ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2011-й

Генеалогия. Семейная история

См. также раздел: Этнические группы

См. также: Из истории семьи Сарандинаки. Часть 1

Из истории семьи Сарандинаки. Часть 3, источники и литература.

Е. П. Высоцкая

ТРИ КАПИТАНА

Из истории семьи Сарандинаки

Часть 2

К 235-летию заселения греками Северо-Восточного Приазовья.

Возможность обосноваться в России была предоставлена в первую очередь грекам, отличившимся в боевых действиях, и их детям. Группу греческих детей, шестьдесят три мальчика и одну девочку, взяли на борт корабли эскадры вице-адмирала А. В. Елманова «Чесма», «Победа» и «Европа» в октябре 1775 года. К этому времени Евстафий Сарандинаки плавал уже три года на «Европе» между Ливорно и Аузой [13]. Он забрал Константина из Аузы в Ливорно, откуда братья поплыли в Кронштадт.

Для обучения греческих юношей в Петербурге при Артиллерийско-инженерном кадетском корпусе была открыта Гимназия для чужестранных единоверцев. Директор нового учебного заведения инженер-генерал М. И. Мордвинов к разработке программы образования подошел основательно, дабы «все единоверцы наши, к воспитанию детей своих способов лишённые, могли получать всегда надёжное от России покровительство» [15]. Дома, в которых разместились жилые покои, учебные классы, лазарет, баня и службы образовали целый городок по реке Петровке. Воспитанники находились на попечении двенадцати унтер-офицеров и двадцати пяти учителей. Основатели Гимназии планировали одновременно обучать двести детей в возрасте 12–16 лет. Ученики должны были пройти полный курс за четыре года.

По окончанию Гимназии воспитанникам предоставлялась возможность поступить в Морской кадетский корпус. Россия не только заботилась о союзниках на Балканах, но и воспитывала офицеров для будущих баталий.

Константину Сарандинаки исполнилось пятнадцать, и для обучения в гимназии он считал себя взрослым. К морскому делу юноша успел приобщиться за время многомесячного перехода из Ливорно в Кронштадт и по совету Евстафия написал прошение о зачислении его в Морской шляхетный корпус. Рекомендацию дал сам вице-президент Адмиралтейств-коллегии И. Г. Чернышёв. Граф выслушал черноволосых юношей, неплохо изъяснявшихся по-русски, и дал добро. По его представлению Екатерина «привезённых вице-адмиралом [Елмановым] двух молодых благородных греков, графа Войновича [Вероятно, речь идет о Николае Дмитриевиче, будущем участнике похода Ушакова к Ионическим островам. – Е. В.] и Сарандинаки, всемилостивейшее повелела записать по их желанию в кадетский морской корпус» [7]. (В него принимали детей флотских офицеров и из титулованных иностранных семей, внесённых в 4-ю, 5-ю, и 6-ю части родословных книг, т. е. принадлежащих к дворянскому роду до 1685 года).

В корпусе будущие моряки изучали не только математические науки, механику, морскую навигацию, географию, артиллерию, фортификацию, но историю, политику, фехтование и даже танцы. 360 воспитанников делились на три роты, в каждую из которых входили гардемаринские и кадетские классы. Кадетам предписывалось носить единую форму одежды. В обычные дни это был зелёный сюртук с белым воротником и обшлагами, в праздники – белый камзол. Костюм довершали ружьё с тесаком на поясной портупее и патронная сумка через плечо. Денежное довольствие, по шесть рублей в год на личные расходы, получали только гардемарины.

После разрушительного пожара 1771 года Морской шляхетный (кадетский) корпус перевели из Петербурга в Кронштадт и разместили в Итальянском дворце. И. Л. Голенищев-Кутузов совмещал должности директора корпуса и генерал-интенданта флота, а потому из столицы наведывался редко, в детали учёбы и быта кадет не вникал. Столичных преподавателей заменили списанные на берег офицеры Кронштадтского гарнизона. Условия, в которых предстояло жить и учиться воспитанниками, были жёсткими. Особенно тяжело пришлось южанам. С первой их встречи крепость неласково ершилась мачтами судов, резкий северо-западный ветер выдувал крупную зыбь и рвал в клочья тучи. К ноябрю ледяные оковы пристегнули корабли и лодки к причалам. Короткий день слился с протяжной ночью в бесконечную череду унылых суток. Холодом веяло от мрамора роскошных скульптур дворца, в котором хозяевами чувствовали себя сквозняки. Теплу печей не удавалось растопить корки льда в кувшинах с водой и в чернильницах. Северное лето мало напоминало родные края, где под жгучим солнцем наливались силой гроздья винограда и дурманили терпким запахом травы. А потом снова – бесконечные дожди, бил по лицу колючий снег и холод безжалостно пробирался под промокшее от брызг после ночной вахты сукно сюртука. Но Константин помнил наказ отца быть мужественным.

