ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 33-й

Генеалогия. Семейная история.

Е. П.  Высоцкая

Раскидистые ветви платана

Кавказцы Денибек и итальянцы Ленци

Благодаря найденным архивным документам и сохранившимся воспоминаниям старшего поколения, мне посчастливилось совершить увлекательное путешествие во времени и пространстве: из Ростова-на-Дону первой половины XX века перенестись на два века назад в Тифлис и Астрахань, сделать короткую остановку на рубеже XVIII–XIX веков в городе-крепости Челябе, побывать в канун войны 1812 года в приграничном Волочиске, посетить Императорскую Академию художеств, оказаться на Кавказе в разгар русско-турецкой войны 1877–1878 годов, погостить у калужских помещиков и узнать детективную историю о фальшивом алмазе. Но сначала немного из истории Ростова.

С момента своего основания город сделался родным домом для людей разных национальностей. Первыми жителями теперешнего города-миллионника стали военнослужащие гарнизона крепости, именованной в честь Св. Димитрия Ростовского. После указа императрицы Екатерины II к востоку от форпоста обосновались переселенцы из Крыма, среди которых были греки, армяне, валахи и грузины. К 1897 году в Ростове проживали около 120 000 человек. Из них 94 673 горожанина называли родным языком русский, 11 183 – еврейский, 5612 – украинский, 1182 – армянский, 1444 – польский, 1182 – немецкий, 1171 – татарский.

 Ростов-на-Дону привлекал людей различных сословий в первую очередь перспективой работы. Именно так можно объяснить, что уездный доктор из Калужской губернии потомственный дворянин Константин Александрович Кондратович (1860–1935) принял решение перебраться вместе с женой Марией Алексеевной и детьми на Дон. Константин Александрович поступил ординатором в больницу Северо-Кавказской железной дороги и в Николаевскую больницу, получил степень доктора медицинских наук и обзавёлся обширной частной практикой [1, с. 46]. Новым родовым гнездом, в котором супруги прожили почти полвека, стала квартира на Малом проспекте (ныне улица Чехова).

Константин Александрович Кондратович происходил из древнего польского рода герба Саракомля[1], известного с XVI века [1, с. 41]. Мария Алексеевна (1863–1941) в девичестве носила кавказскую фамилию Денибек; её мать, урождённая Ленци, имела итальянские корни.

Глава I. Род Денибек

Фамилия

Фамилия Денибек (Данибек, Денибег, Данибег) имеет тюркское происхождение. В странах Ближнего и Среднего Востока слово «бек» («бег») являлось титулом знати: в Персии его присваивали военным, в Османской империи – сановникам. У тюркских народов Кавказа беками называли дворян-землевладельцев. В сочетании с именем титул «бек» становился частью личных имен, а затем фамилий. Сражавшийся против русских войск в Кавказскую войну последний правитель Илисуйского султаната, лезгин по национальности, звался Даниял-беком (Даниель-беком). Фамилии с тюркскими корнями нередки в Закавказье. У армян, предки которых проживали в Персии и Османской империи, встречаются фамилии, содержащие в своей основе слово «бек»: Мирзабекян, Аганбекян, Якшибекян, Хаджибекян и другие. В Грузии фамилия Данибег получила типичное окончание «швили», означающие «сын, отпрыск, потомок». Известным носителем фамилии является грузинский путешественник XVIII – начала XIX века Рафаил Данибегашвили. Переселившиеся в Россию представители рода Денибек стали писаться на русский лад Денибековыми.

По семейным рассказам предки Марии Алексеевны Денибек происходили из Грузии. Её дочь Нина Константиновна Молявко-Высоцкая (в девичестве Кондратович) предполагала, что фамилия Денибек родовитая и внесена в 6-ю часть Дворянской родословной книги Российской империи (ДРК) [2] [2, л. 1]. Армянские историки уверены в армянских корнях рода Денибек [3]. Грузинские исследователи называют Денибек грузинскими дворянами [4]. Найденное в российских архивах первое упоминание о представителе семьи Денибек относится к 1760 году [5, л. 1]. Далёкий пращур Марии Алексеевны – мещанин, католик по вероисповеданию Реваз Залиев сын Денибеков проживал с семьёй в Астрахани и владел шёлковой фабрикой. Попытаемся разобраться, какие из перечисленных сведений верны.

Грузинское дворянство

История грузинского дворянства состоит из двух этапов: дворяне в Грузинском царстве и грузинские дворяне в Российской империи. Со времён средневековья грузинское дворянство делилось по степени знатности на высшую знать, называемую тавадами, и широкий класс безземельных дворян – азнауров. Подобно европейским феодалам, тавады имели родовые поместья. Азнауры, напротив, не имели потомственных земельных владений, а служили царю, князьям-тавадам и духовенству за возможность прижизненно владеть землёй и крестьянами. В сравнении с российским служилым дворянством грузинские мелкопоместные дворяне-азнауры обладали меньшими правами.

После присоединения грузинских царств к России по императорскому указу 1801 года населению Грузии были обещаны свобода отправления веры, неприкосновенность собственности и сохранение правового социального статуса. Грузинская аристократия проявила желание быть уравненной в правах с российским дворянством. В 1817 году дворянам Грузии был отведён год для предоставления доказательных документов в местные судебные органы. Документы следовало сопровождать показаниями 10–12 свидетелей, подтверждающих владение претендентов землёй в течение тридцати лет. Количество желающих получить признанные дворянские привилегии в России было так велико, что через два года появилась специальная инструкция, по которой дворянами-князьями признавались лица, указанные в Георгиевском трактате 1783 года, лица, которым дворянство было жаловано грузинским царём Георгием XII, и обладатели пожалованных грамот столетней давности. Право собственности на недвижимое имущество теперь не могло служить единственным доказательством дворянства. После рассмотрения специальными следственными комиссиями и утверждению Верховным правительством Грузии дела о дворянстве поступали в Департамент герольдии Правительствующего сената Российской империи. С 1838 года, когда управление Грузией подверглось реформированию, грузинские дворяне и князья по решению Государственного совета России стали считаться единой категорией.

Обосновавшаяся в России в середине XVIII семья Денибек не имела возможности официально оформить принадлежность к российскому дворянству. Сфера деятельности – фабричное производство – и капитал позволили главе семейства Ревазу Денибекову приписаться к мещанскому (городскому) сословию города Астрахани.

Служба в российской армии была ступенью как для представителей государствообразующей нации, так и национальных этносов продвинуться по социальной лестнице и вслед за чином получить дворянский титул. С петровской эпохи каждый, кто выслуживал первый обер-офицерский чин (прапорщик, корнет) или награждался любым орденом, получал права потомственного дворянства. Именно по такому пути пошли сыновья Реваза Иосиф и Степан Денибековы, поступив на военную службу.

Армяне в Грузии

Армяне селились в Грузии испокон веков. В Средние века и период феодализма жители армянских меликств[3] массово покидали родную землю, не желая находиться под гнётом арабов, персов, турок. Переезжать в Грузию армянские семьи продолжили в XVIII веке, особенно при царе Ираклии II. По данным переписи населения в Тифлисе[4] в 1803 году количество проживавших армян превышало 90 процентов. С XII века по 1917 год городскими головами традиционно назначались представители самой многочисленной в Тифлисе армянской диаспоры. Лишь в XIX веке численность армянского населения в городе начала постепенно снижаться. Местом компактного проживания армян в грузинской столице исторически являлся район Авлабар.

Переселенцы искали в Грузии безопасную жизнь. Грузинские цари видели в приходе соседей благо для государства. Умелые мастера-армяне развивали ремёсла, участвовали в строительстве городов, способствовали процветанию торговли. C армянами в грузинской столице связан целый пласт культурной жизни. Начиная с правления царя Давида Агмашенебели[5] в грузинской армии создавались армянские войсковые части, в которых армяне сражались плечом к плечу с грузинами против общих врагов.

Толерантность грузинского общества прошлых веков позволяла представителям армянской диаспоры интегрироваться в высшее сословие. Известны имена двух армянских князей, получивших высокие чины при дворе царицы Тамары: Захаре стал наместником-военачальником, Иване – атабеком[6]. История рода Денибек в Грузии является ещё одним примером высокого уровня доверия в межэтнических отношениях.

Католическая церковь в Грузии

При разделении в XI веке христианской церкви на западную и восточную Грузия пошла по пути Греческой православной церкви и никогда с него не сворачивала. Однако, начиная со времён крестовых походов, ватиканские эмиссары настойчиво пытались привнести на Кавказ католическую веру. Первая епископская кафедра Римской церкви была открыта в Тифлисе в 1329 году. В 1615 году монахи-капуцины появились в городе Гори, а через десять лет в Грузии утвердились представители Тевтонского ордена. В 1626 году папа Урбан VIII делегировал в Тифлис своего представителя Авита-Боли. Будучи искусным дипломатом, он заручился поддержкой царя Теймураза I и продвинулся в деле учреждения постоянной католической миссии. Последовавшие за ним посланцы веры получили инструкцию на первых порах обращаться с проповедью лишь к проживавшим в Тифлисе и окрестностях армянам и для завоевания доверия населения заниматься врачеванием, торговать, давать деньги в рост. Совершая литургию в нецерковном облачении, миссионеры скрывали свой сан: жители Тифлиса знали их как врачей и купцов. При царском дворе латиняне[7] развлекали придворных умелыми речами, музыкой и пением. С местным духовенством они держались почтительно и побуждали к богословским беседам. Будучи более образованными по сравнению с грузинской аристократией и духовенством не только в вопросах богословия, но и философии, истории, поэзии, приезжие проповедники успешно завоёвывали молодые умы. Среди новых последователей Ватикана были представители царского двора, простые обыватели, армяне и грузины. Успех миссионеров-латинян продолжался до тех пор, пока в 1755 году они не склонили в свою веру католикоса Антония и нескольких высоких церковных иерархов. После этого Грузинская православная церковь соборным постановлением запретила деятельность Ватикана на территории, находящейся под её юрисдикцией. Но даже после этого католическая церковь в Грузии продолжала функционировать.

В раппорте, датированном августом 1823 года, грузинский гражданский губернатор генерал-майор Р. И. Ховен сообщал генералу А. П. Ермолову о том, что в Грузии находятся три армяно-католические общины – в Тифлисе, Гори и Кутаиси. Самая большая из них, в 80 домов, проживает в столице, где при католическом храме служат монахи-францисканцы и капуцины, а главой ордена является патер Филипп. Он же возглавляет всю Католическую церковь в Грузии [6]. Приверженцы Армяно-католической церкви именовались в Грузии франками.

Денибеки в Грузии

Согласно грузинским источникам, семья Данибегашвили жила с первой половины XVIII века в Тифлисе и «принадлежала к той части грузинского народа, которая начиная с XVI в. была приобщена к католицизму итальянскими и французскими миссионерами в Тбилиси[8]  и Месхети» [7, c. 54–55]. «Несколько поколений рода занимались торговлей с Индией, совмещая торговлю с выполнением дипломатических поручений грузинских царей» [7, c. 55]. Из дарственной грамоты царя Георгия XII выданной Рафаилу Данибегашвили перед поездкой в Индию в сентябре 1799 года, известно, что дед путешественника, которого также звали Рафаилом, служил царю Теймуразу II в звании «дагбаши» или десятника. Отец путешественника Осефа (Иосиф) находился на службе у царя Ираклия, пожаловавшего ему должность «хутасис-тави»[9]. Сам Рафаил вслед за отцом получил «хутасис-тавство», т. е. имел чин командира пятисот воинов. Семья издавна владела полученными «от шахов и царей» землями, крепостными крестьянами и домами в Тифлисе, за садом у Лурдж-Монастери и «выше него находящейся пашней – оттуда вниз до рва у поймы, купленном от Габашвили ручьём со своим истоком» [7, c. 66]. При захвате и разорении Тифлиса войсками Ага-Магомед-Хана в 1795 году дарственная грамота царя Ираклия была утеряна. Повторный документ был составлен при царе Георгии XII и отдан на хранение коллежскому советнику Эгнате Туманову [8]. Копия находилась у матери Рафаила Данибегашвили, которая под именем католички Анны-Розы фигурирует в русской переписи населения города Тифлис 1803 года [7, c. 55]. В списке государственных сановников Грузии, датированном 1786 годом, записан получавший жалованье из царской казны Иосиф Данибегашвили. Сыновья Иосифа и Анны-Розы – Иосиф и Рафаил – пошли по стопам деда и отца и стали эмиссарами грузинских царей в Индии. На армянском кладбище в Дели сохранилось захоронение Антона сына Хатина Денибегова из Тифлиса, скончавшегося 16 сентября 1801 года [9]. Возможно, он являлся их близким родственником. Несмотря на связи Грузии и Индии с древних времён, как таковой грузинской диаспоры в XVIII веке в Индии не было, и адресатами царской дипломатической корреспонденции являлись жившие за морем-океаном представители армянского сообщества.

В прошении о назначении пенсии от 1807 года, написанном на грузинском языке, фамилия Иосифа, брата Рафаила, звучит как Динибегов. В письме армянского католикоса Ефрема[10] Овакиму Лазареву[11] от 14 мая 1815 года написано: «Предъявитель сего послания азнив [азнаур – Е. В.] Овсеп Овсепян Динибекянц, проживающий в Тифлисе, родом франк, ныне с высокопочтенными патерами Филиппом и Онуфрием прибыл сюда для обедни и поклонения Св. нашему престолу. Брат его, благородный Рафаэл, вернувшись из Индии, находится там – в Москве или Санкт-Петербурге, а сам [Иосиф – Е. В.] также готовится прибыть к нему. Зная же вашу любовь к своему народу и попечение обо всех находящихся на чужбине в этих краях – он попросил у нас поручительскую грамоту о себе на ваше имя <…> это муж благочестивый и ревностный к нашему Св. престолу и к нам, как и покойный отец его Иосиф – старинный мой любимый знакомый и друг» [10].

В Государственном историческом книгохранилище Армении Матенадаране хранятся написанные на армянском языке три письма, в которых упоминается Иосиф Данибегашвили (в оригиналах Овсеп Динибекян). Первое письмо является ответом Иосифу католикоса Гукаса Карнеци (1780–1799) от 9 ноября 1781 года, второе письмо содержит сведения об Иосифе и адресовано духовному предводителю армян Грузии архимандриту Карапету, третье письмо адресовано Шаамиру Шаамиряну (он же Шамир-Ага), проживавшему в Индии известному борцу за освобождение армянского народа. В письме сообщается о том, что податель его привёз из Индии подарки для католикоса от местных армян. Среди них была историческая карта Армении, специально изготовленная в Венеции по заказу Шаамиряна [11].

Путешественник Рафаил Данибегов

Самостоятельно Рафаил Иосифович Данибегашвили (Данибегов, Денибеков) начал ездить в путешествия с 1795 года, но, возможно, он сопровождал в поездках отца ранее. Всего он совершил пять путешествий: первое с 1795 по 1796 год, второе с 1797 по 1798-й, третье с 1799 по 1813-й, четвёртое с 1815 по 1820-й и, наконец, последнее, пятое, – с 1822 по 1827 год. О первой поездке в Индию известно, что путешественник отправился в неё по приказу царя Ираклия II. Во вторую поездку царь поручил ему доставить в Мадрас грамоту для Шаамиряна.

Шаамирян Ш. С., армянский общественный деятель и просветитель (1723–1798) (Рувики)

Третья поездка по продолжительности пути и времени – более 20 000 км за 14 лет – является самой длинной, и о ней Рафаил рассказал в изданной в России в 1815 году книге. Маршрут пролегал через Семипалатинск, Омск, Тибет, Бирму, Кашмир, царство Пегу и далее в Мадрас. В этот раз Данибегашвили вёз грамоту царя Георгия XII сыну Шаамиряна. Пятое путешествие продолжалось 5 лет и началось из Астрахани. Данибегашвили пересёк Каспийское море, побывал в Мазандаране (современный Бендер-Шаах), Тегеране, Имфахане, Ширазе, Абушире (сейчас Бушир). От берегов Персидского заливала он доплыл до Бомбея. Обратно Рафаил возвращался через Лахор (Пакистан), Кашмир, Кабул, Бухару, Орск и Оренбург. В Оренбурге путешественник виделся с генерал-майором Г. Ф. Генсом, председателем оренбургской пограничной комиссии, который письменно засвидетельствовал его рассказ.

