ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 30-й

Генеалогия и семейная история

Е. Т. Церковников

ОТ ДОНА ДО АДРИАТИКИ

Из воспоминаний

(1919–1966)

Пешком на чужбину

11/24.XII.1919. Колонны и колонны гражданских лиц и военных оставляют Каменскую. Издалека слышится стрельба пушек и «работа» пулемётов.

13/26.XII.[1919]. Мой день ангела, а заодно и день рождения [1]. Покидаем Каменскую. Дорог нет. Идём пешком.

14/27.XII. Cпим на Северном [2] Донце в каком-то холодном, разрушенном бараке.

15/28.XII.[1919]. Утром прибыли в открытом вагоне в Лихую. Далее из Сулина пешком, а потом в открытом вагоне (холодно, голодаем).

17/30.XII.[1919]. Добрались в Новочеркасск. Остановился в семье полковника Мишитова. Семья уезжает в неизвестность. Посетил брата Володю. Жил там недолго на ул. Горбатая, 17 (у сестры братовой жены), на Кирпичной, 56 у сослуживца тёти Лёли и на Почтовой, 31 у Мишитова. Первый раз я пожалел, что покинул Каменскую.

19.XII.[1919] Мобилизация.

21.XII.[1919]/3.I.[1920]. Паника. Атаман покинул Новочеркасск. Поездов нет. Идём пешком в сторону Кубани.

22.XII.[1919]/4.I.[1920]. Покидаем Новочеркасск. Трагичные моменты происходят перед Аксаем. Дошли до Старочеркасска. Страшные сцены. Разбиты подвалы с вином. Люди напились и захлебнулись вином, разлитом по полу. Некоторые совершили самоубийство. Нет власти, паника...

23.XII.[1919]. Идём дальше. Дорога покрыта трупами, людьми и лошадьми. Видел, как по дороге и в домах плачут оставленные дети. В 10 ч. перешли мы реку Дон. Лёд был непрочный, некоторые утонули. Прошли хутор Бунты* и дошли до станицы Хомутовской. Мои друзья Ковалёв и Апольшин потерялись по пути.

24.XII.[1919]./6.I.[1920]. В 14 ч. дошли мы до станицы Хомутовской. Народ нас встречал не холодно, но и не тепло. Повсюду трупы людей и лошадей, потерянные вещи и дети. 500 домов сжёг «атаман» Маруся.

26.XII.[1919]./8.I.[1920]. Идём. Кагальницкая, Сосыка [3], Гуляй Борисовка [4]. Ветер, холодно, хочется есть.

27.XII.[1919]./9.I.[1920]. Встретили учителя Ивана Ивановича Попова, который идёт самостоятельно.

29.XII.[1919]./11/1.[1920]. Воскресенье. Вышли в шесть утра. Перешли реку. Лёд треснул. Погибло шесть человек. Прошли Кугоейскую [5], Кубань, Новую Пашковку [6].

31.XII.1919/13.I.[1920]. На заборах написано: «Солдаты, заходите к нам. Казаки, идите домой. Офицеров – вешать». Деньги ничего не стоят. С Богом, горестный 1919 год!

1.I.1920/14.I.[1920]. Начали двигаться (по-прежнему пешком). Новая Пашковская, Екатерининская [7]. Сентиментальные мысли. Вспомнилась мне песня того времени.

Моей тайной любви,

Моей сладкой мечты

Никому не понять

Никогда, никогда.

И любовь, и мечту

Я в себе схороню

И в могилу потом

Я с собой унесу

Навсегда, навсегда.

3/19.I.1920. Какой мороз! Крестьяне (казаки) меняют своих коней за бесценок, потому что боятся, что их могут реквизировать. Люди против белых и Деникина. Станица Крыловская.

5/18.I.[1920]. Дошли до станицы Екатеринославской [8]. У меня температура. Местное население не враждебно, но и не особенно доброжелательно. Идёт снег. Холодно.

6.I/19.I.[1920]. Отдыхаем.

7.I.1920. Огромная неприятность. Потерял 2000 рублей. Всё, что имел.

8.I/21.I.[1920]. Хутор Заречный. Плохо себя чувствую и физически, и морально.

9/22.I.20. Tres mal [9]. Встретил нашего знакомого подъесаула Фетисова. Нападают «зелёные». Это солдаты, которые ушли из Белой и Красной армии.

10/23.I.1920. Интересное явление. Утром видели на небе чёрную полосу.

11/24.20. Кубанцы веселятся, пьют, играют на гармошке, танцуют. Позже мы узнали, что они радуются «зелёным».

12/25.I.1920. Наконец, после месяца, сегодня искупался. Интересно, что мужчины и женщины купались вместе. Нет водки. Пьют так называемый самогон. Нет сигарет – курят так называемый самодур. Это что-то дурманящее, от чего человеку становится весело.

14.I.[1920]. Всё ещё болен. Температура.

15–18/28–31.I.1920. Холодно, –20. Вспомнил моего лучшего друга Митю и его сестру Нину Никольских. Они были соседями. Мы вместе играли. Они были в 1920–21 г. расстреляны как дети священника. Ему в то время было 17, а ей 16.

6/19.II.[19]20. Много думаю и задаюсь вопросом – а что дальше? Могу ли изменить судьбу?.. Всё кануло в никуда. Я потерял маму и Марусю. Увижу ли их снова? Умер Мамонтов, генерал который боролся против Красной армии. Это удар для «белых».

9/22.II.[19]20. Меня охватывает паника. Ситуация очень тяжёлая.

10/23.II.[19]20. Кубанцы говорят, что красные – люди и мы тоже люди. Почему воюем?

14/27.II.[19]20. Пятница. В 14 ч. вышли из станицы Екатериновской и дошли до ст. Михайловской [10]. Глава – член Рады (правительства Кубани). Он оптимист, но против России и особенно против царя.

15/28.II.[19]20. Ст. Удимская*, хутор Белый*, хутор Куликовской*, ст. Уманская. Плохо себя чувствую, всё ещё болею. Слышны пушки. Куликова балка*.

26.II. (ст. стиль) 1920. Ст. Крымская, хутор Заморовский.*

23.II. ст. ст. [19]20. Ст. Переслявская [11]

24.II. [1920]. Понедельник. Кловая*, Черноморская [12].

25.II. [1920]. Недалеко «зелёные», стреляют по нам.

1/14.III.[19]20.Новая Дмитровская [13] и, наконец, Екатеринодар. Останавливаемся в здании реального училища. Получаю деньги с Дона, а не добровольческие деньги.

2/15.III.1920. Видел трамваи. Первый раз в жизни обедал в гостинице «Мечта». В городе неспокойно и ожидание.

3/16.III.1920. Смог подстричься (после нескольких месяцев). Встретил друзей Валентина и Шуру Ковалёвых. Встретил дядю Витю, но он куда-то спешил и так и не спросил, что со мной.

4/17.III.[19]20. Восстание в городе. Везде стреляют и убивают. Каким-то чудом спасся – смог перейти реку по мосту, который был под постоянным прицелом тех, кто затеял восстание против белых. (Теперь я тоже «белый» и все мы, кто был эвакуирован только из-за того, что бежим от Гражданской войны!) Рассказывают страшные вещи, что было в Екатеринодаре, когда белый генерал Шкуро устроил кровавые беспорядки.

6/19.III.20. Уже несколько дней не было ни крошки хлеба. Спал в железнодорожной будке.

7/20.III.[1920]. Всё ещё слышны пушки и «машинки». Встретил А. Голшинскую и Нину Мальчевскую из Каменской. Это когда-то была моя компания вместе с Зоей Власовой и её братьями Серёжей и Колей. Я на них смотрел с большим уважением и восторгом, так как мне тогда было 13‑14 лет, а им уже 16. Они были воспитаны как барышни. На нас смотрели с презрением и говорили, что мы ещё дети. За ними ухаживали поручики.