От кронштадтских берегов вчерашние гардемарины боевыми офицерами уходили в большое плавание. Здесь, на Балтике, набирался опыта после Морского корпуса будущий непобедимый флотоводец Ушаков. Сюда после завершения Архипелагской кампании командование направило для дальнейшей службы «морских волков» – братьев Алексиано. Все годы, когда брат учился, Евстафий был рядом: в плавания не ходил, служил по артиллерийской части на берегу.

Через четыре года К. Сарандинаки был произведён в гардемарины, через год совершил первый переход на корабле «Не Тронь Меня» из Архангельска в Кронштадт [13]. В 1782 году на фрегате «Воин» эскадры контр-адмирала Я. Ф. Сухотина мичман Сарандинаки побывал в Ливорно и в последний раз вдохнул нагретый щедрым солнцем воздух Средиземноморья.

При первой возможности Евстафий забрал в Петербург младшего, Теодороса. Среди двадцати пяти воспитанников Гимназии для иностранных единоверцев, переведённых после прохождения курса обучения 11 мая 1783 года в Морской кадетский корпус, значится семнадцатилетний архонтов сын Фёдор Сарандинаки [16].

Знания юного грека учителя оценили положительно: «В арифметике, в геометрии в начале знает хорошо, в итальянском классе учил грамматику, в российском и эллиногреческом языках упражнялся в чтение, письме; рисует». В 1786 году Фёдор был из кадетов произведён в гардемарины. Через два года – в мичманы, ещё через год – в лейтенанты. Оттачивал морское умение он, как и Константин, на Балтийском флоте.

Определив братьев сначала в училище, а потом на службу, Евстафий смог подумать о себе. Годы, проведённые в Кронштадте, он жил ожиданием моря. Случай помог артиллерийскому унтер-офицеру попасть на корабль «Твёрдый». С эскадрой контр-адмирала И. А. Борисова Евстафий совершил переход от Кронштадта до Ливорно и обратно. В 1782 году Сарандинаки получил свой первый морской чин и в эскадре контр-адмирала А. И. фон Круза на «Трех Святителях» прошёл от Кронштадта до Английского канала. Молодого и энергичного мичмана заметили. В этом же году его произвели в лейтенанты, а через год перевели в Азовскую флотилию [13].

По дороге на юг Евстафия нагнало печальное известие. 1 февраля 1783 года в Петербурге от простуды скончался его дядя, капитан 2 ранга Александр Алексиано [17].

***

1783 год вошёл в русскую историю как год основания Севастополя.

2 мая в Ахтиярской бухте бросили якорь пять фрегатов и восемь малых судов Азовской флотилии под началом вице-адмирала Ф. А. Клокачёва. Через год на севастопольском рейде стояло уже двадцать шесть кораблей, а первыми поселенцами стали их экипажи – 4000 офицеров и морских служителей. Вслед за кораблями появились мастеровые, и на берегах закипела жизнь. Был заложен порт, адмиралтейство, возводились казармы, офицерские дома, лазареты, столовые и кухни. В августе освятили часовню Николая Чудотворца. Вместе с русскими моряками первую зиму в строящемся городе-порте встретил капитан 1 ранга Панайот Алексиано. Следом за ним жителем Cевастополя стал его племянник Евстафий. Позже в городе поселились другие греки – И. Г. Бардаки, Н. П. Кумани, А. П. Алексиано [7].

Численность греческой диаспоры росла: большинство греков служило на кораблях Севастопольской эскадры. Свои симпатии к грекам Потёмкин всегда подчёркивал. В ордере контр-адмиралу М. И. Войновичу от 1 января 1788 года он писал, что желал бы видеть на кораблях «Святой Владимир», «Александр», «Григорий Богослов» и «Григорий Великия Армении» командирами и матросами греков [18]. Охрану береговой линии от Севастополя до Феодосии светлейший князь доверил Греческому пехотному полку, солдаты и офицеры которого жили в Керчи и Ени-Кале со времён первой Архипелагской компании. Штаб и казармы решено было разместить в Балаклаве, размежёванные вокруг которой земли получили офицеры, нижние чины и служители. Так возникла греческая колония, а её жители – выходцы из Мореи, Архипелага, Ионических островов и Эпира – стали именоваться «балаклавскими греками».