Российские власти, проявляя большой интерес к рынкам Средней Азии и далёким регионам – Пенджабу, Кашмиру, Тибету – помимо традиционного торгового пути через Астрахань по Каспийскому морю в Персию поддерживали развитие торга по Оренбургскому направлению: в Бухару, Хиву, Ташкент, Кашгар. Только за период с 1748 по 1755 год на Оренбургскую линию из стран Востока было доставлено вырученных за товары до 50 пудов золота и до 4 тысяч пудов серебра (в основном индийские рупии). Купцы, осуществлявшие восточную торговлю, выполняли двойную миссию – пополняли казну и приносили полезные сведения о далёких землях.

После присоединения Грузии к России губернский секретарь, звавшийся теперь на русский манер Рафаилом Иосифовичем Данибеговым[12], стал посланцем империи в заморских странах.

Обложка книги Р. Данибегова, изд. в 1815 г. (Российская государственная библиотека)

Книгу «Путешествие в Индию грузинского дворянина Рафаила Данибегова» путешественник сопроводил благодарственным посвящением императору Александру I: «Всемилостивейший Государь. Благосклонное и отеческое внимание Вашего Императорского Величества на каждого сына России, по возможности сил содействующего к общему благу, и великодушное, снисходительное одобрение самомалейшего труда, предпринимаемого для пользы Отечества, даст мне смелость повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества ничтожный труд мой. Странствуя осьмнадцать лет по Индии и пространным землям, вокруг нее лежащим, я собрал некоторые черты обычаев и нравов обитателей тамошних, образа их жизни, их богослужения и некоторые сведения о качествах самой земли. По возвращении моем в отечество, желая россиянам, моим соотечественникам, передать все виденное и таким образом ознакомить их не только с теми странами, но и с жителями, перевел сие путешествие с грузинского на язык российский» [7, с. 59–60].

Рафаил помимо грузинского, армянского и русского языков владел несколькими восточными. Умение быть дипломатом он сочетал с коммерческими способностями. «Мы видим в Данибегове энергичного и делового человека с большим житейским опытом, просвещённого и любознательного, который активно изучает многообразные проявления окружающей жизни, в чём ему помогают острая наблюдательность и общительный характер <…> Всем наблюдениям Данибегова сопутствует критическая оценка, мерилами для которой в наибольшей степени служат его практицизм, гуманность и христианские убеждения» [12]. Его наблюдения ценны, в первую очередь, с этнографической точки зрения. Описание народов и стран дают представление о жизни и обычаях государств Центральной Азии и Индии на рубеже XVIII–XIX веков. Рафаил Осипович был первым из жителей Российской империи, побывавшем в Бирме. Литературный дар позволил ему изложить путевые заметки в интересной не только для учёного, но и обывателя форме. Их значение сопоставимо с книгой «Путешествие за три моря» Афанасия Никитина.

В начале осени 1827 года Р. Данибегов вернулся в Москву из своего последнего, пятого, путешествия в Индию и поселился в доме Кознова, располагавшемся в 1-м городском квартале. По свидетельству знакомых он посетил ярмарку, после чего занемог. Благодаря обнаруженному в ЦИА Москвы документу [13], удалось установить, что Рафаил Иосифович Данибегов ушёл из жизни 12 декабря 1827 года. В этот день зашедший к Данибегову квартальный надзиратель обнаружил тело усопшего. Описывать имущество и опечатывать квартиру, как положено по протоколу, представитель власти не стал. Его ошибка привела к цепи событий и последовавшему их расследованию.

Проживавшая в Тифлисе вдова брата покойного губернская секретарша Настасья Арутюновна Данибегова обратилась к «главноуправляющему» Грузией графу Ивану Паскевичу Эриванскому с письмом, в котором она обвинила грузинского дворянина Чрдилели[13] и викария московской римско-католической Петропавловской церкви Фронта Видзинского в присвоении по подложному завещанию полмиллиона рублей. Абрам Антонович Чрдилели, двоюродный брат покойного, был с ним близок и имел в квартире Рафаила Иосифовича «полное распоряжение» [13, л. 7]. Вместе с тёткой княжной Марией Петровной Чиковани[14] (в документе Чекоановна) А. А. Чрдилели жил в Мясницкой части Москвы в доме грузинского царевича Окропира[15].

Здесь надо дать небольшое историческое отступление. Подписание Георгиевского тракта устанавливало протекторат России над Восточной Грузией и гарантировало сохранение царской власти и её преемственность в пределах автономии. После смерти в декабре 1800 года грузинского царя Георгия XII, российский император Павел I, несмотря на обещание поддержать на престоле царского сына Давида, издал указ об упразднении Картли-Кахетинского царства и присоединении Грузии к России. Командующему российскими войсками в Грузии генералу И. П. Лазареву было поручено вывести представителей царской грузинской династии за пределы Грузии. Вдовствующая царица Мариам Георгиевна решилась на побег. Но скрыться царице не удалось: русские солдаты окружили дворец, и генерал Лазарев вошёл в царицыны покои. Гордая Мариам не пожелала стать пленницей и нанесла смертельный удар кинжалом Лазареву. Царица была схвачена, арестована, выслана в Россию и заточена вместе с детьми в Рождественский монастырь в Белгороде. Спустя некоторое время император Александр I милостиво разрешил грузинским царевичам вернуться из ссылки и поступить учиться в кадетский корпус в Петербурге или в Московский университет. Таким образом вошедший в историю как князь Окропир Георгиевич Грузинский, один из восьми детей последнего грузинского царя, оказался в Москве. Вместе с братом Ираклием царевич выкупил часть земли в Москве в районе Пушечной и Рождественской улиц и застроил её. В принадлежащих братьям домах жило много соотечественников. Через восемь лет монастырского заточения царица Мариам также получила дозволение жить в первопрестольной. В её свите находился дворянин Чрдилели [14].

После получения жалобы невестки Р. И. Данибегова граф Паскевич обратился с письмом к великому князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, московскому вице-губернатору, и делу был дан ход. В квартире Чрдилели при обыске были найдены «чемодан с бельем, принадлежащим покойному Денибекову, два его портфеля, лисья, крытая синим сукном, шуба [13, л. 9], рукописная книга [возможно, это была новая книга Рафаила Иосифовича – Е. В.] и «два билета сохранной казны один в 10 795 рублей, другой в 7395 рублей» [13, л. 22 об.]. Чрдилели объяснил обнаруженные билеты тем, что для покрытия долгов покойного кузена продал московским купцам привезённый из Индии Рафаилом Иосифовичем шёлк.

Согласно воли скончавшегося Данибекова Чрдилели отправил на нужды церкви 1000 рублей тифлисскому патеру Филиппу[16] и некоторую сумму матери Рафаила Иосифовича, а также дал вольную служившему у Данибегова индийцу Семёну Семёнову [13, л. 26].

Таким образом, по совокупности имеющихся сведений, проживавшие в Тифлисе в XVIII – начале XIX века Денибеки (в Грузии они именовались Данибегашвили, в армянской среде – Динибекян, в России Данибеговыми или Денибековыми) являлись смешанной грузино-армянской семьёй и принадлежали к грузинскому дворянскому сословию.

Глава II. В Астрахани

Губернский город

Расположенная в волжской дельте Астрахань с допетровских времён являлась важным транспортным узлом и связывала Европейскую часть России не только с Сибирью и Кавказом, но и через Каспийское море со Средней Азией, Персией и Индией. Соседство с народами Поволжья, Кавказа и кочевниками-степняками изначально сформировало город как многонациональный. Активная торговля способствовала поселению в нём гостей из заморских стран.

Территориально Астрахань делилась на три части: Кремль, в котором находились административные здания и дома привилегированных горожан, густо заселённый Белый город с торговыми лавками и конторами, Земляной город, где селился простой люд и располагались склады и ремесленные мастерские.

К Земляному городу примыкали армянская и татарская слободы, разнообразившие городскую картину изысканной архитектурой армянской церкви, высоким силуэтом минарета и гулом восточного базара. Управление Астраханью с XVIII века строилось по типу западноевропейских городов. Учреждённый в петровское время городской магистрат осуществлял судебные, административно-полицейские и налоговые функции. Согласно правовому статусу населения от 1721 года и жалованной грамоте городам 1785 года городское население делилось на разряды. Дворянство, духовенство, иноземные купцы не относились к гражданам, а потому не подлежали городскому тяглу и не участвовали в городском самоуправлении. Остальное население подразделялось на «регулярных граждан» и «подлых людей», т. е. чернорабочих. Граждане, в свою очередь, также делились на разряды. К «первостатейному» разряду относились банкиры, крупные купцы, доктора, аптекари, живописцы, серебрянники (ювелиры), ко второму – мелочные торговцы и ремесленники. В магистрат избирались исключительно «первостатейнейшие» люди. За податным городским населением закрепилось название «мещанство». Само слово «мещанин» имело польское происхождение и означало «городской житель». Понятие «мещанин» изменилось после 1785 года. По жалованной городам Екатериной II грамоте население теперь состояло из шести категорий. Мещане стали относиться к менее статусной по сравнению с купцами группе.

Астраханский городской магистрат просуществовал до 1776 года, а затем передал свои функции губернскому магистрату. В Астрахани, как многонациональном городе, имелись национальные органы самоуправления – Татарских и калмыцких дел контора и Армянский (Азиатский) суд, называемый Ратгауз. Он просуществовал до 1840 года и в свой деятельности опирался на «Судебник астраханских армян», в котором российские законы интерпретировались согласно практической деятельности армянских купцов.

Исторически основными промыслами горожан были рыбный и соляной. С начала XVIII века в окрестностях города и за рекой Ахтубой начало развиваться шелководство.

Армянская диаспора в Астрахани являлась одной из самых многочисленных. Армянские купцы активно вели торговлю с Персией, доставляя из-за моря хлопок, шёлк, сафьяновую кожу.

Среди негоциантов, возивших товар через Астрахань, были богатые купцы Степан и Реваз, звавшиеся по отцу Залиевыми[17]. «Армянин Степан Залиев» вплоть до 1785 года жительствовал в Тифлисе [15], а Реваз Залиев сын с середины XVIII века обосновался с семьёй в Астрахани. Начиная с 1769 года, в документах Реваз Залиевич пишется с фамилией Денибеков, а вместо национальности указывается его вероисповедание – католик [16, л. 1–1 об. ].

Католическая Астрахань

Первые попытки Ватикана прислать дипломатические миссии в Астраханский край приходятся на Средние века. Вслед за дипломатами на Волгу приехали миссионеры. Начало проповеднической деятельности положили монахи-францисканцы, за ними появились монахи-капуцины. Сарай-Бату, столица Золотой Орды, располагавшийся в 130 км от современной Астрахани, стал центром католического епископства. В XVI веке прихожанами католической церкви были несколько армянских семей-беженцев. К XVII веку число последователей латинской веры возросло за счёт прибывших в Астрахань купцов. В моду католицизм в Российской империи вошёл в петровские времена. Католическое население начало пополняться не только за счёт католиков, переселявшихся из Закавказья, но и неофитов[18]. После появления указа о вызове в Россию иностранцев и обещание им свободы вероисповедания католичество стали принимать обычные горожане, государственные и политические деятели. Благодаря удачному местоположению Астрахань сделалась отправной базой для распространения католицизма в нехристианские восточные земли. По времени основания астраханский костёл являлся третьим после петербургского и московского. Когда старый, воздвигнутый в 1721 году, храм обветшал, на его месте был заложен в 1762 году новый каменный во имя Успения Богородицы. Как и в Грузии, армяне составляли большинство прихожан костёла. Отношения между армянами, сторонниками традиционной Апостольской церкви, и армянами-католиками часто носили антагонистический характер. Раскол порой проходил внутри семей. Разразившийся в 1750–1760 годах межконфессиональный конфликт в армянской среде оказался настолько серьёзным, что городские власти не смогли его проигнорировать.

Католический собор Успения Пресвятой Богородицы. Астрахань. Фото из открытых источников

Во второй половине XVIII века на смену капуцинам пришла миссия иезуитов, ордену которых симпатизировал император Павел I. Благодатные времена для иезуитов в Астрахани закончились в 1820 году после издания Александром I указа об их высылке из России.

Подобно многим астраханским католикам сыновья Реваза Денибекова, поступив на русскую службу, из католической веры перешли в православную.

Астраханские армяне

Диаспора армян в Астрахани складывалась за счёт выходцев из Закавказья и Персии. Если в самом начале XVIII века армянская колония составляла порядка 200 человек, то на момент I ревизии 1724 года численность армян в городе выросла до 700–800 человек. По данным II ревизии 1747 года в Астрахани проживало 1512 армян обоего пола. Во второй половине XVIII века количество лиц армянской национальности превысило пять тысяч человек [17]. Помимо торговли астраханские армяне активно осваивали текстильную мануфактуру. Сырьё использовали привозное: шёлк, хлопок и красители поступали из Азии. При царе-реформаторе стало развиваться отечественное шелководство. Астраханский климат подходил для разведения тутовника, и Пётр I запретил вырубать тутовые деревья под угрозой смертной казни. В 1720 году на реке Ахтубе был учреждён шёлковый завод.

Первая астраханская шёлковая мануфактура, начавшая выпускать товар в 1734 году, была основана армянскими фабрикантами. В 1769 году в городе было девять «указных»[19] фабрик (четвёртая часть от всех фабрик в России), из которых пять  принадлежали армянам [18, с. 230]. В 1780-х годах в Астрахани работали 250 шёлковых фабрик, из которых у 209 были владельцами армянe.

Удачное соединение купеческих капиталов, доступного сырья и рабочей силы превратили Астрахань второй половины XVIII века в центр текстильной промышленности. Спросом в Европейской части России пользовались не только шёлковые ткани – плотный атлас и лёгкая тафта, но и хлопчатобумажные пестряди, кумачи[20], коноваты[21], шерстяная ткань бракан, смешанные мухояры[22].

Российское правительство, уделяя большое значение развитию торговли со странами Востока, ценило перспективу русско-персидской торговли через Астрахань и Каспийское море. В середине XVIII века образовались три торговые компании: «Российская в Константинополе Торгующая Компания», ведущая торг через Темерниковский порт у устья реки Темерник (в черте современного Ростова-на-Дону); «Компания Персидского торга» и «Торгующая в Хиву и Бухару Компания».

Компанию Персидского торга основал в 1758 году армянский купец Манвел Исаханов[23] совместно с русскими купцами И. Матвеевым, Б. Твердышевым и другими. Учредительный капитал составил 600 тысяч рублей (4 тысячи акций по 150 рублей). Директором был назначен астраханский купец первой гильдии Фёдор Кобяков. Указом Сената компании было дано монопольное право вести торговлю с Ираном в течение 15 лет. Братья Исахановы, происходившие из персидского города Новая Джульфа, торговали с Россией и часто бывали в Астрахани. Для того, чтобы получить возможность беспошлинно провозить товары, они приняли российское подданство и были приписаны к мещанскому сословию Санкт-Петербурга. Из пяти кандидатов, запросивших право на открытие Персидского торга, Сенат сделал выбор в их пользу [19, с. 230–231].

Челобитная императрице Елизавете Петровне

Монополия одной компании на русско-персидскую торговлю больно ударила по астраханским купцам, в первую очередь армянским. В октябре 1760 года 38 купцов подписали челобитную императрице Елизавете Петровне.

Документ, хранящийся в РГАДА, начинается словами: «Всепресветлейшая державнейшая великая государыня императрица Елисавет Петровна, самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая. Бьют челом обретающияся в вечном Вашаго Императорскаго Величества подданстве, вступившия в Россию из разных мест иc персидцкой и турецкой областей армяня и католики – астраханские мещаня – Сергей Иванов, Иван Буниятов, Давыд Григорьев, Петр Вартанов, Реваз Залиев, Парфен Васильев с товарищи» [20, с. 80].

Большинство из подписавших челобитную купцов покинули Персию и, опасаясь за свою жизнь после смерти правителя Надир-шаха и последовавшими за ней волнениями, обосновались в России.

