездом были отправлены под Новочеркасск в Хотунок, в военные казармы, где деда посадили на гауптвахту как подозрительную личность, не знавшую своей части. От охраны он узнал, что у белых на фронте дела плохи — пали Каменская, Сулин. По направлению к Новочеркасску потянулись обозы беженцев. Эвакуировалась воинская пекарня и другие части. Вечером сообщили, что всех арестованных вооружат и направят в сторону Кагальницкой станицы. При свете ламп дали им винтовки и патроны. Между арестованных пошло брожение, начались побеги.

Дедушка бежал в Ростов к Раппопорту. Его спрятали в лавке в тюках, где он провел двое суток. Когда узнал, что существующая власть уже не имеет силы, решил по льду добираться в Недвиговку. В толпе пешеходов и подвод пришел домой часа в два дня. А дома бабушка поила чаем двух заезжих добровольцев. Ни она, ни дети не подали виду, что домой пришел хозяин. Дедушка не растерялся: «Хозяйка, не будет у тебя стакана чаю погреться?», на что та ответила: «Обожди, люди напьются, и тебя напою». И здесь он впервые увидел свою младшую полугодовалую дочь Валентину. На следующее утро бабушка пошла в хутор разведать обстановку, а к вечеру, на закате солнца, дедушка на босую ногу надел сапоги и без шапки, в легкой поддевке, вышел на дорогу посмотреть, не возвращается ли она. В это время по дороге проезжал обоз из трех саней; всадник подозвал деда, спросил дорогу на Чалтырь и приказал ехать с ним в качестве проводника до Шкуринской.

В хуторе Хапры обоз остановился у школы. Сопровождающий его прапорщик пошел к атаману — и деда как будто кто-то столкнул в темноту. Опять побег. За хутором — застава: «Кто такой? Проводник? С соседнего хутора?» Дед замер от страха, но не растерялся: «Отпускная записка. Их благородие из-за спешности дела не написал. Посмотрите, я на босу ногу и легко одет». Отпустили. Дедушка спустился в плавни, «где треск обвисшего льда наводил ужас, так как ночь была тихая», и почти две версты полз по льду. Замерзший, с окровавленными руками, вернулся домой. Бабушка сообщила, что в хуторе безвластие, атаман болен тифом.

На ночь дедушка спрятался в подполье. Через сутки в Недвиговку вошли красные. Старых соратников не было, запуганные дружинники неохотно соглашались работать, и дедушку односельчане вновь единогласно выбрали в Совет. Но он попросил дать ему время отдохнуть от скитаний и восстановить здоровье.

В 1920 г. Фёдор Леонтьевич поступил работать на моторную лодку в Донпродком; борясь с голодом, погашал Раппопорту долг. В октябре дедушка, Роенко, Раппопорт и другие организовали артель «Рыбный продукт» по Береговой, № 5, которая послужила основой 1-го Российского рыбного Т-ва «Перворосрыба», располагавшегося в Москве на Болотной площади. В артели дедушка работал до декабря 1921 г. На свой пай получил 12 000 000 руб. в совзнаках, которые быстро обесценивались, так как голод давил страну.

Осенью 1922 г. односельчане единогласно избрали дедушку председателем сельсовета. В феврале 1923-го сельский совет перенесли в Хапры, а дедушка остался в Недвиговке как его представитель. За тот короткий период, пока он был председателем, дедушка вскрыл недостатки своего предшественника Талалаева, время пребывания которого на посту председателя сельсовета назвали «талалаевской эпохой». Было возбуждено уголовное дело, Талалаева осудили на полтора года.