9/22.III.[1920]. Идёт дождь, холодно и нечего есть уже несколько дней. Дошли до ст. Хабинской [14]. Хозяйка была очень добрая, заплакала, когда нас увидела, что-то говорила по-украински, но я не понял. Ругала тех, по чьей вине дети голодают и оторваны от родителей.

10/23.III.1920. Ст. Абинская

11/24.III.[1920]. Всё ещё стреляют по нам. В 14 часов вошли в Новороссийск.

13/26.III.[19]20. Повсюду брошенные вещи, трупы. Французский военный корабль стреляет по Туннельной. Стараются эвакуировать как можно больше людей. Нам удалось попасть на кораблик «Зоя». Вижу в этом добрый знак – была у меня симпатия по имени Зоя.

14/27.III.[19]20. Мотор стал, плывём под парусами. Болею, ноги не работают, так как были в постоянном холоде. Добрались до Сухуми, это город в свободной Грузии. Не дозволили сгрузиться, отправили нас в Батум (он под оккупацией англичан).

21.III. ст. ст. 1920. Прибыли в Батум.

22.III. ст. ст. 1920. Большой праздник. Вербное воскресенье, воскресенье перед Пасхой. На набережной в городе весело. Люди поют и веселятся, а мы несчастные заключённые на корабле, и не знаем, что с нами будет?

23.III. ст. ст. 1920. Нас сгрузили, мы прошли дезинфекцию (какая радость...) Разместили нас в бараках на берегу моря, недалеко от маяка. Итак, наш доно-кубано-черноморский переход завершён.

24.III. ст. ст. 1920. Нам позволили выйти из бараков. Это просто чудо! Как будто и нет войны. Можно платить деньгами, которые выпустило Всевеликое войско Донское. На корабле были вещи, не знаю чьи (книги). Мы их продали, а деньги поделили. Кричал «Ура!». В бараке было полно клопов!!!

25.III. ст. ст. 1920. Мои ноги не действуют, так как были обморожены. Не хожу, а ползаю. Но всё равно счастлив, сижу на берегу, смотрю на море и щёлкаю английские орехи. Получаем английские продукты для армии. Кажется, что настал конец всем нашим несчастьям. Где-то там идет Гражданская война, а мы здесь живём, как будто её нет. Конечно, задаёмся вопросом: а что дальше?

3.IV.[1920]. Пасха. Все поют, играют, танцуют и пьют водку.

Песня наших времён:

Всё реже слышу укоризну.

Всё тише боль уснувших ран.

По милым грёзам справил тризну.

Смотрю вокруг – вокруг туман!

Души неясные сомненья,

Мечты чарующий обман.

В часы тоски, в часы сомненья

Смотрю вокруг – вокруг туман.

Никто уж больше не тревожит

Мечты тревожащей обман.

И только вы, быть может, сможете

Рассеять тот туман.

Как странно – мы всё потеряли, в том числе и Всевеликое войско Донское, а казаки пели далеко от Дона песню, которая стала гимном памяти о родине.

Всколыхнулся, взволновался

Православный Тихий Дон,

И послушно отозвался

На призыв свободный он.

Зеленеет степь родная,

Золотятся волны нив.

Из простора долетая,

Вольный слышится призыв...

Возвращаясь в детство

Прилагаю свою биографию, в которой приведу ещё некоторые детали.

Официально я родился 13/26.XII.1904 в Каменской (Дон). Между тем, от мамы позднее узнал, что родился я 4/17.XII.1904 в Новочеркасске (Дон), а моя родина – станица Новониколаевская. У казаков были не города, а станицы, не сёла, а хутора.

Помню, что было мне 6 или 7 лет, когда тётя Лёля была в 8-м классе гимназии Мазуренко. У неё была зелёная форма, и она занималась в саду. Должно быть, готовилась к экзамену. А я пробовал читать, ещё только по буквам.

Помню особенную радость, когда каждое лето мы ездили на хутор Атаманский. Возле дома был вишнёвый сад. Как же было красиво, когда он цвёл. Река Глубокая текла до Каменской и там впадала в Донец. Атаманская примерно в 40 км от Каменской. Папа любил печь рыбу, а я постоянно был с ним на реке и тоже пробовал печь рыбу.

Время от времени приезжал Володя. Тогда было весело, так как с ним приезжали его друзья.

Запомнился мне 1910 год. Тогда родилась Маруся (первая) и умер Толстой. Я учился читать по книге, изданной им, и потому спрашивал: «А что теперь? Как буду учиться читать и писать?» В нашем доме была глубокая печаль. Приходили молодые люди, плакали и спрашивали, что будет дальше?

В 1913 году в Атаманской умерла наша корова. Мама плакала и говорила, что это случилось потому, что год 13-й, и ждала других бед. Что и случилось – не прошло и пары месяцев, как умерла от дизентерии сестра Маруся (первая). Приблизительно за год до этого была комета. Все были несчастны, так как верили, что будет большая беда на Земле.

В 1914-м умер папа от рака желудка. Долго болел и лежал на кровати. В последние дни перед смертью, когда его отпустили боли, он встал с кровати, оделся, надел галстук и сидел на террасе и смотрел на закат солнца.

За несколько месяцев до его смерти родилась Маруся (вторая). После смерти папы я переселился к Володе. Володя и Лёля стали заботиться обо мне. Так, например, без Лёли я бы не поступил в первый класс гимназии (1915).

Помню начало мировой войны. Брат разбудил меня ночью, и мы пошли смотреть сообщение о войне и мобилизации. На улице патриоты организовали манифестацию и пели «Боже царя храни». Между тем, некоторые интеллигенты были против войны и говорили: «Чем хуже, тем лучше», так как тогда царь будет вынужден оставить престол.

В другой холодный день брат снова позвал меня на улицу и мы прочитали, что царь Николай Второй отрёкся от престола и что власть перешла ко Временному правительству. Не могу описать радость на улицах, манифистации, пение «Марсельезы»...

В России начались беспорядки. Восстание Корнилова, Гражданская война, оккупация нашего края немцами, основание казачьего государства Всевеликого войска Донского с голым казаком с саблей на бочке, что символизирует то, что казак может продать всё, потратить все деньги на водку, но никогда не продаст свою саблю. Тогда начали говорить, что новое государство зовётся веселым. Герб поменяли – на оленя.

В то время я выписывал журнал «Вокруг света». И вместе с журналом однажды получил книгу о скаутах. В то время приехала из Ростова одна девочка (забыл её имя), и мы договорились создать скаутскую организацию. Сделали два отряда мальчиков (бойскаутов) и мальчиков (гёрлскаутов) и один внешний в одной частной школе. Мне было тогда 13 лет. Начальником назначили Константина Михайловича Буданова, будущего мужа Лёли. Я был его заместителем. У нас не было настоящего инструктора. Мы купались, пели песни, ходили в походы. Были мы на одном сборе в Новочеркасске. Там я увидел, что значит быть скаутом.

В организации большую роль играл мой друг и сосед Володя Курувив, сын директора почты (главная почта была на Бульварном проспекте), и Катюша Нагольная. Можно сказать, что мы влюбились (теоретически) друг в друга. При эвакуации мы не попрощались, так как и она была неожиданно эвакуирована.

Моими лучшими друзьями были Коля Чукаков, Митя Никольский и Ваня Дьяченко. Все они пропали во время Гражданской войны. Были школьниками, не солдатами. Особенно помню Володю Титова. Он закончил среднюю школу, как и я. Мы долго переписывались. Умер он во Франции, в Лионе в 1935 г. в большой бедности.