Живя «в приграничном городе Астрахани», они платили «по окладам подати бездоимочно, да сверх того на коште своем» содержали «от себя для салдацкого жительства построенные ими же казармы» [20, с. 81]. Деятельность появившегося в заморской торговле компании-монополиста сильно ударила по их карману. Купцы жаловались: «Товары наши пролежали в судах праздно, за которые суда отдали мы <…> в судовую компанию за содержание при банке <…> То есть провозных денег за каждое судно по договорному числу за прокат взято напрасно» [20, с. 84]. Стали испытывать жизненные трудности люди сопутствующих профессий – «прикащики и толмачи и работники» [20, с. 85]. Нелестную характеристику в челобитной получили персонально Исахановы. По мнению подписантов братья являлись финансово несостоятельными и не могли вложить в дело свой собственный капитал. «За неплатеж долгов содержались под караулом долгое время: Манвел в Астрахани, Артемий – в Москве», а их отец, находясь в Астрахани, «жительство за неимением двора своего имел на гостином армянском дворе в казенной лавке в крайней скудости» [20, с. 82]. Директора Ф. Кобякова купцы оценили как «малокапитального» и «безнадежного» [20, с. 83]. Ни он, ни Исахановы не смогли заполучить нужные 400 тысяч рублей путём продажи акций. Из-за недоверия учредителям и директору желающих участвовать в проекте не оказалось ни среди астраханских, ни среди столичных негоциантов. Отрицательным результатом деятельности новой компании стало резкое снижение торгового оборота и, как следствие, уменьшение пошлинных сборов. Под угрозой закрытия оказались многие астраханские фабрики и мануфактуры. По язвительному замечанию купцов Персидскую компанию следовало назвать не торговой, а извозной.

Фрагмент листа с подписями астраханских купцов под челобитной. Третьим поставил свою подпись на грузинском языке Реваз Залиев. (РГАДА. Ф. 248. Оп. 40. Кн. 2985. Л. 684 об.)

36 человек поставили свои имена под челобитной на армянском языке, и только двое подписались по-грузински, в том числе Реваз Залиев [20, с. 92].

Челобитная сыграла свою роль. Через год Сенат принял решение отозвать монополию у Персидской компании. Еще через год Екатерина II отменила монопольные привилегии почти у всех торговых компаний.

Против монополизма Персидской компании Реваз Залиев выступал не только как купец, но как фабрикант.

Фабрикант Реваз Залиев сын Денибеков

В 1765 году астраханские мануфактуры выпустили шёлковых изделий на сумму 46 707 рублей, что составило 8,4% стоимости общероссийской продукции. Больше всего производили тканей и изделий в Астрахани фабрики «перса Садыка Казымова (на 9650 рублей), армян Авеля Багдатьева и Сергея Иванова (на 8279 руб.), Реваза Залиева (на 8523 рубля)» [18, с. 232].

«В 1766 г. шелкоткацкая фабрика Реваза Залиева произвела продукции на 8125 руб. 71 коп., которую фабрикант реализовал полностью, получив при этом 8816 руб. 20 коп., на 8,5% больше. Если производство средних бахчей[24] обошлось Р. Залиеву по 7 руб. 20 коп. топа, то при продаже их он получил 8 руб. за топу[25]. Малые бахчи были изготовлены по цене 3 руб. 05 коп., а проданы по 3 руб. 30 коп.» [18, с. 230]. Ткач-профессионал мог за два дня выткать одну топу, в год – максимум 150 топ и получал за свою работу примерно 200 рублей. В 1769 году фабрика Реваза Залиева, имевшая 19 станов, занимала по объёму производства второе место в городе.

Часто владельцы с целью экономии использовали труд учеников. Иногда ученичество становилось формой труда без оплаты. Информация о найме учеников поступала в «записные книги» Астраханской крепостной конторы. Так, из записи от 31 января 1765 года известно, что Реваз Залиев нанял на работу девять человек [18, с. 241]. Среди них Ефрем Никитин, принятый «для вертения насоса от вышеописанного числа впредь на год», «рядил одиннадцать рублев» [18, с. 241]. Посадский человек Иван Срыпунов, взятый «для ткания бахчевых и коноватных платков» на три года, просил за каждую сотканную топу на первые 9 месяцев по 40 копеек, а на последующие 2 года и 3 месяца – по 80 копеек [18, с. 241]. Жена разночинца Устинья Дмитриева нанялась для мотания шёлка на два года по 30 копеек за каждый смотанный фунт. Для «тканья шёлковых платков» по 40 копеек за платок были приняты татарин бухарского двора Аширмамет Айвазов на два года и астраханский армянин Артемий Егоров на год [18, с. 241]. В 1765 году «мещанин, католик, фабрикант» Реваз Залиев через своего поверенного Ивана Назарова обратился в Астраханскую губернскую канцелярию с доношением о розыске ученика: «Прошлого 1762 году ноября 6-го дня подвластной наместника ханства Калмыцкого Абуши Кундрова татарин Мурат Султангильдеев по данному своему договору, засвидетельствованному в бывшей Астраханской татарской и калмыцкой дел конторе, нанялся на работу на оную хозяина моего Залиева фабрику для обучения фабричного мастерства обещаннаго числа впредь на полтора года и взял себе от моего хозяина в запрос денег сорок рублев, которых в том своем договоре записал» [21, л. 2]. Договор между учеником и владельцем фабрики был подкреплён клятвенным письмом, написанным по-калмыцки, и поручительством судьи. Султангильдеев обязался не переходить на другие фабрики, пока не отработает всей суммы, полученной от фабриканта, но слово не сдержал и исчез, оставшись должным хозяину 27 рублей 30 копеек. По этому случаю Калмыцкой и татарской дел конторой была выпущена «Премемория»[26], объявлявшая в розыск в калмыцких улусах беглеца, и выдан ордер правлением Астраханской губернской канцелярией. Ордер гласил, что татарин-беглец должен быть найден и отправлен в Астрахань [21, л. 7].

Будучи человеком предприимчивым, Реваз Залиев не ограничился выпуском товаров из привозного сырья и занялся разведением шелкопряда на принадлежащей ему рядом с Кизляром земле. Население левого берега Терека с начала XVIII века активно занималось шелководством. В 1770 году «астраханскаго мещанина и фабриканта католика Реваза Залиева сына Денибекова жена ево Татьяна Богданова дочь» написала челобитную императрице Екатерине II [22, л. 1]. Поводом для письма стала отобранная у мужа из-под шёлкового завода земля. В челобитной Татьяна Денибекова сообщала, что 25 августа 1760 года Мануфактур-коллегия издала указ, по которому «реченному[27] моему мужу фабриканту Денибекову на разведение шелковичного ево завода Астраханской губернии в Кизлярской крепости главнокомандующим тамо генералейтетом отведена и отдана была празднолежащая порожняя земля по реке Кизлярке идучи позади огородов грузинскаго священника Егора Матвеева и католика Багдасара Айвазова» [22, л. 1]. Билет[28], выданный Денибекову, означал, что выделенная под посадку тутовых деревьев земля ещё не занята. Вовремя обработать и засадить землю деревьями Денибеков не успел из-за дефицита свободных рабочих рук: вольных людей с паспортами в округе крепости не нашлось. В то время как сам Денибеков уехал по делам в Петербург, вопреки закону комендант Кизлярской крепости полковник Иван Фёдорович де Бокберг отобрал билет у Татьяны Денибековой и отдал землю грузину Тамазу Романову с товарищами.

Благодаря сохранившемуся в Астраханском архиве плану городской усадьбы Денибекова [23, л. 6] точно известно место расположения его шёлковой фабрики. Состоящая из нескольких сооружений фабрика находилась в Белом городе рядом с церковью Рождества Христова. До настоящего времени считалось, что последнее упоминание о храме относится к XVI веку. Мы можем утверждать, что Христорождественская церковь в Белом городе существовала вплоть до 1777 года.

Именно в этот год из-за строительства фабрикантом новой мотальной избы между городской администрацией и Денибековым случился конфликт. В 1763 году молодая императрица Екатерина II дала старт градостроительной реформе. Согласно её указу, дабы уменьшить угрозу уничтожения городских построек в пожарах, городское строительство должно было идти не хаотично, а по утверждённому плану. Прямыми проспектами и широкими площадями следовало заменить случайно возникшие улицы и переулки. Реваз Денибеков вознамерился провести перестройку своей фабрики и начал с мотальной избы, которая топилась по-чёрному и находилась в состоянии износа. Однако его намерения не совпали с планами городской администрации.

План фабрики Реваза Денибекова в Астрахани. (ГААО. Ф. 394. Оп. 1. Д. 4574. Л. 6)

Выданный астраханским губернатором Иваном Варфоломеевичем Якоби командиру первого батальона, полковнику Михаилу Степановичу Лебедеву ордер гласил: «Он [Денибеков. – Е. В.] испросил меня, но не о постройке вновь, а о починке той избы и других по дому переправ <…> но совсем вновь начал строить ту избу, невзирая ни на какие запрещения. За такому ево ослушание приказать сломать, как она еще недостроена, дабы на нее смотря, другие не могли своевольничать. Когда же он оную окончил, то обязать ево (неразб.), чтоб он, когда формальное строение в Астрахани начнется, то сию построенную им вновь избу сломал» [23, л. 1]. Билет, который получил Денибеков, повторял содержание ордера. Правда, потом в деле появился план фабрики с пометками, говорящими о смягчении вердикта. В двух зданиях фабрики разрешено было поменять из-за износа крыши, а один из корпусов за ветхостью позволено было сломать и «на сем же месте той же меры построить уже до потолоков из новова леса» [23, л. 5 об.].

Развитие производства и торговли влекло за собой становление кредитно-финансовых отношений. Обращение с финансами требовало строгую фиксацию договорённостей между партнёрами и контроль за их соблюдением.

В процессе обращения торговых и фабричных капиталов между участниками нередко возникали споры. В 1762 года Багдасар Сафаров, будучи партнёром Реваза Залиева по ткацкой фабрике, требовал увеличения выплат с его доли от прибыли и обратился в Ратгауз с просьбой о назначении третейского судьи [5, л. 10 об.]. Приложенная к делу переписка между истцом и ответчиком велась на грузинском языке.

Формы вексельных операций, которые купечество широко использовало с начала XVIII века, были различны [24, с. 162]. Наиболее распространённой формой в торговле являлась выдача долга под вексель. Т. е. кредитная операция заменялась вексельной, а вексель становился узаконенной гарантией возврата взятых денег. В случае неуплаты кредитор его опротестовывал. Поручителем выступал одобритель (посредник), который обязывался возместить за неплатёжеспособного должника хотя бы часть суммы. Судьи Армянского суда закрепляли подписями и печатями кредитные сделки и выступали таким образом в роли гарантов векселедавца. Другой функцией Ратгауза было право принимать к протесту неоплаченные векселя. После судебного обсуждения по решению суда векселя взыскивались с неплатильщика. Распространённой формой вексельных операций был переходно-обменный вексель, по которому, сдав деньги в одном месте, можно было потребовать от частного лица, или государственного учреждения, или конторы их получение в другом городе.

В 1767 году в астраханский Ратгауз обратился Реваз Залиев сын Денибеков с векселем, данным ему голландским купцом армянского происхождения Баласом Моисеевым [24, с. 163]. С помощью векселя Реваз Залиевич рассчитывал получить причитающиеся ему деньги с должников Моисеева в Астрахани – Парфёна Васильева, жены купца Ивана Попова и других на сумму 2940 рублей.

Начатое в 1787 году дело по вексельной претензии армянина Ивана Назарова к католику и фабриканту Ревазу Залиеву сыну Денибекову через два года из Ратгауза поступило в Астраханский словесный суд. По указанию Сената словесные суды, появившиеся с 1754 года при городских магистратах и не являвшиеся исполнительной властью, призваны были решать торговые споры, особенно вексельные и ярмарочные, в восьмидневный срок. Рассмотрев дело по содержанию, словесный суд объявил, что «никакого производства учинить невозможно», т. к. ответчица, вдова Денибекова, неоднократно и «потаенно» отлучалась из Астрахани в Кизляр [25].

В 80-е года XVIII века спрос на некоторые виды текстильной продукции уменьшился. Конкуренцию астраханским фабрикам стали составлять шёлковые мануфактуры Поволжья. Сыновья Р. Денибекова предпочли другие занятия, и фабрика закрылась.

Родство астраханской и тифлисской ветвей фамилии подтверждается следующими фактами: российские Денибековы происходили из грузинских дворян [26, л. 53; 27, с. 112]; обе ветви в XVIII веке исповедовали католицизм и были интегрированы в армянское деловое сообщество; грузинский язык являлся родным для представителя первого поколения семьи Денибек в России; имена Иосиф и Рафаил представляются семейными.

Дочь Реваза Денибекова Екатерина вышла замуж за первогильдийного астраханского купца католика Михайлу Татусова сына Алабова [28]. Их сын Рафаил, подобно известному путешественнику Рафаилу Данибегову, совершил длительную исследовательскую поездку в Среднюю Азию совместно с этнографом Иваном Шопеном.

Глава III. Дело о фальшивом алмазе

Коммерческие дела связывали Реваза Денибекова с Бухарским ханством. В Бухаре его интересы представлял приказчик Якуп Ширмазанов. В середине 1760-х годов он купил для хозяина по выгодной цене очень крупный алмаз и отправил его в Астрахань со знакомыми индийскими купцами. Когда камень оказался у Денибекова, выяснилось, что алмаз – умелая подделка. Вместо огромного диаманта фабрикант получил кусок горного хрусталя. Под подозрение попали купцы из Индии Мутирам Диарамов, Амардас Мултанеев, Майгар Чандырбанов и Мутирам Лачирамов. По просьбе Р. Денибекова в 1767 году дело о подмене камня начал рассматривать астраханский Ратгауз[29]. Затем рассмотрение перешло в более высокую местную судебную инстанцию – Астраханскую губернскую канцелярию. В ходе слушаний допросу подверглись свидетели со стороны ответчиков и судьи Ратгауза. Двоих из них, Иогана Попова и Мартироса Власова, решено было «за разноречивое в допросах показание вместо наказания кнутом и ссылку на галеры посадить в тюрьму на хлеб и воду на месяц. Потом свободя, отослать в Армянский суд при указе с тем, дабы их впредь ни в какое свидетельство не принимать и в торги не допускать, кроме черной работы на торге» [29, л. 3]. Губернская канцелярия 13 ноября 1768 года вынесла решение о виновности индийцев и предписала им выплатить Денибекову 60 тысяч рублей и оплатить в казну пошлину за судебное производство [16, л. 1 об.].

Индийцы, настаивая на своей непричастности к подмене, вознамерились подать апелляционную жалобу в Правительствующий сенат.

Согласно закону 1762 года апелляцию в высшую инстанцию следовало подавать лично в течение четырёх месяцев. Для поездки в столицу купцы должны были найти поручителей и обзавестись паспортами. Потерпевшая сторона высказала опасения, что индийцы, «ознав уже по том решении свою виновность, могли бы из России утечь», и потому предлагала «учинить по их женам предосторожность» [16, л. 1]. В конечном счёте заморские гости за свой кошт добрались до Петербурга. В мае 1769 года в Юстиц-коллегию поступил сенатский указ, к которому были приложены челобитные от индийских купцов.

В этом же году в Юстиц-коллегию от лица Реваза Денибекова обратился обер-директор Русско-персидской торговой компании Богдан Исаханов [16, л. 1]. Причиной такого выбора поверенного могли быть налаженные связи Исахановых в Петербурге. В своё время, добиваясь получение монополии на торговлю с Ираном и зная «о любви императрицы Елизаветы Петровны к драгоценным камням, они обещали приложить все старания к отысканию алмазных вещей и доставке их к царскому двору» [19, с. 229]. Обещаниями Исахановы не ограничились и в августе 1752 года передали камергеру Волжинскому для Елизаветы Петровны алмазы на «немалую сумму» [19, с. 229]. Второй причиной выбора Богдана Исаханова в качестве представителя в Юстиц-коллегии предположительно является родственная связь: жену Реваза Денибекова звали Екатериной Богдановной[30]. Достаток обеих семей был сопоставим, Денибеков и Исахановы занимались схожим видом торга и потому вполне могли скрепить партнёрские отношения брачными узами.