После этого тучи над дедушкой сгустились, несмотря на то, что он вел большую общественную работу. Волостным съездом Фёдор Леонтьевич был командирован на 5-й окружной съезд. В 1923-1924 гг. он был членом школьного совета и сельсовета. Дедушка оказывал большую материальную помощь школе. В 1925 г. он ― делегат 3-го съезда Советов Аксайского РИКа, где его избрали кандидатом РИКа. В этом же году Фёдор Леонтьевич организовал в Недвиговке сельхозкружок. И, как в образцовое хозяйство, на экскурсии в хутор приезжали школьники школы № 7 им. Свердлова г. Ростова (ныне школа № 5), а с 1923 по 1925-й — недвиговские школьники. Дедушка был членом избы-читальни, где читал лекции. Осенью 1925 г. в День урожая участвовал на районной сельхозвыставке в селе Синявское, где получил именную и денежную премии. И впоследствии он являлся постоянным участником районных и краевых сельхозвыставок. В 1925-1926 гг. дедушка ― член обществ Авиахима и МОПРа; в 1926-м — селькор газеты «Советский пахарь», на страницах которой была помещена его фотография как передового хлебороба хутора Недвиговского Донского округа. В своих публикациях Фёдор Леонтьевич критиковал работу сельсовета, парторганизации и комсомольской ячейки. В статье «Что мешает создать актив на селе» он писал: «... Естественно, отчет вызвал вопросы и прения со стороны граждан, а за вопросами и выявление недочетов в работе председателя. Один из граждан, выступавших с выявлением недочетов в работе председателя, вызван был к нему в кабинет. Председатель нагнал страху за выступление с критикой работы Совета и ККОБа и припугнул: «Вы замечены за свои выступления уже несколько раз, а за такие вещи не поздоровится, могут арестовать...» Но забыл товарищ Литвинов, что слишком глубока вера беспартийного крестьянина-активиста в партию, которая всем Литвиновым напишет на лбу, что важнейшая задача партии на селе: создать крепкий актив, объединенный вокруг партийных организаций и советов из бедняков и середняков и что приемы запугивания не должны быть свойственны честному партийцу...». Как дедушка заблуждался!..

Ещё дедушка организовал садово-огородническое товарищество «Плодовино», пчеловодное — «Пчёлка», колхоз «Луч Востока». Учился на тракториста и привел в Недвиговку первый трактор — американский «Фордзон». И это далеко не весь перечень его трудовой и общественной деятельности.

Но где бы ни работал Фёдор Леонтьевич, везде ему вставляли палки в колеса. Хотя в характеристике писали: «Тов. Маштаков в момент сплошной коллективизации обобществил весь кузнечный инструмент, нефтяной двигатель, лошадь, дроги, корма. Активно участвовал в ремонте сельхозинвентаря в момент посевной кампании, под его руководством были отремонтированы 3 трактора и пущены в ход. В момент организации огорода в сельскохозяйственной артели под его руководством была организована постройка системы орошения огородов на площади 30 га. В момент острой нуждаемости колхоза в концентрированных и грубых кормах, когда от таковых зависела посевная кампания, т. Маштаков вывел из затруднительного положения путем приспособления тракторов на резку малогодного сена и соломы на полову, приспособил к трактору дробилку для кукурузы на концентрированный корм. В момент уборочной кампании под его руководством и его непосредственном участии отремонтированы и пущены в ход 3 молотильных гарнитура, а также весь сельскохозяйственный инвентарь. Будучи избранным в члены правления сельхозартели, Маштаков руководил отраслями машинно-механической и пчеловодно-садовой и исправно исполнял возложенные на него обязанности, проявляя организационную и практическую инициативу».

Несмотря на это, его дважды раскулачивали и несколько раз лишали избирательных прав.

Дедушка в своей автобиографии писал: «Осенью 1922 года, после уборки урожая бахчевых, в брошенном шалаше детьми был обнаружен беспризорный. Вспомнив свою скитальческую жизнь, приютил его и излечил от малярии». А в 1924 г. он его отделил как сына и дал свое отчество. Без малого через 10 лет дедушку лишили избирательных прав, обвинив в том, что он Исая держал, как батрака. После раскулачивания семью выгнали из дома, и дедушка вынужден был с малолетними детьми уехать в Северную Осетию; дом же сожгли. Старшая дочь Анфиса, моя мама, осталась в семье Михаила Яковлевича Раппопорта. Поступила на работу на строительство Лендворца, заработала на дорогу и уехала на Кавказ.

Дедушка писал в Москву, стремясь восстановить справедливость. Ему разрешили вернуться в Недвиговку.