В мае 1784 года капитан 1 ранга Ф. Ф. Ушаков привёл из Херсона новый 66-пушечный корабль «Святой Павел». Этот год стал поворотным и для Евстафия Сарандинаки – ему доверили транспортное судно «Бористен» («Борисфен») [13]. Следующие три года в Чёрном море дали молодому офицеру неоценимый опыт самостоятельного плавания и научили руководить людьми.

После богослужения на Рождество 1787 года Панайот Алексиано преломил Хлеб Христов и раздал всем членам своей большой семьи. Ночью за столом, как обычно, звучали здравницы во славу Российского флота, звенели чарки за свежепроизведённого капитан-лейтенанта Евстафия Сарандинаки, командира фрегата «Григорий Богослов» [13].

***

Хозяин Таврической губернии князь Потёмкин к путешествию императрицы в Крым подготовился основательно: поездка подводила итог южной политике России и знакомила Европу с Черноморским флотом.

Впервые Екатерина её свита увидели великолепную панораму Севастопольской бухты с высоты Инкермана 22 мая 1787 года. Во время торжественного обеда в построенном по случаю августейшего визита во дворце Потёмкин театрально взмахнул руками и, как по волшебству, драпировки на окнах раздвинулись. Перед вельможными гостями предстала во всей красе Черноморская эскадра.

Кейзер-флаг светлейшего был поднят на «Славе Екатерины» капитан-бригадира П. П. Алексиано. Корабли «Святой Павел» (74 пушки, капитан-бригадир Ушаков), «Мария Магдалина» (74 пушки, капитан 1 ранга В. Ф. Тиздель), «Святой Андрей» (54 пушки, капитан 1 ранга Вильсон), «Осторожный» (40 пушек, капитан 1 ранга Берсенев), «Георгий» (44 пушки, капитан 2 ранга Саблин), «Нестор» (40 пушек, капитан 2 ранга И. А. Сильвачёв), «Лёгкий» (40 пушек, капитан 2 ранга Ф. Д. Ахматов), «Александра» (36 пушек, капитан-лейтенант Е. П. Сарандинаки) вместе с другими трёх и двухмачтовыми судами, выстроившись в линию, приветствовали высоких гостей [19].

Затем был торжественный смотр и залпы салюта с бортов и береговых батарей. Император австрийский Иосиф II и европейские посланники не могли сдержать эмоций при виде русской эскадры.

От Инкермана кортеж гребных лодок по Рейдовой бухте поплыл к Севастополю. Весь флот салютовал императорскому штандарту: команды в белых парадных камзолах со светло-зелёными кушаками разошлись по реям и кричали «Ура!».

Севастополь встретил шестидесятилетнюю императрицу ослепительным майским солнцем, буйством сирени и запахами струганного дерева со свежей краской. По деревянному настилу, покрытому синим сукном, тяжело ступая, Екатерина направилась к апартаментам. Ореховые панели вдоль стен, малиновый шёлк на окнах, изумрудное сукно под ногами и изысканная мебель с зеркалами преобразили дом контр-адмирала Ф. Ф. Мекензи. Отобедав в привычной обстановке, царственная гостья изволила принять контр-адмирала М. И. Войновича, капитанов бригадирского ранга П. Алексиано и Ф. Ушакова, капитанов 1 ранга и других морских и обер-офицеров. Среди представших перед ней офицеров смуглостью южных лиц особенно выделялись греки.

На следующий день императрица присутствовала на литургии, а затем ей были представлены бригадирша Алексиано [Мария Константиновна, жена Панайота Павловича. – Е. В.] , жёны капитанов 1 ранга Тизделя и Берестнева и другие дамы, которых она приняла ласково, расспрашивала о новоселье в Севастополе и допустила к руке.

Через два дня в Бахчисарайском дворце Екатерина продиктовала ордер: «Флота капитану бригадирского чина и кавалеру Панаиоти Алексиано, капитану-лейтенанту Антонию Алексиано и капитану-лейтенанту Евстафию Сарандинаки по прошению и предписываю отвести под поселение земли из казённых порожних дач, на которые снабдить их планами и межевыми книгами» [2].