6-й департамент Правительствующего сената[31] 1 ноября 1770 года принял решение в пользу индийцев и предписал «иск армянина Реваза Денибекова уничтожить» и «как он тот свой иск произвел вымышлено, то по указу 1724 года февраля 5 дня штрафовать ево такою суммою, какой искал. Из нее две части отдать в гошпиталь, третью индейцам, а четвертую в воспитательный дом» [29, л. 3 об]. Пошлину в размере 6 тысяч рублей 40 копеек, заплаченную индийскими купцами в губернскую канцелярию, ответчикам не вернули, а взыскали как штраф. Судья Армянского суда Васканов «за непорядочное производство дела» – на допросы был допущен истец Денибеков, допросы велись не по установленным законом правилам – был оштрафован на 100 рублей [29, 3 об. – 4]. Смотритель над Ратгуазом асессор Белов, в обязанности которого входило «смотрение за судьями в порядочном производстве дел <…> за учинение по голосу судьи Васканова определения о допросе с пристрастием одного свидетеля, что самым делом и исполнен был, и кровопролитие зделав» [29, л. 4], был отстранён от судебных производств. Два других судьи оштрафованы и посажены в острог на хлеб и воду. Переводчик Мильянов за собственноручную приписку в протоколе допроса лишён чина [29, л. 4 об.]. Губернатору Н. А. Бекетову, который не пресёк начавшиеся в Армянском суде «происки Ревазовы», надлежало «поднесть Ее Императорскому Величеству всеподданейший доклад» [29, л. 5]. Сенат осудил Бекетова за то, что «к предосудению своему с укорительными и поносительными им, индейцам словами, заключил, что, оне, индейцы, якобы ненадежнаго состояния и народ обманчивый и пронырливой», и подчеркнул, что такие слова «у нас в отечестве на нынешним их основании терпимы быть не могут». Бекетов «за таковые ево поступки <…> заслуживает отрешения от дел» [29, Л. 5 об.]. Так, из-за фальшивого алмаза один из фаворитов Елизаветы Петровны, плодотворно управлявший Астраханской губернией с 1763 года, генерал-майор Никита Афанасьевич Бекетов, попал в немилость.

На решение департамента Сената в 1771 году «армянин[32] Реваз Денибеков и Астраханской губернии губернатор Бекетов подали к Ее Императорскому Величеству свои прошении», в которых они назвали «Сенатское определение несправедливым» и «просили о Высочайшем Ее Императорскаго Величества сего дела разсмотрении» [29, л. 5 об.]

Портрет астраханского губернатора Н. А. Бекетова. Масло. Неизвестный  художник. (Государственный исторический музей. г. Москва)

Российская Фемида с решениями не спешила. Именной императорский указ был объявлен только 31 января 1780 года. Генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский слыл неподкупным чиновником и доверенным лицом императрицы Екатерины Алексеевны. Проведённое заново расследование установило, что Денибеков обратился в правоохранительные органы с иском против заморских купцов «лишь по причине распечатания индейцами привезеннаго из Бухарии камня без него» [29, л. 6]. Других доказательств вины индийцев Денибеков не предоставил. Бухарский приказчик и по совместительству «товарищ в прибыли и барыше» [29, л. 6] хозяина Якуп Ширмазанов был уличён в нечестности: взяв «у бывшаго там в Бухарии от индейской торгующей в Астрахани компании прикащика татарина Миралия Мирбагиева в разные времена на покупку для него, Мирбагиева, каменьев под видом задатков пять сот червонцев, но не доставя ему, Мирбагиеву, ни каменьев, ни денег, напоследок занемог» [29, л. 6]. В присутствии свидетелей Ширмазанов признался, что эти деньги он раздал за долги. В залог истраченных червонцев Ширмазанов дал Мирбагиеву камень в форме миндаля и весом в 33 карата, назвав его алмазом. Присутствующие при сей передаче свидетели «о доброте того камня не знали» [29, л. 6 об.]. Ширмазанов тогда же пояснил, что если он выздоровеет, то заплатит потраченные червонцы, а камень заберёт себе. «Ест ли же умрет, в таком случае отвезти оной камень в Астрахань и продать. Деньги же с прибытком по обряду купеческому взять ему, Мирбагию, себе. А ежели в пятисот червоных чего не достанет, то получить от хозяина армянина Реваза Денибекова по прозбе его, Ширмазанова» [29, л. 6 об.]. Следствие рассудило, что камень был куплен не для Денибекова, а являлся средством расплаты за долги и по сему не мог быть собственностью астраханского фабриканта. Сам Мирбагиев, не считая камень настоящим алмазом, отослал его в Астрахань без осторожности, с которой следовало передавать драгоценность. Ювелир в Астрахани, которому был показан камень, сначала признал его настоящим алмазом, а потом, рассмотрев внимательнее, утвердился во мнении, что это горный хрусталь. Свидетели подтвердили, что камень являлся тем самым, который они видели в Бухаре. Допрошенные астраханские гранильщики, «кроме которых подделать было некому, показали, что они вовсе такого камня не гранили. Удостоверяя при том, что в короткое время и прежде как через неделю такой грани сделать не можно» [29, л. 7]. Бывший губернатор Бекетов поддержал Реваза Денибекова без доказательств, основываясь лишь «на слухе, что настоящий камень из Астрахани выслали и продан оной в Багдаде более чем за пятьдесят тысяч рублей» [29, л. 7 об.].

В результате иск Денибекова был вторично уничтожен, «индейцы от платежа по тому иску освобождены правильно», «поступки бывшаго губернатора замечены основательно» [29, л. 8]. К счастью Бекетова, последние годы служившего сенатором и по собственному желанию со службы уволившегося, «суждение о нем само по себе остается без действия» [29, л. 8]. Вместо него наказанию подверглись служители губернской канцелярии.

В 1789 году чаши весов правосудия сравнялись. Новый вердикт гласил, что «предписаннаго взыскания с Реваза Денибекова полагать не следовало, ибо сим указом, хотя и повелено, кто неправдою станет бить челом и в том пред судом обличен будет, таков сего штрафования такою же долею, о какой бил челом. Но тут же изъяснено, что сие неправое челобитие не в том разуметь, что кто в обыденной тяжбе обвинен будет, но на таких, которые видя свое дело, о котором хочет бить челом, неправое, а сочинить будто правым какими подлогами. Со стороны Денибекова иск произведен по встретившимся ему основаниям и никакого подлога к подкреплению ево иска кроме доказательств разными [неразб.] личностями им не сделано» [29, л. 8 об.]. К моменту выхода императорского указа Реваза Денибекова уже не было в живых. Дело было отослано в архив Кавказского наместнического правления [29, л. 9].

Очень вероятно, что история с фальшивым алмазом повлияла на судьбу сына Реваза Денибекова. Значительную часть жизни Иосиф Ревазович (Романович) Денибеков отдал службе в уголовных судах.

Глава IV. Человек на своём месте. Осип Романович Денибек

Сыновья Реваза Денибекова Иосиф (Осиф, Осип) 1756 года рождения и Степан начали путь в самостоятельную жизнь с воинской службы. Иосиф был зачислен капралом в лейб-гвардии Преображенский полк в сентябре 1780 года [30, л. 8 об. – 9]. Через два месяца он произведён в прапорщики, в апреле 1782 года «выпущен в Таганрогский драгунский полк подпоручиком» [30, л. 8 об. – 9] и закончил военную службу в 1785 году поручиком. Последнее упоминание о Степане Денибекове относится к 1789 году. Он в чине поручика Кавказского мушкетёрского полка, являясь наследником отца, требовал долг в размере 80 рублей с коллежского асессора Григорьева [31]. Летом того же года братья Денибековы заключили купчую крепость о продаже каменного дома, «состоящего в Астрахани в приходе церкви Воздвижения»[33][32, л. 2]. Купчая была выдана двум женщинам – жене Осипа надворной советнице Катерине Денибековой и невесте Степана Денибекова.

Уйдя с военной службы, Осип Ревазович поступил дворянским заседателем в Астраханский уездный суд Кавказского наместничества. Помимо судебной работы коллежский асессор находился при соляных делах бывшего Камышинского комиссарства, «где в решении оных успешное радение действительно оказывал» [33, л. 351]. В октябре 1786 года он получил месячный отпуск для поездки в Москву и Петербург, после которого серьёзно заболел и не находил в себе силы «к продолжению статской службы» [33, л. 351]. В связи с состоянием здоровья он написал на высочайшее имя прошение «уволить от нынешней должности, а за беспорочную службу в Астраханском уездном суде и справление сверх оной при соляных делах должностей наградить чином» [33, л. 351]. Сенат в резолюции от 14 января 1787 года постановил дать Денибекову чин надворного советника и «за болезненными припадками, не позволяющими отправиться к должности, от оной уволить» [33, л. 351]. Излечившись довольно скоро, Денибеков приступил к обязанностям председателя губернского астраханского магистрата Кавказского наместничества. В 1789 году он снова занемог, был поставлен на вакансию в Герольдию, выздоровел и через 3 года получил назначение советником в Уфимскую уголовную палату с последующим производством в коллежские советники. Проживая с семьёй в Уфе, Осип Романов Денибеков с женой дворянкой Катериной Яковлевой Наврозовой и детьми Яковом (1783 г. р.), Иваном (1784 г. р.) и Катериной был вписан в 3-ю часть Дворянской родословной книги Оренбургской губернии [34, с. 57]. Важно отметить, что на первых порах гражданской службы в 1786–1787 годах Денибеков именовался Ревазовым сыном, т. е. Ревазовичем [33, л. 351]. Позднее он изменил своё отчество на более привычное для русского слуха – Романович [26, л. 53].

Герб города Челябинска, утверждённый в 1782 г. (сайт Геральдика.ру)

В 1797 году Денибеков становится городничим молодого города Челябинска, за 50 лет прошедшего путь от военной крепости Челябы до уездного центра Оренбургской губернии [26, л. 53 об. – 54]. Управление городом осуществляла шестигласная городская дума, состоящая из городского головы и представителей городских обывателей, купцов, посадских людей, цеховых мастеров и казаков. Городничий, поставленный с 1782 года во главе города вместо воеводы и выполнявший по большей части функции полицейского характера, напрямую подчинялся губернатору, губернскому правлению и казённой палате. Почтовые тракты соединяли Челябу с Уфой, Троицком и Екатеринбургом. По V ревизии 1798 года в городе проживало 1228 мужчин и 1336 женщин. К началу XIX века помимо обывательских домов в нём было три церкви, из которых две каменные, богадельня, церковная школа, городской общественный дом, городническое правление, войсковая казачья изба, гостиный двор и шесть купеческих лавок. Купцы в основном занимались пограничным торгом. Правительство рассматривало Челябинск как опорный армейский пункт, поэтому неприятной повинностью для горожан являлся постой войск [35]. В должности городничего Осип Денибеков проявил себя как представитель судебной системы, приняв активное участие в расследовании уголовных преступлений и проведя учёт колодников в Оренбургской губернии [36]. Будучи человеком государственным, он приложил много сил для умножения городской казны, находя не только злостных неплательщиков податей, но и изыскивая новые неординарные способы пополнения государственного бюджета. Благодаря его стараниям в 1800 году были взысканы «штрафные деньги с небывших у исповеди больше 3-х лет» [37].

Прослужив городничим шесть лет, Осип Романович в 1805 году направляется в Кавказскую казённую палату советником. В 1805 году Денибеков становится председателем Кавказской палаты уголовного и гражданского судов. В том же году его переводят в Смоленскую палату уголовного суда, где он получает чин статского советника [30, л. 8 об. – 9.]

По представлению министров юстиции князя П. В. Лопухина в 1807 и 1810 годах, князя Д. И. Лобанова-Ростовского в 1818 году и «чрез указ Правительствуюшего Сената» в 1820-м за усердные труды «по приведению» находящихся на рассмотрении палаты дел «к окончанию и очищению от них палаты», за «производство и решение дел» Осип Романович получал трижды высочайшее благоволение [30, л. 9 об. – 10]. В 1814 году Денибеков участвовал в работе комиссии, учреждённой для исследования причин многочисленных недоимок по винным откупам, и сполна проявил талант расследователя. Отправившись в Вязьму «по случаю двух разнообразных изысканий к исследованию казённого интереса» он «открыл на пользу казне с лишком 70 000 рублей» [30, л. 9 об. – 10]. В 1820–1821 годах, благодаря его усердию, казна получила недоимок свыше миллиона рублей, а Осип Романович – орден Св. Анны II степени с алмазными знаками. В 1821-м по поручению начальства Денибеков побывал в городах Белуга и Сычёвка, где личными распоряжениями остановил «свирепствующие в рекрутских партиях заразительные болезни и этим предоставил безопасный путь следовать чрез города гвардейскому корпусу» [30, л. 9 об. – 10]. Как старший член комиссии «для продовольствия крестьян» он внёс свой вклад в решение проблемы «по произшедшему от неурожая голода» [30, л. 9 об. – 10].

За период с 1820 по 1821 год Денибеков путём взимания недоимок в губернии пополнил казну на сумму свыше миллиона рублей. В 1821, 1823–1824 годах, состоя в Смоленском губернском правлении, Осип Романович «исправлял должность губернатора» [30, л. 9 об. – 10]. За период с 1823 по 1824 годы, благодаря «его побуждению», было «собрано государственных недоимок от разных лиц более 500 000 рублей» [30, л. 9 об. – 10]. Очередной заслуженной наградой О. Р. Денибекова стал орден Св. Владимира IV степени. От дел Осип Романович отошёл «по болезненным припадкам» по собственному прошению и «впредь до выздоровления и за получением от болезней облегчения <…> был причислен по Герольдии кандидатом к определению в должности по именному Высочайшему Его Императорскому Величеству указу» [38, л. 16]. Указ от 15 февраля 1829 года провозгласил «находящемуся не у дел статскому советнику Денибекову быть председателем Кавказского областного суда» [39]. Через месяц Осип Романович приступил к новым обязанностям и исполнял их вплоть до 1836 года, когда по высочайшему повелению «по преклонности лет» был уволен от службы [40].

Сыновья его Яков и Иван «состояли в военной службе в чинах обер-офицерских и майорских, и уволены в отставку подполковниками» [38, л. 46 об.].

Яков Осипович Денибеков начал службу в гарнизонном батальоне Троицкой крепости прапорщиком в 1798 году, был переведён в Верхнеуральский гарнизонный батальон, из него – в Севастопольский пехотный полк и закончил воинскую службу в Екатеринославском гренадёрский полку. Он участвовал в нескольких военных кампаниях и был уволен «за болезнию подполковником с мундиром и за свыше 20-летнюю службу с определением на инвалидное содержание» [38, л. 7–7 об.]. Женился Яков Денибеков на дворянке Марии Андреевне Никоновой и по отставке сделался калужским помещиком. По VI ревизии ему принадлежало в Калужском уезде Калужской губернии село Воскресенское с четырьмя «благоприобретёнными» мужскими душами [38, л. 40 об.]. С 1826 по 1830 года он находился по выборам в должности уездного предводителя дворянства. В 1831 году Я. О. Денибеков обратился в губернское дворянское собрание с просьбой вписать его вместе с отцом статским советником Осипом Романовичем, братом Иваном Осиповичем и детьми – Иосифом (1820 г. р.), Александром (1821 г. р.), Екатериной (1824 г. р.), Елизаветой (1826 г. р.), Алексеем (1828 г. р.) Яковлевичами и Петром (1823 г. р.), Александром (1825 г. р.), Иосифом (1826 г. р.), Екатериной (1826 г. р.), Марьей (1829 г. р.) Ивановичами – в «приличную часть Дворянской родословной книги губернии» [38, л. 23]. Николай (1832 г. р.) и Татьяна (1836 г. р.) Яковлевичи [38, л. 34–34 об.] были вписаны позже, в 1843 году. Свою просьбу Яков Осипович сопроводил словами: «Хотя род Денибеков происходит из древних грузинских дворян, но по каким обстоятельствам на предков моих доказательств не сохранилось, мне неизвестно, желая сопричислиться в сословие благородного дворянства Калужской губернии представляю <…> поколенную роду нашему роспись, засвидетельстванную Кавказской области Ставропольском окружном суде 1829 сентября 13^го» [38, л. 9].

Дворянское депутатское собрание Калужской губернии заключило внести просителя вместе с многочисленными членами семьи в ДРК Калужской губернии [38, л. 2].

Иван Осипович Денибеков, как и брат, начал службу подпрапорщиком в 1798 году в Троицком гарнизонном батальоне. Последним местом его службы стал 4-й карабинерный полк [38, л. 43]. По отставке он исправлял гражданские должности в Тверской губернии и имел за женой Прасковьей Николаевной, дочерью поручика Станкевича [38, л. 43 об.], в сельце Маркове Ржевского уезда 74 души. В 1846 году Иван Денибеков изъявил желание быть вписанным в ДРК Тверской губернии, добавив младших детей Варвару (1830 г. р.) и Владимира (1834 г. р.). Его прошение было удовлетворено, и Иван Осипович с семейством, включённый в 3-ю часть ДРК, положил начало тверской ветви Денибек.

В 1825 году младший сын Осипа Романовича, состоящий на службе в Смоленской палате уголовного суда, титулярный советник Андрей Денибеков (1795 г. р.) [30, л. 13] подал прошение о включении его с семейством – женой, «прапорщичьей дочерью Александрой Захаровой Повало-Швейковской» и детьми Авдотьей (Евдокией) (1824 г. р.) и Анной (1825 г. р.) [30, л. 13] – в ДРК Смоленской губернии.