Была у меня бабушка Соня. У нее было три сына: Пётр, Борис и Николай. Все погибли на войне. Были офицерами.

Шахтины [15], родственники первой жены отца Евгении, жили недалеко от нас. И пока был жив папа, часто с ними виделись. Они жили достаточно богато до революции.

13/26.12.1919. Я навсегда покинул Каменскую и... никогда не возвратился. Стреляли пушки. Станица переходила из рук Красной армии в руки «зелёных» и ещё какой-то группы с «атаманами» [16] на лбу. В связи с этим было решено эвакуироваться и двигаться в сторону Новочеркасска, Ростова, а если потребуется, и далее. Дома осталась мама и сестра Маруся.

В Новочеркасске навестил брата Володю. Просил остаться у него. Ветер, холод,  голод. Через стрельбу со всех сторон добрался до Новороссийска. Там тоже была стрельба и, благодаря удаче и судьбе, взяли нас на небольшой корабль «Зоя». У него был маленький мотор, который не работал, но были паруса. Через 15 дней дошли мы до Батума. Им владели англичане. Нас разместили в лагере, в бараках. Кормили нас. Для нас, после длительного голода, мясные консервы были райской едой. В одно пасмурное, холодное и дождливое утро пришли английские моряки и посадили нас на «Елпидифор», на котором мы прибыли в Евпаторию. Там я присоединился к Донскому кадетскому корпусу, поскольку за время эвакуации мы все растерялась. Снова оказался в пятом классе, со своими друзьями.

Была ранняя зима, Врангель потерпел поражение. Нас погрузили на судно «Добыча», и после Царьграда мы отправились в Бакар [17], а потом в Стринишче при Птуе [18]. Разместили нас в бараках. В крыше были дыры. Снег падал прямо на кровати, работали мы на кухне, рубили дрова. Но сразу же начались занятия. Вместо школьной доски писали мелом на досках столов. Не было ни бумаги, ни ручек, ни книг. Честь и почёт нашим учителям, они интересно рассказывали. Некоторые из них вели уроки и на пароходе. Вспоминаются мне рассказы учителя истории Абрамова на пароходе в порту Царьграда, который рассказывал об историческом значении этого города и о многих событиях в связи с этим городом, о значении ислама и так далее.

Интересно вспомнить последнюю ночь в Евпатории. В конце октября 1920 г. директор корпуса, генерал-майор Рыковский, сообщил нам об эвакуации. Кадет Ермолов и я были отправлены в городскую управу для получения информации. Прошли ночь и утро, а новостей всё не было. Была неразбериха. Мы вышли из городской управы и пошли к морю. Там увидели наших кадет. Без еды прождали мы до ночи на пристани. Наконец нас погрузили на лодки и повезли к кораблям, но никто не хотел взять нас на борт. Наконец-то, нас взяли на корабль. Там было людей, как сардин в консервной банке. Было очень холодно, и, тем не менее, нас расположили на палубе. Самым страшным была нехватка туалетов. Кое-как была организована еда. Наш моральный дух поддерживал учитель истории Абрамов и наш директор. Как мы выжили на холоде почти без еды – не знаю. Мне кажется, мы чувствовали себя, как под наркозом. Другими словами, без осознания происходившего.

Мои родные

Димитрий Церковников, прадед, во время Екатерины Второй за воинскую доблесть был несколько раз награждён.

Наш дед, Павел Димитриевич Церковников, был храбрым казаком. В галопе на коне с одного удара мог убить волка. Был есаулом, умер на Урале. Папа говорил, что видел своего отца всего несколько раз в жизни, когда тот приезжал с границы на несколько дней домой.

Отец, Тимофей Павлович Церковников, родился, кажется, в 1859 году. В русско-турецкую войну (1778) служил добровольцем. Был на Балканах и в Болгарии. Рассказывал, как его впечатлил туман в долинах – вверху тумана нет, а внизу есть. Рассказывал также, как испытывали молодых офицеров. Бросали в огонь патроны. Те взрывались, а люди кричали: «Турки!»

Отцу очень сильно не повезло. Когда он нёс вахту, убежали политзаключённые. Он оставил службу (должен был) и стал работать учителем. Его первая жена, Евгения, урождённая Шлахтина [19], умерла очень рано от сердечной болезни, около 1900 года. Он женился во второй раз на Софье Долотиной, вероятно в 1902 году. Жил в Новочеркасске, а после моего рождения переселился в станицу Каменскую. У нас был сад и два дома (один крытый соломой, второй – железом) на улице Арсенальной, 21. (позже ул. Нововокзальная).

Помню, что отец был в своё время самых передовых взглядов. Часто критиковал порядок в царской России, положение казаков и их великую ответственность перед Россией. Он был современным человеком. Так, между этими двумя домами была проведена телефонная связь. Во дворе – водопровод. Мечтал провести воду в дом, чтобы туалет был в доме, а не во дворе, как тогда это у нас было. Были у нас конь, корова, птица. С нами жила большая семья (на схеме в т. н. «летней кухне») – муж, жена и пятеро детей – все девочки. Между самой младшей и самой старшей, вероятно, 15 лет разницы. Муж был на государственной службе (дворник), а жена помогала по хозяйству. Отец должен был много работать с утра и до ночи с учениками. Некоторые ученики из провинции жили с нами. Мама их кормила, а папа готовил к экзамену для поступления в первый класс гимназии. Особенно любил музыку, и поэтому у нас был граммофон.

У отца был домик на хуторе Атаманском неподалёку от железнодорожной станции Глубокая, на реке Глубочка (Глубокая – И. Г.). Там была только одна комната и кухня. Туда мы ездили каждое лето. Отец жарил рыбу, мы что-то сажали в огороде. Было много вишни.

У отца было слабое здоровье. Он умер в 1914 году от рака желудка. Похоронен на кладбище в Каменской. В то время это было недалеко от центра.

* * *

Мама, Софья Ивановна, урождённая Долотина, родилась в 1862 году. Она гордилась своим благородным происхождением. Жизнь её была очень тяжёлой. Пока жив был отец, Софья Ивановна проводила целые дни на кухне, имела несколько учеников на квартире, вела большое хозяйство, работала в саду. Вела жизнь, как и все матери и хорошие жёны, помогая своим мужьям, у которых было недостаточно денег для лучшей жизни. После смерти папы жила на то, что сдавала часть дома и распродавала всё, что ещё оставалось в доме. Конечно, тяжелее всего ей пришлось позднее. Она была не пролетарского происхождения, а её сын (то есть я) уехал из Каменской и никогда больше не возвратился (так как гимназия была эвакуирована).

Брат Володя помогал нам до своей женитьбы (1918). После того он переехал в Новочеркасск.

Вот некоторые отрывки из писем моей мамы. Первое письмо я получил 22.10.1920 [20] через Красный Крест.

22.07.1920. она пишет: «Живём очень плохо. Жизнь ужасна. Всё, что имела, пропало. <...>Болела.<...>Не буду описывать болезнь. (Позже узнал, что это была тюрьма). Жалко мне Мусеньку (Муся, Мария – сестра).

3.06.1923. <...>Живём так трудно.

26.08.1923. <...>Учись!

10.11.1923. <...>Учись. Заканчивай  университет. Муся (сестра. – И. Г.) – первая в школе.

1924. Учись. Не думай тосковать по дому.<...>Продаю на площади хлеб.<...>Мы не голодаем. Как-нибудь проживём – учись.

24.08.1924. Не была дома (в тюрьме. – И. Г.). Всё у нас украли. Меня выгнали из дома.<...> Муся написала Владимиру письмо. Он отказался помогать. Был очень холоден.