***

В конце 70-х годов Екатерина вернулась к «греческому проекту», и канцлер А. А. Безбородко составил для неё «Записку» с подробным планом действий: заметно ослабевшую за последние годы Османскую империю делят между собой Россия и Австрия; на территориях Турции, перешедших под контроль России, создаётся независимое государство Греческая Восточная империя, а в приграничных областях буферная Дакия. Детали проекта императрица дорабатывала сама.

Выбитая в 1779 году памятная медаль по случаю рождения великого князя Константина Павловича с надписью «Назад в Византию» ясно говорила о намерениях венценосной бабушки. В будущем она видела две соседние империи, Российскую и Греческую, с Александром и Константином во главе, соединённые узами братской дружбы.

Дипломаты в Петербурге рассчитывали решить «греческий вопрос» мирными переговорами, но камнем преткновения стал Крым. С изданным в апреле 1783 года Екатериной манифестом «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей кубанской стороны под Российскую державу», вопреки подписанным дипломатическим договоренностям, Порта не пожелала мириться. Турки, подстрекаемые Францией, начали готовиться к войне. 12 августа 1787 года султан Абдул Гамид I объявил джихад против России.

***

Османская империя планировала высадить десант в Крыму для объединения с восставшими татарами и совместными силами разгромить русских в Днепро-Бугском лимане. Французские инженеры помогали укреплять Очаков и Измаил.

Россию вероломный враг застал врасплох. Не хватало морских служителей, артиллеристов, боеприпасов. После объявления неприятелем войны срочно началось формирование двух армий: Екатеринославской (75–80 тысяч человек при 200 орудиях полевой и 108 полковой артиллерии) под командованием Г. А. Потёмкина и Украинской (35–40 тысяч человек при 96 орудиях полевой артиллерии) под командованием П. А. Румянцева. Корпус в 25–30 тысяч человек должен был оборонять Крым и Кубань. Союзной австрийской армии отводились боевые действия вдоль реки Прут. Черноморский флот был разделен на две части – Севастопольскую эскадру и Лиманскую флотилию.

Первое столкновение произошло у крепости Кинбурн [4]. Она располагалась на берегу Днепра, напротив турецкого Очакова, и защищала подступы к Херсону. 12 сентября 11 турецких канонерских шлюпок и бомбардирский корабль, подойдя к Кинбурнской косе, открыли по укреплению огонь. Через два дня 38 неприятельских судна, приблизившись со стороны Очакова, снова обстреляли крепость. После разведки боем турки 1 октября приступили к высадке десанта. Суворов, оборонявший Кинбурн, приказал не мешать туркам: «Пусть все вылезут», и пошёл на обедню в гарнизонную церковь. Оказавшись на берегу, пять тысяч десантников споро взялись за рытьё траншей. Когда враг приблизился меньше, чем на версту, Суворов вывел 1500 солдат Орловского и Шлиссельбургского полков. Бой был непродолжительный, русские под обстрелом турецких кораблей отступили за стены. Раненый картечью Суворов вновь повёл солдат в атаку. Казаки строем двинулись вдоль косы по мелководью и ударили в тыл. Под Суворовым была убита лошадь, но он по-прежнему оставался в центре боя. К ночи врага разбили.

Суворова не сразу, но поддержал адмирал Н. С. Мордвинов. Его Лиманская флотилия из 13 вымпелов, в которую входил фрегат «Григорий Богослов» Евстафия Сарандинаки, 5 октября атаковала турецкую эскадру, после чего турки без потерь отошли зимовать в Константинополь.

***

В следующем году военные действия на море начались в апреле. Турецкой эскадрой из десяти кораблей, шести фрегатов и десятков мелких судов с двадцатью тысячами на бортах командовал Эски-Гассан [5]. И опять главная баталия разыгралась под Очаковым.

На этот раз русские подготовились основательно: командиром корабельной эскадры Лиманской флотилии из четырнадцати парусных судов был назначен шотландец с пиратским прошлым Джон Поль-Джонс, отличившийся в борьбе за независимость Соединённых Штатов Америки, а гребную флотилию из 51 вымпела доверили другому иностранцу – принцу Карлу-Генриху Нассау-Зигену, совершившему незадолго до этого вместе с Л. А. Бугенвилем первое французское научное кругосветное путешествие.

