ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 30-й

Генеалогия и семейная история

Е. П. Высоцкая

НЕУЛОВИМЫЙ ПОЛКОВНИК ПЕРИЧ

Эта статья завершает цикл работ о владельцах приазовского села Маргаритовка [1, 2, 3, 4]. Дочь основателя села майора Блазо Мария Маргаритовна была замужем дважды. Её супругами являлись капитан 2-го ранга Федор Павлович Сарандинаки и полковник Перич. До последнего времени полковник Перич представлялся фигурой загадочной – документы не сохранили даже его инициалов. Проведённое историческое расследование позволило выяснить имя полковника, происхождение, подробности службы, год кончины и, самое важное, узнать, почему семейная жизнь Марии превратилась в драму. Как в настоящем детективе, тайна раскрылась в последней главе.

Возвращаясь к напечатанному

Отец Марии, выходец с Балкан Маргарит Мануилович Блазо, проживал в Таганроге с 1782 года. Активный участник первой русско-турецкой войны, он воспользовался данным Екатериной II правом на переселение греков в Россию и обосновался сначала в Крыму, а затем, благодаря недюжинной энергии и упорству, в Азовской губернии. Выйдя в отставку премьер-майором, Блазо поступил на гражданскую службу. В 80-х – 90-х годах он избирался предводителем Мариупольского и Таганрогского уездов. К концу XVIII века Маргарит Блазо сделался одним из самых богатых землевладельцев Приазовья, собрав в своих руках 19 000 десятин земли. Часть владений предприимчивый майор получил в качестве ранговой дачи, часть купил, а часть досталась ему благодаря удачной женитьбе. В жёны Маргарит Мануилович Блазо взял молодую красивую вдову Маргариту Михайловну Погонато. Первым мужем уроженки острова Крит был знатный и богатый греческий купец Иван Васильевич Погонато. В брак с ним Маргарита вступила в 12 лет. После преждевременной кончины супруга двадцатидвухлетняя женщина осталась с двумя сыновьями, и майор Блазо оказался выгодной партией. В его лице молодая вдова получила заботливого покровителя, опекуна детей и любящего мужа. В 1790 году случилось радостное событие: у Маргариты и Маргарита Блазо родилась дочь Мария. К сожалению, век Маргарите Михайловне был отмерен недолгий. Она ушла из жизни 2 декабря 1797 года. Памятниками ей стали красивое мраморное надгробие с трогательной эпитафией и возведённая в селе Маргаритовке в кратчайший срок осенью 1797 года церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы.

Оставшийся вдовцом Маргарит Блазо озаботился судьбой единственной дочери и выдал её замуж очень юной, почти ребёнком. Таким образом Мария повторила судьбу матери.

На геометрическом специальном плане села Маргаритовка, датированным 1802 годом, значится, что село находилось во владении «…наследницы полковницы Марьи Маргаритовой дочери жены Перичевой»¹ [5]. [Здесь и далее сохранена орфография и пунктуация оригинала – Е. В.].

Позднее сельцо Каменоватое, пустоши Круглое Крестище, Очаковская, Черкасова и Некрасовская также были записаны за «вдовой полковницей Марьей Маргаритовной Перичевой» [6].

По первоначальной версии в браке с Перичем Мария прожила совсем недолго, и её вторым мужем стал капитан флота Ф. П. Сарандинаки. Их первенец, названный в честь деда Маргаритом, появился на свет в августе 1804 года. Сын Павел родился спустя пять лет.

Таинственный полковник

Поиск сведений о полковнике Периче поначалу представлялся задачей из двух действий. Начиная с конца XVIII века, российское военное ведомство издавало списки офицеров по старшинству, в которых указывалось место службы офицера. Наличие полковничьего чина у Перича гарантировало успех: высокие чины были наперечёт.

Следующие действие – просмотр формулярных списков полка – должно было дать развёрнутый ответ об интересующей персоне. Однако поиск принял неожиданный оборот.

В списке штаб-офицеров по старшинству, составленном «по 11-е апреля 1802 года», упоминается единственный полковник с фамилией Перич. Местом его службы являлся Сумский гусарский полк [7]. В формулярных списках сумских гусар на 1 июня 1802 года был найден происходивший из сербских дворян полковник «Яков Петров сын Перич, 32 лет» [8]. В графе о семейном положении записано, что он состоял в браке и детей не имел. Женой полковника Перича значилась не майорская дочь Мария Маргаритовна Блазо, а дочь коллежского асессора Катерина Демидова. В 1803 году Я. Перич был переведён в Одесский гусарский полк, переименованный позже в уланский Великого князя Константина Павловича полк. В формулярном списке за 1803 год уланского полковника Якова Перича сведения о жене Катерине Демидовой подтвердились [9].

Как можно объяснить эту неожиданную информацию?

1. Маловероятная версия о том, что существовал ещё один полковник Перич, женившийся в 1802 году на дочери премьер-майора Марии Маргаритовне Блазо и не попавший в список штаб-офицеров за 1802 год.

2. Неправдоподобная, на первый взгляд, версия о том, что Яков Петрович Перич был двоежёнцем.

Чтобы исключить первую версию, предстояло тщательно изучить родословие Перичей и проверить списки по старшинству за другие годы. В списке армейским офицерам по полкам и батальонам от 15 марта 1797 года упоминаются без инициалов два Перича: майор и подпоручик [10]. После реорганизации тяжёлой кавалерии, начатой при императоре Павле I, оба офицера находились «сверх комплекта». Подпоручиком был Дмитрий Петрович Перич, служивший до реформы сначала в Смоленском, а потом в Кинбурнском драгунских полках [11, л.  25 об. –26]. В «тяжёлом» Кинбурнском полку до 1796 года также состоял в чине майора «Яков Петров сын Перич» [11, л. 17 об. –18]. Майор Перич из списка армейских офицеров за 1797 год являлся будущим полковником Я. П. Перичем.

Сербы Перичи в России

Переселившиеся в Россию в XVIII веке Перичи происходили из сербских гранычар. Постоянные ущемления в правах и притеснения со стороны властей вынуждали православное население Австро-Венгрии покидать родину. Сохранившиеся источники о первопоселенцах немногочисленны. В основном сведения о прибывавших в Россию из Цесарии (Австро-Венгерской империи) военных единоверцах содержатся в документах Славяно-сербской комиссии (Центральный государственный исторический архив Украины) и Сената (Российский государственный архив древних актов).

На жительство в Российскую империю въехали: в 1738 году Дмитрий Петрович Перич [12], в 1755 году – Сава Перич с сыновьями Петром и Павлом и его двоюродный брат Лука Перич с сыном Петром [13]. В 1760 году в Россию прибыл сын Луки Лазарь Перич [14].

Сведения из формулярных списков о возрасте Якова Петровича Перича, национальной принадлежности и хорошем знании немецкого языка позволили предположить, что он являлся сыном одного из переселившихся из Австро-Венгрии Перичей: Петра Савича (Саввича, Саввина, Савельевича – в документах отчество писалось по-разному) или Петра Лукича.

Точно установить семейное родство Якова Перича стало возможным благодаря исповедальным росписям, сохранившимся в Центральном государственном архиве Украины. В середине 70-х годов XVIII века Пётр Савич Перич и его домочадцы являлись прихожанами Петропавловской церкви Изюмской протопопии Белгородской епархии. Церковь располагалась в шанце Нижняя Беленькая 7-й роты Бахмутского гусарского полка. По данным на 1776 год семья «прапорщика Петра Саввина сына Перича 35 лет» состояла из «жены его Дарии Ивановой дочери 26 лет», и сыновей «Андрея 6 лет, Димитрия 4 лет, Якова полгода» и дочери «Анисии 8 лет» [15]².

Сын Фёдор, дочери Юлия, в браке адмиральша Качалова [16, с. 19], и Прасковья, будущая баронесса Кампенагузен [16, с. 20], родились несколькими годами позже. Анисия вышла замуж за майора Михаила Капустянского [16, с. 19].

Даты рождения Дмитрия и Якова Перичей по исповедальной ведомости (1772 и 1776 года соответственно) не совпадают с датами рождения братьев, рассчитанными из формулярных списков (1768 и 1770 года соответственно). Расхождения в возрастных данных одного и того же лица для XVIII века были делом обычным и порой составляли до десяти лет. В документах указывался не год рождения, а фактический возраст человека. Сведения записывались со слов родителей или самого лица и не всегда подтверждались документально. В зависимости от месяца заполнения списков (исповедальных, формулярных и др.) неточность в дате рождения могла составлять год или два. Существовала практика составления официальных бумаг путём переписывания сведений, поступивших с предыдущего места службы, и однажды обосновавшаяся ошибка транслировалась в последующих документах. Иногда возрастные данные искажались намеренно. В случае братьев Перичей ошибку мог допустить как священник Моисей Федосьев, так и безымянный писарь, заполнявший полковые формулярные списки.

Среди представителей фамилии Перич, состоявших в русской императорской армии в XVIII  – начале XIX века, других полковников, кроме Якова Петровича, не выявлено. Первопоселенец Дмитрий Петрович Перич 1713 года рождения, дослужившийся до подполковника в Новосербском полку генерала И. Хорвата, в 1754 году за донос на командира был разжалован в капитаны, восстановлен в чине секунд-майора в гусарском полку генерала И. Шевича и скоропостижно скончался в Петербурге 17 января 1758 года [17]. Согласно послужному списку за 1757 год детей у Д. П. Перича не было [18].

Пётр Савич Перич был отставлен из Сумского лёгкоконного гусарского полка Шевича в чине поручика в ноябре 1797 года [19]. Информация о воинской службе Андрея, старшего сына Петра Савича, отсутствует. Средний сын Дмитрий Петрович из армии вышел в отставку штабс-капитаном [20]. Павел, родной брат Петра Савича, состоял в 1767 году в команде И. Шевича капралом [21, л. 530]. Сын Павла Иван переселился в Таврическую губернию; дети Ивана Егор и Дмитрий Перичи служили по гражданской части [22].

Рядовой гусар Пётр Лукич Перич в составе 7-й роты Бахмутского гусарского полка участвовал в Семилетней войне и в сражении потерял ногу [21, л. 385]. Лазарь Лукич Перич дослужился до капрала [21, л. 530], по отставке проживал в селе Хорошем и исполнял обязанности смотрителя села [23]. Сын Лазаря Лука Перич, кавалер ордена св. Анны, в чине прапорщика 12-го егерского полка участвовал в войне с Наполеоном [24]. Николай Лазаревич Перич 1761 года рождения [21, л. 530] в офицерских cписках XVIII века не значится.

Гусара век недолог

В царствование Екатерины II дворяне-землевладельцы зачастую записывали в полк сыновей в раннем возрасте, и чины росли вместе с детьми. К моменту, когда отрок становился пригодным к действительной службе, он уже состоял обер-офицером. Владелец деревни Горки дворянин Пётр Савич Перич выбрал для сыновей военную карьеру. В 1781 году он записал одиннадцатилетнего Якова в лейб-гвардии Преображенский полк [11, л. 17 об. –18], а четырьмя годами позже семнадцатилетнего Дмитрия определил в кадетский корпус [11, л. 25 об. –26].

Шефом Преображенского полка являлась сама императрица. Знаменитый полк в XVIII веке выполнял роль кузницы военных кадров. Служить в нём было одновременно и и почётно, и ответственно. От императорских гвардейцев требовалось быть в сражениях всегда первыми, на них равнялись, им не прощались слабости. «Выпускников» Преображенского полка с удовольствием брали не только в гвардию, но и кавалерию.

Преображенцем Яков пробыл 13 лет. К моменту выпуска из полка он имел чин сержанта (унтер-офицера). Из лейб-гвардейцев Перич перешёл в драгуны.

«В пятницу генваря 13^го дня 1794 года, – сообщали Санкт-Петербургские ведомости, – от Её Императорскаго Величества по поднесённым Лейб-гвардии от Преображенского полку докладам Всемилостевейши пожалованы из сержантов в капитаны <…> Яков Перич» [25]. Чину пехотного капитана соответствовал чин ротмистра в кавалерии. Отныне ротмистру Я. Перичу предстояло служить в Кинбурнском драгунском полку. Через год в Кинбурнский полк из Смоленского драгунского полка был переведён старший брат Якова поручик Дмитрий Перич [11, л. 25 об. – 26].