2.05.[19]25. Холодно. Хочется есть. Нечего обуть или надеть. Живу надеждой, что ты закончишь университет и сможешь нам помогать. У меня не в порядке печень. Володя (брат. – И. Г.) дал немного денег, и обули Марусю.

25.08.[19]25. Когда же мы будем вместе? Сколько же я пролила горьких слёз и сколько страдала и мучилась... Работаю помощницей по дому. Получаю 3 рубля в месяц. Если мне откажут в этом месте, будет большая беда.

22.12.[19]25. Не писала тебе, не было денег на марки. Работаю помощницей по кухне. Муся болеет. Береги своё здоровье. Мне нечего обувать или надевать. Дома как нищенка. Зима не будет страшной. Ты родился в Новочеркасске.

23.02.[19]26. <...>Праздники провела ужасно. Живём у незнакомых людей.<...>Всё для меня тяжело и чёрно. Нет ничего, кроме самого горя. В доме разбили потолок. Сад уничтожили. Не смей горевать – будь мужчиной! Что зарабатываю, плачу за обучение Маруси.

12.05.[19]26. Не писала тебе, у нас нет ни копейки. Нет сил жить.

8.08.[19]26. <...>Не буду описывать тебе нашу бедность.

30.08.1926. Тяжко начинается работа тех, кто возвращается. <...>У них нет ни куска хлеба. Заканчивай учебу. Инженеры очень востребованы.

9.10.[19]26. <...>Почему ты не писал, что болел? Приезжай. Ты уехал по решению школьного начальства. <...> Очень тяжело работать помощницей по кухне. Хозяева – хорошие люди.

27.12.1926. Отказали в визе для выезда из СССР жене твоего учителя математики.

1927. <...>Болела. <...>Не писала.

1.09.[19]28. <...>Почему не получаешь мои письма? <...>Работаю на производстве мороженого. Получаю 15 рублей. Нужно платить за Мусю, книги и так далее 17 рублей. А где их взять?

7.10.[19]28. Заплатила за учёбу Муси. Я без работы. Не могу послать тебе фотографии, так как нет денег. Не беспокойся обо мне.

30.12.[19]29. Первое письмо от сестры Маруси. Пишет: «Всё так плохо».

30.05.[19]30. Муся пишет: «Мама не может писать».

1930. Нет работы, нет денег.<...>Как платить за учёбу Муси?

1931. Живу как помощница по кухне у хозяев. Поздравляю с законным браком.

14.12.1946. Нет писем до 1946 года. Была так рада получить фотографии. Очень рада за тебя. <...>Работаю у Муси и помогаю ей, чтобы ей было легче.

V.47. <...>Похлопочи о возвращении.

На этом переписка с мамой заканчивается. Маруся пишет, что мама больше не может писать.

18.12.1961. Мама уснула и никогда больше не проснулась. Перед смертью была очень печальная, поскольку чувствовала, что скоро умрёт. Мама умерла на 85-м году жизни. Бедная мама. Тяжело ей пришлось целую жизнь. Тяжелее всего, что мы так и не встретились.

12.I.1962. Когда Маруся начала работать, мама жила с ней и маме было полегче.

Мама похоронена в Харькове. Был на её могиле [21]. Не мог поверить, когда прочитал на надгробье: «Здесь покоится Софья Ивановна Церковникова».

* * *

Брат Володя родился около 1880 года. Он сын первой жены моего отца, Евгении, урождённой Шлахтиной. Закончил гимназию в Новочеркасске. Учился на техническом факультете в Харькове. За свои политические взгляды был исключён из университета в 1904 году. Продолжил учёбу в Москве на философском факультете, но не закончил из-за своих пристрастий к политике и музыке. В 1914 году, после смерти отца, вернулся в Каменскую и открыл частную школу для детей, которые готовились к вступительным экзаменам в гимназию, а также для взрослых, желавших сдать экзамены на аттестат зрелости. Кроме того, создал среднюю музыкальную школу, где был директором и преподавателем фортепиано и вокала. Он очень хорошо пел, у него был баритон.

В 1919 году женился на Людмиле Николаевне Вележевой, учительнице фортепиано в музыкальной школе.

Володя был самых передовых взглядов. Интеллигент, который боролся за лучшую жизнь бедных и угнетённых, но в равной степени осуждал всякое насилие. Был антимиллитаристом. Разделял идеи Л. Толстого. В противостоянии Керенского и Корнилова поддерживал первого. Потом стал сторонником Ленина. В его квартире [22] всегда собиралась интеллигенция. Первый раз именно там я услышал о Марксе. Он был человеком своего времени.

В 1919 году его арестовали белые за пропаганду против них; должны были расстрелять, но каким-то образом ему удалось спастись, и он переехал в Новочеркасск. Там преподавал русский и историю, а его жена давала уроки фортепиано. Последний раз мы виделись 22.XII.1919, когда я проходил через Новочеркасск.

После смерти папы, до своей женитьбы, заботился обо мне (вероятно, и о маме и Марусе), платил за гимназию и музыкальную школу (уроки скрипки). Он часто гулял со мной, и я многому научился от него, а главным образом слушал высоких интеллектуалов, так как его квартира была центром интеллигентного общества. Я ему благодарен за своё музыкальное образование и за то, что он привил мне любовь к музыке. Я был в кругу образованнейших людей (Виноградов, музыканты, философы).

Больше всего мне жаль, что мы с ним не переписывались. Он никогда мне не писал и никогда не отвечал на мои письма. Вероятно, он боялся переписываться со мной, так как я жил за границей. То было время Сталина.

Умер Володя в 1952 году в Новочеркасске.

* * *

Сестра Маруся (Мария I) родилась в 1910 году, когда умер Л. Толстой. Умерла в 1913 году. Похоронена в Каменской. Позже папу похоронили в нескольких метрах от Маруси. Папа написал на её надгробье слова Христа: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне...». Отец был очень верующим человеком.

Помню, был май. Бабушка позвала меня в сад. Что-то мне говорила. Маруся умерла от дизентерии. В то время не было лекарства. Тогда мы купили свечи, пошли в дом и положили их на мёртвое тело Маруси. Какова жизнь! В 1943 году я разрабатывал сульфогуанидин [23]! Несколько таблеток – и Маруся была бы жива.

Ни мама, ни папа не могли забыть умершую сестру Марусю.

Маруся (Мария II) родилась 13/26 февраля 1914 года, незадолго до смерти папы.

Пишу в 1961 году. В последний раз видел Марусю с мамой 15.XII.1919 перед уходом из Каменской. Из писем мамы я знал, что она отлично училась в школе, окончила частную гимназию Мазуренко (эту же гимназию окончила и Оля-Лёля). Мама приложила много усилий, чтобы Маруся закончила школу. Мама писала, что Марусе было 12 лет и как было тяжело с ней, главным образом, не было денег на учёбу. Она получила образование геодезиста. В 1930-х годах работала в группе по ликвидации безграмотности.

Мне посчастливилось в 1964 году попасть в Харьков. Познакомился с семьёй Маруси. Живут, по нашим меркам, в очень тяжёлых условиях. Нет ни канализации, ни воды. Пара километров до остановки трамвая.

Маруся была у меня. Как мне было жалко. В СССР нет некоторых основных вещей. Маруся бы скупила весь Загреб. Купили подарки для неё и её семьи.