Успеху в жизни принц был обязан двум особенностям своей натуры: обаянию и авантюризму. Приехав с коммерческой целью на юг России, он очаровал хозяина Таврической губернии. Первым испытанием для энергичного молодого человека стало участие во встрече императрицы в Крыму. С ответственным заданием принц справился на «отлично».

Поль-Джонс появился на театре военных действий, снискав громкую славу в Европе и за океаном [20].

***

Будущий бесстрашный капитан сбежал из отчего дома в двенадцать лет. Поплавав юнгой, затем матросом, он в семнадцать получил мичмана королевского флота. На военной службе пробыл недолго и перешёл в торговый флот. Подкопив денег, приобрёл собственное судно и занялся работорговлей – делом выгодным, но позорным. Прозвище Чёрный Корсар прилипло к нему навсегда. Однажды он задержался в Новом Свете дольше обычного и познакомился с Вашингтоном, Джефферсоном, Адамсом. Идеи независимости были ему близки. Королевских морских офицеров у поселенцев почти не было, и для начала Поль-Джонс стал лейтенантом ещё существующего американского военно-морского флота.

К тому моменту, когда конгресс США обратился к нему с официальной просьбой оказать поддержку в борьбе с Англией, командир двенадцатипушечного шлюпа «Провиденс» захватил по собственной инициативе не менее пятнадцати английских судов. За дерзкие рейды и помощь войскам Вашингтона Джонс получил первым в истории США чин капитана. В долгу не остался и за четыре месяца непрерывных сражений пленил и потопил 16 английских судов. На одном из них его ждал сюрприз – миллион фунтов стерлингов, годовое содержание всей британской колониальной армии!

За голову Чёрного Корсара было объявлено огромное вознаграждение. Англичане посылали на его поиски эскадру за эскадрой. Конгресс США принял 14 июля 1777 года два исторических решения: утвердил звёздно-полосатый флаг и назначил капитана 1 ранга Джона Поль-Джонса командиром корабля «Рейнджер». Париж приветствовал Чёрного Корсара как национального героя. Людовик XVI вручил ему золотую шпагу с надписью «победителю морей», а американский посол Бенджамин Франклин назвал его «милым старым другом». Двое друзей быстро уговорили Францию заключить оборонительный союз, и Англии пришлось сражаться на два фронта.

Однажды Джонс крейсировал у мыса Фламборо в ожидании английского конвоя с Балтики. Сорок торговых судов шли в сопровождении двух линейных фрегатов. Завидев противника, торговцы поплыли врассыпную, а фрегаты пошли на сближение. Джонсову «Бедному Ричарду» достался 50-пушечный «Серапис». Сражение началось вечером и продолжалось всю ночь. Казалось, американский корабль был с самого начала обречён. Пушки «Сераписа» били беспощадно, а шедший в связке с «Ричардом» «Альянс» под командой француза на американской службе в дыму сраженья предательски четырежды выстрелил продольным залпом Джонсу в корму. Страшные удары выкосили половину команды, вода хлестала в пробоины. Но на предложение английского капитана сдаться он прокричал: «Я ещё и не начинал драться!». Завязалась рукопашная. В финале капитан «Сераписа» собственноручно спустил флаг. Остатки команды Джонса перешли на английский фрегат. Конвой, оставшийся без прикрытия, был частично пленён, частично потоплен. Бой с «Сераписом» стал последним для бесстрашного шотландца. Вскоре воюющие стороны подписали мирный договор, и в услугах Чёрного Корсара необходимость отпала.

Поль-Джонс поселился во Франции. Накопленные призовые деньги подходили к концу, когда российский посол граф Симолин обратился к нему с предложением послужить России.

В сопроводительном письме к Потёмкину Екатерина написала: «Друг мой, Григорий Александрович! В американской войне именитый английский подданный Пауль Жонес, который, служа Американским колониям с весьма малыми силами, сделался самим англичанам страшным, ныне желает войти в мою службу. Я, ни минуты не мешкав, приказала его принять и велю ему ехать к вам, не теряя времени. Он человек весьма способен в неприятеле умножить страх и трепет» [12].

***

До американца шотландского происхождения парусную часть флотилии фактически возглавлял капитан бригадирского ранга П. Алексиано. Самолюбивый грек, отличившийся в Архипелагскую кампанию и удостоившийся милости самой императрицы, назначение Поль-Джонса воспринял как личное оскорбление. Вместе с ним выразили намерение покинуть флотилию все служившие в ней греки. О своём нежелании быть под командованием «врага нации» сообщили наёмные англичане.