Полк, в который служили братья, имел звучное имя и короткую историю. Сформированный в 1788 году по указу Екатерины II, он получил название в память о победе лихих драгун под командованием генерал-аншефа А. В.  Суворова над турецким войском на Кинбурнской косе. По заключению мира с Оттоманской Портой полк направился в 1792 году в пределы Речи Посполитой. Кинбурнцы квартировали в Могилёве и, не тяготясь службой, время от времени совершали разъезды в поисках единичных отрядов польских сопротивленцев.

Гренадёры лейб-гвардии полков. Слева – Преображенского полка. 1763 – 1786 гг. Гравюра XIX века

Когда Яков Перич присоединился к полку, ситуация в Польше начала принимать серьёзный характер. Возглавил армию повстанцев профессиональный военный Тадеуш Костюшко, заслуживший чин бригадного генерала в войне за независимость Америки. После провозглашения Акта о восстании и объявлении Костюшко диктатором, поляки нанесли несколько чувствительных поражений дислоцированным в Польше русским войскам. В страстной четверг 6 апреля 1794 года в Варшаве мятежники вероломно напали на стоявших заутреню безоружных солдат и офицеров. Затем резня перекинулась на улицы и в дома, где проживал гарнизон. С помощью штыков русским с трудом удалось вырваться из окружения мятежников. Вслед бежавшим горожане стреляли с крыш и бросали брёвна. В этот день из 8 000 человек, стоявшего в Варшаве российского гарнизона, погибло более двух тысяч. «Варшавская заутреня» предопределила жесткость последующих событий.

На подавление мятежа Екатерина направила срочно вызванного из Очакова А. В. Суворова. В ожидании прибытия генерала кинбурнцы вошли в состав корпуса под управлением генерал-майора Ф. П. Денисова. Объединённый с союзниками-пруссаками сводный отряд 26 мая 1794 года нанёс первый серьёзный удар по силам Костюшко под Щекоцинами.

В первой половине августа прибывший в охваченную восстанием Польшу Суворов принял под своё командование группировку в 11 тысяч человек и за шесть дней одержал четыре победы.

29 сентября ознаменовалось успешными действиями русского генерала И. Ферзена под Мацеёвицами: диктатор восстания был ранен и захвачен в плен, а его сторонники направились в сторону Варшавы. В предместье Варшавы под названием Прага сосредоточились основные силы мятежников.

Подойдя к Праге, генерал-аншеф Суворов первым делом приказал спалить мосты через Вислу, дабы не дать возможность восставшим отступать. Для штурма укреплений Праги по его распоряжению были специально изготовлены фашины³, лестницы и плетни. Массированный артиллерийский обстрел городских стен облегчил задачу шедшим на штурм солдатам. На улицах завязались кровавые бои, ожесточение быстро нарастало. Командирам было не под силу остановить опьянённых кровью и охваченных жаждой мщения за погибших товарищей во время «Варшавской заутрени» солдат и офицеров. Они врывались в дома, не щадя старых и малых, без разбора стреляли по толпе несмотря на суворовское напутствие перед штурмом: «В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолеток не трогать. Кого из нас убьют, – Царство небесное; живым – слава! Слава! Слава!» [26].

Битва в варшавском предместье Прага вошла в историю как одна из самых жестоких городских баталий, а за Суворовым в Европе закрепился образ кровавого генерала.

Из формулярного списка Кинбурнского полка следует, что ротмистр Яков Перич сражался при селе Щекоцины, 15 июня участвовал в схватке с отрядом полковника Добека, 28–29 июня был в перестрелке у Песочного, 31 августа отражал атаку неприятеля на русский лагерь под Варшавой, принимал участие в пленении Т. Костюшко у Мацеёвиц, 23 октября очищал деревню Ляс от неприятеля и на следующий день штурмовал Прагу. «В действительных сражениях, равно и в прочих употребляем был в самом жестоком огне в опасном месте и выполнял всегда приказы начальника в точности» [11, л. 17 об. –18]. Брат Якова Дмитрий тоже отличился геройством в эту польскую войну [11, л. 25 об. –26]. Весной 1796 года Я. Перич был произведён в майоры.

На момент составления списка в январе 1796 года Яков Петрович находился с «господином бригадиром разных орденов кавалером графом Федором Матвеевичем Апраксиным при дворе её императорского величества» [11, л. 17 об. –18].

Следующим местом службы Я. Перича стал Сумский гусарский полк, шефом⁴ которого в год поступления Якова являлся генерал-майор Георгий Иванович Шевич.

Г. И. Шевич, генерал от кавалерии, шеф Сумского гусарского полка. Иллюстрации к кн.: Голодолинский П. История 3-го Драгунскаго Сумскаго Е.К.В. Наследнаго Принца Датскаго полка. М., 1902.

Моду на драгунские и гусарские полки в России ввели переселенцы из Австро-Венгрии. Сербы-командиры, водившие гусар в бой, – Шевич, Чорба, Текели и другие полковники – заняли почётное место в русской военной истории. В войнах с Турцией, последовавших с 1768 года, лёгкая маневренная кавалерия доказала своё превосходство над тяжёлой турецкой конницей. При Екатерине все слободские казачьи полки трансформировались в гусарские и влились в регулярную армию. Не стал исключением и Сумский слободской казачий полк. В 1783 году Сумский гусарский стал называться Сумским легкоконным. В 1770 году о сумских гусарах узнала вся Россия. Попав в окружение десятитысячного татарского войска, гусары прорубились сквозь строй, потеряв убитыми и ранеными двести человек. С тех пор за ними закрепилось прозвище «сумцы-удалые».

За основу формы сумских гусар была взята форма гусар австрийских. По реформе Потёмкина одежда солдат и офицеров была упрощена, и ушли в прошлое белые парики с буклями и косами. После восшествия на престол Павла I в форму сумцев были внесены прусско-гатчинские мотивы: палевый доломан с белыми шнурами, голубой ментик с белой обшивкой, штаны-лосины, чёрные сапоги, шапка и кивер с белым шлыком и белым султаном. Доломан со стоящим воротником и ментик с заострёнными мысиками обшлагами украшали 45 серебряных пуговиц, кисти и шнуры. Опушку ментика делали из лисьего меха. Вне строя офицерам позволялось носить суконные венгерки цвета ментика на красном подбое. Полы венгерки заворачивались вверх и пристегивались на пуговицах так, чтобы видны были колени. Зимой венгерку подбивали мехом, а в качестве головного убора носили шапку с соболем.

 Гусар Сумского полка. 1802 год. Гравюра XIX века

Отношение к службе в коннице к концу XVIII века сильно изменилось. Романтизации образа гусар в немалой степени способствовала их живописная униформа. «Что было ценно в нашей коннице, это её превосходный офицерский состав. Привлекаемая красотой мундира, привольным и беззаботным житьём среди превосходного общества товарищей, аристократическая молодёжь того времени охотно шла служить в ряды армейской кавалерии, особенно в гусары. <…> Мундир можно было встретить повсюду, где его носители служили невольными вербовщиками и влекли за собой в полк молодёжь, жаждущую подвигов и славы», – вспоминал гусар Т. Трамбицкий [27]. Недостатка желающих стать гусарами не было. Гусарская служба считалась достойной дворянского сословия. Кавалерия привлекала людей с авантюристическими наклонностями.

Вступив на престол, император Павел решил поддержать Австрийскую империю в противостоянии с Францией и направил в 1799 году русские войска под командованием Суворова в Италию. Военный план предусматривал переход из Северной Италии в Швейцарию через Альпы. Корпусу под начальством генерал-лейтенанта А. П. Римского-Корсакова следовало поддержать Суворова, подойдя к Швейцарии с северо-востока. Сумский полк, зачисленный в корпус к Корсакову, 1 февраля получил приказ выступить походом в Литву. Из Тульской губернии сумцы двинулись в район Мерича и Нарева, 1 мая влились в корпус, в июне были уже в Богемии. Пройдя 350 вёрст за 12 переходов полк в составе корпуса вступил в Баварию. Жители встречали корпус Корсакова гостеприимно. Немцы дивились дисциплине русских солдат, любопытные ходили смотреть, как солдаты обедают.

Достигнув Швейцарии, Сумский гусарский и казачий полк под началом генерала А. А. Тучкова расположились в две линии на равнине вдоль реки Зиль.

Союзником Австрия оказался ненадёжным и перед приходом русских покинула свои позиции у Цюриха. Под началом Корсакова было 28 тысяч человек: 1/3 его корпуса составляла кавалерия, не предназначенная для военных действий в гористой местности. Суворов требовал послать ему в Италию 5000 пехоты. Ситуация становилась критической.

Для предупреждения о приближении неприятеля Корсаков расставил посты на кордонах. Остальные силы он сгруппировал в Цюрихе и вокруг него в ожидании французской атаки. На рассвете 14 сентября французы переправились через реку против монастыря Клостер-Фора и, буквально выйдя из воды, бросились в схватку.  Кровавый бой развернулся между рекой Зиль и Цюрихским озером. После пятичасового сражения русские взяли вверх и погнали французов до вершины горы Альбис. Генерал Тучков силами Сумского полка оттеснил неприятеля до деревни Альштеттен. Однако Корсаков упустил из виду генерала Николя Удино. Его силы повели наступление через правый берег реки Лиммат, и Корсаков оказался в Цюрихе окружённым с трёх сторон превосходящими силами противника.

Тяжёлый бой русских измотал. Творившийся в самом Цюрихе полный хаос мешал отыскать бойцам свою часть и получить распоряжения. По разработанному на скорую руку плану генерал-лейтенанту князю А. И. Горчакову предстояло на рассвете из окружённого города вывезти четыре батальона пехоты, Сумский полк и артиллерию под прикрытием колонн генералов Ф. В. Сакена и И. Я. Прибышевского. Но план не сработал: на выходе из Цюриха русских поджидали французы. Корсаков дал приказ генералу Тучкову «идти и отворить себе путь сквозь неприятеля» [28, ч. 2, с. 21]. При прорыве самая тяжёлая задача возлагалась на Сумский полк.

Ранним утром 15 сентября 1799 года колонны Сакена и Прибышевского захватили врасплох французские посты на возвышенности и заняли гору Цюрихберг. Горчаков, прикрываясь сумцами, двинулся на Швамендинген. Неприятель опомнился и пошёл в наступление. В самом Цюрихе, из которого не успели выйти все войска, обстановка накалилась. Обозы и парки загромоздили и без того узкие улицы так, что невозможно было подойти к городским воротам. «Смешались вместе кони, люди…».

За городскими стенами генерал Удино пошёл в атаку всей линией. Генерал А. Г. Понтон на левом крыле французских войск устремился на Сумский полк. «Сумцы держались до последней крайности, прикрывая артиллерию, повторили несколько блистательных атак, но, наконец, потеряв много людей и лошадей, вынуждены были отступить. Французы захватили артиллерию и денежный ящик. Снова сумцы, оправившись, бросились на неприятеля и успели многое вернуть назад, в том числе и часть казны» [28, ч. 2, с. 21–22].

Под напором французов рухнули городские ворота, неприятель ворвался в Цюрих, и битва продолжилась на улицах. Разбросанные по городу небольшими группами солдаты Сакена с трудом вырывались наружу. В руках врага остались обоз, парки, раненые, походная церковь, штабная канцелярия и даже шифры Горчакова для секретной переписки. Сам Горчаков покинул Цюрих под охраной сумских гусар. Уставшие от бойни французы, русских не преследовали. К ночи колонна Горчакова достигла города Эглизау и, наконец, почувствовала себя в безопасности. Потери русской армии в Цюрихском сражении были огромны. Пленёнными остались более 5200 человек, большинство из них были ранены. Сумцы потеряли убитыми двадцать два гусара, пятьдесят шесть гусар попали в плен. В числе пленных оказался шеф полка генерал-майор О. И. Лыкошин. В сражении ему оторвало ногу. Якова Перича судьба хранила.

Из формулярного списка известно, что с 11 мая по 14 сентября 1799 года Я. Перич находился в границах Римской империи.⁵ «14^го и 15^го сентября он был при городе Цюрихе в Швейцарии. 26^го числа за рекою Рейном при деревне Шлате в действительных с французами сражениях находился» [29, с. 119–120].

После неудачного участия в войне Второй коалиции Сумский полк, взяв продовольствия на три дня, в октябре выступил из Швейцарии и проследовал в баварский городок Мемминген, где и оставался до возвращения в Россию.