* * *

Ольга Ивановна Долотина (Оля, Лёля), в замужестве Буданова, сестра моей мамы, родилась в 1893 году. Окончила частную гимназию Мазуренко в Каменской. (Гимназистки носили зелёную форму и белые фартуки, в государственных гимназиях – коричневую форму и белые фартуки.) После того уехала в Москву и училась на Высших педагогических курсах. Жила в одной квартире вместе с моим братом Володей, который тогда тоже был студентом. Закончила курсы сестёр милосердия и некоторое время работала в лазарете. До 1919 года преподавала в частной школе моего брата в Каменской. В 1919-м она вышла замуж за Михаила Константиновича Буданова и уехала с мужем в Болгарию. Там она была директором русской гимназии [24], а потом они переехали в Париж.

Работала в русском ресторане «Садко» на 76, rue de Javel. Во время войны ей приходилось очень тяжело. Работала в прачечной.

После войны устроилась поваром в ресторан русских шофёров. Работала на кухне вместе со своим мужем и его братом Михаилом.

Рассталась с мужем и вышла замуж за Александра Пилипенко. Жила на 113 б rue St. Charles. У неё было слабое здоровье. Лёля была необычайно доброй женщиной. Всем помогала и ни от кого ничего не ждала. Была очень передовых взглядов и последовательницей Толстого.

Лёля была мне второй матерью. Она заботилась обо мне. По разговорам знаю, что когда я был очень болен и папа уже заказал гроб для меня, приехала Лёля и спасла мне жизнь. Согласно нашим приметам, я должен жить долго, так как мне уже купили гроб.

Она была образованной женщиной. К сожалению, судьба забросила её в Париж, где ей буквально пришлось выживать. Начала посудомойкой в ресторане, а закончила шефом кухни. Первый и второй муж Лёли были хорошими людьми, но не интеллектуалами в полном смысле этого слова.

Тёте я обязан многим. Не только тем, что после смерти папы она вместе с Володей помогала мне и заботилась обо мне во время моей учёбы в кадетском корпусе (в Югославии – И. Г.), но тем, что в 1930 году пригласила меня в Париж, дала деньги, и я смог начать работать под руководством профессора Московского университета Алексея Евгеньевича Чичибабина.

Позже устроила так, что в Париж смогла приехать и моя жена Наташа. К сожалению, я не был силён и поддался настроению Наташи и мы вернулись через год в Югославию. Не могу себе того простить, так как Лёле жилось очень тяжело, она часто болела, и было бы лучше, если бы мы были с ней вместе.

Ещё был жив отец моей первой жены Наташи, и мы звали Лёлю к нам. Но она так любила своего мужа Александра, а он не хотел уезжать из Парижа.

Лёля умерла для меня неожиданно [25]. Я начал хлопотать, чтобы она приехала к нам, потому что у меня были связи с клиниками и врачами. Надеялся, что и сам смогу ей помочь...

Такова судьба! Лёля была идеальной женщиной. Она жертвовала собой для других, всем доверяла. Умерла она в больнице для бедных.

Её второй муж, Александр Пиленко, очень её любил. Когда я его посетил в 1968 году, увидел, что он превратил квартиру в памятник Лёле. Он говорил, что когда сидит в комнате, ему кажется, что Лёля зовет его из кухни, как раньше: «Саша, чай готов». Хотел поскорее умереть, чтобы на том свете встретиться с Лёлей.

 Он был очень отзывчивым человеком. Был офицером, случайно оказался эвакуированным, стал шофёром. Однажды, не по своей вине, сбил человека. Суд его оправдал. Но он стал необычайно религиозен. Постоянно молился. Говорил, что Бог послал ему Лёлю, которая, как и он, жила для других. В последнее время Александр работал ночным сторожем, и получал маленькую пенсию.

В Югославии

Когда мы ехали на поезде из Бакра через Загреб, в нас кидали камни и кричали: «белобандиты» [26].

В 1922 году корпус перевели в Билече [27]. Нас разместили в здании бывшей австро-венгерской военной единицы. Наконец-то мы могли начать нормально заниматься, так как получили бумагу, ручки и книги. Я работал в переплётной мастерской, а также служил ктитором в церкви – продавал свечи и заботился о чистоте.

Во время летних каникул при переходе из 7 в 8 класс месяц работал в саду и получил 225 динаров.

Мой друг Лысенко (кадет того же класса, но он жил с родителями) предложил мне поехать в Игало [28]. Там можно было за небольшие деньги (5 динаров в день) жить в доме Красного Креста. Можно было загорать. Было там и русское общество. Я познакомился с русской семьей. Муж был врачом, умер, а мать – медсестрой. Было у неё три дочери: Люба (самая старшая, замужем), Мила 16-ти лет и Лида 14-ти. Провёл я, как в раю, две недели. Мы ходили купаться, пели песни, пили чай. Было весело, и мы были очень молоды. Конечно, мы все были влюблены (теоретически). Когда я вернулся в Билече, мы писали друг другу, но они вскоре повыходили замуж, и связь прервалась. До сих пор у меня есть фотография Милы.

В корпусе кадеты организовали казачье общество – курень. В нём наиболее активную роль играли кадет Беломеснов (погиб во время бомбардировки Белграда с женой в 1941 году) и Борис Кундрюцков [29], очень талантливый, писал романы и стихи о казаках. (Умер в Белграде, совершил самоубийство, так как у него был рак.) Это общество хотело сохранить старые казачьи традиции. Пели песни Кундрюцкого.

Про казачество, про волю,

про Кубань и Дон

Мы теперь сердечной болью

Песню пропоём.

Слева направо: в верхнем ряду стоят Е. Т. Церковников и Виталий Рыбкин; в первом ряду сидят Николай Павлович (друг  В. Рыбкина), Наталья Мурза, А. Я. Мурза, Е. С. Мурза, Екатерина Мурза, в замужестве Рыбкина. 1927 г.

Взрослая жизнь

В 1924 году закончил я корпус и получил аттестат. И что теперь? Куда? Мы получили деньги на билет до Белграда и ещё несколько динаров на два-три дня проживания. Ехали мы в поезде в Белград. Однажды один из нас, Шура Котов, говорит: «Ребята, сейчас будет Рума [30]. Там живёт мой брат, он работает в гимназии учителем. Давайте, выйдем! Вы подождёте на вокзале, а я схожу к брату и спрошу, может ли он нам помочь». Так и сделали.

Сидели мы на траве возле вокзала и ждали час, два, три... Наконец прибежал Шура. Он кричал: «Ребята, ура! Идёмте к брату, он нас покормит, а с завтрашнего дня будем работать на железной дороге».

Это был наш самый счастливый день!

Сначала мы работали в Руме, а затем в Батайнице [31]. Получали 25, потом 40 динаров в день. На питание тратили немного, только пару динаров в день, и мало спали. Работали на ремонте железной дороги до октября и на съэкономленные деньги поехали в Загреб. Как сейчас помню, мы были очарованы Зриньевцем [32], трамваями. Шли мы в зелёной форме, не зная ни слова по-хорватски, в студенческий дом, который был на Кунишчаке [33] в бывшей военной австро-венгерской тюрьме.

Сначала я поступил на геодезический факультет. Не было у меня чертёжных приборов. Один однокурсник мне помог. С огромным трудом начертил своё первое задание. Но... пришёл однажды утром и увидел, что часть чертежа съела мышь! Я был в отчаянии. Познакомился со студентом Яворовским, который был лет на десять старше меня и уже был на четвёртом курсе. Он вник в мою ситуацию и записал меня на химико-инженерное отделение. Также помогал мне деньгами и в учёбе.

На курсе было несколько русских: Васильев [34], Нагродский [35], один инвалид (без руки), Наталия Мурза [36] и я. Я сразу же влюбился в Наташу. Мы вместе занимались. Она жила в матерью [37] и старшей сестрой Екатериной [38] в маленькой комнатке. Отец Александр Мурза [39] был военным врачом в Сараеве. 