В 30-е гг. Фёдор Леонтьевич работал механиком в Синявке и Ростове, и занимался садом, пчелами и шелководством. Получал консультации и книги от И. В. Мичурина, с которым переписывался. Помогал советами и его друг И. Ф. Лященко, первый директор Азово-Донской биологической станции и генетик Ростовского государственного университета: он неоднократно привозил студентов биофака в дедушкин сад и на пасеку.

Наш сад славился на всю округу яблонями и розами (о нем, как и о хозяине, и сейчас слагают легенды). Сад притягивал к себе любителей поживиться со всех окрестных деревень. Много любви и труда вложил дедушка в свое детище, он лелеял каждое посаженное им растение и не подозревал, что судьба уготовила ему еще два последних удара.

Дедушку арестовал 7 июля 1938 г. Мясниковский РОНКВД как участника контрреволюционной организации. В уголовном деле Ф. Л. Маштакова записано: «Будучи участником организации Маштаков проводил контрреволюционную работу против советской власти. В 1932 г. Маштаков подготавливал вооруженное восстание против советской власти... как сын бывшего атамана, заделался советским человеком, скрывая свое вражеское нутро. А будучи членом Недвиговского Ревкома, вёл предательскую линию к действительным борцам за советскую власть в результате чего были расстреляны члены Ревкома Сердюков, Строев, Ченцов.

Маштаков Ф. Л. на протяжении советской власти только маскировался под советского гражданина».

Если на первых допросах дедушка все отрицал, то 23 августа 1938 г. он «признаётся», что занимался вредительством в колхозе имени Крупской. Зарезал 10 коров и 8 лошадей отравил мышьяком, портил семенное зерно путем проращивания.

Старшая дочь Анфиса не знала, за что посадили отца, но наняла адвоката, который ездил в Москву. И дело по обвинению Маштакова областной прокуратурой Ростовской области 10 июня 1939 г. было возвращено в Мясниковское РОНКВД на доследование, в результате которого появилась следующая запись: «В процессе дополнительного расследования по уточнению ряда фактов о контрреволюционно-вредительской деятельности и существовании контрреволюционно-вооруженной организации об участии Маштакова Фёдора Леонтьевича свидетельскими показаниями не подтвердилось...

Обвиняемый Маштаков от своих показаний, данных им ранее, отказался, уличающих материалов по обвинению Маштакова Ф. Л. недостаточно, а поэтому... следдело по обвинению Маштакова Фёдора Леонтьевича прекратить, следдело сдать в архив... на хранение, а Маштакова Ф. Л. из под стражи освободить».

Во второй половине сентября 1939 г. Фёдор Леонтьевич вернулся домой. Его приняли в колхоз «Ленинский ударник» на должность бригадира-садовода; кроме того, он исполнял обязанности внештатного инструктора по пчеловодству. Райземотдел поручил ему обслуживать пасеки четырех колхозов. В низовье Воловой балки выделили участок земли под посадку колхозного сада, где Фёдор Леонтьевич посадил и любимые им розы. Позже осиротевший сад пропадет, только розы еще некоторое время будут цвести среди сорной травы...

Началась Великая Отечественная война. Дедушке было уже за пятьдесят. Он остался, как и все односельчане, на оккупированной территории. А 13 апреля 1943 г. он «по приговору военного трибунала 320 стрелковой дивизии... подвергнут лишению свободы в ИТЛ сроком на 10 лет с поражением прав сроком на 5 лет и с конфискацией имущества».

Как в 1938 г., так и в 1943-м самая большая вина деда перед народом и Отечеством была та же — сын атамана и «крупный кулак».

Он отбывал срок в Ростове. Хороший механик, дедушка обучал этому ремеслу заключенных; вместе с ними он восстанавливал Лензавод, Ростсельмаш и предприятия Новочеркасска.

Фёдор Леонтьевич Маштаков умер 4 сентября 1950 г. от сердечного приступа, и похоронен на Братском кладбище в Ростове. Реабилитирован 16 апреля 1996 г.