В конце декабря 1800 года полк получил приказ следовать в Санкт-Петербургскую губернию. В пути сумцев нагнало сообщение о кончине императора Павла и приказ идти в Смоленск. Простояв в Смоленске до конца июля, полк вернулся на старые квартиры в Сумы.

В 1799 году майор Сумского генерала Лыкошина полка Я. Перич произведён в подполковники; 28 июля 1800 года подполковник Я. Перич Сумского генерала Глебова полка – в полковники. 24 октября 1801 года Яков Петрович получил отпуск на 4 месяца. Из отпуска полковник вернулся в срок [29, с. 119–120].

Товарищами по полку Якова Перича были А. С. Чаликов, происходивший из грузинского княжеского рода, и Я. П. Кульнев, воспитанник Суворова. Отношения между сослуживцами складывались дружескими, «всё общество офицеров в полку составляло как бы одну семью родных братьев; всё у них было общее: и деньги, и наслаждения, и неприятности, и опасности» [28, ч. 2, с. 30].

О весёлой жизни в Сумах бесшабашных гусар долго вспоминали старожилы. Красочный рассказ о повседневной жизни сумских гусар оставил летописец полка поручик Пётр Голодолинский [28].

Одним из любимых развлечений офицеров были ярмарочные кавалькады в костюмах Адама. Душой нагих гусар слыл ротмистр А. Н. Потапов (будущий генерал-майор от кавалерии). На стоянках в польских городках в осеннюю грязь гусары оседлывали местных евреев. За один злотый люди-кони доставляли всадников в манеж или куда угодно, а потом покорно ожидали своих ездоков, чтобы отправиться с ними на спине в обратный путь. Частенько кавалеристы совершали «наезды на дома к помещикам» и устраивали «проказы у тех из них, которые обладали смазливыми половинами, не отворачивавшимися от лихих гусар» [28, ч. 2, с. 30]. Начальство такие шалости прощало.

«Последняя копейка ребром», «Жизнь копейка – голова ничего» – такие поговорки как нельзя более подходили удалому характеру гусар. В войне и мире они искали опасности, мечтали отличиться бесстрашием и насытить бушующий дух развлечениями. Спали в походах на земле, под ногами усталых лошадей, не думая о том, что любое движение лошади может нанести вред или увечье. В мирной жизни они пировали и кутили, дрались на поединках на саблях, ухаживали за дамами и соблазняли юных девиц, без устали плясали на балах, травили зверей на охоте; на войне были настоящими головорезами.

Благоустройство полка лежало на эскадронных командирах и ротмистрах. Они обращались с молодёжью как родители с детьми и снисходительно смотрели на их проделки, порой кутили вместе с молодёжью ночи напролёт. Молодые гусары почти всегда имели стол у эскадронных командиров. «О гастрономии тогда не думали, а довольствовались простым сытным столом, который сдабривался чаркой водки и любезностью хозяина» [28, ч. 2, с. 32]. К водке шли закуской маринованная рыба, грибы. На обед обычно подавали щи с гречневой кашей и куском говядины или ветчины.

Перед кутежом офицеры выбирали просторное помещение, выносили из него всю мебель и наполняли до самых окон сеном для того, чтобы утомленному кутежом гусару можно было отдохнуть. Затем приносили деревянное ведро, в него вливали шампанское, бургонское и портер. После этого вводили боевого коня, расковывали его, подковы нагревали добела и бросали в ведро. По мнению «опытных» гусар это предотвращало дурноту у слабых. Совершив ритуал, вся компания рассаживалась в круг и придавалась кутежу. Вокруг здания выставлялся караул из пеших, чтобы предупредить о пожаре или другом несчастье.

Поутру после попойки гусарские офицеры разбредались по квартирам, поддерживаемые денщиками. Сабли и ташки⁶ путались у них под ногами, поэтому денщик одной рукой удерживал барина в равновесии, а другой – его саблю и ташку.

Сохранился анекдот об известном сумце Якове Петровиче Кульневе [28, ч. 2, с. 32–33]. Император Павел Петрович, желая изгнать роскошь и приучить поданных к умеренности, назначил кушанье по сословиям, а служившим в армии – по чинам. Майору полагался обед из трёх блюд. Увидев где-то майора Кульнева, Павел поинтересовался: «Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?». «Три, ваше императорское величество, –уверенно ответил Яков Петрович. «А позвольте узнать, господин майор, какие?», – продолжал допрос с пристрастием император.

«Курица плашмя, курица ребром и курица боком», – ответил, не смущаясь, Кульнев. Император расхохотался.

За обедами разговоры шли о службе, лошадях, собаках, дешёвых победах над женщинами, иногда собеседники углублялись в русскую и римскую истории, а бывалые офицеры приводили в пример молодёжи подвиги из прошлого.

В стихотворении «Призывание на пунш» поэт-гусар Денис Давыдов образно изобразил обстановку квартиры гусара: вместо дивана – куль овса, вместо курильниц – трубка с табаком, вместо зеркала – сабля, вместо прекрасных беломраморных ваз на столе стоят пять наполненных пуншем стакана, вместо картины на стене весит ташка.

После окончания швейцарского похода в 1799 году эскадроны Сумского полка стояли в имениях генеральши Доровской. Сама генеральша жила за Бугом, на австрийской территории, но несмотря на строжайший запрет пересекать границу, истосковавшиеся по приятному времяпрепровождению офицеры с удовольствием посещали хлебосольную хозяйку.

Близость границы командованию полка создавала проблемы. Австрийские комиссары соблазняли рядовых гусар переходить на цесарскую службу и нередко они убегали с лошадьми, в полном снаряжении и обмундировании. Закон строго карал за побег: виновным рвали ноздри, били кнутом и ссылали на вечные работы на галеры.  Командиров, допустивших побег, увольняли от службы.

19 сентября полковник Перич, майор Потапов и трое корнетов получили приглашение на ужин к Доровской. Прибыв в имение, они узнали, что в соседнем селе Забужье австрийские агенты вербовали людей и успели сманить несколько сумских рядовых гусар. Разыскивать и ловить беглых солдат, конечно, было не офицерским делом, но Перич с компанией не устояли перед соблазном ввязаться в схватку и, не раздумывая, направили коней в Забужье. К их огорчению, вербовщиков след простыл. Разгорячённые офицеры «вздули» попавшегося на пути пьяного казака и вернулись на ужин к генеральше. Посещение Забужья не прошло мимо местных австрийских властей. Жалоба на пересечение сумцами границы была передана командованию. Компанию офицеров арестовали. Комиссия военного суда приговорила их посадить в крепости на хлеб и воду. Полковник Перич и майор Потапов, как эскадронные командиры, получили по три месяца ареста, а корнеты – по месяцу [28, ч. 2, с. 27]. Из формулярного списка Перича известно, что по высочайшему повелению он был арестован за самовольный переезд через границу и находился под судом в Генерал-аудиториате с декабря 1800-го по январь 1801 года [29, с. 120]. История эта дошла до Павла I. Государь проявил милосердие и 31 января 1801 года повелел «дело оставить, подсудимых от ареста освободить и отправить в полк» [28, ч. 2, с. 27]. Из Сумского полка в мае 1803 года полковник Перич был переведён в Одесский гусарский полк.

В марте 1803 года воинская комиссия под председательством великого князя Константина Павловича представила императору Александру I проект по увеличению численности сухопутных войск. В числе шести новых полков комиссия предлагала сформировать в Украинской инспекции Одесский гусарский, взяв из уже существующих – Сумского, Изюмского, Ахтырского, Мариупольского – по два эскадрона в полном составе с оружием, амуницией, обозом, строевыми и подъёмными лошадьми. Новый 8-эскадронный Одесский гусарский полк предполагалось расположить в Киевской губернии. Государев указ не заставил себя ждать. Шефом полка назначался генерал-адъютант Ф. Ф. Винценгероде, командиром – полковник граф И. В. Мантейфель. В процессе формирования нового полка число эскадронов было увеличено до десяти.

Приказ выделить два эскадрона Сумский гусарский полк получил в первых числах июня. Решено было послать эскадроны под командованием А. С. Чаликова и Я. П. Перича. В это время года полк находился на «травяном» довольствии. Гусары немедленно приступили к отлову лошадей на пастбищах, и 5 июня эскадроны при штандартах выступили к месту сбора – в Махновку и Сквиру. Не все сумцы обрадовались переменам. Некоторые вскоре вернулись обратно в родной полк или вышли в отставку. Тем, кто остался служить в новом полку, предстоял сложный путь.

Согласно приказу от 19 июля 1803 года полковник Перич возглавил 2-й эскадрон батальона Винценгероде. В его подчинении находились майор Михайлов из Мариупольского полка, штабс-ротмистр Ржевский из Ахтырского и трое бывших однополчан: поручик Щеглов и два корнета Шишкина [29, с. 6]. Оклад полковника Перича составлял, не считая содержания денщиков, 836 рублей, а вместе с рационом – 1100 рублей в год [29, с. 8].

В середине июля все эскадроны, выделенные из четырёх полков, прибыли в главную штаб-квартиру в Сквире. Полковник Перич получил приказ разместиться в Прилуках [30, с. 16]. Процесс расквартирования занял немного времени. 1 августа строевых лошадей выпустили на подножный корм.

Одесский гусарский полк просуществовал недолго, и причиной тому стала мода.

В начале 1803 года в австрийскую миссию в Петербурге приехал «уланский офицер граф Пальфи, родом венгерец, молодец и красавец, сложённый, как Аполлон Бельведерский. Уланский мундир в обтяжку сидел на нём бесподобно, и все дамы и мужчины заглядывались на прекрасного улана» [31, с. 182]. Великому князю Константину Павловичу, носившему звание инспектора всей кавалерии, чрезвычайно понравился наряд Пальфи, и он испросил у императора соизволения на сформирование уланского полка. «Государь-император, согласясь на это, отдал ему Одесский гусарский полк» [31, с. 182].

Великий князь Константин Павлович, создатель и шеф уланского полка. 1834 год. Художник Джордж Доу. Гос. Эрмитаж

11 сентября 1803 года Одесский полк приказом Александра I стал именоваться уланским Цесаревича и Великого князя Константина Павловича полком. Шефом первого российского уланского полка был назначен сам Константин Павлович. Барон Винценгероде отправился служить по дипломатической линии, и должность командира полка получил один из лучших кавалерийских офицеров генерал-майор барон Е. И. Меллер-Закомельский.

Эскадронными командирами по желанию самого великого князя были назначены в порядке старшинства эскадронов: в 1-м, «Его Высочества», майор Фридериций, во 2-м – полковник Чаликов, в 3-м – полковник Четвертинский, в 4-м – полковник Перич [30, с. 28]

Все восемь командиров эскадронов, как и Яков Перич, были людьми молодыми и, как и он, большинство из них начинали службу в Преображенском полку. Толстой и Чаликов стали преображенцами в 9 лет, Мантейфель и Бибиков – в 12. «Достигнув совершенных лет [они] назначались в кавалерийские полки в чине ротмистра» [30, с. 34].

Атаман Войска Донского граф М. И. Платов дал в уланский полк лучших донских лошадей. Потом, правда, оказалось, что донские лошади не подходят для регулярной конницы с тяжёлым седлом и полным вьюком. Да и к мундштуку они не привыкали.

В походе каждому офицеру следовало иметь три лошади: на одной ехал он сам, денщик сидел на вьюченой лошади и вёл под уздцы заводную. Одежда денщиков, попоны и вьюки были форменными. На заводную лошадь под попону можно было положить ковёр, кожаную подушку, тёплый халат и даже шубу. Правда, шубы офицеры носили крайне редко. В морозы щёголи-уланы не спешили одевать шинель в рукава. Шапки носили набекрень так, что вся голова была обнажена. Единственное, что позволяли себе уланы, так это обёртывать стремена сукном, чтобы уменьшить зимой холод от железа.

Офицер его величества уланского Константина Павловича полка. 1803 -1808. Гравюра XIX века

Одежда строевых улан состояла из плаща серого сукна с алым воротником, синей суконной куртки с алым воротником, обшлагами, лацканами и обшивками по фалдам. Жёлтые петлицы украшали воротник и обшлага. На плечах лежали два гарусных погона оранжевого цвета с двумя красными, как на петлицах, полосами. Форму дополняли серые рейтузы в обтяжку с обшивкой по среднему шву кожей и сапоги короткие со шпорами на каблуках. Шапки были произведениями модного искусства – четырёхугольные синего сукна, мелко простроченные с кожаными лакированными козырьками, гарусными кистями, шнурами вокруг шапки и султана. У офицеров вокруг тульи шапки прикреплялся широкий золотой галун и медная цепочка для застёгивания.