Венчание Е. Церковникова и Н. Мурза. 1928 г.

Во время первых летних каникул я получил возможность пройти практику в лаборатории Второй армейской области в Сараеве (с помощью отца Наташи). Экономил деньги и, в конце концов, смог купить себе туфли, пальто и шляпу (это была до сих пор недостижимая мечта!).

В 1926 году я стал демонстратором профессора Франьо Ханамана [40] (Институт неорганической технологии и металлургии, пл. Марулича, 20). Зарплата 400 динаров – это для меня целое богатство. Кроме того, был статистом в театре. За спектакль получали мы 25 динаров, а за репетиции 15. Разносил газеты и так далее. В июне 1927 года сдал первый госэкзамен, стал кандидатом в инженеры. С какой гордостью я подписывался c. ing. (c. – сокращение для кандидата. – И. Г.). С помощью протекции проф. Ханамана получил место заводского химика на сахарной фабрике в Осиеке [41]. Первый раз в жизни имел меблированную квартиру и 2 400 динаров зарплаты. Обед стоил 10 дин. Таким образом, я не тратил в день больше двадцати динаров. Я много занимался – готовился к экзамену – и никуда не ходил. Первый раз в жизни съел чевапчичи и выпил 200 г. красного вина! Заплатил за меня мой шеф инженер Антич.

В 1928 году мы с Наташей поженились в Блини [42]. Венчал нас отец Александр Волковский [43] (в воспоминаниях ошибка – Василий Волконский. – И. Г.), русский священник. Он нам предоставил и жильё в Блини. Сразу после свадьбы я уехал во второй раз как заводской химик в Осиек вместе с Наташей. Она тоже получила там место практикантки. ВСТАВИТЬ ФОТО человек в истории 2. подпись: Венчание Е. Церковникова и Н. Мурза. 1928 г.

В июне 1929 года я закончил университет, а в октябре и Наташа. Настали тяжкие времена. Не мог найти место инженера. Продавал бензин, был ночным сторожем на Тушканце [44], чиновником у Халупа – производство печатей на ул. Влашкой. Наташа начала обрабатывать фотографии (свадебные, у русского фотографа Орехова).

От тёти Лёли из Парижа получил деньги и приглашение приехать и начать новую жизнь там. В это время там проходила международная ярмарка, и можно было поехать туда со скидкой. К тому времени я получил гражданство Югославии. В Париж из СССР приехал академик профессор Московского университета Алексей Евгеньевич Чичибабин [45]. Он искал молодого химика, который знал русский язык. Я начал работать у него в лаборатории в Hôtel Dieu [46] осенью 1931 года. Получал 500 франков. Профессор привил мне любовь к органической химии. Я также научился от него многому в связи с научной работой и жизнью.

1932 год встречал с тяжёлым сердцем (в ресторане «Садко» на rue de Javel, 76). Не успел ещё освоиться, не имел разрешения на работу и потому не мог нигде официально работать. Потихоньку учил французский язык.

Примерно в феврале Наташа выразила желание приехать ко мне (она оставалась в Югославии. – И. Г.). Наташа увеличивала свадебные снимки и сразу же нашла работу, хорошо зарабатывала. Мы с нею обошли и посмотрели всё, что нужно увидеть в Париже, и почти каждый день ходили на какие-нибудь мероприятия.

Между тем Наташа хотела, чтобы мы вернулись в Загреб. Она была беременна и хотела родить в Загребе. Все мне говорили, а особенно проф. Чичибабин, что я должен остаться в Париже и получить докторскую степень. Между тем мы уехали в Загреб.

Нас приняла сестра Наташи, Екатерина, в замужестве Рыбкина. Начались ужасно тяжёлые времена. Не было возможности найти какое-нибудь место вообще. Наташа обрабатывала фотографии. Я был ночным сторожем, а днём работал бесплатно в Институте неорганической технологии и металлургии у проф. Крайчиновича. Кроме того, с мужем сестры Наташи Виталием [47] мы пробовали работать с фотоплёнкой. Это получилось. Но нужно было оборудование, которое стоило несколько сот тысяч динаров. Денег не нашлось.

Наташа родила мёртого ребенка. Такова судьба...

Из Сараева вернулся отец Наташи и тётя Аня (сестра Елизаветы Семёновны, жившая с ним в Сараеве – И. Г.). Отец получил небольшую пенсию, так как работал на основе гонораров и не был гражданином Югославии. Мы все вместе сняли дом на улице Шкрлчева. Внизу жили мы с отцом и тётей Аней, а на втором этаже Рыбкины (Ромеры) и мама Наташи.

Старый новый год 1927 года. Е. Церковников первый слева. Рядом с ним Наталья Мурза.

В 1935 году я перешёл волонтёром к Владимиру Прелогу, который стал доцентом органической химии (после проф. Марека). У меня было две публикации с проф. Крайчиновичем, но я потерял всякую надежду на докторантуру (он не хотел). Сначала я не получал никакой оплаты, а позже асистентом был назначен инженер Тринаистич, который получал 1000 динаров, а мне отдавал лишь 100. Я не мог стать ассистентом, так как была такая ситуация в Загребе – как русский я не мог сделать карьеру.

Работал заводским химиком на сахарной фабрике в Осиеке. Один год и Наташа работала заводским химиком. Я как заводской инженер получал 3 000 дин., Наташа как химик 24 000. Кроме того, мы имели бесплатно удобную двухкомнатную квартиру и прислугу. Это дало мне возможность спокойно закончить докторантуру.

20.03.1935 родилась Нина [48]. Перед этим я начал готовить докторскую диссертацию у Прелога.

Работал в Институте органической химии (пл. Марилича, 20) с 7 утра до 20 вечера, а часто и ночью. В июне 1938 года защитил диссертацию и стал доктором технических наук. Не всё прошло хорошо. Не хотели меня допустить к защите докторской диссертации, так как в то время в Бановине Хорватии [49] для людей, родившихся за её пределами, не было мест. Благодаря проф. Ханаману и Прелогу стал доктором наук, но должен был сразу же уйти из университета и стал научным сотрудником фармацевтической фабрики «Каштел» (сейчас «Плива») в Загребе. Руководил ею проф. Прелог.

У Прелога я работал с 4.03.1935 до конца июля 1938 года.

В декабре 1935 года умер Александр Яковлевич Мурза, отец Наташи. Я его очень любил, так как он был человеком широких взглядов и доброжелательным.

Слева направо: В. Рыбкин, Н. Павлович, А. Я. Мурза, Е. Церковников. 1927 г.

В 1935 году был первый успех – публикация с Крайчиновичем, а потом с Прелогом. В памяти всегда слова Чичибабина: «У научного сотрудника нет личной жизни. Научная работа – это личная жизнь научного сотрудника». Научную жизнь нужно любить, а это значит, что нужно жертвовать, а на жертву ни в коем случае нельзя смотреть как на жертву, но как на радость.

В ноябре 1937-го тяжело заболел. Ишиас. Не мог поворачиваться. Это случилось, когда я работал на сахарной фабрике. Работал в котельной. С одной стороны, от печи шёл жар, а с другой – сквозняк. Прелог мне говорил: «Не теряйте терпения. Продолжайте свою докторскую». Что я и делал. Лежал в жару. Никакие лекарства не помогали. Через несколько месяцев смог встать с кровати и сразу же пошёл в лабораторию. Движение и движение, был совет врача. Было очень тяжело и больно, но я всё равно ходил и ходил, и то с палкой. Но я это пережил, и началась нормальная работа.