Уговорить Алексиано удалось только Суворову. В письме к нему генерал-аншеф заклинал Панайота Павловича не оставлять службы и быть с Джонсом на образ римских консулов, «которые древле их честь жертвовали чести Рима» [20]. В итоге храбрый грек согласился остаться. С борта вверенного Панайоту Павловичу «Владимира» принц Нассау писал Потёмкину: «Я нахожусь у г. Алексиано, по мнению которого, соображая силу неприятеля, мы ничего не можем сделать один без другого <…> В. Cв., будьте спокойны: полное согласие между г. Алексиано и мною составляет нашу силу и ручается В. Св. за желаемый успех» [22].

Фрегатом «Григорий Богослов» под Очаковым командовал Е. Сарандинаки. Противостояние длилось весь июнь. В первом бою русская артиллерия уничтожила три турецких судна, потеряв только трёх убитых. Следующая баталия произошла 17 июня, через десять дней. Туркам не повезло, и их 64-пушечный флагман дважды садился на мель. Если первый раз его удалось снять, то во второй раз он был подожжён брандкугелем (зажигательным снарядом) и сгорел. Поль-Джонс приказал спустить шлюпки для спасения турецких моряков. Враг начал отходить к Очакову, но его накрыл огонь из крепости Кинбурн.

Острый на язык Суворов так оценил всех действующих лиц этой морской баталии: «Принц наш очень очарователен, и все люди его также. Ему оказали почести. Войнович храбрец, ему под стать, он маневрировал, но слишком поздно. У турок храбрость без удержу, да ни осторожности, ни умения. Поль Джонс, храбрый моряк, прибыл, когда уже садились за стол, не знал по какому случаю пир, верно думал тут найти англичан. Узнав сотрапезников, он отомстит, если хоть мало-мальски проняло <…> Всё дело в отваге и умении. Алексиано начертил параллель» [21].

«Алексиано, в обоих сражениях, не будучи командиром, всем командовал, по его совету во всём поступали, где он, там и Бог нам помогает, и вся наша надежда была на него», – докладывал по окончании сражения командующий сухопутными войсками при Черноморском флоте полковник Н. И. Корсаков генерал-майору И. де Рибасу [7].

За четыре часа сражения потери неприятеля составили восемь кораблей и шесть тысяч человек, 1673 турка попали в плен. Со стороны русских убитых – два офицера и шестнадцать морских служителей.

Суворов не ошибся: адмирал Джонс обиду не простил. Бойкот капитан-бригадира сильно задел бесстрашного основателя американского флота. В своём дневнике, опубликованном в 1846 году, победу под Очаковым адмирал «присвоил» себе [23]. Упоминать про то, что был работорговцем и корсаром, посчитал излишним, зато, дав волю фантазии, красочно разрисовал пиратское прошлое Алексиано. Сцены баталии писатель Поль-Джонс чередовал с уколами в адрес грека. Всем раздражал его Панайот Павлович: и как размахивал шляпой, подбадривая моряков, и как в пылу сражения взбегал на шканцы с распахнутым воротом офицерского камзола, и как отдавал команды на не доступном американцу русском языке.

Ценивший греков, Потёмкин шотландца невзлюбил с самого начала, но вынужденно терпел. Граф Чернышёв его поддерживал: «Со времени, как Поль Жонес взят на службу, морские офицеры потеряли охоту входить в оную, говоря, что он токмо что храбрый капер, но не служил нигде, ибо Франция дала ему патент офицерский для единого вида <…> и что служить под командой человека, который показывал храбрость всегда токмо что для корысти призов и раз токмо чтобы не быть взятым и повешенным, они никак не могут» [24].

После победы светлейший не удержался и в рапорте императрице расставил акценты. В ответ из столицы пришли награды: принц Нассау-Зиген получил Георгия II степени и в потомственное владение 3020 душ крепостных в Могилёвской губернии, Алексиано 300 крепостных и контр-адмирала. Адмиралу Джону Поль-Джонсу пришлось довольствоваться Анной. Карьера его в России не сложилась и он уехал во Францию.

8 июля того же года, спустя меньше месяца после сражения, Георгиевский кавалер Панайот Алексиано скончался от малярии в возрасте сорока двух лет на борту «Владимира» [7].

