ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2006-й

Генеалогия. Семейная история

См. также: Богаевский Я. П. Наши прабабки

Я. Богаевский

В ОЛЬХОВКЕ

Детство и юность Митрофана Петровича Богаевского

Тихо жил своей хозяйственной жизнью заброшенный на глухую Камышанку-речку-Ольховую хуторок отставного поискового старшины Петра Григорьевича Богаевского, участника севастопольской кампании и других войн, любившего тишину и семейный уют. Ближайший посёлок в версте (большой дороги не было). На восток и юг холмистая с курганами степь, на север и запад прихотливая извивающаяся речушка, образующая картинные островочки, заливчики, берега которых были покрыты густыми зарослями вербы, лозы, камыша, кучи чакана и крапивы; в зарослях безумолчно пели, кричали, пищали пернатые, над водой всплёскивали серебристые рыбки, молотом гудел водяной бугай, мало было заметно разрушителя-человека и природа жила своей счастливой жизнью. Усадьба отражала характер владельца, привыкшего к многолетней бранной тревоге, когда нет долгого прочного угла, нынче здесь, а завтра там, так и постройки, состоявшие из множества сарайчиков, хлевчиков, базочков, быстро создавались из подручного материала: хвороста глины. Хозяину быстро надоедали своим однообразием и когда весной рано появлялся старичок (сильный вьпивуха Алимпий Тихонов, вечно строивший Петру Григорьев его постройки, и просил работы, то отец обязательно находил ему дело; начинали с ремонта валящейся стенки, а дальше — больше: строили или перевертали фронты «корпусов», как смеясь называл отец свои сооружения. Что же не попадало в очередь к Алимпию Тихоновичу, то просто за непрочностью материала рушилось.

Усадьба стояла на небольшой возвышенности. Скат к реке занимал сад, где росли и фруктовые и декоративные деревья, поэтических тенистых уголков было немало. Среди сада углубление, называемое озерцом, весной оно наполнялось водой, но летом совершенно высыхало и на дне тогда вырастала мягкая зелёная травка-муравка, как называли ее дети. Дети любили дно озёрца с пушистой травкой и в и они играли целыми днями.

В сад (или скорее рощу) от реки входили две музги [2] обросшие по берегам камышами, на средине росли жёлтые кувшинки, и в прозрачной воде видны были водоросли плавающие в них краснопёрки. ...

Жена Петра Григорьевича Наталья Никитишна (урожденная Федяй; — уроженка Украины. Много она в жизни перенесла невзгод: долгое кочевое житьё, скромные средства, большое семейство. Попавши, наконец, на своё житьё, на пустынную степную Ольховую, долго она тосковала по своей милой Украине, где была и природа богаче и люднее и привольней Помню её грустною, напевающею украинские мотивы.

Вся семья жила в небольшом деревянном домике с балкончиком вокруг. Скромная обстановка больше домашнего производства составляла убранство пяти маленьких комнат. В этой-то усадьбе родился сын Митрофан, в ней же провёл дни детства, каникулярное время ученья, и в дальнейшем служа, летом считал своей святой обязанностью навестить сильно им любимые родные места.

Детство, как всякое счастливое время, пролетело быстро. На Ольховском приволье, босой, без шапки, Митя целыми днями со сверстниками пастушками, бегал по лугам, но любимейшее место было сад, берег реки, речные заросли. Бесконечно купался, плавать сестра научила рано, боясь, чтобы он не утонул. Чуть припоминаю, первым его учителем в науках был дальний родственник отца, сильно выпивавший, дело шло слабо, (подскочило) вскоре отец взял его в Каменскую станицу (где он был станичным атаманом), здесь его ученье пошло успешно, а затем, трудами старшего брата Петра, Митя на девятом году стал гимназистом Новочеркасске гимназии.

Помню, не раз за Митей на станцию Миллерово ездил я со стариком Алексеевичем на старом коне Мальчике, сильно нами любимом за свой кроткий нрав и ум. Он нас всех выучил ездить верхом, надоедавших ездоков, он осторожно скидывал на песок или в навоз.

Поездка эта была для нас большою радостью, была обычно яркая весна, с цветами и рассыпчатыми трелями жаворонка; ехали медленно, часто останавливались: то цветы прельщали, то яркое насекомое… За пятачок Алексеевичу покупали табаку и бумаги, и он очень довольный рассказывал были и больше небылицы, очень нас занимавшие. Митя бесконечно радостный степному простору, говорил о прелестях деревенского житья, город ему не нравился. Ехали и беседовали, Митя вдруг срывался с тарантасика, бежал по траве, рвал её и, остановивши Мальчика, кормил его.