Между тем Наташа начала работать у Прелога над элементарным анализом. Прелог был ею доволен. К сожалению, Наташа не хотела работать химиком ни на сахарной фабрике, ни у Прелога. Она не одобряла моё желание получить докторскую степень. Это была одна из причин, почему мы расстались. Она хотела, чтобы в духе христианства, мы были очень скромны и не выпячивались. Наташа была очень верующей, как и её мать, Елизавета Семёновна. Между тем моё желание получить докторскую степень не было связано с какими-то особенными амбициями. Это была борьба за выживание человека, который родился не в Югославии и не был связан ни с какой политической партией.

Работал у Прелога с утра и до ночи, но, к сожалению, Прелог был холоден со мной в отличие от некоторых других коллег.

Я работал над проблемой малярии.

Война

В 1939 году началась война между Германией и Францией. Мы нашли прекрасную квартиру (ул. Даничичева, 27, второй этаж направо): две комнаты, комната для помощницы по кухне и две террасы.

24 декабря 1940 года умерла мама Наташи в Баня Луке [50]. Тётя (Аня – И. Г.) жила с нами.

27 марта 1941 года наместник Павел (князь) [51] подписал вступление в Тройственный союз. Восстание в Белграде, принц Пётр [52] стал королём, но 7 апреля бомбардировка Белграда, а 10.04 немцы вошли в Загреб и Павелич [53] с усташами захватил власть. Образовалось НГХ.

Подвергаются гонениям православные и евреи. Директором «Каштела» стал д-р. Банич, который не был усташа, но член HSS [54]. Он нам всем гарантировал свободу, только при условии, что мы не будем заниматься политикой.

От фабрики получали мы продукты, уголь и даже кофе. Я частным образом работал в парфюмерном магазине и за свою работу получал продукты.

Уже третий раз в жизни видел сон, что мама очень печально смотрит на меня. На следующее утро была бомбардировка, но мы остались живы. (После первого сна был взрыв в «Каштеле», а во второй раз – большой пожар органических растворителей в «Каштеле»).

В июне Нина перешла в третий класс средней школы. Её как православную не приняли в хорватскую среднюю школу.

Слева направо: Е. Церковников, Н. Церковникова, В. Рыбкин и Нина Церковникова. 1943 г.

Слева направо: В. Рыбкин, Н. Церковникова, Е. Церковников и Нина Церковникова. 1943 г.

Июль. Падение Муссолини. Начало конца войны в пользу союзников.

Август. Умер болгарский царь Борис. Таким образом, всё развивается хуже и хуже для Германии.

Синтезировал новую производную деформацию. Отравился. Весь опух, одним глазом не видел. Позже всё вернулось в норму, но хуже всего было то, что врачи не знали, как помочь.

Сентябрь. Италия капитулировала. Теперь всем ясно, что фашисты програли войну. Надо выжить и дожить до лучших времён.

С утра и до сумерек воет сирена. Мы уже привыкли к бомбардировкам. Самолёты летят на Венгрию и там сбрасывают бомбы. На обратном пути тут и там сбрасывают оставшиеся бомбы на Загреб.

Мы получили известие, что инженер Сюзанна Хайнбах, еврейка, ценная сотрудница Прелога была убита около Црквеницы. Она была трудолюбивая и умная, милая, интеллигентная и пользовалась особенной симпатией у Прелога, да и у всех нас. Мы работали вместе.

Январь 1944 года. Запрещено выходить из дома. Органы безопасности проводят обыски. Как собаки напали на мои печатные работы, которые были в красных папках, но они были опубликованы в немецких научных журналах. Много арестов и расстрелов. Вой сирены без конца и без края. На наше счастье самолёты летят бомбить другие объекты, а не Загреб.

5 мая. Нина начала учить французский язык.

6 июня. Вторжение союзников в Европу.

15 ноября. Витя (Виталий Рыбкин – И.Г.) и его дочь Таня приехали из Баня Луки и поселились у нас. Витя познакомил нас со своей коллегой Боженой Робич, которая тоже бежала из Баня Луки.

Наш знакомый Саша Тарасов тяжело ранен. Божена была его симпатией. Я с нею навестил его в больнице на Ребро [55].

Октябрь, 7-е. Бои около Белграда.

Из Загреба бегут усташи и их помощники. Читаем о новом оружии – «летающей бомбе». Мобилизация. К счастью, я православный и поэтому не подпадаю под закон о мобилизации. «Каштел» работает по ночам.

Канун Нового 1945 года. Общая депрессия. Никто ничего не знает. Все ждём.

1945 год. Всё говорит о продвижении и победе Красной армии. Немцы бегут.

Апрель. Обыски, аресты и расстрелы.

1 мая бомбардировка Загреба.

7 мая. Кончено. Смерть Гитлера. Совершил самоубийство. Капитуляция Германии.

8 мая в 11 часов в Загреб вошли войска Югославской армии. Перед тем три дня не было никакой власти. Народная оборона, которая была организована ещё во время Югославии как защита от авианалётов, выполняла функции власти. Я с другими инженерами и работниками был в «Каштеле». У нас была одна пушка, которую мы держали наготове. К счастью, никто на нас не покушался и не пробовал ограбить, так как боялись отравления ядами. Сразу же начали разрушать бункеры и приводить в порядок дворы и цеха. Никак не признали тот факт, что я был начальником группы рабочих «Каштела» в то время, когда три дня не было никакой власти в Загребе. Настоящего начальника вообще не было на фабрике, вероятно, был дома, но я был не в такой ситуации, чтобы бороться за свои права.

...Замена денег. 1000 кун = семь динаров.

Получили из Баня Луки новость, что Виталий тяжело болен и близок к смерти. Сначала был арестован и его хотели расстрелять. В маленьких местах русским было очень тяжело. В Загребе у меня всё обошлось.

Новая жизнь

Эта глава моей жизни самая тяжкая. Мой первый брак (с Натальей Мурза. – И. Г.) случился по молодости. Мы любили друг друга, но не обращали внимание, что совершенно разные люди. Мы, как иностранцы, должны были бороться, чтобы жить и выживать. Я не хотел навсегда остаться русским, которому из сожаления подают кусок хлеба. Моя первая жена, Наташа, была противоположного мнения. Мы отдалялись друг от друга.

Заметил я в лаборатории (на медицинском факультете в Риеке – И. Г.), что одна наша демонстратор работает там с утра до вечера. Однажды позвали меня ассистенты на какое-то праздненство. Эта демонстратор сдала фармацевтическую химию на «отлично». Спрашиваю её: «А когда вы учитесь?» Она отвечает: «В сутках 24 часа». Попросила меня о научном сотрудничестве. Пригласил её в Институт химии медицинского факультета. Сказал ей, что любая научная работа начинается с изучения литературы. Это было начало... Разница между нами была почти двадцать лет. Она меня подкупила усердием и умом, а также знанием языков и воспитанностью.

Мы поженились [56]. Конечно, для общественности был шок. В университете признавали любовниц, а не официальных жён. Она усердно работала и получила докторскую степень.

Её амбиции и усердие огромны. Итак, окончила фармацевтический факультет, доктор наук и заканчивает медицинский факультет. Кроме того, прошла несколько курсов: судовая медицина, английский, итальянский и шведский языки и так далее.

С 31.07.1966 до 24.09.1966 Маргит была судовым врачом на корабле Klek «Юголиний», а я был там химиком. Брал образцы масла.

* * *

Давно-давно, когда я начал писать свою биографию, хотелось мне искренне признать свои ошибки, чтобы это послужило предостережением моим внукам. Может было бы неплохо рассказать о людях, которые сыграли положительную роль в моей жизни. Хотел бы описать и мою дочь Нину, и её семью, а также сестру Наташи Катюшу и её мужа Виталия и других близких людей, но для этого требуется концентрация. Попробую это в конце моей биографии [57].