Вооружение улан состояло из карабинов, пистолетов, сабли с эфесом и портупеи. Не менее сложным было конское снаряжение: венгерские сёдла, вальтрапы из синего сукна с красными выпушками и золотыми вензелями у офицеров, потники из овечьей шерсти, покрытые кожей, чемодан, фуражные саквы.

Для изготовления обмундирования в Махновку были выписаны ремесленники из Петербурга и портные из Австрии. На изготовление шапок, мундиров и панталон со всеми принадлежностями расходовалось по 250 рублей на каждого офицера.

Как только растаял снег, эскадроны собрались в Махновке для конных учений. За хорошее состояние на инспекторском смотре в июне 1804 года все командиры, включая Перича, получили благодарность.

Весной 1804 года великий князь Константин Павлович забрал с собой в Петербург пятерых офицеров для усовершенствования в кавалерийской службе. Публика на улицах обращала на них восторженные взоры. Уланский мундир вошёл в столице в моду. Многие офицеры гвардейских полков просили о переводе в уланы.

К октябрю, когда травяное довольствие закончилось, лошадей поставили в конюшни. На въезде и выезде с главной проезжей улицы в каждом селении, отведённом под квартиры, были выставлены караулы – три рядовых и ефрейтор. Для предупреждения пожаров дежурные офицеры находились при конюшнях круглосуточно. Караульным на всех постах воспрещалось курить трубки. В течение зимы и весны полк пополнился тремя десятками рекрутов. Учения рекрутов маршировке чередовались с обучением обращения с оружием и изучением уставов.

По штату на сентябрь 1803 года в состав новоиспечённого полка входили генерал, четыре штаб-офицера, 63 обер-офицера, 120 унтер-офицеров, трубачи, карабинёры, 1160 уланов. Полковой обоз выглядел солидно: повозки для больных нижних чинов, провиантские повозки, казначейская повозка, повозки для ящиков с патронами, повозка под церковь, аптечная, для канцелярии.

В начале сентября 1804 года осмотреть любимое детище прибыл цесаревич. Константин Павлович провёл в Махновке семь недель: лично производил учения эскадронов и батальонов, делал смотры, присутствовал на разводах, посещал лазарет. От его внимательного глаза не ускользнула ни одна мелочь. Особое внимание Великий князь обращал на опрятность нижних чинов. От них Константин Павлович требовал выезжать в развод аккуратно одетыми, в чисто выбеленных и заправленных под обшлаг перчатках, чтоб «уши у них [были] вымыты, глаза вытерты и не смотрели бы на людей ими как сонные» [29, с. 75]. В инструкции от 18 октября 1804 года цесаревич сделал взыскание полковнику Перичу за то, что его эскадронный унтер-офицер не знал своего места во фрунте [29, с. 75].

Полковник Перич упоминается в приказах по полку от 15, 18, 19, 25, 1-го и 28 сентября, 14 ноября 1803 года, 11 января, 1 марта, 14 мая 1804 года [32, л. 2–27]. В приказе за № 173 от 21 июля 1804 года говорится о необходимости «причислить в государевы строевых лошадей, купленных у атамана Платова и на ярмарке в Бердичеве», в том числе лошадей из «эскадрона полковника Перича»  [32, л. 25 об.].

Великий князь вознамерился создать идеальное воинское формирование и преуспел в задуманном. «Уланский Цесаревича полк слыл одним из лучших по устройству и выбору людей, и по тогдашнему духу времени превосходил другие полки в молодечестве. – Страшно было задеть улана!» [31, с. 181].

Новая война была не за горами; уланы собирались выступить в заграничный поход в следующем, 1805 году. Но Якову Петровичу Перичу не суждено было вновь блеснуть воинской доблестью. Высочайшим приказом от 4 ноября 1804 года полковник Я. П. Перич был уволен от службы с мундиром [33].

Конечно, отставки в полку случались, но на то бывали веские причины: болезнь, ранения, инвалидность. Не отвечающие высоким требованиям цесаревича Константина Павловича гусары переходили в другие полки. Сведений о ранениях Якова Петровича в период службы нет. У начальства он всегда был на хорошем счету: в формулярном списке полка от 24 октября 1803 года отмечается, что к повышению чина достоин [29, с. 120].

Из армии в 1804 году полковник Перич ушёл навсегда. Без него лейб-уланский полк покрыл себя неувядаемой славой в сражении у Аустерлица и мужественно сражался с Наполеоном в войну 1812 года. Командир полка генерал-майор А. С. Чаликов проявил себя настоящим героем под Витебском, Смоленском и при Бородине, а за отличие в арьергардном бою при реке Чернишне был награждён золотой саблей с алмазами.

Продолжи Перич службу, он мог рассчитывать на должность командира или шефа гусарского или уланского полка. Его ждали доблестный путь, чины и почёт. Причина, по которой полковник Яков Перич в расцвете сил и на взлёте карьеры предпочёл (вынужден был?) выйти в отставку, не известна.

После 1804 года следы Якова Петровича теряются. Снова его имя всплывает в 1811 году [34]. Полковник избирается предводителем дворянства в Славяносербске сроком на три года. Через год по неизвестным обстоятельствам Я. П. Перич покидает гражданскую службу, уступив место Н. В. Сабо [35].

Последнее упоминание о Якове Петровиче Периче относится к 1818 году. Полковник пожертвовал 2 500 рублей на обустройство библиотеки первого женского пансиона в Екатеринославе [36, с. 134]. Пансион был открыт с разрешения Харьковского университета иностранкой Виргишей Навер. Дамой-патронессой учебного заведения для девочек стала супруга губернатора Е. Г. Калагеорги. Помимо обязательных для уездного училища предметов в нём планировалось изучение иностранных языков и искусств. В первый год в пансион поступила двадцать одна девица. Годовая плата составляла 600 рублей. Сумма, перечисленная полковником Перичем, по меркам времени значительная. Судя по биографии, Яков Петрович не был склонен к меценатству. Вероятно, в Екатеринославский пансион была принята на обучение его дочь. Очень скоро в связи со смертью владелицы пансион перешёл к другой иностранке по фамилии Кори, а в феврале 1820 года «из-за возникших беспорядков» был вовсе закрыт [36, с. 135]. Дочь Дарью полковник отправил на воспитание в Петербург [37, л. 8].

Скончался полковник Яков Петрович Перич 3 декабря 1819 года [37, л. 92].

Наследники

Своих детей Яков Перич назвал в честь родителей. Дарья появилась на свет в 1802 году, Пётр – годом позже, 27 декабря 1803 года, и был крещён в церкви уланского полка [37, л. 34]. Однако по неизвестной причине записи о рождении дочери и сына не попали в формулярный список Якова Петровича.

Детям полковник Перич постарался дать очень хорошее образование. 14-летним подростком Пётр был определён в Благородный пансион в Петербурге  [38, с. 127].  Вероятно, поступлению в новое модное учебное заведения поспособствовала родная тётка баронесса Прасковья Кампенгаузен. Будучи дамой родственной, она не оставляла своими заботами племянников. Так, в 1829 году её стараниями в Благородный пансион был устроен сын брата Дмитрия Григорий Перич  [16, с. 17–18].

Торжественное открытие пансиона при столичном Главном педагогическом институте (позже университете) состоялось 1 сентября 1817 года. Планировалось, что новое образовательное учреждение с правами высшего учебного заведения будет выпускать воспитанников с классными чинами от XIV (коллежский регистратор) до X (коллежский секретарь). Воспитанников принимали в возрасте от семи до шестнадцати лет. Заведение являлось сословным: учиться в пансионе могли только выходцы из аристократических семейств.

Однокашниками в Благородном пансионе юного Перича были брат поэта Лев Пушкин, будущий композитор Михаил Глинка, братья Тютчевы, богач Павел Нащёкин, ставший спустя несколько лет ближайшим другом Пушкина, бароны Вревские. Обязанности «министра пансиона» исполнял князь Голицын, попечителем был граф С. С. Уваров, инспектором – дядя Пушкина Алексей Михайлович Пушкин. Лучшие преподавательские силы обучали дворянских отпрысков наукам и искусствам. Русскую словесность преподавал В. К. Кюхельбекер. Пансион находился на набережной реки Фонтанки. Под заведение был отведён трёхэтажный дом с мезонином. Помимо классов и дортуаров в нём располагались рекреации, библиотека, помещение для инспектора, жилые комнаты для преподавателей, больница, помещения для прислуги. Особняк окружал сад, а от внешнего мира отделяла каменная стена.

Петра Перича не сильно тянуло к знаниям: по духу он был гедонист. Вместе с другими мальчиками – Черноглазовым, Пузыревским, Дитрихом, Фридрихсом и Лушниным (всего около двадцати человек) он организовал «общество завтракающих». Молодые аристократы накупили в складчину ветчины, колбас, пирогов, жаркого, пива, вина, ликёров и водки. После трат на еду и напитки в общей кассе осталось ещё 1000 рублей ассигнациями. «Потом с помощью наёмных солдат, тайно по ночам подрывали под стену, отделяющую сад от Калинкинской больницы, и учредили там род пещеры, в которой можно было сидеть; вход прикрыли хворостом и поставили туда провизию» [38, с. 127]. Тайник был ненадёжным и в любой момент во время уборки сада мог быть обнаружен. «Однажды, когда по счастью все были в классах, раздался страшный треск в саду. Побежали туда, и нашли часть стены обрушившуюся. Начали откидывать кирпич и мусор, открыли пещеру, пустые и полные, битые и небитые бутылки; провизию и – собственноручную подписку вкладчиков» [38, с. 127]. Заговор «завтракающих» был раскрыт, и шестеро заговорщиков с позором выгнаны из заведения. Среди тех, кто лишился возможности учиться в Благородном пансионе, был Пётр Перич.

После неудачной попытки получить образование, Пётр отправился служить по военной части.

В 1822 году Пётр Яковлевич Перич состоял в конно-егерском полку прапорщиком [39]. Через два года он из полка был уволен в связи с болезнью [40]. Дальнейшую его судьбу удалось отследить по «Сенатским объявлениям о запрещениях».

В октябре 1824 года суд наложил запрещения на 150 душ вместе с землёй села Сокольники. В документе отмечалось, что село досталось поручику гвардии Петру Перичу «по наследству от умершего отца его полковника Перича». Причиной судебного решения стал неплатёж «титулярному советнику Семионову, девицам Варваре и Александре Брагиным по трём крепостным заёмным письмам, писанным 1819 году. Семионову – 8 000 рублей, Варваре Брагиной 10 500 рублей, Александре Брагиной – 9 500 рублей»  [41].

1 августа 1825 года поручику П. Я. Перичу по представлению земского суда Славяносербского уезда наложено запрещение на 200 душ вместе с землёй села Сокольники и деревни Васильевки из-за неуплаты по крепостному заёмному письму 2 250 рублей [42].

2 января 1831 года запрещение было наложено на имение Петра Яковлевича Перича, дошедшее ему по покупке от наследников титулярного советника Брагина и состоящее в Слободско-Украинской губернии в Старобельском уезде⁷ «в дачах Муратовских при деревнях Весёлой и Анненской, что нынче называется Благодатная» [43]. Складывалось впечатление, что привыкший жить с юности на широкую ногу Пётр постоянно пребывал в поисках средств для покрытия растущих долгов.

Родной брат полковника Перича поручик Фёдор Петрович Перич владел в Славяносербском уезде деревней Новодемьяновкой в 944 десятины, семью дворовыми людьми и 31 крестьянином мужского пола. Как и племянник, он брал в долг, и принадлежащая ему земля с крестьянами время от времени попадала под запрещения.

В январе 1827 года запрещение было наложено за неплатёж Фёдором Перичем «должных им в экономию умершей дворянки Волинцовой по крепостному заёмному письму 3 230 рублей» [44]. Другое запрещение относится к 1843 году: Фёдор Перич не смог погасить ссуду 2 170 рублей серебром, взятую 25 лет назад [45].