***

28 июня 1788 года Джонс отдал ордер (приказ) капитан-лейтенанту Сарандинаки: «По требованию Е. Высокопр-ва г-на Генерал-Аншефа и Кавалера Александра Васильевича Суворова для пресечения коммуникаций между Ачаковым и Турецким флотом назначаю с порученным Вам фрегатом «Бористен» и в команду Вашу [нрзб. названия кораблей] и яхту «Пчелу», то, получа сие, благоволите, В. Высокоблагородие, немедля отправиться в поведенный Вам путь и стать на якоре на фарватере ближе к Кинбурнской косе. Имейте во всех повелениях быть его г-на Генерал-Аншефа и Кавалера» [25].

Часу во втором ночи с 30 июня на 1 июля в русском лагере отчётливо слышалась пушечная стрельба. «Капитан-лейтенант Сарандинаки захватил три лодки, шедшие из Очакова, из коих одна канонерская с медною 12-ти фунтовую пушкою, а две нагруженные 21-м бочонком пороху до 80 пудов и дровами. Турки, на них бывшие, до 30-ти человек, выбежали на берег, из них убито картечью два человека», записал в дневнике очевидец событий Р. М. Цебриков, состоящий при канцелярии Потёмкина [26]. «За отличие, примерное мужество и распорядительность», проявленные в этой операции, Евстафий Павлович получил следующий чин – капитана 2 ранга.

***

Севастопольской эскадре графа М. А. Войновича Потёмкин поручил отвлечь идущий на помощь к Очакову линейный флот неприятеля. Противники заметили друг друга 30 июня 1788 годам у острова Тендра [4]. Турки, ведомые Гассан-пашой Джезаирли, имели превосходство в силах (17 линейных кораблей, в том числе пять 80-пушечных, 8 фрегатов и до 20 небольших судов), но события не торопили, стараясь выиграть ветер. Наконец, 3 июля у острова Фиодониси завязался бой.

У русских под парусами было два 66-пушечных линейных корабля, два 50-пушечных, восемь 40-пушечных фрегатов да мелкие суда. Враг намерился разгромить голову русской эскадры и направил против каждого из кораблей по пять вымпелов. Войнович был пассивен, потому инициативу взял на себя возглавлявший авангард бригадир Ушаков. Нарушив правила линейного боя, он вышел без приказа на «Святом Павле» из общей колонны и вместе с двумя фрегатами атаковал со стороны ветра авангард противника.

«Намерение моё прошло удачно», – записал Фёдор Фёдорович. Передовые турецкие корабли, чтобы не быть отрезанными, «с великой торопливостью и без разрешения командующего стали уходить на ветер» [4]. Флагманский «Капудания» остался без прикрытия и был избит. Никто из турков не бросился на абордаж или на таран заметно уступающей им в силе группы капитан-бригадира Ушакова. Перевес в сражении перешёл на сторону русских. Сильно потрёпанный турецкий флот отказался от поддержки Очакова. На кораблях Ушакова было шесть раненых и ни одного убитого. Сражение у Фиодониси стало первой из четырёх знаменитых битв адмирала.

В 7 часов утра 6 декабря 1788 года при двадцатитрёхградусном морозе войска пошли на штурм Очакова. Генерал-майор Пален захватил турецкие земляные укрепления, войска полковника Платова стремительно ударили в штыки, полковник Мекноб ворвался в замок Гассан-паши. Без отстранённого от операции Суворова крепость была взята с большими потерями.

***

В апреле 1789 года вернулся из опалы генерал-аншеф, и чаша на весах победы склонилась в пользу России. После триумфа у Рымника турки остались без крупных боевых частей, и остановить «генерала-метеора» уже никто не мог. От неминуемой капитуляции неприятеля спасло самолюбие Потёмкина и осторожность Екатерины.

Командующим Севастопольским корабельным флотом вместо М. И. Войновича в марте 1790 был назначен Ушаков.

Вскоре Потёмкин направил эскадру, возглавляемую адмиралом, в составе трех 50-пушечных кораблей, четырёх фрегатов и 11 греческих крейсеров для «диверсий» у берегов Анатолии. Корсарские суда Ушаков разделил на три отряда и послал вперёд. Подойдя к Синопу, они успешно захватили одиннадцать торговых судов и потопили четыре. Купцы в основном были гружены пшеницей.