Составляя родословную роспись и пытаясь связать основоположника рода в России Реваза Залиева сына Денибекова со своим отцом Осипом Романовичем, сыновья включили в родословное древо несуществующую в реальной жизни персону – Романа Ревазовича Денибекова [38, л. 44 об.].

Глава V. Генерал Александр Яковлевич и капитан Николай Яковлевич Денибековы

Вхождение в состав Российской империи двух грузинских царств – Картли-Кахетинского и Имеретинского – поставило перед правительством сложные военные и геополитические задачи. Грузию от России отделял Северный Кавказ, населённый не признающими власть Петербурга горцами. Настроенные воинственно кавказцы не только создавали напряжённость на границе, но и постоянно тревожили дерзкими набегами приграничные территории Российской империи. Для усмирения непокорных народов в 1815 году из войск, расположенных на Кавказской линии, был образован Отдельный Грузинский (позже переименован в Кавказский) корпус. Обличённый диктаторскими полномочиями генерал Алексей Ермолов немедля приступил к активным действиям. Перейдя Терек в 1817 году, русские войска дали старт началу войны. Жестокость Ермолова при подавлении кавказцев на первых порах приносила видимые результаты, и ничто не предвещало затяжного характера войны. Отставка А. П. Ермолова в 1827 году с последующим назначением командующим корпусом генерал-адъютанта И. Ф. Паскевича, с одной стороны, и распространение на Кавказе мюридизма, объединившего разрозненные общества чеченского и дагестанского народов в единую религиозную общность, с другой стороны, привели к тому, что Кавказская война стала самой долгой из всех, что вела Российская империя. Объявивший себя имамом Гази-Мухаммад, духовный и одновременно военный лидер кавказцев, объявил русским «газават»[34]. Боевые действия из Чечни и Дагестана распространились на Большую Кабарду, Черноморское побережье и Прикубанье. Кавказская война переплелась с русско-персидской (1826–1828) и русско-турецкой (1828–1829) войнами. В 1834 году совет алимов[35] избрал новым имамом Шамиля, человека недюжинного ума и отчаянной храбрости, и противостояние ещё больше обострилось.

Тактика боевых действий на Северном Кавказе [41] отличалась от обычно применяемой российскими войсками: залповой стрельбы без прицеливания, наступления широким фронтом, штурма вражеских укреплений. В Дагестане война велась в горах, в Чечне – в лесах. В Чечне лучшим временем для военных операций считалась зима, когда земля твердела, реки обмеливали, деревья и кустарник сбрасывали листву. В Дагестане, напротив, весной открывались горные перевалы, и появлялся подножный корм для лошадей, а с наступлением глубокой осени всякие действия становились невозможными. Дожди размывали и без того труднопроходимые тропы. На стороне русских была сильная артиллерия, но она имела превосходство на открытой местности. Проблему создавали бывшие на вооружении у царской армии гладкоствольные ружья, в то время как горцы использовали нарезные стволы. Существенным недостатком являлась необученность солдат прицельной стрельбе. Передвижение войск в горных условиях осуществлялось путём построения в виде каре. По середине двигался обоз, по бокам его располагались войска; впереди шёл авангард, сзади – арьергард, слева и справа – боковые прикрытия. Таким небыстрым способом приходилось транспортировать тяжёлый орудия, боеприпасы, запасы провианта, фуража и дров. Для продвижения артиллерии и обозов военные вынуждены были валить лес и прорубать просеки, что само по себе было делом небезопасным и иногда заканчивалось кровопролитным сражением. В рукопашном бою, несмотря на смелость кавказцев, преимущество было за регулярной армией, поэтому горцы избегали прямых столкновений, предпочитая партизанскую тактику. Они совершали стремительные наскоки из-за леса или завалов с захватом пленных и лошадей. Чаще всего их ударам подвергался арьергард. Иногда они применяли тактику «одного дерева». На гигантском буке под покровом листвы размещались до 40 человек, которые буквально обрушивали на движущееся каре дождь из пуль. С годами русская армия овладела тактикой ведения войны в горах и лесах, отдав предпочтение небольшим маневренным отрядам и заменив строгую, бездумную субординацию на верность и доверие.

Братья Александр и Николай Денибековы отличились на Кавказской войне ратными подвигами. Согласно послужным спискам оба брата происходили из дворян Калужской губернии, были православного вероисповедания[36], получили образование в частном учебном заведении и в возрасте 16 лет Александр [42, л. 77–77 об.] и 18 лет Николай [43] были определены родителем на воинскую службу.

Начав в 1838 году с рядового Бутырского пехотного полка, Александр Денибеков через два года был переведён в Навагинский пехотный полк. Боевое крещение подпрапорщик Денибеков принял в 1840 году, когда он в составе отряда генерал-майора Завадовского переправлялся через реку Кубань «для спасения аула покорного Хамышейского владельца Жамбора» [42, л. 80 об.]. В 1849 году он выразил желание быть переведённым в Тенгинский полк, который к этому времени более трёх лет сражался на Кавказе. К месту прохождения службы поручик Александр Денибеков прибыл в марте 1850 года и получил под командование роту. Его младший брат Николай поступил в тот же полк унтер-офицером с зачётом трёх месяцев за рядового в мае 1850 года. Описание всех дел, в которых был А. Я. Денибеков, занимает в послужном списке 19 листов.

Александр и Николай участвовали в операциях и экспедициях в составе Чеченского отряда (сводное подразделение Кавказской армии, руководимое в 1859 году князем А. И. Барятинским) и оба геройски отличились 1 апреля 1859 года при взятии чеченской резиденции Шамиля селения Ведено[37].

Осада аула Ведень. 1859. Рисунок. Худ. Т. Горшельт. (Фото с сайта «Кавказские реалии»)

«Аул [Ведено. – Е. В.] расположен был на небольшой поляне, в ущелье реки Хулхулау. Окруженный крутыми лесистыми горами и защищенный валами из туров и бревен, он сам по себе представлял сильное укрепление, но шесть отдельных редутов, расположенных с запада, на гребне горы Ляни-Корт, еще более усиливали его оборону. Самый важный из всех этих редутов был Андийский, с потерею которого неприятель не мог держаться в ауле» [44, с. 118]. Командир полковник Евдокимов решил направить основной удар именно на Андийский редут. Начальником штурмовой колонны, состоящей из 1-го батальона и 5-й стрелковой роты был назначен полковник Баженов. 31 марта осадные работы были закончены, и 1 апреля с 6-ти часов утра началось обстреливание неприятельских укреплений орудийным огнём. Горцы отвечали ядрами с редутов. В час дня на вершине горы Ляни-Корт показался сам Шамиль с кавалерией и пехотой, из которой он выделил 500 человек в помощь Ведено. Начала боя обозначила сигнальная ракета, выпущенная в 6 вечера. «Баженов поставил своих тенгинцев вперед и двинулся к Андийскому редуту. Тенгинцы с оглушительным “ура” бросились с фронта и вихрем полетели к редуту. Впереди всех неслась пятая стрелковая тенгинская рота во главе со своим командиром, подпоручиком Денибековым. Кабардинцы двинулись в тыл атакованному редуту. Неприятель послал нам тучу пуль и картечи, но храбрецов ничто уже не могло остановить, они уже спустились в ров. А за рвом, в бреши разрушенного вала, стоит здоровенный чеченец с кинжалом и шашкою в руках и грозит смертью тому, кто осмелится подойти; за ним выглядывает несколько фанатиков, готовых крепко постоять за редут. В это мгновение из тенгинских рядов выскакивает маленький солдатик, по имени Иван Бурлак, бросается на горца и всаживает ему в грудь штык по самое дуло. Чеченец с мучительным криком хватается за ружье и мертвый падает на землю. В ту же минуту раздается молодецкое “ура”, Денибеков [Николай Яковлевич. – Е. В.] вскакивает на вал, тенгинцы за ним – и начинается штыковая работа. Еще усилие – и все до последнего защитника редута уничтожены. Как только знамя 1-го батальона Тенгинского полка взвилось над Андийским редутом, торжественные звуки “Боже, Царя храни” и радостное “ура” всего отряда понеслись навстречу победителям. Генерал Евдокимов прискакал в укрепление и благодарил войска за победу» [44, с. 119–120]. Тенгинцы были щедро награждены: главные герои получили ордена, 6 офицеров были повышены в чинах, 41 знак отличия направлен в 1-й батальон и 5-ю стрелковую роту [44, c. 120–121].

Командир 1-го батальона А. Я. Денибеков «за отличия в делах против горцев» произведён в подполковники и награждён императорскую короной к ордену Св. Станислава II степени с мечами [42, л. 78–78 об.].

Подпоручик Николай Яковлевич Денибеков был жалован орденом Св. Георгия IV степени [44, c. 120]. Весь Тенгинский полк получил знаки отличия на шапки с надписью «За покорение Чечни в 1857, 58 и 59 годах».

После взятия Ведено чеченские сторонники Шамиля прекратили сопротивление. Сам имам укрылся в ауле Гуниб в Дагестане, где 26 августа в результате смелой операции под командованием генерал-адъютанта А. Барятинского был окружён и пленён на почётных условиях. Война продолжалась ещё пять лет и закончилась с покорением Западной Черкесии и выходом русских войск к побережью Чёрного моря.

Николай Яковлевич Денибеков воевал на Кавказе до самого конца войны. В 1865-м он в чине штабс-капитана был переведён в Лейб-гвардии гренадёрский полк, получил второй орден Св. Георгия IV степени и ушёл из жизни в 1875 году в чине полковника Лейб-гвардии Финляндского полка [44, с. 121].

В 1863 году полковнику А. Я. Денибекову поручено было принять 2-й Владикавказский казачий полк. Через два года Александр Яковлевич был назначен командующим 4-й бригадой Терского казачьего войска. В 1871 году генерал-майор Денибеков – атаман 2-го военного отдела Терского войска. В 1877-м он принял участие в русско-турецкой войне 1877–1878 годов в качестве начальника Кобулетского отряда.

На кавказско-турецком фронте Кобулетскому отряду предстояло оттянуть силы противника, находящиеся у города Батума и воспрепятствовать высадке турецкого морского десанта. Костяк отряда образовывала 41-я пехотная дивизия. Турецкими силами руководил Дервиш-паша, русскими по началу – генерал-лейтенант И. Д. Оклобжио.

Отряд перешёл турецкую границу 12 апреля и двинулся в сторону побережья двумя колоннами. Левую колонну возглавлял генерал-майор А. Я. Денибеков (5¼ батальона, 6 горных орудий, ¼ сотни казаков) [45, с. 21]. Позже, в мае, после начала первой осады турецкой крепости Карс он принял командование всем отрядом. Русские сходу взяли Муха-Эстапе, овладели несколькими высотами, в том числе Самеба и Хуцубани. Солдаты в честь своего командира назвали Хуцубанский курган Денибековым. 1 мая 1877 года на вершине кургана в развалинах православного храма был отслужен молебен, знамёна окроплены святой водой, низшие чины награждены Георгиевскими крестами [45, с. 23–24]. Несмотря на ряд удачных локальных побед в ходе Батумской операции перевес сил был на стороне турок. Они превосходили числом войск и количеством орудий. Сражение за Цихидзирское укрепление продолжалось 14 часов, но захватить турецкий лагерь численностью до 30 тысяч человек не представлялось возможным. Ввиду малочисленности Кобулетского отряда было решено отступить. Спустя полгода стороны заключили перемирие. Новое противостояние в Черномории началось весной 1829 года. Война, в результате побед русских войск на Балканах, закончилась подписанием Андрианопольского мира.

Александр Яковлевич, безусловно, был человеком незаурядной храбрости. Он никогда не прятался за спинами солдат, а напротив, вёл бойцов за собой. «Войска под личным начальством Денибекова двинулись для занятия этих высот…» [45, c. 23]; «Став сам лично в голове штурмующих, генерал-майор Денибеков <…> двинулся вперед …» [45, с. 31], «Авангард генерал-майора Денибекова, под личным его начальством, двинулся двумя колоннами…» [45, с. 29]; «Генерал-майор Денибеков во главе штурмующих двинулся вперёд. Батальоны ринулись в штыки» [46] – так описывали со слов очевидцев военные историки дела под его командованием.

В сражениях Денибеков действовал умело и решительно. В журнале боевых действий Кобулетского отряда того периода описано повторное взятие Столовой горы и высоты Самеба: «Генерал Денибеков рассыпал в цепь 1-й пластунский батальон и охотников 164-го пешего Закатальского полка и, назначив, 1-ю пешую Гурийскую дружину для сохранения связи с колонною генерала Шелеметева, с остальными войсками двинулся вправо к броду реки Кинтриша … Войска эти, задержанные в своем движении пересеченной местностью, построившись в ротные колонны в две линии, имея 1-й и 2-й батальоны 164-го пехотного Закатальского полка впереди, а 2-й Кавказский стрелковый батальон – в резерве приблизились к броду и под учащённым и метким огнем турецкой пехоты и артиллерии начали переправу. Впереди шла цепь пластунов, а за ними батальоны закатальцев[38]…» [45, с. 145–146]. В ходе Батумской операции начальник штаба отряда сообщал: «Генерал Денибеков блистательно шел по узкой дороге; вооруженные жители, подкрепленные регулярными войсками, на каждом шагу представляли упорное сопротивление; потери значительные, все движения сопровождались штурмом завалов, сакель, высот, ущелий и форсированием проходов; гурийцы [Гурийская дружина в составе Кобулетского отряда. – Е. В.] дрались прекрасно и были героями дня; действия горной батареи были полны самоотвержения» [47, с. 56].

Руины крепости в Цихидзири. Фото автора

Денибеков прошёл путь от рядового до генерала. Его академией стали сражения с неприятелем в горах, лесах и на равнинах. Представленный 9 мая 1877 года Денибековым план оперативных действий говорит о нём как об опытном стратеге [45, с. 26–27]. В приказе от 12 июня по случаю окончания кампании Александр Яковлевич Денибеков очертил деятельность отряда и дал достойную оценку ратному труду солдат и офицеров. «В течение двух месяцев со дня объявления войны вы, войска Кобулетского отряда, понесли труд, достойный полного внимания. В это время, не говоря о ежедневных перестрелках с кобулетцами[39], вы соорудили более 70 верст прекрасных дорог, разработанных заново в чрезвычайно пересеченной и лесистой местности, построили четыре укрепленных позиции значительных размеров, совершили четыре блестящих горных экспедиции и имели три крупных дела, в числе которых одно двухдневное сражение, где против вас действовала большая часть батумского корпуса[40]. Во всех этих делах несмотря на то, что мы не имели никаких крупных трофеев, вы вели себя героями и оставались победителями. Противник, значительно превосходивший вас числом войск, только один раз рискнул атаковать нашу позицию и, потеряв несколько сотен лучших своих войск, снова заперся в своем укрепленном Цихидзирском лагере. Ныне, когда высшему начальству угодно, чтобы несколько батальонов и батарей из состава Кобулетского отряда поспешили на другие театры военных действий, вы должны покинуть позиции, занятые вашими геройскими усилиями, и отойти несколько назад, чтобы исполнить с прежним геройством новую задачу, предназначенную нам начальством. Прощаясь с частями войск, исключаемыми из состава Кобулетского отряда, я приношу как им, так и остающимися со мной генералам, штаб и обер-офицерам и нижним чинам мое душевное спасибо за их честную и геройскую службу в составе Кобулетского отряда» [47, с. 255].

Александр Яковлевич ценил хороших лошадей и был умелым наездником. Так описывал сослуживец смотр войск с его участием: «Между тем начался объезд войск левой колонны генералом Оклобжио; генерал-майор Денибеков, начальник колонны, на великолепном рыжем кабардинце с азиатским седлом, провожал его по фронту колонны» [47, с. 26].

И, конечно, А. Я. Денибеков понимал и любил Кавказ. Последние годы службы он состоял при Кавказской армии и находился в распоряжении командующего Терским войском [48]. Выйдя в отставку в 1882 году, он остался во Владикавказе, где скончался и был похоронен.

Наградами А. Я. Денибекова за долгую службу были три ордена Св. Анны (III степени с бантом в 1852 году, II степени с мечами в 1867 году и I степени с мечами в 1878 году), два ордена Св. Владимира (IV степени с бантом за 25 лет службы в 1866 году, III степени в 1869 году), два ордена Св. Станислава (II степени с мечами в 1857 году и императорская корона к нему в 1860 году, I степени в 1873 году) и золотая сабля «За храбрость», вручённая в 1877 году [49].