В 1827 году Пётр Перич обвинил дядю Фёдора Петровича «в расстройстве и разорении его имения с захвачением денежного капитала» на сумму более 300 000 рублей [46]. Начавшаяся между родственниками тяжба тянулась более десяти лет. Документально сохранилось судебное разбирательство. На момент кончины Якова Петровича его дети Дарья и Пётр являлись несовершеннолетними, а принадлежащее Перичу имение между сыном и дочерью установленным законом «актом» распределено не было. Через 13 дней после смерти родной брат покойного Фёдор Петрович Перич довёл до сведения уездного суда как сам факт кончины, так и устное завещание полковника. «Находясь в болезненном состоянии и почувствовавши близкую смерть, однакож при здравом уме и совершенной памяти распределив изустно благоприобретенное свое движимое и недвижимое имение между сыном Петром, служившим тогда в конно-егерском полку юнкером, нынешним отставным поручиком, и дочерью Дарьей, находящейся в то время на воспитании в городе С. Петербурге, вышедшей впоследствии замуж за майора Сабо, назначил его Федора, безотлучно при нем прибывавшаго, исполнителем онаго завещания а также надзирать за детьми и находиться в звании их попечителя» [37, л. 38]. Помимо брата полковник, якобы, назвал двумя другими попечителями полковника Василия Вуича и майора Михаила Капустянского, которые сразу же от своих обязанностей отказались. Фёдор Перич принялся управлять имением единолично, без представителя Дворянской опеки, что противоречило закону.  Недвижимость покойного заключалась в имении Сокольники с прилегавшим хутором Васильевским, и землях при деревнях Весёлой и Анненской, располагавшихся в Муратовской волости Старобельского уезда Воронежской губернии. Незадолго до смерти полковник Перич приобрёл эти поместья в Старобельском уезде у титулярной советницы Елизаветы Семёновой, урождённой Браговой, (её муж в качестве поверенного представлял интересы Браговых), подпоручицы Анны Ползиковой, в девичестве Браговой,  и девиц Надежды, Варвары и Александры Браговых, но всю сумму за покупку он выплатить не успел и остался должен владельцам 30 000 рублей. По этой причине купчие крепости не были заключены [37, л. 98 об].

Помимо недвижимости Яков Петрович оставил сыну долги, в том числе он остался должен мужу свой сестры барону Б. Б. Кампенгаузену 17 434 рубля [37, л. 92–95].

Проявив незаурядные аферистические способности, дядя-опекун заручился подписью несовершеннолетнего наследника и оформил заёмные письма самому себе на 22 500 рублей и некоему майору Мамацеву на 17 000 рублей. Сначала Славяносербский уездный суд решением от 1831 года постановил, что Пётр Яковлевич Перич должен вернуть взятые в долг у Ф. П. Перича и майора Мамацева деньги. Через три года решение уездного суда Правительствующим сенатом было признано недействительным [37, л. 132 об. – 135].

В результате следующей махинации Фёдор Петрович Перич взял 30 000 рублей под якобы подписанные племянником заёмные письма у наследников Браговых, после чего истребовал доверенность у несовершеннолетнего Петра и продал по ней половину имения Браговых подполковнику Гарцевичу за 15 000 рублей, а тот, в свою очередь, перепродал землю штабс-ротмистру Шидловскому [37, л. 449–453 об.]. Дело обрастало как снежный ком, количество участников увеличивалось.

В конце концов Пётр Яковлевич Перич не выдержал и продал в 1836 году за 200 000 рублей ассигнациями все свои имения – Сокольники с хутором Васильевским и деревни Анненскую с Весёлой. По условиям сделки новый владелец капитан Готовицкий дал предоплату в размере 62 500 рублей и был готов по первому требованию суда выплатить долг в 46 399 рублей, числящийся за Перичем перед поверенным Семёновым и наследницами Брагова. От Петра Яковлевича теперь только требовалось заключить с бывшими владельцами купчие и оплатить крепостные пошлины. Разбирательство затянулось из-за неявки в суд сначала самого Петра Перича, а потом одной из наследниц Браговых. Поручик Пётр Яковлевич Перич не дожил до окончания процесса: он скончался в Бахмуте в 1842 году. Определением суда его наследницей была объявлена сестра Дарья, но она от наследства отказалась [37, л. 34, 750–751 об.]. Попытки разыскать других наследников успехом не увенчались. Правительствующий сенат определил заключить купчую с Готовицким и хранить её до появления законных наследников в Бахмутском уездном суде.

Дочь полковника Перича Дарья Яковлевна унаследовала от мужа, потомка австро-венгерских переселенцев майора Константина Петровича Сабо, в Славяносербском уезде село Малая Константиновка. По количеству объявленных запрещений на имущество она превзошла брата Петра и дядю Фёдора Петровича. С 1835 по 1859 год запрещения на её имущество налагались шесть раз. Помещица брала по заёмным письмам деньги у кредиторов, а отдавать не спешила.

Для полной характеристики морально-нравственных качеств детей полковника Перича следует сказать, что Пётр в 1826 году был не допущен до причастия священником Иоанном Хищиновым [47], а Дарья, будучи вдовой, обвинялась в убийстве своего незаконнорождённого ребёнка [48].

В сентябре 1841 года одиннадцать крестьян деревни Малая Константиновка принесли в Славяносербский земский суд труп младенца, извлечённый из отхожего места в господском дворе. Они утверждали, что матерью ребёнка является их помещица Дарья Сабо. Анатомическое вскрытие показало, что родившийся здоровым мальчик сначала получил удар деревянным предметом по голове, а затем был брошен в нужник и задохнулся нечистотами [48, л. 1]. Осмотревший Дарью Яковлевну земский лекарь заключил, что она недавно разрешилась от бремени. На время следствия Дарью Сабо заключили в острог. Именно по этой причине она вынужденно отказалась от наследства, оставленного братом Петром. Свою вину дочь полковника Перича не признала. Славяносербские дворяне встали на сторону соседки-помещицы. Несмотря на очевидные доказательства и свидетельства очевидцев – дворовых людей и крестьян – Правительствующий сенат счёл улики для обвинения в убийстве новорождённого недостаточными. Дарью Яковлевну осудили «за блудодеяние и несохранение жизни рожденного ею младенца по одной неосторожности» [48, л. 12– 12 об.]. Она получила полгода тюрьмы и «для очищения совести» предана церковному покаянию. Крестьяне, сообщившие об убийстве, были взяты под покровительство и надзор земского суда, дабы помещица «не могла делать в отместку им каких-либо обид и притеснений» [48, л. 9 об.].

Село Сокольники и его обитатели

Село Сокольники Екатеринославской губернии живописно тянулось вдоль крутого правого берега Северского Донца. Оно граничило с селом Крым казённого ведомства и сельцом Пришиб поручика Абрама Константинова. За свою более чем двухсотлетнюю историю село меняло «прописку» и хозяев. Первоначально Сокольники относились к Бахмутскому уезду, затем к Донецкому и, наконец, после очередной административно-территориальной реформы – к Славяносербскому. От уездного Славяносербска его отделяли всего 11 вёрст.

Первое упоминание о Сокольниках относится к последней четверти XVIII века. Сельцо с землёй в количестве 3 800 десятин было отведено 8 декабря 1782 года статскому советнику и кавалеру Александру Титову [49]. Массовая раздача земель в качестве ранговых дач в Бахмутском уезде началось с 1774 года и активно продолжалось до 1780-х годов. Титов населил Сокольники крепостными крестьянами на вывод. В селе проживали 318 мужчин и 261 женщина. От отца село унаследовала дочь Наталья Александровна Титова [50].

К 1804 году село перешло к поручику и кавалеру Василию Ивановичу Туфермахеру (Тюфер-Махеру) [51]. При нём Сокольники с принадлежащим хутором Васильевским были межёваны: пашенная земля занимала 1 800 десятин, сенной покос – 1 613, лес дровяной – 67, просёлочные дороги – 15, солонцеватые места – 114, каменистые места – 317 десятин. На половину реки, заливные протоки, овраг и крутой берег приходилось 319 десятин. Поселение с огородами и гуменниками размещалось на 39 десятинах.

Отставной поручик Туфермахер исполнял обязанности земского исправника в Курской губернии. В Новооскольском уезде ему принадлежало большое село Беломестное. Современники вспоминали о нём как человеке с тяжёлым характером. Подобно Павлу Ивановичу Чичикову Туфермахер разъезжал по губерниям и скупал души беглых крестьян. Декабрист В. Ф. Раевский на следствии называл Туфермахера жестоким тираном, «у которого крестьяне работали в железах [кандалах. – Е. В.]» [52].

В. И. Туфермахер вместе с первой женой Евдокией Семёновой в 1794 году был вписан в Дворянскую книгу Курской губернии, а сто лет спустя фамилия Туфермахер была вычеркнута из губернских дворянских списков, поскольку род на Василии Ивановиче прекратился. Титулярный советник Туфермахер скончался 16 февраля 1815 года [53]. Всё его имущество унаследовала вторая жена Екатерина Андреевна вместе с малолетними дочерьми Матрёной и Евдокией [53]. Недолго горюя, она вступила в брак с соседом-помещиком губернским секретарём Старовым.

Приведённые подробные биографические сведения о членах семьи Туфермахера позволяют утверждать, что Сокольники достались полковнику Перичу не по наследству, а по купчей крепости непосредственно от В. Туфермахера. Решив сделаться помещиком, Яков Петрович приобрёл имение в родных местах.

Хозяином Сокольников Яков Петрович Перич стал не позднее 1811 года. На какие средства полковник Перич купил село, история умалчивает. Интересная деталь: в сентябре 1811 года Московский ассигнационный банк открыл дело «Об исследовании фальшивых ассигнаций, высланных титулярным советником Туфермахером» [54]. Туфермахер отправил на экспертизу ассигнацию в размере 50 рублей. К сожалению, результатов экспертизы в деле не оказалось.

Жители Сокольников посещали Михаилоархангельский храм в соседнем Пришибе. В 1812 году стараниями полковника Перича в Сокольниках была возведена каменная однопрестольная церковь во имя Великомученицы Екатерины [55]. Возможно, закладка храма, как в своё время церкви в Маргаритовке, была связана с семейными событиями. Напомним, что жену Якова Перича звали Катериной.

Храм во имя Св. Великомученицы Екатерины в Сокольниках. Фото начало 1970-х годов. Фото с сайта Александровского благочиннического округа Луганской епархии

При наследнике Петре Яковлевиче Периче у Сокольников появилось параллельное название – Перичевка. Когда хозяином стал капитан и кавалер Григорий Степанович Готовицкий, Сокольники стали именоваться Готовицким. Первоначальное имя вернулось к селу при новой владелице ротмистрше Ольге Леонтович. В 1893 году земли Сокольников были размежёваны между несколькими собственниками [56].

В 1982 году Екатерининская церковь была разрушена, а сами Сокольники, находившиеся на территории Луганской народной республики, в ходе военного конфликта 2014 года полностью уничтожены.

Письма из Ришельевского лицея

Учиться сына Маргарита Мария Сарандинаки (Перич) определила в одно из лучших российских учебных заведений начала XIX века – Ришельевский лицей в Одессе. Между матерью и начальством лицея происходила постоянная переписка: обсуждались успехи отпрыска и вопросы оплаты обучения. Должность первого инспектора лицея занимал таганрожец Иосиф Флуки, давний знакомый майора Блазо. Первое дошедшее до нас письмо датировано 18 апреля 1824 года. В нём выпускник Ришельевского лицея Маргарит Сарандинаки обращается с просьбой к руководству учебного заведения выдать ему удостоверение об окончании лицея и документ для проезда в родительский дом в Таганроге [57, л. 1].

Чуть позже, в этом же месяце, встревоженная сообщением сына Мария Маргаритовна направляет в адрес правления лицея послание следующего содержания: «Получа от сына моего Маргарита Сарандинаки, находящегося в Ришельевском лицее воспитанником, письменное уведомление, что он окончил курс наук, преподаваемых в сем лицее, и что по сему случаю начальство объявило как ему, так и другим воспитанникам, окончившим науки, чтобы они непременно оставили лицей и приискивали бы себе квартиры на свой щет в городе. Не доверяя некоторым образом таковому уведомлению от сына моего и заметив в продолжение нескольких лет постоянную попечительность лицея о воспитанниках, тем более убеждаюсь к сомнению касательно окончания сыном моим наук, а равно выходу его из лицея и приискании им в городе квартиры. Что во столь важных случаях правление лицея, как достоверно предположить можно, не упустило бы известить меня как мать к принятию нужных мер на щет сына своего[57, л. 2]. Обеспокоенная мать подписалась как «полковница Перичева».