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Позже, когда он был уже в Югославии, мать написала ему правильную дату его  рождения – 4/17 декабря 1904 года.

2.  Должно быть – Северском.

3. Возможно, имеется в виду река Сосыка, но в таком случае она здесь приводится ошибочно, так как эта река протекает по территории Кубанской области (Краснодарского края).

4. Слобода Черкасского округа Области войска Донского.

5. Хутор Кугоейский, Кубанская область.

6.  Хутор Новопашковский, Кубанская область.

7.  Возможно, имеется в виду станица Екатериновская, Кубанская область.

8.  Станица Екатериновская, Кубанская область.

9.  Очень плохо, фр.

10. Посёлок Михайловский, Кубанская область.

11. Станица Переясловская, Кубанская область.

12.  Станица Черноморская, Кубанская область.

13. Станица Новодмитровская, Кубанская область.

14.  Очевидно, имеется в виду станица Абинская, Кубанская область.

15. В предыдущей части дневника фамилия записана иначе – Шлахтина.

16.  Этот объект не удалось идентифицировать.

17.  Порт в современной Хорватии.

18. Город в современной Словении.

19. В другой части дневника фамилия записана иначе – Шахтина.

20.  Копия того письма включена в воспоминания. «Дорогой Женечка! Я и Муся живы и здоровы. Почему ты не пишешь?».

21. Во время научной поездки в СССР в 1964 году Евгений Тимофеевич навестил сестру в Харькове и побывал на могиле матери.

22. Cогласно плану в воспоминаниях – на Донецком проспекте, напротив женской гимназии.

23.  Противомикробное лекарственное средство бактериостатического действия из группы сульфаниламидов. Используется для лечения кишечных инфекций, включая бактериальную дизентерию.

24.  Подтверждения этой информации не удалось найти.

25.  В воспоминания включена копия некролога, а также письма Евгению Тимофеевичу от Александра Пилипенко. Ольга Ивановна Буданова скончалась 10 декабря 1963 года. Похоронена на кладбище в г. Шелль.

26.  Аналогичные воспоминания, бывшего юнкера Крымского кадетского корпуса М. Каратеева, приводит в своей книге «Крым – Галлиполи – Балканы» Н. Карпов (М., Русский путь. 2002. С. 121): «...на столичном вокзале в Загребе эшелоны с Крымским кадетским корпусом встретила толпа людей, выкрикивающих проклятия в адрес белогвардейцев. „Вы всю жизнь пили русскую народную кровь, – скандировали они, – а теперь приехали пить хорватскую“. По его словам, подобные случаи были и в Словении. В то время там были сильны прокоммунистические настроения».

27. Город в современной Боснии и Герцеговине.

28. Город в современной Черногории.

29. В работе А. Б. Арсеньева «Казаки в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Югославия)» в перечне казачьих периодических изданий в Югославии под номер 6 числится: «Единство. Официоз белградской общеказачьей студенческой станицы в ведении Правления и литературной коллегии. Ред.-изд. Б. А. Кундрюцков и Н. Ф. Букин. Белград. 2 июня 1931 г. № 1 (единственный)». (Арсеньев А. Казаки в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Югославия) // Берега : информ.-аналит. сб. о рус. зарубежье. Вып. 7. СПб., 2007. С. 15).

30.  Город в современной Сербии.

31.  Пригород Белграда.

32.  Площадь в Загребе.

33.  Улица в Загребе, довольно удалённая от центра.

34. Васильев Павел Александрович (9.07.1903, Хабаровск – 18.08.1975, Риека), инженер-химик.

35.  Нагродский Георгий (ок. 1905, Славянск – 5.06.1938, Загреб), инженер-химик, секретарь Союза русских студентов в Загребе.

36.  Мурза Наталья Александровна, в замужестве Церковникова (1.12.1903, Екатеринбург – 30.03.1982, Загреб), инженер-химик, ретушёр.

37.  Мурза Елизавета Семёновна, урожд. Медведева (1864, Ялутаровск Тобольской губ. – 28.12.1940, Баня Лука), акушерка.

38.  Мурза Екатерина Александровна, в замужестве Рыбкина (24.12.1901, Екатеринбург – 17.012.1995, Загреб), врач.

39.  Мурза Александр Яковлевич (25.08.1861, Кишинёв – 2.12.1935, Загреб), врач.

40.  Франьо (Ференц) Ханаман (1878, Дреновци – 1941, Загреб), известный хорватский химик и металлург.

41. Город в Хорватии

42.  Деревня в центральной части Хорватии.

43. Волковский Александр Константинович, 1868 – не ранее 1944, священник (с 1903), служил в Самаре, протоиерей (с 1909); с июля 1932 г. – приходской священник Сербской православной церкви в Блини, с июля 1942 г. – священник Хорватской православной церкви в монастыре Хопово (нынешняя Сербия). Расстрелян в конце Второй мировой войны. Место и точная дата смерти неизвестны. Был любим русскими прихожанами в Загребе. Часто выступал в загребском Русском детском доме. Регулярно летом принимал в своём доме в Блини детей из малообеспеченных русских семей. (Požar P. Hrvatska pravoslavna crkva u prošlosti i budućnosti. Zagreb, 1996. S. 242, 248, 255).

44.  Район Загреба.

45. В Париж Чичибабин приехал в 1930 г. Там он в течение двух лет работал в фармацевтической лаборатории профессора М. Тиффано в Hôtel-Dieu. Затем руководил исследовательской лабораторией одного из крупнейших химических концернов Etablissements Kuhlmann, был ведущим консультантом известной международной фармацевтической компании Schering и американской компании Rооsevеlt & Cо. С 1931 г. преподавал в Коллеж де Франс. Отказался вернуться в СССР. Был лишён звания действительного члена Академии наук СССР и советского гражданства. (URL: https://ru.wikipedia.org )

46. Самый старый госпиталь Парижа.

47. Рыбкин (Ромер-Рыбкин) Виталий Макарович (5.05.1897, Ейск – 26.09.1973, Загреб), инженер-машиностроитель.

48. Церковникова Нина Евгеньевна (20.03.1935, Загреб – 16.04.2010, Загреб), инженер-химик.

49. Бановина – административно-территориальная единица в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (Королевство Югославия) в 1929–1941 годах.

50. Баня Лука – город в современной Боснии и Герцеговине.

51. Князь Павел Карагеоргиевич (1893, Санкт-Петербург – 1976, Париж), регент Югославии с 9 октября 1934 по 27 марта 1941 г., в период малолетства короля Петра II. Сын князя Арсена Карагеоргиевича, генерал-майора Русской императорской армии, и Авроры Демидовой, старшей дочери промышленника Павла Павловича Демидова.

52. Пётр II Карагеоргиевич (1923, Белград – 1970, США), старший из троих сыновей короля Александра I Карагеоргиевича и королевы Марии, урождённой принцессы румынской. С 9 октября 1934 по 17 апреля 1941 года номинально являлся королём Югославии. Фактически же до его совершеннолетия страной правил его дядя, принц-регент Павел Карагеоргиевич.

53. Анте Павелич (1889, Босния и Герцеговина/ Австро-Венгрия – 1959, Мадрид), основатель и лидер фашистской организации усташей, в 1941–1945 годах – глава («поглавник») Независимого государства Хорватия (НГХ), основанного в апреле 1941 года при военной и политической поддержке стран «оси».

54. HSS – Хорватская крестьянская партия

55.  Больница в Загребе.

56.  Вторая супруга Е. Т. Церковникова – Маргит, урожд. Рилл (1922 – Риека, 2009).

57. Евгений Тимофеевич этого не сделал. Данный абзац так и остался последним в его воспоминаниях.