О личной жизни Николая Яковлевича сведений мало. Александр Яковлевич Денибеков имел гражданскую жену и троих дочерей. По рассказам мать девочек была очень красива. Вскоре после кончины Александра Яковлевича она умерла от туберкулёза [2, л. 6].

Глава VI. Итальянцы в России. Ленци

Из египетской Александрии в польский Волочиск

Фамилия Ленци (Lentzi, Lenzi) довольно распространена в Италии. В конце XVIII – начале XIX века некоторые её представители в поисках удачи приехали в Россию. В их числе – Иосиф Ленци, прапрадед Марии Алексеевны Денибек.

В 1785 году в Александрии впервые открылось Российское консульство, и назначенный на должность генерального консула майор Кондратий фон Тонус начал набирать штат. Предложение поступить на русскую службу получил находящийся в то время в Египте молодой тосканский дворянин Иосиф Ленци. Первым заданием энергичного, владеющего несколькими языками итальянца стала поездка в Константинополь с поручением к российскому чрезвычайному посланнику и полномочному министру в Великой Порте Якову Булгакову. Из Константинополя Ленци был направлен в Петербург. В столице высочайшим повелением Иосиф, отныне писавшийся с русским отчеством Иванович, поступил прапорщиком в Екатеринославский гренадёрский полк и стал совмещать воинскую службу с исполнением тайных дипломатических заданий.

В чине подпоручика И. Ленци участвовал во взятии крепостей Очаков, Каушаны и Бендеры. Из Молдавии по личному распоряжению Потёмкина он в качестве секретаря-переводчика отправился в экспедицию в Средиземное море и, достигнув Ливорно, по поручению командующего экспедицией генерал-майора В. С. Томары отплыл в Триест. Выполняя «разные секретные порученности», Ленци неоднократно посещал российских консулов за рубежом и бывал при дворе в Петербурге. Вероятно знание Иосифом Ленци многих языков, в первую очередь итальянского и греческого, послужило причиной того, что в 1792 году он был оставлен именным высочайшим повелением в столице при наследнике, будущем императоре Александре Павловиче [50, л. 2 об. – 3 об.].

В бытность капитаном Екатеринославского гренадёрского полка католик «Серафин Иосиф Ленций» (51, л. 1) обратился в ноябре 1796 года к члену Святейшего Синода, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому, архимандриту Александро-Невского монастыря Гавриилу за разрешением вступить в брак с дочерью «фершельнаго цеха мастера[41] Михайлы Степанова Легельскаго девицей Верой православнаго вероисповедания» [51, л. 4]. Жениху было от роду 29 лет, невесте 17. Для обоих брак являлся первым. Из того же документа известно, что Вера родилась в Петербурге, мать её звали Мария Антоновна. О Ленци сказано, что он происходил из итальянских дворян, его отец занимался торговлей, имя матери было София. [51, л. 2]. Дозволение на брак Ленци получил при условии растить детей в православной вере.

В 1799 году, закончив военную службу, Иосиф был принят в Тайную канцелярию[42]. После роспуска Тайной канцелярии коллежский асессор Ленци получил должность начальника таможни в городке Волочиске[43], которую занимал вплоть до 1811 года. Затем надворный советник Ленци продолжил службу директором Цебровской таможни[44]. И, наконец, в 1821–1822 годах он стал управляющим Люблинской таможни [52].

В написанном на французском языке трактате Ленци предлагает меры по улучшению таможенного дела в России [53].

В должности директора таможен Иосиф Ленци проявил наилучшие качества и заслужил похвалы и награды. В 1808 году он «За содействие в переправе за границу для австрийских провинций волов по высочайшему повелению пригнанных и за приём австрийских чиновников по сему случаю командированных получил от австрийского императора в знак монаршего благоволения золотую табакерку» [50, л. 4 об. – 5].

«За усердие, оказанное в поставке из заграницы знатного количества серы» в 1809 году И. Ленци был награждён бриллиантовым перстнем [50, л. 4 об. – 5].

Помимо таможенной работы, находясь на российско-австрийской границе, Ленци продолжал исполнять секретные поручения. Важность такого рода заданий возросла со вступлением России в войну 1805–1807 годов. Тайные услуги, оказанные им, были отмечены военным губернатором Каменец-Подольска генерал-лейтенантом И. Н. Эссеном[45], и Иосиф Иванович получил в награду именной перстень [50, л. 4 об. – 5].

Волынский губернатор М. И. Комбурлей в аттестате, выданном И. Ленци, отмечал, что директор Волочиской таможни в 1806–1807 годах «был употребляем мною по отличным его способностям в делах до заграничных в Австрийских владениях разведываний касающихся и верным исполнением препоручений моих весьма немало способствовал соображениям моим к выгодам и пользе службы его императорского величества и отечества относящимся, а сверх того имел поручение доставить к армии мне верной сто тысячную сумму государственными ассигнациями, несмотря на смутные тогдашние обстоятельства и опасности от рассеянных повсюду неприятелей, доставил и сдал с надлежащею верностию» [50, л. 4 об. – 5].

Вторым браком Иосиф Ленци был женат на польской дворянке по имени Доротея. В семье подрастало пятеро детей – Александр (1808 г. р.), Павел (1809 г. р.) и Владимир (1813 г. р.), София и Эмилия. Двери дома Ленци в Волочиске были гостеприимно открыты для друзей.

В коллекции Государственного исторического музея хранится рукописный альбом, принадлежащий Доротее Ленци [54]. Популярность альбомы получили в XVIII веке среди европейских студентов: отправляясь на каникулы, друзья оставляли в них друг другу  пожелания. Со временем такие альбомы завоевали популярность у барышень и стали частью салонной культуры. В них гости оставляли записи, стихотворения или рисунки. В альбоме Доротеи Ленци помимо посвящений хозяйке на французском языке есть изысканные цветочные акрограммы[46] и портрет самой хозяйки салона. Авторство портрета приписывается известному акварелисту П. Ф. Соколову [54]. Датируется альбом 1807–1814 годами.

Акрограмма из альбома Доротеи Ленци. Первые буквы названий растений образуют слово «дружба» на франц. языке. Вышивка (Государственый исторический музей. Москва)

Портрет Доротеи Ленци (?). Карандаш, акварель. Художник П. Ф. Соколов. (Государственый исторический музей. Москва)

Как часто бывает, полоса удачи сменилась тёмной полосой. Положенный по выслуге лет чин Ленци не получил: его ходатайство осталось без ответа. А затем Иосиф Иванович и вовсе лишился должности.

О изгибах судьбы преданного слуги отечества поведал в письмах к княжне Варваре Туркестановой[47] близко знакомый с И. И. Ленци швейцарец Ф. Кристин[48].

В письме, датированном 15 июля 1815 года, Ф. Кристин писал: «Судьба его (Ленци) странная. Он состоял при государе, когда он был великим князем; государь и обе императрицы ему открыто покровительствовали: и граф Румянцев назначил его по особой рекомендации государя 14 лет тому назад начальником таможен. В то время как он занимал эту должность, он был всеми любим и уважаем: княгиня Борис [Анна Александровна Голицына, вторая жена генерал-майора Бориса Андреевича Голицына. – Е. В.] с семьей прогостила у него целую неделю в Волочиске, где его дом был истинным храмом гостеприимства. Граф Марков[49] отзывался о нем с величайшей похвалой, а я лично и тем более. Когда г. Гурьев[50] вступил в министерство, все сделанное его предшественником, было изменено, и он всюду поместил своих ставленников: Лентци[51] очутился на улице с многочисленной семьей и, надо сказать к его чести, оказался бедняком. Он поехал в Петербург и в отсутствие государя просил покровительства государыни матери. Она приказала запросить министра, почему Лентци лишен места, и министр, чтобы выпутаться, довольно необдуманно заявил, что он был запутан в темные дела, и на том все кончилось.

Ленци, который умён и тактичен, понял, что, подняв крик, он уподобится глиняному котлу, борющемуся против чугунного. Он занялся собиранием фактов, самым неопровержимым образом доказывающих честность его управления. Вооружившись этими доказательствами, он вернулся в Петербург в прошедшем году и просил приёма у министра, чтобы убедить его в своей невиновности. Г. Гурьев уже был хорошо осведомлен, но сказанное императрице стесняло его: он не знал, как выпутаться, и чтобы избежать затруднений упорно отказывался принять Лентци. Граф Марков, напрасно употреблял все усилия и признался Ленци, что ошибка, сделанная министром, вредит ему, Летци, больше всяких вин, если бы они за ним были. Однако Марков добился рода возмездия, и министр назначил Ленци вице-губернатором, но продолжая отказывать ему в приеме. Гурьев предоставил ему место тираспольского вице-губернатора[52]» [55]. В заключении Кристин характеризует Ленци как человека надёжного и осторожного.

Портрет М. А. Корфа. Акварель. Художник Э. П. Гау. (Государственный музей А. С. Пушкина. Санкт-Петербург)

О том, как сложилась жизнь Ленци в следующие 20 лет, доподлинно неизвестно. Летом 1837 года германский город Эмс[53] посетил государственный секретарь барон М. А. Корф. Лицейский товарищ А. С. Пушкина Модест Андреевич Корф в пору своей службы в Комитете министров слыл человеком чутким к чужому горю: «От высшего до низшего все могли ожидать справедливого внимания к своим трудам и готовности помочь каждому в нужде» [56]. К судьбе Иосифа Ленци Корф тоже не остался равнодушным:

«При приезде моем в Эмс я был встречен общею молвою о бедственном положении одного из наших соотечественников, надворного советника де Ленци, проживающего здесь несколько уже лет. Я долгом счел посетить его и нашел старца, согбенного летами и жестоким недугом, в нищете, превышающей всякое описание. Прибыв сюда сперва для поправки здоровья и расстроясь потом совершенно в своем состоянии, он не только не имеет никаких способов возвратиться в Россию, – цель его желаний, – но существует уже давно только подаяниями благотворительности и в долг: все что у него было, все, до сюртука и шинели, заложено; ветхой халат, в котором он меня принял – одна остающаяся у него одежда.

Бумаги Г. де Ленци свидетельствуют, что он более 35-ти лет состоял в нашей службе, военной и гражданской; что служба его, в разных немаловажных должностях, всегда сопровождалась особенным одобрением начальства; что он имел счастие пользоваться благоволением некоторых из Августейших членов и в 1834 г. был удостоен особенного за него ходатайства государыни великой княгини Анны Павловны [В августе 1834 года Анна Павловна подала императору записку, в которой просила оказать помощь Ленци. – Е. В.]; наконец, что прежнего порядочного состояния он лишился точно по стечению несчастных обстоятельств безо всякой собственной вины. Нынешнее положение его известно и посольству нашему во Франкфурте, от которого он получает возможное по средствам оного пособие. В России у него жена, два сына офицерами в гвардейской артиллерии, а третий в военных поселениях. Имея в виду все эти обстоятельства, равно как общее здесь мнение о неукоризненном поведении де Ленци и хороший о нем отзыв тайного советника Убри[54], пребывающие в Эмсе русские в день рождения государя императора сделали ему некоторое пособие, но избавив его на первый раз от голодной смерти, оно ничтожно для будущего. Одно чадолюбивое сердце монарха может извлечь этого заслуженного старца из бездны злополучия, в которую он невинно ввергнут. Долги г. де Ленци, без удовлетворения которых его отсюда не выпустят, простираются до 800 прусских талеров; сверх того до 500 талеров нужно ему для обратного проезда в Россию, потому что болезненное положение не позволяет ему ехать иначе, как в своем экипаже. Вот строгая, самая крайняя мера необходимого ему пособия, без которого он должен будет оставаться в Эмсе, вдали от семейства, в нищете, в страданиях, покамест не умрет или не запрут его в тюрьму» [57, л. 1–1 об.].

Письмо Корфа было показано А. Х. Бенкендорфу, а от него попало на стол к императору. Император повелел «изволить выдать г. де Ленци на уплату долгов и на возвращение в Россию пять тысяч рублей ассигнациями» [57, л. 5]. Казначейство деньги отпустило, но сумма долга оказалась вдвое больше. По словам самого Ленци «честолюбие не позволяет ему выехать из Эмса, не уплатив все долги и что к тому же болезненное его состояние не позволяет предпринять дальний путь зимой» [57, л. 12]. Решено было выдавать Ленци до весны 1838 года из путевых денег по 20 талеров в месяц, а остальную сумму поместить «для приращения из процентов» и поручить заботу о нём местному священнику Мюллеру [57, л. 13].

В 1841 году проживавшая в Царстве Польском вдова чиновника Доротея Ленци обратилась к властям с просьбой о назначении ей пенсии [58].

Дочь Ленци София в замужестве носила фамилию Принц и жила в Петербурге [59]. Старший сын Александр, майор полиции Охтинской части в Санкт-Петербурге, состоял по кавалерии [60]. Младший Владимир дослужился до подполковника [61]. На первых порах по военной стезе пошёл средний сын Павел.

О Павле Ленци – потомки и публицист И. С. Аксаков

Записанные семейные воспоминания являются сколь редким, столь и ценным для генеалогов материалом. Не секрет, что в такого рода повествованиях иногда встречаются ошибки, а оценка личностей может носить субъективный характер. Представляет интерес сравнение воспоминаний Н. К. Молявко-Высоцкой и Г. В. Месняева с архивными материалами и письмами литератора Аксакова.

«Scripta manent»[55] – так озаглавила дочь Марии Алексеевны Денибек свою рукопись [2]. Нина Константиновна Молявко-Высоцкая была дамой очень образованной, отличалась замечательной памятью и имела способности к писательству.

О своём прапрадеде она писала: «По преданиям родоначальником фамилии является Иосиф Ленци, итальянский выходец, будто бы преподававший свой родной язык кому-то из детей Павла I. Женат он был на девице Грузинской, родной сестре Жанетты Грузинской – второй супруги Константина Павловича[56], получившей титул княгини Лович» [2, л. 9].

Писатель Г. В. Месняев, также являвшийся праправнуком Ленци, не поддерживал эту версию: «Мне лично кажется, что это предание, как оно ни лестно, едва ли правильно, хотя бы потому, что такое высокое свойствО с братом императора не дало потомкам Иосифа Ленци не только какого-нибудь блеска, но даже сколько-нибудь высокого общественного и служебного положения и материальных благ» [62, л. 2]. В действительности морганатическая супруга великого князя была дочерью польского графа Антона Грудно-Грудзинского. У Жанетты Антоновны (1791–1831) были две младшие сестры, Антонина (1794–1857) и неполнородная Тереза (1817–1887), и имена их мужей известны. Первая состояла замужем за Дезидерием Хлаповским, вторая – за Виктором Ф. Шолдрским.

А вот фамилия Грузинская косвенно связана с семьёй Ленци. Как мы помним, в Волочиске у Ленци гостила долгое время Анна Голицына, урождённая княжна Грузинская. Анна Александровна приходилась внучкой А. Д. Меньшикову и грузинскому царю Бакару Вахтанговичу. В 1796 году её супруг Борис Голицын был назначен гофмаршалом ко двору великого князя Константина Павловича. Возможно, именно эта история породила семейную легенду о том, что Ленци состояли в родстве с Грузинскими и через них с великим князем Константином Павловичем.

Сын Анны и Бориса Голицыных Андрей был женат первым браком на Нине Фёдоровне Ахвердовой, дочери генерал-лейтенанта Ф. И. Ахвердова, назначенного с 1807 по 1811 год правителем Грузии.

Поэт и публицист И. С. Аксаков приходился Павлу Иосифовичу Ленци соседом по имению и в письме к родителям сообщал, что его знакомый «вдовец (он был женат на одной русской, Ахвердовой, от которой и досталось имение ему), хороший отец трёх детей или больше» [63, с. 289].

Н. К. Молявко-Высоцкая утверждала, что Павел Ленци «женат был на Анне Ивановне Мухановой» [2, л. 10]. «Род Мухановых очень хороший, и мать Анны Ивановны не хотела выдавать её за безродного полуиностранца [Павла Иосифовича Ленци – Е. В.] и не дала своего согласия на этот союз. Хотя Анна Ивановна была любимой дочерью, но мать не хотела простить непослушания, и молодая чета Ленцев жила в бедности» [2, л. 11–12].