В черновике письма от 6 июня 1824 года правление подтверждает поступление на счёт бухгалтерии платежа за обучение Маргарита Сарандинаки. В обращении к адресату написано: «Госпоже полковнице Марии Маргаритовне Сарандина [недописано и зачёркнуто. – Е. В.] Перичевой» [57, л. 4]. 23 июля 1824 года Мария Маргаритовна отправляет в правление лицея письмо, в котором она подвергает сомнению объективность оценки знаний сына на выпускных испытаниях. В письме она снова именует себя полковницей Марией Перичевой [57, л. 18–19].

И, наконец, завершает сохранившуюся переписку прошение коллежского советника Врето к правлению лицея. Георгий Врето, участник первой русско-турецкой войны, купец и преуспевающий чиновник, являлся одним из самых влиятельных представителей греческой диаспоры в Одессе. 4 августа 1824 года он пишет: «Мать окончившего курс наук воспитанника Маргарита Сарандинаки Ростовского уезда помещица флота капитанша 2-го ранга Марья Маргаритовна Сарандинаки писала мне 9^го июля отправить к ней в Таганрог сына ея Маргарита, который объявил мне, что потому не может выехать из Одессы, что не выдано ему из Ришельевского лицея свидетельство. Дабы не потерять удобнаго случая к отправлению его к его матери, покорно прошу оное правление выдать ему нужное об окончании им наук свидетельство» [57, л. 12].

Подлинная история Марии Маргаритовны Сарандинаки, которая любила,

да не вышла замуж

Два дела, недавно обнаруженных в РГИА, позволили окончательно прояснить хронологию истории двухсотлетней давности. Благодаря новым архивным документам появилась возможность узнать подробности семейной драмы от самих героев и многочисленных свидетелей.

Первое из дел озаглавлено «По прошению отставного капитана 2 ранга Федора Сарандинаки о предписании Екатеринославской консистории ускорить производство бракоразводного дела его с женой» [58]. Во втором деле содержится повторная просьба Ф. Сарандинаки о скорейшем решении вопроса с разводом. В его названии содержатся подробности: «Жена Сарандинаки вступила во второй брак с помещиком Яковом Перичем, и брак этот признан незаконным. Венчавший священник Попов с запрещением священнослужения низведен в причетники» [59].

В июле 1816 года в прошении к Святейшему синоду Ф. П. Сарандинаки поведал о том, что он сочетался законным браком «с дочерью ростовского уезда помещика умершаго майора Маргарита Емануилова сына Блазова Мариею Маргаритовой в 1801 году октября месяца и пробыв с нею до 1811 года весьма благополучно, в течение котораго времени они прижили с нею четверых детей, из коих две дочери померли, а два сына Маргарит и Павел находятся в живых» [58, л. 1]. В 1811 году Фёдор Павлович был избран дворянством Ростовского уезда «для приёма провианта и фуража на продовольствие Армии» [58, 1 об.] и уехал в Крым повидаться с родственниками. Из Крыма Сарандинаки вернулся в первых числах ноября в Ростов, где на тот момент жила Мария, и вместе с женой направился в Маргаритовку. В имении Фёдор Павлович задерживаться не стал: его ждали в Ростове неотложные дела. Мария прожила в Маргаритовке около месяца, а потом тоже возвратилась в Ростов, но, к удивлению супруга, остановилась не в его квартире, а без объяснения причин «в особом доме и с сего времени начала им явно пренебрегать» [58, 1 об.]. Из Ростова Мария отправилась в Таганрог и оттуда письмом объявила мужу, что с ним более быть не желает «по каким-то наговоренным ей о нем пороках» [58, л. 2], а «желает житье веселое, открытое и роскошное» [59, л. 28 об. – 29]. Капитан Сарандинаки хотел встретиться с женой для объяснения, но служба не отпускала.

В мае 1813 года Мария Маргаритовна обратилась в Ростовское духовное правление с прошением о расторжении брака. Она сообщала, что была выдана замуж в малолетнем возрасте по принуждению, а в последние годы муж Фёдор Сарандинаки страдает болезненными припадками и неспособен «к супружескому совокуплению» [59, л. 45]. По её словам, 8 октября 1801 года, «покойный родитель ея Ростовскаго уезда помещик майор Маргарит Блазо, будучи до недвижимости разбит параличною болезнию, получил помрачение в уме и лишился употребления языка … при содействии крестной матери ея вдовы порутчицы Софии Скондраковой, на двенадцатилетнем ея Марии возрасте, без воли и всяческих понятий, выдал ея в замужество запомянутаго бывшаго тогда лейтенантом Федора Сарандинаки имевшаго от роду около сорока лет и удручёнаго разными тяжкими болезнями, коих тогда ни отец ея по своим припадкам, ни она по молодости своей предусмотреть не могли, с которым и обвенчана она при той крестной матери ея и немногих других не в церкви, а в собственном того отца ея доме бывшем при таганрогской греческой Цареконстантиновской церкви протоиереем Константином Схолариусом по тому единственно, чтобы никто о сем не знал и не мог в разсуждении малолетства ея разстроить сего брака. После чего Сарандинаки, без уважения на детство ея и слезы имел с нею совокупление и довел ея до совершеннаго безчувствия и страдания» [59, л. 45–45 об.].

Российское законодательство признавало венчальный брак единственной формой брачных уз. В XVIII веке супругов своим детям выбирали родители. Венчанию в приходской церкви предшествовали брачный обыск (письменный акт со сведениями о вступающих в брак) и троекратное оглашение в храме для того, чтобы прихожане имели возможность сообщить о препятствиях к браку. В 1714 году брачный возраст был определён для жениха и невесты как 20 и 17 лет соответственно. Однако новшество, введённое Петром, оказалось нежизнеспособным: Синод продолжал руководствоваться Кормчей книгой, согласно которой венчаться юноше и девушке можно было с 15 и 13 лет. В национальных сообществах нижняя возрастная планка для невесты была ещё ниже. Лишь в 1830 году указ Синода поднял возрастной ценз для брака до 18 и 16 лет.

Лежащий на смертном одре майор Блазо сделал рациональный выбор, вручив единственную дочь, а вместе с её рукой и своё состояние Фёдору Сарандинаки. Капитан происходил из очень уважаемой среди греков морской династии [60]. Его отец, архонт острова Монемвасия, отдал жизнь в борьбе с турецкими захватчиками. Поступившие на русскую службу братья матери Панайот и Антон Алексиано героически сражались в первую и вторую русско-турецкие войны. Панайот Павлович закончил свой боевой путь в чине контр-адмирала, Антон Павлович – вице-адмиралом синего флага Черноморского флота. Родной брат Фёдора Евстафий Павлович Сарандинаки, начав волонтёром в Архипелагскую экспедицию Екатерины II, в чине капитан-командора вёл флагманский корабль Ф. Ф. Ушакова к Ионическим островам. А. П. Алексиано был женат на Феодоре Дмитриевне, дочери богатого и уважаемого жителя Таганрога Д. И. Алфераки.

В служебных аттестациях начальство отзывалось о Фёдоре Сарандинаки как о человеке благородном. К просьбе жены о разводе, как и положено благородному человеку, он отнёсся с пониманием. Удерживать и чинить препятствия не стал и в ноябре 1812 года написал ей «отзыв»: «Известно вам, что с самаго вступления моего прошлаго 1801 года с вами в законный брак, болезненные мои припадки, кои я и до того уже ощущал, не только никакими средствами не могли быть излечимы, но усилившаяся долговременная простуда разслабила в конец все мои члены, а цынготная болезнь застарелая произвела несносный у меня запах из рта и чрез повреждение параличем действие детороднаго уда я лишился. От сего самаго не имею с вами пятые уже год и супружескаго совокупления, а как по немолодым моим летам, коих мне от роду 50 к выздоровлению моему не предвижу ни малейшей надежды. К тому же прискорбно мне видеть вас на двадцатидвухлетнем вашем возрасте обстоятельствами таковыми толико изнуряемою, для того изъявляя вам чрез сие мое желание на оставление союза, предоставляю вам просить о совершенном расторжении брака нашего с тем, что буди оное последует, то я имею остаться по век мой безбрачным, а вы можете вытти в замужество за другаго и дети наши Маргарит и Павло должны оставаться в совершенной вашей воли и распоряжении у вас. Впрочем благодарю вас за доброе ваше чрез столько лет к немощам моим благоснисхождение и приязнь. С истинным к вам почтением остаюсь капитан 2  ранга Федор Сарандинаки» [59, л. 46].

Дата рождения Фёдора Павловича Сарандинаки точно неизвестна. По разным источникам [61, л. 508; 62, 63] на момент женитьбы ему было от 32 до 37 лет – по понятиям века не старый человек для брачного союза. Не меньше двадцати лет он провёл на морской службе. Ребёнком Фёдор был вывезен из Греции старшим братом и определён в столичную гимназию для чужестранных единоверцев. В возрасте 17 лет он поступил в Морской шляхетский корпус, по окончании которого произведён в гардемарины и отправлен служить на Балтику. В чине мичмана участвовал в русско-шведской войне 1788–90 годов, а в 1794 году был переведён на Черноморский флот. Согласно послужному списку [61, л. 14 об. –15] Ф. Сарандинаки с апреля по 9 ноября 1801 года, т. е. на момент женитьбы, находился на «карантинной брантвахте в Козлове» (на корабле, несущем караульную службу напротив современной Евпатории) и в 1802 году состоял в Таганрогском и Керченском портах на канонерских лодках. Осесть на год в Таганроге Фёдор смог только 1803 году, когда поступил в береговую команду, с 1804-го до выхода в отставку в 1806 году служил в Севастополе.

Кампании, в которых Фёдор Павлович участвовал, длились по несколько месяцев. Цинга вошла в историю как «болезнь моряков». Пик её пришёлся на XV–XVIII века, когда, благодаря развитию судостроения, стали возможны длительные плавания без схода на берег и пополнения провизии. Рацион питания моряков был скуден, в основном приходилось есть солонину и сухари. В отсутствие витамина С разрушались дёсны, выпадали зубы, пропадала эластичность суставов, кости теряли прочность, нарушалась работа сердечно-сосудистой системы. Вплоть до конца XIX века жестокая болезнь уносила жизни.

«Отзыв» Фёдора Павловича был утверждён в Ростовском духовном правлении в присутствии уездного судьи майора Афанасия Егоровича Холяры в ноябре 1812 года.

Прежде чем передать дело в следующую духовную инстанцию, ростовское правление решило убедиться в достоверности показаний Марии Маргаритовны. В феврале 1813 года в присутствии членов правления, судьи и трёх штаб-лекарей Давыдова, Усова и Александрова – двое последних являлись лечащими врачами Сарандинаки – капитан подвергся тщательному медицинскому обследованию. Его диагнозы были подтверждены, и он был признан неспособным к супружескому сожитию [59, л. 46 об.].

Для проверки слов Марии о том, что «покойный отец ея женился на умершей матери ея дворянке Маргарите Погонатовой 1788 года ноября 14^го дня, а она от них рождена, по уверению самаго отца ея и по бывшей у него собственноручной его записке, неизвестно каким образом утерянной 1790 года июля 18^го дня и крещена помянутым протоиереем Схолариусом при восприимнечестве умершаго архиепископа Неофита Зернитскаго и означенной порутчицы Скондраковой» [59, л. 45 об. – 46], правление решило опросить свидетелей. Первой дала показания крёстная мать Марии. София Скондракова под присягой показала, что Мария была рождена 18 июля 1788 года и «в замужество вышла она за капитана 2^го ранга Федора Сарандинаки по истечению ей от роду тринадцати лет» [59, л. 46 об. – 47].

Мария Маргаритовна не согласилась и продолжала настаивать на своём «совершенном малолетстве» на момент замужества. В декабре 1813 года она подала «объявление» о том, что сведения о рождении, сообщенные крестной матерью, неверны. Скондракова запамятовала по старости и незнанию российской и греческой грамоты [58, л. 47].