... После войны несколько лет подряд у нас отбирали сад, когда созревал урожай. Присылали рабочих из соседних сел, они в корзинах уносили созревшие плоды в амбар хутора Хапры.

Во время войны младшая дочь Валентина с односельчанами копала противотанковые рвы. А когда устроилась на работу, ее уволили как дочь «врага народа», отобрали паспорт и трудовую книжку и послали на восстановление шахт.

Старшая дочь Анфиса, моя мама, работала в Чалтыре бухгалтером. На нее часто писали доносы. Уходя на очередной допрос, мама клала ключи от сейфа на стол начальнику со словами: «Может, не вернусь». Но она возвращалась, так как была ценным специалистом: за период трудовой деятельности в своей работе не сделала ни одной ошибки.

Дедушкиного зятя, мужа дочери Гаянии Василия Трофимовича Бондарева, передовика и кандидата в члены партии, тоже посадили в 1943-м. Отправили в Соликамск, где он через год умер. Василий Трофимович реабилитирован.

Бабушка Фёкла Ивановна Маштакова (Шишкина) осталась в моей памяти тихой и кроткой. Она никогда не смеялась и не плакала. Выражение ее лица было одновременно доброе и задумчиво-печальное; поражала глубина красивых, лучезарных голубых глаз. Только сейчас я поняла, что все происшедшее в жизни сделало её такой.

Мы знаем много русских женщин, которые разделили участь своих мужей. Моя бабушка — не исключение. Когда ее муж уходил в подполье, она шла в село и узнавала, какая там обстановка, хранила листовки, прятала в земле оружие мужа, подаренное Сиверсом.

Во время Второй мировой войны бабушка потеряла дочь и сына. Тетю Дину ранило в ноги при первом обстреле Недвиговки. Она умерла от гангрены. Во время бомбежки все прятались в подвале, только бабушка оставалась рядом с умирающей дочерью.

Бабушкин сын Иван пропал без вести в Сталинграде. А перед похоронкой пришло от него последнее письмо, в котором он писал, что в Сталинграде горят земля и небо. После войны бабушка часто задумывалась и тихо-тихо пела: «Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда». В эти минуты казалось, что она как будто находилась в каком-то другом мире, и в эти минуты ее никто не беспокоил.

Род Маштаковых богат интересными и неординарными личностями, жизнь которых оказалась короткой, но насыщенной событиями. Он принадлежит к «низовцам», т. е. к жителям нижней части станицы Гниловская, которые отличались от жителей верхней части «большей культурностью», «бывалостью». «Низовцы были красивые и более щеголеватые» и «дома их были понаряднее», и «жизнь они вели городскую», и «курени их были городской архитектуры». Из «низовцев» выбирали атаманов и почетных станичных судей. Род Маштаковых дал Нижнему Дону двух атаманов и двух почетных станичных судей.

В 1850 г. начал заселяться хутор Недвиговка, и одними из первых переселенцев были Маштаковы.

Мой прадед, дедушкин отец, урядник Леон Ильич Маштаков, был человеком добрым с мягким уравновешенным характером, чего не скажешь о его жене Аксинье Наумовне, моей прабабке, — женщине властной, с крутым нравом. Прадеда казаки любили за уравновешенность и справедливость и избирали его атаманом шесть лет подряд. Имел он трех сыновей: мой дед Фёдор I, Фёдор II и Василий.

Фёдор II и Василий — участники Первой мировой войны. В период Гражданской служили в Добровольческой армии. Фёдор Леонтьевич II в годы советской власти работал в колхозе в Недвиговке. Там же и похоронен.

Иначе сложилась судьба у Василия Леонтьевича. Он испытал кочевую судьбу эмигранта и умер во Франции, оставив наследство дочерям, которые отказались от него здесь в России. А жена его Мария Ивановна прошла ГУЛАГ. Ее арестовали в 1930 г. во время стихийного бунта казаков в Недвиговке против высылки кулаков из хутора.