Сведения о браке Павла Ленци с Анной Мухановой приводит в воспоминаниях Григорий Валерианович Месняев: «Фамилия Мухановых – одна из лучших старинных дворянских фамилий, записанных в 6-ю часть родословных книг. Многие Мухановы занимали высокие посты и при дворе, и на службе. Поэтому брак Павла Иосифовича с Анной Ивановной являлся для Мухановых мезальянсом и, кажется, был заключён помимо желания родителей Анны Ивановны. Ей поэтому было выделено незначительное приданное (может быть Богдановка)» [62, л. 3].

Почему же точный в деталях И. С. Аксаков допустил ошибку, назвав жену Павла Иосифовича Ахвердовой?

Среди дворянских родов Калужской губернии есть и Ахвердовы, и Ленци, и Мухановы. Род Мухановых, записанный в 6-ю часть ДРК, делился на несколько линий, две из которых именовались калужскими. Основателем второй калужской линии был прапорщик Макар Васильевич Муханов. Вслед за ним к калужским дворянам пожелал быть приписанным поручик Яков Алексеевич Муханов с сыном Иваном. Временное Присутствие Герольдии, «найдя доказательства недостаточными для признания просителей в древнем дворянстве, отказало в утверждении этих определений» [64, с. 207], и потомки просителей, как военные, были внесены во 2-ю часть ДРК по Калужской губернии. Иван Яковлевич Муханов, отставленный поручиком в 1800 году, дважды поступал во временное земское ополчение – адъютантом и сотенным начальником, а затем служил калужским земским исправником и состоял в уезде депутатом от дворянства. Он владел 19 душами в деревне Каменка Калужского уезда, 85 душами в части села Волконского Козельского уезда Калужской губернии, 17 душами в сельце Соколове Алексинского уезда Тульской губернии, 21 душой в сельце Горках Нерехтского уезда Костромской губернии [64, с. 217]. Женат Иван Яковлевич Муханов был на Евгении Алексеевне Рожновой (тоже из калужских дворян) и имел четырёх дочерей и сына. Самая старшая звалась Анной, самая младшая Юлией [27, с.16].

Дворянский род Ахвердовых, подобно Денибекам, происходил из Грузии и имел армянские корни. Представители фамилии проявили себя с наилучшей стороны на полях сражений и на государевой службе. Николай Александрович Ахвердов[57], генерал-лейтенант, сенатор, военный губернатор Смоленска первым браком был женат на Юлии Ивановне Мухановой [65], родной сестре Анны Ивановны, и приходился Павлу Иосифовичу Ленци свояком. Вероятнее всего родство Анны и Юлии Мухановых породило ошибку у И. С. Аксакова.

«Где и на какие средства жили Ленци неизвестно. Надо полагать, что Павел Иосифович где-либо служил, тем и существовал. Он был человек просвещённый и, увлекшись передовыми идеями своего времени, оказался причастным к делу Петрашевского. В какой мере был скомпрометирован Павел Иосифович неизвестно, но в результате он был сослан на житие в Пермскую губернию в 1849 году. Жена Анна Ивановна последовала за ним», – писала Нина Константиновна [2, л. 12–13]. По её словам, маленькие дети Павла Иосифовича во время ссылки оставались у бабушки Мухановой. Евгения Алексеевна своё нерасположение к зятю перенесла на внука, очень походившего лицом на отца. Внучку Елизавету Муханова, напротив, очень любила и всячески баловала.

Г. В. Месняев рисует похожий образ Павла Ленци и также сообщает о его смерти в ссылке. Анна Ивановна, по его словам, «вскоре после вынужденной разлуки с мужем умерла от чахотки, развитию которой, наверное, способствовали те душевные терзания, которые были связаны с арестом и ссылкой мужа» [62, л. 4].

Другого мнения о Павле Иосифовиче Ленци был И. С. Аксаков. В письме, отправленном в августе 1846 года из Калуги, он писал: «Вчера вечером, т. е. после моего обеда, отправился я, получив зов, к моему новому приятелю, поляку Ленци, в деревню его, вёрст за 14, и вчера же воротился, часа в два ночи <...> Ленци – добрый, мягкий, образованный, умный человек, с тёплой душою, музыкант, живописец, литератор (впрочем, очень плохой), лет 35, уроженец Подольской губернии, живущий в России лет 20 <…> говорящий по-русски, по-французски, по-немецки, по-польски, но какой язык у него природный, не знаю, ибо он знает все хорошо, но ни одного из них в совершенстве, по-польски он забыл уже немного, да и родился он на австр (ийской) границе… Был он замешан, хотя невинно, в 1830 году, посидел в тюрьме и каземате, словом, человек интересный. Он так же, как и я, отсутствовал очень долго в Калуге, ездил в Петербург искать места по иностр(анной) корреспонденции, с хорошим жалованьем, ибо он человек не богатый, имения всего 50 душ, а пришло время воспитывать детей, и, кажется, ему обещали место. Я с ним познакомился довольно коротко; читал он мне вчера одну свою повесть (он пишет всегда по-французски), хорошую, но без достоинства в литературном и художественном отношениях. Видите, что это человек хороший – со слабостями, умный – с промахами, но добрый и честный, и такой, какого можно любить и уважать и который нескоро надоест, т. е. с которым о многом можно потолковать и поговорить» [63, с. 289].

И. С. Аксаков. Фото. (ИРЛИ. Санкт-Петербург)

Спустя месяц Аксаков снова наведался к Ленци в сопровождении Клементия Россета[58] и так описал поездку: «Вчера ездили мы с ним вместе к одному общему нашему знакомому, полуполяку Ленци, который скоро оставляет Калугу, в деревню, верст за 14. Там обедали (было много и других), провели время довольно скучно, но воротились довольно поздно, часу во 2-м ночи, потому что хозяин решительно не выпускал нас из дома» [63, с. 307].

Библиотекарь Императорской Академии художеств

Каким человеком на самом деле был полуполяк-полуитальянец Павел Ленци?

Службу Павел Ленци начал в 1825 году фейерверкером 4-го класса батарейной роты № 5 лейб-гвардии в 1825 году. В этом же году для прохождения курса наук он был командирован в Варшавскую артиллерийскую школу, из которой вышел прапорщиком. В русско-турецкую войну 1828–1829 годов Ленци принимал участие в боях у крепости Ахалцихе и получил в награду серебряную медаль. Женившись на Анне Ивановне Мухановой, он в 1835 году вышел в отставку подпоручиком [66, л. 7].

Первенец Александр родился 4 декабря 1837 года и был крещён в калужской Благовещенской церкви [66, л. 9]. Через год у супругов родился сын Евгений, которому, к сожалению, была отпущена недолгая жизнь [66, л. 8]. Дочка Елизавета появилась на свет 19 апреля 1840 года и была крещена в Предтеченской церкви Калуги [66, л. 10]. В 1840 году П. И. Ленци был принят в чине провинциального секретаря на должность смотрителя богоугодных заведений Калужской губернии, с которой уволился по собственному желанию в 1846-м и направился в поисках службы в Петербург [66, л. 7 об.].

Судьба улыбнулась Павлу Иосифовичу, и в феврале 1848-го он получил должность заведующего библиотекой Академии художеств Министерства императорского двора. На новом месте пригодились знания языков, и Ленци по совместительству стал исполнять обязанности письмоводителя для иностранной переписки [67].

Библиотека Академии художеств, одно из старейших книжных собраний страны, входит в число ведущих библиотек мира [68, с. 17]. Уникальный фонд по изобразительному искусству и архитектуре помогал пополнять знания и формировать вкусы многих поколений деятелей искусств. Её устав был создан замечательным представителем века Екатерининского просвещения И. И. Бецким, следовавшим заветам французских энциклопедистов и считавшим залогом счастья правильное образование и воспитание. Статья в государственном бюджете на увеличение собрания библиотеки появилась в 1761 году. Ежегодно библиотечные фонды пополнялись не только книжными изданиями, но рисунками, гравюрами, картинами, скульптурами, медалями, древностями. Процесс формирования собрания состоял из нескольких стадий – информация об объекте, обсуждение целесообразности его поступления в Академию и сам акт приобретения.

Основой академического библиотечного фонда стала коллекция графа И. И. Шувалова

Научная библиотека Российской академии художеств. Санкт-Петербург. (Фото из открытых источников)

Для пополнения собрания, правильной комплектации фондов, составления описей и библиографических описаний, хранения культурных ценностей многое сделали А. И. Мусин-Пушкин, А. И. Строганов, А. Н. Оленин, А. Г. Ухтомский. Перестройка библиотеки по проекту известного архитектора К. А. Тона затронула не только интерьер конференц-зала, но и читальный зал, который имел восьмигранную форму и был оборудован шкафами и стеллажами для хранения книг. После реконструкции заведование было поручено опытному В. А. Эртелю, человеку энциклопедических знаний, имевшему степень доктора философии и владевшему многими иностранными языками, что позволяло ему лично вести зарубежную переписку. После его кончины место руководителя библиотеки в начале 1848 года занял П. И. Ленци. К марту 1848 года, через месяц после вступления в должность, новый библиотекарь принял в ведение поступившие книги [69] и разработал проект составления систематического каталога и порядка распределения книг в библиотеке [70]. В этом же году провинциальный секретарь П. И. Ленци был произведён в следующий чин – коллежского секретаря [71, л. 15 об.]. Павел Иосифович, проработавший в библиотеке всего 4 года, запомнился как человек широко образованный, тяготеющий к литературе и живописи, внёсший вклад в развитие библиотечного дела. «Он с большим интересом приступил к своей новой должности. В течение двух месяцев он самостоятельно разрабатывает проект систематического каталога, при этом вполне справедливо отмечает, что ныне существующие библиотечные классификации предназначены для библиотек со значительным фондом универсального характера. Поэтому П. О. Ленци, ориентируясь на специфику академического библиотечного фонда, предлагает следующий вариант решения данного вопроса. “Опись систематического каталога Библиотеки предполагается разместить так, что части, по которым Академия имеет много книг (как, например, изящные искусства), будут размещены во многие рубрики с имевшимися им большим числом подразделений, смотря по наличному числу принадлежащих к коим книг, напротив, отделы науки предполагается подразделить на подразделения или не подразделять вовсе, или применив только к названию отдела несколько пояснительных замечаний”. Например, раздел “Живопись” состоял из четырнадцати рубрик, “Архитектура” – из четырёх, “Скульптура и разное искусство” –  из трёх и т. д. Внутри рубрик книги располагались в хронологическом порядке выхода их в свет. Каждый художественный раздел каталога включал в себя теорию, методику, историю, практику отдельных технологических процессов, применяемых в определённом виде искусства. К систематическому каталогу был разработан “ключ”, где основными условными обозначениями выступали буквы латинского алфавита: заглавные – для значительных по объёму рубрик, прописные – для небольших разделов. В задачу П. О. Ленци входило создание и алфавитного каталога. В отличие от современного алфавитного каталога в нём отсутствовали библиографические описания, а вместо них мы можем обнаружить фамилию автора или начальные слова заглавия книги с указанием номера, присвоенного определённому изданию по систематическому. При разработке своих каталогов П. О. Ленци придерживался уже сложившегося правила, заключавшегося в соблюдении строго систематического порядка в расположении изданий как на книжных полках, так и на страницах каталога. Система каталогов П. О. Ленци, где каждая рубрика была помещена в отдельную тетрадь, завершала собой целый ряд академических каталогов, которые создавались не на привычных нам карточках, а в форме сплошной записи в переплетённой конторской книге» [68, с. 60]. Недостатком каталогов Ленци была их ориентированность на уже сформировавшийся фонд. В дальнейшем предложенная система уточнялась. Помимо составления каталога, Павел Иосифович ввёл инвентарную книгу, названную им «Каталог вновь поступлённым книгам в библиотеку Императорской академии художеств», в которой в хронологическом порядке регистрировались поступающие в библиотеку издания.

С российским правосудием Павел Ленци сталкивался дважды, но к делу Петрашевского отношения не имел. В первый раз он находился под арестом с 19 июня по 30 октября 1831 года согласно секретному предписанию Московского коменданта генерал-майора К. Г. Сталя и приказу генерал-губернатора Москвы Д. В. Голицына. Аресты поляков явились следствием польского восстания 1830–1831 годов. Ленци участником восстания не был, и в 1845 году Государь император высочайшим приказом «изволил бытность под арестом не считать препятствием к получению установленных наград и дальнейшему прохождению по службе» [71, л. 11]. Второй раз правосудие заинтересовалось Павлом Иосифовичем в декабре 1851 года. По определению Санкт-Петербургского надворного суда он был подвергнут штрафу в размере 65 рублей серебром «за недоставление сведений» о выбывшем из его квартиры в неизвестном направлении брате Александре [71, л. 13]. К счастью, майор А. И. Ленци вскоре дал о себе знать.

Согласно составленному в феврале 1852 года формулярному списку, Павел Ленци был вдов. Сыновья Александр и Евгений находились при нём в Петербурге, воспитывались за его счёт и учились в 4-й Ларинской гимназии. Дочь Елизавета жила с бабушкой Евгенией Алексеевной Мухановой в имении [71, л. 18 об.].

В 1851 году у Павла Ленци случился апоплексический удар и с того времени он «имел слабость в правой руке и ноге» и «чувствовал расстройство во всем своем организме» [71, л. 1]. По настоянию врача Ленци принял решение взять отпуск и весной 1852 года уехал для выздоровления в имение в Калужскую губернию. Однако излечиться ему не удалось. «Письмоводитель и библиотекарь при Императорской академии художеств, из дворян, сорока трех лет, римско-католического исповедания[59]» [71, л. 9 об.] скончался 26 мая 1852 года [71, л. 16 об. – 17]. Оставшиеся в петербургской квартире Павла Иосифовича имущество – поношенное бельё и одежда, связки документов, фамильные портреты, масляные краски – перешли к его брату Александру [71, л. 20]. «Бабка детей умершего библиотекаря» обратилась с просьбой к герцогу М. Лейхтенберскому[60] определить старшего сына Павла Иосифовича Александра в Горный институт [71, л. 23].

Жаль, что потомки Павла Иосифовича не смогли по достоинству оценить личность этого незаурядного человека.

Калужские помещики

Евгения Алексеевна Муханова дочерей Анну и Юлию не обделила. Анне в приданное она дала деревеньки Каменку, Богдановку и Филиппово в Калужском уезде Калужской губернии. Другая дочь Юлия Ивановна, в замужестве Ахвердова, получила от родительницы деревни в Нерехтском уезде Костромской губернии и Алексинском уезде Тульской губернии. В 1834 году Анна Ивановна носила фамилию Ленци (в документах Ленц), и на её деревни Калужский земский суд за неуплату долга наложил запрещения [72].

В дальнейшем небольшая Богдановка в 50 душ перешла к Александру Павловичу Ленци, и потомки Ленци – Месняевых жили в сельце вплоть до 1917 года.

Любимая внучка Мухановой Елизавета получила в приданное часть села Волконского[61] в Козельском уезде Калужской губернии.

Елизавета Павловна Денибек, урожд. Ленци. Фото из семейного архива автора

«Своей бабушкой она была отдана замуж за калужского помещика Алексея Яковлевича Денибека. Алексей Яковлевич был значительно старше Елизаветы Павловны, так лет на 15, и к моменту женитьбы занимал уже довольно крупное положение <…> Надо думать, что брак этот не был по любви, а устроен бабушкой Мухановой, если не по расчёту, то по разуму. За Елизаветой Павловной бабушкой было дано хорошее приданное <…> и, женившись на молодой привлекательной барышне, А. Я. Денибек значительно преумножил своё состояние» [62, л. 5].

Алексей Яковлевич Денибек. Фото из семейного архива автора

В отличие от братьев Алексей Яковлевич Денибек армейской службы не знал, а состоял в уезде по гражданским делам. Внешне Алексей Яковлевич выглядел представительно: «Собой был красив и высок; но громоздок и неуклюж, воспитание получил домашнее и вообще, как кавалер, был не блестящ. Человек, однако, он был хороший, неглупый, степенный, расчётливый и в уезде был уважаем» [2, л. 16].

В молодости Елизавета Павловна была очень хороша собой и весёлого доброго нрава. «Она отличалась очень живым характером, я бы сказал, лёгким характером, – вспоминал Месняев, – вообще присущим Ленцам; была жизнерадостна, весела, любила общество, была добра и, что называется, душевна» [62, л. 4].  «После замужества жила она постоянно в деревне, занималась хозяйством, растила детей, а их у неё было 8 человек» [2, л. 16]. Евгений (1859–1935) после окончания Александровского военного училища некоторое время служил в Московской военной гимназии, но потом вернулся на родину, где состоял членом Калужского земского собрания и заместителем начальника 3-го земского участка Жиздренского уезда. Сергей (1865–1907) был делопроизводителем Псковского отделения Государственного Дворянского банка, затем оценщиком Донского отделения того же банка и жил два года в Новочеркасске, после снова вернулся в Псков, где и скончался. Владимир (1862 – в конце 1890-х гг.) и Иван (1868–1905), получив среднее образование, остались служить в Калужской губернии.