Продолжая расследование, Ростовское духовное правление допросило других очевидцев. Майор Егор Кокин и дворянин Михаил Караяни показали, что разбитый параличом майор Блазо действительно выдал замуж дочь малолетней. Надворный советник и кавалер Дмитрий Алфераки, прапорщик Дмитрий Софианопуло, дворянин Александр Софианопуло, губернский регистратор Павел Караяни и таганрогский купец Иван Тамбала какого месяца и года родилась и вышла замуж Мария Блазо не припомнили [59, л. 47 об.] Жительница Таганрога вдова поручика Катерина Диликова твёрдо заявила, что Мария Блазо родилась 18 июля 1790 года, поскольку неделей раньше скончался её собственный новорождённый сын. Греческий мещанин Осип Езелев подтвердил, что майор Блазо женился 14 ноября 1788 года, а Мария рождена 18 июля 1790 года. Он настаивал на точности сообщённых им сведений, поскольку в то время управлял имением Блазо и «имел у себя о том записку» [59, л. 47 об.] Таганрогский мещанин Ефим Назаров даты не помнил, но сообщил, что, находясь в услужении у Блазо в 1795 году малолетнюю Марью «на руках нашивал» [59, л. 47 об.] По словам греческой мещанки Никитиной Марии Маргаритовне минул двадцать шестой или двадцать седьмой год [59, л. 47 об. – 48].

По запросу ростовского правления Екатеринославское депутатское собрание сообщило, что помещик Мариупольского уезда майор Маргарит Блазо был внесен в 3-ю часть Дворянской родословной книги в феврале 1793 года. Согласно записи под номером 872, сделанной на обороте листа 324, майору Блазо было 42 года, а его дочери Марье три года [59, л. 48].

Метрические записи о рождении, крещении и венчании Марии обнаружены не были. По исповедальным росписям Цареконстантиновской церкви в 1807 году Марии Маргаритовне было 18 лет, а Фёдору Павловичу – 36 [59, л. 48 об.].

Выслушав «экстракт» результатов расследования, правление приняло за истинную дату рождения Марии Блазо 18 июля 1790 года. Венчавший двенадцатилетнюю Марию Блазо протоиерей Цареконстантиновской церкви Константин Схолариус «за совершение им подобнаго в малолетстве невесты брака» посмертно, в 1813 году, был лишён протоиерейского чина [59, л. 48 об.]. Марии и Фёдору Сарандинаки было предписано расстаться: она вольна выйти замуж за другого, а ему следовало оставаться безбрачным [59, л. 3 об.]. Сыновей оставили с матерью. Решение правления было отослано в Екатеринославскую духовную консисторию, а оттуда должно было последовать в столицу. С 1722 года дела о расторжении брака окончательно утверждал Святейший Синод.

По петровской церковной реформе главным органом епархиального губернского управления являлась консистория, состоявшая из духовенства, светских чиновников и секретаря, непосредственно представляющего Святейший Синод, а начальником епархии был архиерей. Сложившееся двоевластие склонялось в одну или другую сторону в зависимости от личности архиерея и напористости бюрократического аппарата консистории.

В пору описываемых событий епархией управлял архиепископ Иов. В миру Яков Петрович Потёмкин, племянник светлейшего князя, был известен необыкновенной суровостью.

Иов, архиепископ Екатеринославский, Херсонский и Таврический. 1812 г. Неизвестный художник. РГИА

В начале своего правление в епархии он применял к подчинённому духовенству настолько строгие меры, что заслужил от Синода выговор. После порицания Иов стал вести себя осторожнее, но характер не изменил.

В ноябре 1813 года отставной капитан флота Ф. Сарандинаки отправил архиепископу Екатеринославскому, Херсонскому и Таврическому Иову послание. В письме Фёдор Павлович обратил внимание иерарха на то, что вступив в брак с Марьей Маргаритовной «на тринадцатилетнем ея возрасте, не имел с нею тогда супружескаго совокупления по запрещению отца ея, а отправился на службу, из которой вернулся в Таганрог в генваре месяце 1802 года» [59, л. 49] и с тех пор жил с ней как супруг.

 На момент расставания с женой в 1811 году капитан Сарандинаки испытывал финансовые трудности. По его словам, из-за вины приказчиков «начёт по провианту» долг составлял около 10 000 рублей, и он для его покрытия намеревался продать часть совместно приобретённой с женой земли. Однако Мария Маргаритовна продаже земли воспротивилась и предложила Фёдору Павловичу дать для покрытия долга 15 000 рублей и выплачивать ему ежегодно по 1000 рублей за согласие на расторжение брака [59, л. 48 об.].

Имя возлюбленного Марии Маргаритовны официально стало известно в 1815 году. В прошении к Иову от 31 августа Ф. Сарандинаки известил владыку, что причиной «разстройки» его жены Марии Маргаритовны является помещик Славяносербского уезда Яков Перич. Полковник Яков Перич «не только имением ея пользуется, но даже обладает ея слабостью, делает как ему угодно» [59, л. 49 об]. По словам Сарандинаки, Перич составил от имени капитана два подложных прошения – к архиепископу Иову и в консисторию «о будто бы согласии его Сарандинаки на расторжение брака» [59, л. 49 об]. Эти бумаги доставил Фёдору Павловичу для подписания кадет Софианопуло. Посланец передал, что полковник готов выплачивать оставленному мужу 1000 рублей в год и содержать для него прислугу. Оскорблённый адюльтером супруги Сарандинаки потребовал от духовных властей «Перича и Марью <…> предать законному суждению»  [59, л. 50].

В третий раз капитан Сарандинаки обратился к архиепископу Екатеринославскому в феврале 1816 года. В новом послании он уведомил Иова о том, что «жена его Марья Маргаритова дочь отлучась без ведома его в Славяносербский уезд вступила в незаконный <…> с отставным полковником Яковом Перичем брак, совершённый того же уезда в казённом селении одиннадцатой роты, и просил объяснить ему: с дозволения ли духовной власти жена его вышла за Перича в замужество, или самовольно, и в сем последнем случае обеих их Перича и Марью и участвовавших в том предать законному суждению» [59, л. 49 об. – 50].

Капитан Сарандинаки оказался не первым, кто известил духовные власти о венчании Марии Маргаритовны и Якова Петровича Перича. В декабре 1815 года священник из села Нижнее Бахмутского уезда Максим Барышпольский, духовный отец Перича, направил в правление раппорт о состоявшемся в селе Черкасском «перевенчании» помещицы Марии Маргаритовны и полковника Перича [59, с. 50].

В связи со случившимся Бахмутскому духовному правлению было учинено взыскание. Расследование обстоятельств поручили ростовскому протоиерею Григорию Щербинскому (спустя годы его дочь Глафира вышла замуж за Маргарита Фёдоровича Сарандинаки). К следствию подключился нижний земский суд. На дело обратило внимание Екатеринославское губернское правление и губернатор И. Х. Калагеорги.

Вскрывшиеся обстоятельства венчания вполне могли бы послужить фабулой литературного рассказа. «Бывший при совершении сего брака села Михайловки пономарь Лаврентий Попов показал, что по приезду его прошлаго 1815^го года ноября 13^го дня поздно вечером в село Черкасское  к родной матери своей тогда уже, когда он спал, дядя его священник Гавриил Попов велел ему взять фонарь и идти с ним в церковь, в которой и начал он совершать бракосочетание неизвестных ему господ, и он Лаврентий пел, что следовало, причём были призванный им по приказанию священника церковный староста поселянин Леонтий Чигрин да державшие над бракосочетавшимися венцы два господина и один или два человека ему неизвестные, а по окончанию брака господа сели в карету и уехали, и тогда только он услышал, что венчан был полковник Перич с помещицей Марьей Маргаритовой» [59, л. 34].

Церковный староста черкасский поселянин Леонтий Чигирин рассказал, что «1815^го года ноября 12^го дня около полуночи разбужен он был села Михайловки пономарём Лаврентием Поповым и именем священника Попова призван в церковь, в которой и застал его Попова начавшего уже венчать полковника Якова Перича с помещицею. Как после уже он узнал Марьей Маргаритовою дочерью, причем по требованию его Попова подал потребное количество свечей и вина и заметил, что венцы держали офицеры Василий Мисароша, а другой из ремонтиров ⁸ему неизвестный, а также были тогда на костыле хромой и ещё один Иван Мисароша и слуга, а по окончанию брака господин Мисароша дал ему за свечи и вино в пользу церкви 20^ть рублей, более же он ничего о сем браке не знает» [59, л. 34–34 об.].

Казённые поселяне села Черкасского Данило Потапенко, Фёдор Руднев, Кондрат Малихин и Леонтий Чигирин под присягою показали, что «в 1815^м году на другой день Филипповаго поста приходский их священник Гавриил Попов, бывший из них в доме Потапенка, пил с ними горячее вино и от того сделался хмельным, между разговорами сказывал, что он перевенчал полковника Перича с помещицей флота капитана-лейтенанта 2^го ранга Марьею Сарандинакиною и зато будто бы получил от Перича тысячу рублей, повторяя при том, если еще такая свадьба случится, то он венчать будет» [59, л. 34 об.]. Сам Перич настаивал, что заплатил за венчание священнику Попову только тридцать рублей.

Последовавшая затем переписка Фёдора Павловича с духовными властями (декабрь 1817 года, декабрь 1818 года) ещё больше затянула рассмотрение вопроса. Капитан проявлял непоследовательность, то одобряя, то осуждая поступок жены. Сомнения Сарандинаки объяснял заботой об образовании и материальном положении сыновей. К чести полковника Перича, он постарался дать достойное образование не только собственным детям, но и Маргариту с Павлом. Оба юноши были определены в Ришельевский лицей.

Комиссия по расследованию настоятельно потребовала от Якова Петровича Перича и Марии Маргаритовны ответов, «в которых объясняли они разные причины, понудившие их вступить брак» [59, л. 50 об.].

В своё оправдание Мария сообщила, что родила от Перича сына и беременна вторым ребёнком [59, л. 51 об.]. Она снова описала пережитые за годы супружества с капитаном Сарандинаки горести. Находясь в браке, из уважения к правилам церкви, Мария не смела думать о разводе и надеялась на выздоровление мужа. Когда же безнадёжность ситуации стала очевидной, Фёдор Павлович из сострадания к её молодым годам и движимый заботой об общих детях, подписал акт, предоставляющий ей право просить о расторжении брака. Доставшиеся Марии от отца наследство до наступления совершеннолетия находилось в опеке и управлении мужа⁹. Вступив в 1811 году в полноценные права, она обнаружила имение совершенно разорённым: из 564 душ мужского пола осталось только 200, долги составляли почти 45 000 рублей. За образовавшуюся в 1809 году в результате неумелых коммерческих действий Сарандинаки недостачу, имение было описано и назначено на продажу. Ради «спасения имения и детей» Мария Маргаритовна решилась выйти замуж за Перича [59, л. 50 об.]. После принятия духовным правлением в 1813 году решения о расторжении брака с Сарандинаки она посчитала себя свободной от уз замужества. Её уверенность подкрепил покойный священник Максим Барышпольский, убедивший, что решения правления и консистории «утверждены во всей силе» [59, л. 50 об.].

Полковник Перич на комиссии говорил о том, что «усердствуя ей [Марии] и детям ея, спас имение от продажи» [59, л. 51]. Вступая в брак с Марией, он был движим исключительно желанием «доставить щастие» любимой женщине [59, л. 51]. Решение о женитьбе Яков Петрович принял после кончины первой жены «Катерины Аммосовой дочери» [59, л. 51 об.]. Как человек всю жизнь проведшей на воинской службе, полковник не разбирался в законах «на таковые дела изданных и порядке на производство оных установленном» [59, л. 51 об.] и искренне считал, что Мария после решения Ростовского духовного правления вольна выйти второй раз замуж.

Упомянутое Перичем редкое отчество первой жены и известные из послужного списка полковника фамилия и чин её отца (коллежский асессор Демидов) помогли открыть ещё одну страницу прошлого. Женившись первый раз, Яков Петрович сделал отличный выбор. Знакомство с будущим тестем Перич вёл со времён совместной службы в Преображенском полку. Аммос Прокопьевич Демидов хотя чинами не блистал – дослужился до прапорщика [64], а по отставке более двадцати лет работал смотрителем гимназических классов в Московском университете [65] – происходил из известного рода горнозаводчиков и землевладельцев. Его отец, Прокопий Акинфиевич Демидов, слыл в Москве богатеем и сумасбродом. Сам Аммос Прокопьевич владел имением Растуново с тысячью душ крестьян [66] и красивейшей усадьбой в Толмачёвском переулке в Москве.

На следующее дознание Перич не пришёл по причине плохого самочувствия, а декабре 1819 года полковника Якова Петровича Перича не стало.