Родной дядя моего деда Степан Ильич Маштаков был Почетным станичным судьей. Его вторая жена Марфа Марковна часто в сердцах бросала ему: «Прокурор». Он воспитал одиннадцать детей. У Степана Ильича от первого брака родилось четыре дочери и сын Фёдор, от второго брака — две дочери и два сына, Василий и Иван. Да у Марфы Марковны от первого брака сын и дочь. Не у всех детей жизнь сложилась благополучно. Дочь Таисию раскулачили и сослали. Иван и Василий воевали на Великой Отечественной. Фёдор, участник Первой мировой войны, вернулся с фронта с Георгиевским крестом. В Гражданскую он служил в Добровольческой армии в 1-м Лейб-Гвардейском полку; в 1920 г. эмигрировал в Турцию, в Константинополь. Вместе с офицером, у которого служил денщиком, Фёдор испытал все тяготы эмигрантской жизни. Тоска по Родине заставила его в 1921 г. в порядке репатриации вернуться домой. В 1932-м Фёдора как кулака и белогвардейца лишили избирательных прав. В 1938 г. Фёдора Степановича вместе с моим дедом, арестовали якобы за «участие в контрреволюционной организации». Чудом оба остались живы. Не мог смириться лихой казак с расказачиванием и носил форму, невзирая на запреты. Перед Великой Отечественной войной его посадили за «вредительство» — колхозный конь поломал ногу. С началом войны он добровольцем ушел на фронт. За мужество и храбрость на фронте получил четыре награды.

После войны Фёдор Степанович рыбачил, работал в колхозе, вместе с женой-турчанкой, женщиной красивой и властной, растил детей. И, как всякий казак, любил лошадей — от лошади и погиб. Его похоронили в форме казака.

Не менее трагично сложилась судьба у дедушкиного младшего родного дяди, Тимофея Ильича Маштакова. О нем до сих пор ходят легенды в Гниловской, одна страннее другой.

Вот что я узнала о Тимофее Ильиче из архивных документов. Есть в Гниловской улица имени Фёдора Ивановича Богачева, расстрелянного в 1918 г. марковскими офицерами за сочувствие красным. Богачева и еще нескольких человек хотели расстрелять на Троицком кладбище, но тот, чтобы увидеть перед смертью семью, заявил, что знает, где спрятана казна в Гниловской. Когда же их привели в станицу, то Богачев сознался в своей лжи. Молва же гласила, что Тимофей Ильич отсек шашкой голову Ф. И. Богачеву.

Тимофей Ильич родился в 1869 г. в станице Гниловской. После окончания реального училища вместе с отцом работал в своем хозяйстве. Пришло время служить и он без колебаний отправился выполнять свой долг в Донской казачий 16-й полк. Поступил в полковую учебную команду, окончил курс за полгода. А через семь месяцев, в ноябре 1892 г., был «переименован» в приказные. Домой вернулся в чине младшего урядника и занялся хлебопашеством. В 1898 г. Тимофей Ильич добровольно поступил в особую сотню Гладкова и с семьей уехал на строительство Китайской Восточной дороги. Там занимал должность штабного вахмистра и одновременно заведующего арестным домом. За хорошую работу Николай II вручил ему часы и шубу. Во время работы в Китае Тимофей Ильич изучил японский язык и с семьей посетил Японию.

Вернулся он домой в 1904 г., после окончания строительства железной дороги, и привез с собой огромный чемодан с книгами. Работать устроился в коммерческое товарищество сборщиком казенных денег, и работал до его ликвидации. В 1914 году в станице организовали судно-сберегательную кассу, и Тимофея Ильича общество избрало председателем кассы и счетоводом. Одновременно он выполнял обязанности Почетного станичного судьи.

Тимофей Ильич, как человек добрый и отзывчивый, безвозмездно помогал бедным станичникам. Спокойный, обходительный, к работе он относился добросовестно.

Как известно, казачество после революции раскололось. Одна его часть поддерживала красных, другая — белых, а большинство казаков занимало выжидательную позицию. А какую позицию мог занять Тимофей Ильич, если он присягал на верность царю и Отечеству?

Тимофея Ильича в 1919 г. по ходатайству члена Войскового круга подполковника П. А. Черевкова в числе тридцати станичников произвели в офицерский чин хорунжего в отставке.