Так незаметно пролетало сорокаверстное пространство, с горы виднелась утопающая в зелени родная усадьба, через полчаса, переехавши в Ольховую в брод, подъезжали к дому, где уже стояли отец и мать, целовались и сыпались ласки, расспросы. Митя, взволнованный чувством радости говорил быстро, быстро. Кормила нас мама домашней сытной снедью, и Митя, сопутствуемый мною, бежал во двор обегая базочки [3], хлевочки, всё-то он посмотрит, о всем-то расспрашивает, любимцев поласкает и дальше в сад, огород, на луг. К вечеру утомлённые идем домой, скорей есть и спать, и во сне-то Митя беспокоен, но спит крепко и просыпается поздно.

Утром чай, бежим купаться и уже готов план занятий на сегодня: выкупавшись бежим затем в заповедное озерцо, к яблоньке — стульцу, к ореховому кусту, где он будет осматривать мои детские постройки из кирпичей и глины и что у него есть новый план построек; у живописного озерца на бережку, покрытом травкою-муравкою, были понастроены разные городки, крытые травкой и глиной и изображавшие усадебные постройки, трубы камышинки, здесь же на траве пасся скот: маленькие короткие палочки с рожками и из глины подобие лошадей, овец, коров, был здесь же возик, с лестницами, мошнями и даже мазничкой (пузырёк из-под чернил) с дёгтем и квачом, на нём мы ездили в «степь» за пшеницей — мелкой травкой с метелочками, которую мы вязали в снопики, старательно укладывали в возок и везли домой - к озерцу. Здесь-то и было наше царство, творческой фантазии не было конца, всему сделанному мы придавали особенное значение и часто наша фантазия опережала нас, мы верили в особенности созданного. Помню: приятель-пастушок принёс слепленное из глины подобие сапога с какими-то таинственными дырочками и уверил нас, что здесь внутри что-то неблагополучно, слышим какой-то шум; не без робости слушали, действительно шум, осторожно поставили под ореховый куст и чуть начало смеркаться поспешно ушли; ночью прошёл дождь и таинственная штука на утро была комком глины. Мы поковыряли землю, ничего не нашли и успокоились.

***

Время летело стрелой, детские радости каникул сменялись ученическими заботами, немало горя несли Мите вначале ученические годы; на квартире у дальних родственников Митя, лишенный простора родимых мест, стесненный в домашней обстановке тяжёлым семейным гнетом квартиры. Всё это несло мальчика к мечте о доме, грустно подолгу смотрел он на север в безбрежную степь с новочеркасской горы и, казалось ему, что где-то гам едет Алексеевич на старичке Мальчике... И во сне-то ему снились детство, ласки матери...

Скрашивала его ученические годы близость старшего брата Петра, бывшего в старших классах гимназии. Петя был несколько суров для живого Мити; гимназия тех времён была требовательна, много приходилось заниматься. С места Петя заставил учиться, в свободное же время читать. К чтению Митя проявил большую охоту и зачитывался приключениями героев Майн Рида, Жюль Верна и других. Учился он в первых классах хорошо, но когда Петя кончил гимназию и уехал в Петербург, оставленный на своё попечение, Митя, лишённый надзора, предпочел урокам чтение и буквально ушёл в него, ученье пошатнулось, в 4 классе он остался на второй год и, конечно, надеясь на прошлогодние знания, учился тоже незавидно. В русском языке и истории он был всегда силён, с математикой сильно не ладил; учебные неудачи доставляли ему много огорчений; от природы религиозный, он молился, идя на экзамен, радовался благополучно прошедшему, грустный возвращался при неудаче и молча заваливался спать, долго спал, вставал успокоенный и брался за отписку, главным образом отцу (мама в апреле 1894 г. умерла), писал он правдиво, не утаивая ничего, не оправдывался, утешал отца, уверял, что всё наладится, он приналяжет, но страсть к живой мысли, к книге была сильнее мертвящей латыни и не раз ещё Митя писал трогательные письма отцу о своих учебных неудачах. Присылал отец длинные письма, уговаривая подзаняться, что-де средства малы, засиживаться нельзя. ...

С 4 класса Митя систематически занялся своим самообразованием, в дальнейшем он организовал товарищеский кружок, где действительно работал, стремясь облагородить товарищескую среду. Привлекались гимназистки старших классов, организовался совместный хор, был маленький оркестр; душою всего был Митя, хотя он не умел ни играть, ни танцевать, не отличался изяществом, движения его были угловаты, и несколько даже робки, костюм был всегда очень скромный, но задушевная, живая, образная речь, чрезвычайная мягкость, доброта, сквозившая из его глаз, отсутствие озлобленности привлекало к нему, начиная с маленьких гимназистиков и кончая старыми педагогами, его рыцарское отношение к женщине, а в особенности к девушке, доходящее до идеализации, влекло в его общество девушек-гимназисток.