Затем эскадра двинулась к Самсуну, где корсары вступили в бой с береговыми батареями и пленили ещё несколько чектырме (лёгкие парусные грузовые суда) и две шайки (так турки называли баржи). Сохранился отчёт Ушакова: «За всем тем поймано и взято в плен турок 80, турчанок больших и малолетних 14, греков 51, армян 3, невольников, везомых для продажи в Константинополь, черкезских разного возраста мальчиков, женщин тоже взрослых и малолетних девушек 27. Да везомых же из Анапы для продажи в Константнополь бывших в плену Российских разных полков унтер-офицеров 1, солдат 6, казаков 5 – всего 201 человек <…> Из наших греков при сих перепалках убит матрос 1, тяжело ранен 1 да лёгкими ранами 3» [8]. В Севастополе призы разделили на четыре части: Потёмкину, Ушакову, казне и грекам-корсарам.

***

В следующий раз адмирал Ушаков встретился с турками у Керченского пролива 8 июля 1790 года. С 5 кораблями, 11 фрегатами (Евстафий Сарандинаки на фрегате «Кирилл Белозерский») и 17 мелкими вымпелами он стал на якорь у мыса Такиль, чтобы закрыть вход в Азовское море [5]. Эскадра капудан-паши Хуссейна, состоящая из десяти линейных кораблей, восьми фрегатов и малых судов, конвоировала тридцать транспортов с людьми. Турки приблизились со стороны Анапы и завязали сражение. Огонь открыли с большого расстояния бомбардирские суда, шедшие в голове колонны.

Ушаков решил принять бой под парусами. Из эскадры он выделил «корпуса резерва». Корабли центра сократили интервалы и, прибавив парусов, совместно с авангардом отразили атаку. После того как ветер поменял направление, Ушаков сблизился с противником на расстояние картечного выстрела и пустил в ход артиллерию. Резервная группа превратилась в ударную. Артиллерия была сильной стороной русского флота. Снова построить корабли в линию капудан-паше не удалось, и враг скрылся в темноте надвигающейся ночи. Потери русских составили 29 убитыми и 68 ранеными, с турецкой стороны погибших было гораздо больше – на бортах находился десант для высадки в Крыму.

Залечив раны, Хуссейн 17 августа подошёл к выходу из Днепровского лимана, заняв позицию между Тендровской косой и мысом Гаджибей. Советником капудан-паши был опытный адмирал Саид-бей. Противник хотел воспрепятствовать соединению новых кораблей из Херсона с Севастопольской эскадрой.

Ушаков вышел из Севастополя с 10 линейными и шестью 40-пушечными фрегатами и 2 августа заметил противника на якоре. Чтобы использовать преимущества внезапного удара, адмирал приказал поставить все паруса и спускаться тремя колоннами в походном порядке, не теряя времени на перестроение. При появлении русских турки спешно принялись рубить канаты. Ушаков, придерживаясь ветра, отделил арьергард (тыловую часть) неприятеля и приказал, как и в предыдущем бою, сформировать корпус резерва. Хуссейн хотел придти на помощь отрезанным судам и начал выстраивать остальные в кильватерную колонну (в строй один за другим). Русская эскадра чётко повернула на 180 градусов и легла по ветру на правый галс параллельно турецким кораблям. Затем, приблизившись на расстояние картечного выстрела, открыла огонь. Основной удар пришёлся по флагманским кораблям неприятеля. Фрегаты резерва пресекали попытки врага выиграть ветер и ответить. Через несколько часов противник пустился в бегство. Сигналы с флагмана об усилении атаки и о погоне исполнялись всеми ушаковскими командирами точно и быстро. И опять темнота пришла туркам на выручку.

В результате сражения у Тендры в плен попал 66-пушечный «Мелеки-Бахри», и взлетела на воздух 74-пушечная «Капудания». Из 800 членов экипажа загоревшегося корабля русские шлюпки смогли спасти несколько десятков человек, среди которых был адмирал Саид-бей. Из греков наиболее отличились в сражении при Гаджибее капитан 1 ранга Николай Кумани, капитаны 2 ранга Антон Алексиано и Евстафий Сарандинаки, лейтенант Константин Патаниоти, подполковник Георгий Кандиоти и командир Греческого пехотного полка подполковник Константин Чапони [7].

См. также раздел: Этнические группы

См. также: Из истории семьи Сарандинаки. Часть 1, Из истории семьи Сарандинаки. Часть 3, источники и литература.