В 1920 г., когда на Дону восстановилась советская власть, Тимофея Ильича арестовали, подозревая, что он был членом Войскового круга. На время его отпустили под подписку о невыезде. Он чувствовал, что его не оправдают и скрывался в женской одежде у родственников. А позже уехал в Донецкую область, в Красный Сулин, где работал на заводе и затем конторщиком и десятником на шахте.

Тимофея Ильича арестовали 15 декабря 1924-го по доносу родственника. Рабочие завода и шахты, узнав об аресте, написали в отдел ГПУ отзыв о нем: «Мы, нижеподписавшиеся, рабочие и служащие Сулинского завода узнали, что наш бывший сослуживец, Тимофей Ильич Маштаков, по неизвестным причинам арестован. Мы знаем Т. И. Маштакова с 10 февраля 1921 года, т. е. с момента его поступления на наш завод, как самого честного гражданина Советской Республики и сторонника Советской власти. За все время, как мы его знаем, он никогда и ни в чем не проявлял враждебности по отношению к Советской власти» (Двадцать подписей).

«Мы, рабочие трудовой артели «Единый Пролетарский фронт» руд. № 7 (бывш. Лозового), узнав об аресте десятника на поверхности гр. Маштакова Тимофея Ильича, считаем своим долгом заявить в Окружной отдел ГПУ, что гр. Маштаков работает на руднике два года в качестве десятника, никогда не обижал и не оскорблял рабочих, всегда защищал наши интересы перед советом рудника и хозяйственниками, давал нам наставления как улучшить наше положение и вообще был нашим другом. За все время его работы на руднике мы, рабочие, никогда не слыхали от него враждебных или даже критического отношения к соввласти». (Тридцать подписей).

19 ноября 1925 г. Тимофей Ильич Маштаков был расстрелян за то, что в 1920-м, несмотря на подписку о невыезде из станицы Нижнее-Гниловской, бежал в Донецкую область и скрывал свое офицерское звание. И, конечно же, за то, что был Почетным станичным судьей, Председателем и счетоводом Ссудо-сберегательной кассы.

Он реабилитирован 24 сентября 1998 г., через семьдесят три года.

Расстрел Тимофея Ильича повлиял и на судьбы его детей. У него было четверо сыновей. Старший Григорий знал три иностранных языка: японский, немецкий, английский. Его судили в 1932-м, и он восемь часов говорил последнее слово. От него, как от сына «врага народа», ушла жена. А сын изменил отчество и фамилию. Судьба забросила Григория Тимофеевича вначале в Европу, а потом в Америку.

Три сына Тимофея Ильича, Илья, Алексей и Александр, — участники Великой Отечественной войны. Илья на фронте вступил в партию. Вернулся домой в орденах. Но его без причины уволили с работы и исключили из партии. Он написал Сталину. Его вызвали в Москву в Кремль и посоветовали вновь подать заявление. Но он этого не сделал.

Алексей Тимофеевич погиб под Смоленском. Его дети, отдыхая в тех местах, случайно набрели на обелиск, на котором было высечено имя их отца.

Младший, Александр, после войны умер от туберкулеза.

... Атаман в Недвиговке Павел Иванович Межевикин — из рода Маштаковых. Он правнук Почетного станичного судьи Степана Ильича Маштакова. Коренастый, крепкий, с обветренным лицом и сильными натруженными руками, он занимается коневодством. (К слову, Маштаковы занимались коневодством на Дону до 1925 г. Маштак — это молодой конь, сильный, крепкий. От него и фамилия).

Трагедия жизни Маштаковых — трагедия страны. Их жизнь прожита не напрасно. Она была примером стойкости, порядочности. Они сумели сохранить человеческое достоинство в столь бесчеловечное время.

Выражаю искреннюю благодарность сотрудникам ФСБ России по Ростовской области, Государственного архива Ростовской области, ГИЦ МВД России г. Москвы за предоставленную информацию. И особая благодарность подполковнику В. К. Матюгину и прапорщику Т. А. Калашник.