Владимир Алексеевич Денибек. Фото из семейного архива автора

Дочери Юлия (1858–1930), Мария (1863–1941) и Зинаида (1866–1931) окончили гимназии, вышли замуж и разъехались. Юлия Алексеевна вслед за мужем М. И. Павловым, генерал-лейтенантом артиллерии, отправилась в Петербург, Зинаида с супругом поселилась в Калуге, семья Марии обосновалась в Ростове-на-Дону.

Мария Алексеевна Кондратович, в девичестве Денибек. Фото из семейного архива автора

Во внешности Денибеков прослеживались кавказские черты, но более всех на предков походил Иван Алексеевич. На сделанной в Калуге фотографии Иван Денибек в суконном архалуке и мягких сапогах выглядит гостем из далёкого прошлого.

Илья Львович Толстой и Иван Алексеевич Денибек (справа). Фото из семейного архива автора

Поместье Волконское располагалось на берегу живописной речки Лукосны. Деревянный одноэтажный господский дом выглядел прочным и надёжным, но «был лишён даже таких, неизбежных для помещичьего дома средней руки атрибутов как балкон с фронтоном и белые колонны» [62, л. 5]. Он состоял из шести комнат и одной стороной выходил в чудесный яблоневый сад. «На лето к деду с бабушкой собирались все их дети, уже семейные с детьми <…> и жили целое лето» [2, л. 20]. Частым гостем в Волконском был юный Григорий Месняев, правнук Павла Иосифовича Ленци: соседняя Богдановка была в нескольких верстах.

В 1903 году Елизавета Павловна приезжала в Ростов навестить дочь и внуков. Ушла из жизни она через год, на Татьянин день. «Она ехала из Козельска к себе в деревню, по дороге с ней был приступ грудной жабы и умерла она в санях» [2, л. 18]. Алексей Яковлевич Денибек скончался 2 января 1897 года. «Завещания после себя он не оставил. Оба имения и все земли и лес – были не заложены, не в аренде, все в образцовом порядке» [2, л. 18]. По смерти отца Волконское унаследовал старший сын Евгений Алексеевич, а Воскресенское отошло Ивану Алексеевичу.

Евгений Алексеевич Денибек с женой Татьяной Николаевной, в девичестве Дьяковой. Фото из семейного архива автора

Денибеки были глубоко верующими людьми. В доме хранилось много старинных образов. «Елизавета Павловна незадолго до смерти решила каждого из своих внуков благословить образом. А внуков у неё было 16 человек!» [2, л. 20].

Путешествующий в 1968 году по калужской земле краевед Е. В. Николаев застал парк и сад. «Усадебный дом и деревянная церковь Волконского давно исчезли, но каменная церковь, построенная в 1771 году, цела. По другую сторону крошечной речки Лукосны на высоком и почти ровном месте расположен старый парк с великолепными прямыми, как стрела, аллеями. Пространства между аллеями засажены плодовыми деревьями. В русских регулярных парках это встречалось очень часто, но сами плодовые деревья мало где сохранились. А в Волконском деревья (конечно, далёкие потомки яблонь XVIII в.) и сейчас плодоносят. Почти отовсюду видна церковь: здесь она, как во многих русских парках, включена в систему внешних видов» [73]. Храм в честь Владимирской иконы Божьей матери в селе Волконском вернулся к жизни в 2011 году.

Храм в честь Владимирской иконы Божией Матери в с. Волконском. Фото С. Меркулова. 2023 г.

Вместо заключения

В ноябре 1876 года в станице Сунженской был освящён каменный пятиглавый храм во имя Николая Чудотворца. Одним из инициаторов возведения храма стал командир 2-го Владикавказского казачьего полка полковник Александр Яковлевич Денибеков. По его распоряжению из войсковой кассы было выделено на строительство 9 тысяч рублей, остальные деньги собрали в виде пожертвований станичники [74]. В 1930-е годы храм был разрушен.

После смерти генерала Александра Яковлевича Денибекова и его гражданской жены родной брат Алексей Яковлевич удочерил оставшихся без родителей трёх девочек. Именным указом императора Александра III в 1894 году «воспитанницам земского начальника 3-го участка Козельского уезда Алексея Яковлевича Денибекова девицам Марии, Лидии и Елизавете Михайловным Зимоглядовым» [62] было дозволено «принять взамен настоящих фамилии и отчества их фамилию его, Денибекова, и отчество по его имени, пользоваться правами личного почетного гражданства и вступить по отношению к нему, как воспитателю их, во все права и обязанности, установленные законом для лиц усыновленных» [75]. В семье теперь стало две Марии Алексеевны. Лидия (1876 г. р.) умерла в отрочестве. Мария (1873 г. р.) и Елизавета (1882 г. р.) из-за слабости здоровья жили в юности в Крыму у тёти Татьяны Яковлевны Денибек. Повзрослев, девушки переехали в Ростов. Мария Алексеевна (дочь генерала Денибекова) была замужем за помощником корабельного смотрителя Ростовской-на-Дону портовой таможни А. Н. Лисенко, ушла из жизни в 1919 году и похоронена на ростовском Покровском кладбище. Елизавета Алексеевна вышла замуж за Е. Я. Евлановского и, рано овдовев, скромно жила в Ростове в семье своей сестры М. А. Кондратович. Скончалась Елизавета Алексеевна в 1962 году. На ростовском Армянском кладбище нашли упокоение Кондратовичи: Константин Александрович, его жена Мария Алексеевна (родная дочь Алексея Яковлевича Денибека), их старший сын Александр Константинович, умерший в Гражданскую войну от ран, и младший Алексей Константинович, многие десятилетия трудившийся на ниве просвещения в Ростове-на-Дону [1, с. 47].

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Бахин С. В., Филиппова М. А. Кондратовичи // Дворянский календарь : Справочная родословная книга российского дворянства. Тетрадь 10. СПб. : ВИРД, 2003.

2. Молявко-Высоцкая Н. К. Scripta manent : Краткие воспоминания о семье Денибек : Рукоп. 1960-е гг. // Личный архив Е. П. Высоцкой.

3. Крбекян В. Армяне – кавалеры ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия трёх степеней, отличившиеся в войнах на Кавказе (1774–1879 гг.) // Веруем : Газета армянской общины Санкт-Петербурга. 2003. Ноябрь (№ 126). С. 7.

4. Гогитидзе М. Д. Под сенью российского орла : (биобиблиогр. справ.) Тбилиси, 2020. С. 166.

5. ГААО. Ф. 394. Оп. 1. Т. 1. Дополнительный. Вязка 42. 1762 г. Д. 173.

6. Акты собранные Кавказскою археографическою комиссиею  /Архив Главного управления наместника кавказского. Т. 6. Ч. 1. Тифлис, 1874. С. 467–468.

7. Путешествия Рафаила Данибегашвили в Индию, Бирму и другие страны Азии. 1795–1827 / Очерк, коммент. и библиогр. д-ра геогр. наук Л. И. Маруашвили. М. : Прогресс, 1969.

8. Какабадзе С. С. Грузинские документы Института народов Азии АН СССР. М. : Наука, 1967. С. 123–124.

9. Погосян/ (Хахбакян) Г. Г. Памятники армянской архитектуры и топонимики в Индии // Регион и мир. 2018. Т. 9. № 1. С. 68.

10. Мурадян П. М. Новые материалы о Рафаиле Данибегове (Данибегашвили) // Вестник Ереванского университета. Общественные науки. 1973, № 3. С. 185.

11. Григорян В. Новые сведения об Овсепе Динибекяне (статья на арм. яз., резюме на рус. яз.) // Историко-филологический журнал (Ереван). 1979. № 1. С. 103–112 .

12. Орбели Р. Р. К литературной истории «Путешествия в Индию» Рафаила Данибегова // Страны и народы Востока / под ред. В. В.Струве и Д. А. Ольдерогге. Вып. V. Индия – страна и народ. М. : Наука, 1967. С. 211.

13. ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 8. Д. 113 822. 1828 г.

14. РГИА. Ф. 1268. Оп. 8. 1855 г. Д. 6. Тит. л.

15. РГАДА. Ф. 23. Оп. 1. Ч. 5. Д. 13. Ч. 19. Л. 246.

16. ГААО. Ф. 394. Оп. 4. Вязка 22. 1769 г. Д. 168.

17. Аветикян А. С. Армянская община Астрахани и её роль в социально-экономической и культурной жизни региона в XVIII – нач. XX вв. : Автореф. дис. на соиск. учён. степ. канд. ист. наук. Саратов, 2006. С. 14.

18. Хачатурян В. А. Роль армян в ткацкой промышленности Астрахани // Историко-филологический журнал. (Ереван). 1990. № 3.

19. Юхт А. И. Русско-армянская компания «Персидского торга» в середине века // Историко-филологический журнал (Ереван). 1983. № 2–3.

20. Ананян Ж. Ценный документ по истории армяно-русских торгово-экономических отношений // Вестник общественных наук (Ереван) / Национальная академия наук Республики Армения. 1987. Т. 8. № 8.

21. ГААО. Ф. 394. Оп. 1. Вязка 425. 1765 г. Д. 2663.

22. Там же. Вязка 505. 1770 г. Д. 3182.

23. Там же. Вязка. 658. 1777 г. Д. 4574.

24. Ананян Ж. А., Хачатурян А. А. Роль кредита в деятельности армянского купечества в России (XVII–XVIII вв.) // Историко-филологический журнал (Ереван). 1986. № 2.

25 ГААО. Ф. 435. Оп. 1. Вязка. 84. 1790 г. Д. 1752. Л. 5–5 об.

26. РГИА. Ф. 1349. Оп. 6. Д. 481.

27. Калужская губерния. Список дворян, внесённых в дворянскую родословную книгу по 1-е октября 1908 года и Перечень лиц, занимавших должности по выборам дворянства с 1785 года / Издал Н. Булычов. Калуга. 1908.

28. ГААО. Ф. 498. Оп. 1. Д. 492. Л. 341.

29. ОГАОО. Ф. 394. Оп. 2. Д. 32.

30. РГИА. Ф. 1343. Оп. 20. Д. 1173.

31. ГААО. Ф. 435. Оп. 1. Вязка 62. 1768 г. Д. 1346. Л. 4.

32. Там же. Ф. 421. Оп. 2. Д. 146. Л. 2.

33. РГАДА. Ф. 246. Оп. 1. Д. 736.

34. Река времени. 2018. / Сост. и ответ. ред. М. И. Роднов; Общество развития русского исторического просвещения «Двуглавый орёл». Башкирское регион. отд-ние. Уфа, 2018. С. 57.

35. Чернавский Н. М. Челябинск в его прошлом. 1736–1926 : (Хроника). Изд. 2-е, доп. / Объединённый гос. архив Челябинской обл. Челябинск, 2016. С. 34–40.

36. ОГАОО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 554. Тит. л.

37. ОГАЧО. Ф. И-33. Оп. 1 Д. 1562. Л. 1.

38. РГИА. Ф. 1343. Оп. 20. Д. 1174.

39.Там же.. Ф. 1341. Оп. 30. Д. 158. Л. 4 об.

40. Там же. Ф. 1343. Оп. 37. Д. 127. Л. 1.

41. Савельев А. Е. Специфика боевых действий Кавказской войны 1817–1864 гг. // Вестник Краснодарского университета МВД России. 2011. № 1. С. 13–18.

42. РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 11985.

43. Там же. Ф. 2691. Оп. 1. Д. 406. Л. 347 об.

44. Лавров А. Н. Краткое описание боевой жизни и деятельности 77-го пехотного Тенгинского Его Императорского Высочества Великого князя Алексия Александровича полка. 1700–1900. Тифлис, 1900.

45. Материалы для описания русско-турецкой войны 1877–1878 г.г. на Кавказско-Малоазиатском театре. Т. 7, ч. 2. Журналы военных действий действующего корпуса и его отрядов / Сост. полк. Токмеев; Изд. воен.-ист. отд. штаба Кавк. воен. окр. Тифлис, 1911.

46. Гарковенко П. Война России с Турциею. 1877–1878 года : Подробное описание военных подвигов русских войск на обоих театрах войны за веру и свободу. Подвиги русских богатырей нашего времени, их биогр., очерки, рассказы, сцены и проч. / Составил по достоверным официальным источникам, корреспонденциям участвовавших и по словам очевидцев П. Гарковенко. М., 1879. С. 104.

47. Колюбакин Б. Воспоминания офицера Кобулетского отряда в кампанию 1877–78 гг. Новое изд, доп. обзором театра войны, новыми картами и планами и иллюстрир. портр., сценами, видами и типами / Издал В. Березовский. СПб., 1897.

48. Кавказский календарь на 1883 год / Издан при Главном упр. главноначальствующего гражданскою частью на Кавказе, Кавказским стат. ком. Тифлис, 1882. Отдел II. С. 107.

49. Список генералам по старшинству. СПб. : В военной типографии,1880. С. 621.

50. РГИА. Ф. 1286. Оп. 2. 1818 г. Д. 194.

51. ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 2. Д. 736.

52. Месяцеслов с росписью чиновных особ, или Общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1821. Ч. 1. СПб. 1821. С. 815.

53. Ленци И. И. Самойлов М. И. Экономические сочинения И. И. Ленци и М. И. Самойлова : [Рукоп. составная]. [Б. м.], Первая половина XIX в. 35[5+29] л. + чист. ненумерованные.

54. Филатова А. Рукописные альбомы XIX столетия //Блог исторического музея.URL: https://blog.mediashm.ru/?p=10030&ysclid=m0w7nzydkd678973530 (дата обращения: 10.09.2024).

55. Переписка Кристина с княжной Туркестановой // Русский архив. 1913. Вып. 11. М., 1913. С. 867–868.

56. Грот Я. К., Стасов В. В. Воспоминания о графе М. А. Корфе // Русская старина. 1876. Т. 15, № 2. С. 423.

57. ГАРФ. Ф. 109. Оп.12. Отд. 3. Эксп. 1. 1837 г. Д. 160.

58. Опись дел архива Государственного Совета. Т. 21. Дела собственной Его Императорского Величества канцелярии по делам Царства Польского. С 1836 года по 1845 год. СПб. : Государственная типография, 1913. С. 208.

59. Волковское лютеранское кладбище. Генеалогический форум. URL: https://forum.vgd.ru/post/343/4071/p1752526.htm?ysclid=lzzhb9q0xw940836258 (дата обращения: 10.09.2024).

60. ЦГИА СПб. Ф. 391. Оп. 1. Д. 1203. Л. 1.

61. Там же. Ф. 268. Оп. 1. Д. 6319. Л. 1.

62. Месняев Г. В. Воспоминания. 1950 : [машинопечатный текст в листах] // Личный архив Е. П. Высоцкой.

63. Аксаков И. С. Письма к родным. 1844–1849. М. : Наука, 1988.

64. Сиверс А. А. Материалы к родословию Мухановых / Изд. Н. Н. Муханова. СПб., 1910. (на обороте тит. л. дата изд. 1909).

65. Алхазов Г. На службе Отечеству. Гатчина : Изд-во НИЦ «Курчатовский институт» – ПИЯФ, 2017. С. 96.

66. РГИА. Ф. 1343. Оп. 24. Д. 1518.

67. Там же. Ф. 789. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3376. Л. 1.

68. Беляев Н. С. История Научной библиотеки Российской академии художеств (1757–2000) / Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств. СПб. : Изд-во «ЛЕМА», 2005.

69. РГИА. Ф. 789. Оп. 1. Ч. 2. Д. 3319.

70. Там же. Д. 3405.

71. Там же. Оп. 2. Д. 56.

72. Годовой алфавит владельцам имений, значащимся в Сенатских объявлениях о запрещениях на имения, за…месяц… года 1834, дек. СПб., 1834. С. 118.

73. Николаев Е. В. По Калужской земле (От Боровска до Козельска). М. : Искусство, 1968. С. 127.

74. К. М. Станица Сунженская // Терские ведомости. 1876. 25 нояб. (№ 48). С. 2.

75. РГИА. Ф. 1343. Оп. 44. Д. 1172. Л. 2–2 об.