Строгий архиепископ Иов в «экстакте» по результатам расследования, ссылаясь на труд «Нравственные правила» святителя Василия Великого и одно из правил анкирского поместного собора 314 года, потребовал наказать Марию Маргаритовну и духовных лиц, причастных к её венчанию с Перичем. «За прелюбодейную ея Марьи в беззаконном браке с Перичем жизнь определить ей <…> церковное покаяние на семь лет с исполнением онаго, для большаго возчувствования преступления своего, чрез один год Слободскоукраинской епархии в Хорошевском женском монастыре по неимению такаго в здешней епархии, а достальнаго времени на месте жительства ея под присмотром духовнаго ея отца следующим образом: в бытность в монастыре ежедневно, а в доме во все воскресные и праздничные дни ходить в церковь на всякое славословие и приносить о том преступлении своем истинное перед Богом раскаяние, полагая чрез год в монастыре каждую седьмицу в дни по пятидесяти поклонов земных. Во все посты исповедоваться, а святых тайн не приобщаться, кроме смертнаго случая, в котором поступить по 5-у правилу Григория Нисскаго [святитель, младший брат Василия Великого – Е. В.] с тем, что ежели с течением времени усмотрены в ней будут плоды достойные покаяния, то и в уменьшении ей онаго, на основании 102^го правила 6^го Вселенскаго собора и указы Святейшего Правительствующего Синода 1780 года марта от 21 дня оказать снисхождения» [59, л. 42].

Вопрос о судьбе «прижитых ею Марьей с полковником Перичем детях» на основании указа Петра I от 1722 года и последовавших за ним решений Святейшего Синода Иов возложил на Екатеринославское губернское правление [59, л. 42 об.].

В своём вердикте от сентября 1820 года Синод смягчил решения архиепископа. Высший орган духовной власти империи постановил «брак Марьи Маргаритовой с умершим полковником Перичем признать недействительным, оставить ея Марью в супружестве с первым мужем Сарандинаки, а за сожитие ея в беззаконном браке <наложить> епитимью и исполнить, не отсылая в монастырь и не разлучая чрез того с мужем ея, под присмотром духовнаго отца ея» [59, л. 87]. Венчавший Марию с Перичем священник Попов вместо требуемой Иовом «отсылки» в монастырь был переведён в причётники, а пономарь определён на временное служение в архиерейский дом.

Не все истории разводов в XIX веке имели печальный конец. Младшая дочь Пушкина Наталья Александровна Дубельт получила от Синода разрешение на расторжение брачных уз после того, как в нарушение правил обвенчалась с новым возлюбленным.

К несчастью Марии Маргаритовны на её пути встал неистовый борец за нравственность архиепископ Иов, и план влюблённых потерпел фиаско.

Бенефициарами несостоявшегося брака Марии с Перичем стали сыновья Маргарит и Павел Сарандинаки и их многочисленные потомки. Имение Маргаритовка не повторило судьбу Сокольников и целое столетие оставалось их семейной вотчиной.

Запись в метрической книге таганрогской греческой Константиновской церкви гласит, что «1827 года февраля 17^го числа умре капитанша 2^го ранга Мария Сарандинаки, 38 лет от апоплексического удара» [61, л. 49]. После смерти Марии Маргаритовны капитан Сарандинаки женился ещё раз, пережил вторую жену Софью Васильевну [67] и скончался от простуды на 65-м году жизни [61, л. 50].

Ореол таинственности вокруг личности Якова Петровича Перича развеялся, но остались вопросы. Почему в земельных документах, датированных 1802 годом, владелицей Маргаритовки значится полковница Мария Перичева? Насколько тяжело было физическое состояние майора Блазо на момент принятия решения о замужестве дочери и когда последовала его смерть? М. М. Блазо упоминается как поверенный греческого общества Таганрога в именном указе императора Александра I таганрогскому градоначальнику барону Б. Б. Кампенгаузену в июле 1808 года [68]. Как и когда познакомились Мария Сарандинаки и полковник Перич? Был ли лихой улан действительно увлечён богатой помещицей или им двигал только расчёт? По какой причине полковник оказался поздней осенью в имении Маргаритовка, удалённом на много вёрст от Таганрога и Славяносербска? И, наконец, как сложилась жизнь общих детей Марии и Якова Перича?

* * *

P.S. Среди крестьян Павло-Очаково помещика П. Ф. Сарандинаки статным видом и аристократическими манерами выделялся Вадим Иванович Потапов. Ходил он всегда по деревне с тростью, в цилиндре и имел прозвище Саранда. Со слов его ныне здравствующих потомков он приходился крестником Павлу Фёдоровичу [69]. Когда Вадиму пришло время идти в рекруты – выбор делал крестьянский сход – барин, якобы, откупил его от воинской повинности. Может быть исключительное отношение помещика к крестьянину связано с тем, что в жилах Вадима Потапова текла кровь полковника Перича и Марии Сарандинаки? Но это уже тема новых исследований.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Высоцкая Е. П. Одиссея Маргарита Блазо // Дон. временник. Год 2014-й. Вып. 22. Ростов н/Д., 2013. С. 70–82.
2. Её же. Дети магистра // Там же. Год 2015-й. Вып. 23. Ростов н/Д., 2014. С. 65–81.
3. Её же. Павловичи и Маргаритовичи // Там же. Год 2016-й. Вып. 24. Ростов н/Д., 2015. С. 176–194.
4. Её же. Любовь и благородство // Там же. Год 2019-й. Вып. 27. Ростов н/Д., 2018. С. 158–162.
5. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 118. Д. 2-М «галка красная». Л. 1.
6. ГАРО. Ф. 429. Оп. 1. Д. 56. Л. 37, 38, 41, 42, 45, 46, 92.
7. Список штаб-офицерам по старшинству: по 11 апреля 1802 г. СПб., 1802. С. 23, 341–342.
8. РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2315. Л. 6 об. –7.
9. Там же. Д. 2654. Л. 5 об. –6.
10. Список армейским офицерам по полкам и батальонам. Марта 1797 г. СПб. : Тип. Гос. воен. коллегии, 1797. С. 341–342.
11. РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 2419.
12. Там же. Ф. 10. Оп. 2/109. Д. 4. Л. 371–371 об.
13. ЦДIAK Украiни. Ф. 1413. Оп. 1. Д. 4. Л. 376.
14. Там же. Д. 19. Л. 16–19 об.
15. Там же. Ф. 1989. Оп. 1. Д. 565. Л. 1300 об. –1301.
16. Высоцкая Е. П. Четыре жизни баронессы Кампенгаузен // Дон. временник. Год 2021-й. Вып. 29. Ростов н/Д., 2020.
17. ЦДIAK Украiни. Ф. 1413. Оп. 1. Д. 12. Л. 241–243.
18. Там же. Д. 11. Л. 71 об. –72.
19. Копии с Высочайших Его Императорского Величества приказов, отданных при пароле Его Императорскому Высочеству Александру Павловичу. 1797 года. [СПб., 1798]. С. 237.
20.  Месяцеслов с росписью чиновных особ, или Общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1805. Ч. 2. СПб. : Имп. акад. наук, 1805. С. 208.
21. ЦДIAK Украiни. Ф. 1413. Оп. 1. Д. 45.
22.  Новороссийский календарь на 1849 год, издаваемый от Ришельевского лицея. Одесса : Гор. тип., 1848. С. 207.
23. Феодосий (Макаревский А. Г.). Материалы для историко-статистического описания Екатеринославской епархии: церкви и приходы прошедшего XVIII столетия. Вып. 2. Екатеринослав : Тип. Я. М. Чаусского, 1880. С. 149.
24. РГВИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 1702. Л. 54 об. – 56.
25.  Указы Ея Императорскаго Величества Самодержицы Всероссийской // Санкт-Петербургские ведомости. 1794. 13 янв. (№ 4). С. 1.
26. Русские полководцы : сб. док. / под общ. ред. ген.-лейтенанта А. Б. Сухомлина, ген.-майора В. Д. Стырова. Т. 3. Суворов : док. / ред. полк. Г. П. Мещерякова. М., 1952, С. 398.
27. Трамбицкий Т. Исторический очерк 2-го лейб-гусарского Павлоградского императорского Александра III-го полка. [Б. м. : Б. и., 19--]. С. 63.
28. Голодолинский П.П. История 3-го драгунского Сумского Его Королевского Высочества Наследного Принца Датского полка. М. : Типолитогр. т-ва И. Н. Кушнерев и К^о, 1902.
29. Бобровский П. О. История Лейб-гвардии Уланского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка. СПб.: Экспедиция заготовления гос. бумаг, 1903. Прил. к I т.
30. Бобровский П. О. Указ. соч. Т. 1.
31. Булгарин Ф. Воспоминания. М. : Захаров, 2001.
32. РГВИА. Ф. 3549. Оп. 1. Д. 2.
33. Бобровский П. О. Указ. соч. Прил. ко 2 т. С. 269.
34. Месяцеслов с росписью чиновных особ, или Общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1811. Ч. 2. СПб. : Имп. Академия наук, 1811. С. 215.
35. Месяцеслов с росписью чиновных особ…1812. Ч. 2. С. 223.
36. Грахов Я. Д. Краткий историческо-статистический обзор Екатеринославской гимназии и подчиненных ей учебных заведений. Одесса: Тип. Францова и Нитче, 1856.
37. РГИА. Ф. 1330. Оп. 18. Д. 1417.
38. Глинка в воспоминаниях современников / [общ. ред., сост., подготовка текста, вступ. ст. и коммент. А. А. Орловой]. М. : Музгиз, 1955.
39. Месяцеслов с росписью чиновных особ … 1822. Ч. 1. С. 201.
40. Месяцеслов с росписью чиновных особ … 1824. Ч. 1. Прибавление к первой и второй части месяцеслова 1824 года. С. 22.
41. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1824. № 11697. Вып. № 35–52 от 25 окт. С. 1940–1941.
42. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1825. № 8928. Вып. № 27–39 от 1 авг. С. 1498.
43. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1831. № 533. Вып. № 2 от 2 янв. С. 101.
44. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1829. № 11336. Вып. 36–52 от 19 окт. С. 1539.
45. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1843. № 24564. Вып. № 92 от … нояб. С. 2568.
46. Сенатские объявления о запрещениях на имения. СПб., 1827. № 3509. Вып. № 14–26 от 2 апр. С. 712–715.
47. РГИА. Ф. 796. Оп. 107. Д. 784. 
48. РГИА. Ф. 1151. Оп. 3. 1843 год. Отд-ние уголов. дел и герольдии. Д. 224.
49. ДАХО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 51. Л. 54 об.
50. РГВИА. Ф. 846. Оп. 1. Д. 18728. Ч. 2. Л. 102.
51. РГАДА. Ф. 1308. Оп. 1. Д. 367/401.
52. Эйдельман Н. Я. Первый декабрист : Повесть о необыкнов. жизни и посмерт. судьбе В. Раевского. М. : Политиздат, 1990. С. 361.
53. ГАКО Ф. 33. Оп. 2. Д. 892. Л. 1.
54. ГАТО. Ф. 51. Оп. 6. Д. 1522. Л. 1.
55. Храм святой великомученицы Екатерины, с. Сокольники : (По материалам Историко-статистического описания Екатеринославской губернии 1913 года. Екатеринослав, 1914) : сайт Александровского благочин. округа Луган. епархии URL: https://aleksandrovsk-prav.ru/hram-svyatoy-velikomuchenitsyi-ekaterinyi-s-sokolniki/ (дата обращения 6.10.2021 г.)
56. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 119. Ч. 2. Д. С-19 (красная галка).
57. ДАОО. Ф. 44. Оп. 1. Д. 74.
58. РГИА. Ф. 796. Оп. 97. Д. 741.
59. Там же. Д. 69.
60. Высоцкая Е. П. Три капитана // Дон. временник. Год 2011-й. Вып. 19. Ростов н/Д., 2010. С. 66–91. 59
61. РГИА. Ф. 1343. Оп 29. Д. 1093.
62. РГАВМФ. Ф. 406. Оп. 1. Д. 13. Л. 1095–1096.
63. Там же. Ф. 432. Оп. 1. Д. 712. Л. 7.
64. Месяцеслов с росписью чиновных особ …1783. С. 16.
65. Месяцеслов с росписью чиновных особ …1803. С. 205
66. Грибовский В. М. Полугерой екатерининского века // Ист. вестник. 1901. Т. 86. С. 1017.
67. ГАРО. Ф. 226. Оп. 21. Д. 646. Л. 65.
68. Полное собрание законов Российской империи. Собр. первое. 1649–1825 гг. Т. 30. СПб., 1830. С. 452.
69. Михеева Л. – А. М. Богатову : [письмо от 22.10.2015]. Копия // Лич. арх. авт.