Весной около Новочеркасска разливалась речушка и тогда открывался сезон катаний на лодках с песнями и музыкой. Было это время лучшее, жизнь широкая, как донской разлив, колыхались лодочки на волнах и манило в даль на орлиный полёт на широкую жизнь, да не но плечу полёт многим, путь жизни скручивали, вязали.

Приезжая на каникулы, Митя селился в комнатке рядом с отцовской, летом же где-либо в бане или в так называемом старом домике, и раз помню он свою квартиру устроил в вишнёвых густых зарослях, поставил свой любимый стол с крестообразными ножками, аккуратно разложил на нём письменные принадлежности (любил цветные чернила) и целыми днями писал или читал, вечерами долго гулял, затем, взявши отцовскую бурку, где-либо в саду или под стогом спал долго и крепко.

С отцом у Мити были бесконечные споры на политические темы. Отец, воспитанный в преданности монархизму, не видел недостатков, или смотрел на них как на неизбежное Митя же критиковал точку зрения отца и побивал его своими доводами. Не имея возможности его переспорить отец прекращал спор, якобы соглашаясь с ним, и не раз Митя слышал по утрам, когда ещё он, как казалось отцу спал, отец говорил приближённому крестьянину жившему поблизости на отцовской земле и часто бывавшему у отца:

— Беда мне с Митей, нахватался вольного духа и ничего с ним не поделаешь. Боюсь, как не влетел в беду, ты смотри, если что услышишь, сообщи мне; Митя иногда не выдерживал начинал громить из своей комнаты отца и его гостя. Правда, спор этот носил скорее юмористический характер, любили они друг друга сильно, видели друг в друге незаурядных людей, отец видел, что взгляды Мити правильны, да боялся он за судьбу Мити.

***

...Странная, непонятная мною, была у Мити и отца привязанность, безусловно, они сильно любили друг друга, Митя считал своей обязанностью чаще навещать отца. Помню его уютную комнатку обвешанную старенькими коврами, рамками с портретами его боевых товарищей и родственников, два образа в углу и горящая лампада два шкафчика: один с лекарствами, другой с настоечками и ржаными сухариками, письменный стол, книги на полке, постилочки на полу, постель с козловым одеялом и три старых кота, страшно враждовавших друг с другом, когда не спали. Но обычно они всегда спали, сплетясь в общий клубок.

Тепло и уютно было у отца, любили мы все и в детстве и позже в юные годы сидеть здесь и слушать его бесконечные воспоминания о многих походах, а на дворе подчас выла метель. Особенно тогда было хорошо в отцовской комнатке; здесь-то не раз по окончании образования собирались мы все. Наговорившись умолкали, и не раз в такие минуты счастье жизни охватывало нас, хотелось жить, рисовались впереди широкие горизонты, мы молодые, здоровые, не без способностей. Счастливый смотрел на нас отец, гордился нами радовался, что его труды, лишения не напрасны, он оставляет заметный след в жизни, и смерть ему была не страшна, и умер он действительно тихо, тихо, с сознанием исполненного долга и перед родиной и Богом. Старший сын Африкан Петрович в то время был уже подполковником генерального штаба, Пётр Петрович — не безызвестный доктор, Митя — преподаватель гимназии. Всем был обеспечена прямая, честная дорога. Я из реального не пошёл дальше любя сельское хозяйство. Работал понемногу в этой отрасли, да по народному образованию.

В отцовской комнатке не раз я видел отца и Митю, сидящих в сумраке лампады, грустных, задумчивых, что-то, как мне казалось, было недосказанное со стороны отца по отношению к любимому сыну что-то чувствовал недоброе отец, да не хотел сказать и жаль ему было Митю, возможно, что прозорливая старость видела беду, да не в силах была остановить. Так и ушел в могилу не сказавши...

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Очерк «В Ольховке» принадлежит перу младшего брата Митрофана Петровича Богаевского. Будучи учителем, Митрофан Петрович работал в газетах, подписываясь в память родной речки — Ольховским. Опубликовано в журнале «Донская Волна» (1919. — № 14 (42). — С. 6-9). Публикуется в сокращении.
2. Заболоченное озеро.
3. постройка для мелкого скота.

См. также: Богаевский Я. П. Наши прабабки