ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2015-й

Генеалогия. Семейная история

Т. И. КУЛИНИЧ

БОЖЬЯ МЕТКА

Семикаракорск

Эту улыбчивую женщину знают, считай, все жители Семикаракорска. Идёт она по улице – и с каждым может остановиться поговорить о жизни, о детях, о любви… Даря добро и участие, она сама остаётся молодой. А многие земляки помнят её и в комсомольском возрасте.

Она всегда была на виду: работала в школе, где первой в районе организовала логопедическую службу, которой отдала сорок пять лет жизни. Награждена медалями ВДНХ, «За трудовую доблесть», «Ветеран труда», грамотами. Не один десяток лет выступает в районной газете со стихами (в 2012 году в ростовском издательстве «Альтаир» вышел её сборник «Отрада»), есть публикации в газете «Донская околица», в журнале «Русский дом».

Людмила Александровна Черевкова (в девичестве Белевич) стояла у истоков организованного в районе Борисом Куликовым Клуба любителей поэзии (1962), основала в школе молодёжный творческий клуб «Бригантина».

Сегодня она – активист районного Совета ветеранов. Эта неординарная, с чудинкой, с молодым задором женщина отличается обострённым чувством сострадания. Может быть, истоки характера Людмилы Александровны в судьбе её предков? О них и рассказала мне она совсем недавно.

Шла вторая военная зима. Фашисты рвались к Сталинграду, наши войска готовились к решающему наступлению. От воевавшего Александра долго не было вестей. Лариса, мать Людмилки, переживала, плакала, а потом вместе с другими комсомольцами отправилась строить оборонительные заграждения на подступах к Сталинграду. А малышку оставила на попечение бабушки Агафьи (своей свекрови), старой родственницы Дарьи и коровы Зорьки. Такие тогда были люди: прежде думали о Родине, а потом о себе.

Трудно пришлось бабушкам. Дитя кричит, ножками сучит, аж синеет – но соску в рот не берёт! Попробовали приложить ребёнка к Зорькиному вымени. И зачмокала девчушка, согретая бурёнкиным молочком. А корова словно понимала, что кроме неё никто тут не поможет, – стояла смирно, не брыкалась.

В рождественские дни в донской хутор вошли немцы: угоняли скот, резали птицу, свиней. Зорьку спрятали в дальнем заброшенном сарае. Бабушка носила ей сено, и кормилица вела себя тихо. Прознали и другие люди, где Зорька стоит, стали туда по очереди за молоком для своих голодающих детей ходить: тянули животину за дойки аж до крови. Пришлось бабушке Агафье «у коровы на рогах ночевать», чтобы успевать раньше других добывать молочко для Людмилки.

Вскоре всё будто сдвинулось с места. Немцы спешно покинули селение, но вслед за ними пришли плохо организованные союзники-румыны, отъявленные мародёры.

Где-то поблизости грохотали пушки. Немецкая авиация то и дело бомбила дороги и мосты, по которым в направлении Сталинграда двигались наши войска. Осколки от бомб разлетались далеко и сеяли смерть и разрушение в населённых пунктах. В одну из таких бомбёжек Агафья схватила Людмилку и, кое-как завернув её в одеяльце, побежала прятаться в погребок. Туда же, взяв с собой любимую кошку, поспешила и бабушка Дарья. На беду мимо двора проходили румынские солдаты, человек двадцать. И они попрыгали в этот же погребок, спасаясь от бомбёжки. В тесноте и давке Людмилка стала громко кричать, что привело в бешенство «ихнего унтера». Он вырвал из рук женщины орущий свёрток и вышвырнул его наружу, в снег. Онемевшую от ужаса Агафью пригрозил убить, если она откроет двери погреба.

Завыли старухи, сдавленные горем и теснотой, но самолётный гул и грохот взрывов заглушали их голоса. Враг поливал землю огнём около получаса; горели сараи и хаты. А в сугробе лежал младенец – наедине с Богом.

Когда всё стихло, люди стали выбираться из укрытия. Первое, что увидела возле погреба Агафья, – развевающиеся на ветру пелёнки и перешагнувшего через них румынского солдата. Кинулась к внученьке: жива ли? А Людмилка (разве не чудо?!), наревевшись, безмятежно спала в своём одеяльце. Наверное, продлись дольше бомбёжка, и не проснулась бы: от осколка погибла или замёрзла. Прижав к себе драгоценный свёрток, Агафья не сразу и заметила розовую полоску под глазом. Бог весть чем, но война всё-таки оставила свой знак Людмилке на долгие годы.

Младенцы не умеют молиться. За них горячо молятся родители, родители родителей или другие люди, которым дорого безгрешное создание, пришедшее в мир, чтобы продолжить род человеческий. Конечно же, во время бомбёжки Агафья не столько выла в погребке, сколько молила Господа о спасении единственной внучки. Как когда-то молила о спасении единственного сына Саши, воевавшего теперь на фронте. Агафья была не просто матерью – она была матушкой. Вдовствующей матушкой, верившей, что муж её, отец Василий, и оттуда защищает семью своей горячей молитвой.

Агафья Константиновна и Василий Фёдорович Долинко жили в селе Тиманово Каменец-Подольской области. До войны отцу Василию было едва за сорок. Служил усердно, пользовался уважением прихожан, неподдельный интерес питали к нему и молодые – потому, наверное, что человеком он был просвещённым, имел богатую библиотеку. Бывало, и грамоте учил чад неразумных, поэтому власти одно время привлекали его к работе в избе-читальне. Да и в церковном домике, где жил он с матушкой Агафьей и сыном Сашко, вокруг батюшки всегда крутилась молодёжь: он мог дать дельный совет, разбирался в технике, в пчеловодстве, помогал и колхозному пасечнику. Когда началось тотальное гонение на церковь и над сельским приходом нависла угроза закрытия, колхозный председатель даже устроил скромного и трудолюбивого отца Василия заведовать пасекой.

Роковой день всё-таки наступил. Из района прислали представителей власти и НКВД. На пороге храма их встречал молитвенным песнопением отец Василий с семьёй. «Фамилия!» – крикнул ему человек в чёрной кожанке и привычным жестом положил руку на наган. Василий перечислил имена всех рабов Божиих, стоявших с ним рядом. «Пошли все вон! Попа ведите в контору, а церковь – на замок!» – скомандовал пришелец. В этот же день отцу Василию дали шанс: чтобы остаться в живых, он должен был добровольно выступить на собрании в клубе и сказать молодёжи и всем односельчанам, что всю жизнь обманывал их, морочил им головы, а на самом деле никакого Бога нет. Ещё он должен был попросить у всех прощения за то, что проводил по церковным праздникам богослужения и отвлекал этим людей от работы. Но не смог отец Василий отречься от Господа, веры, продать свою душу. В тот вечер его отпустили домой, дали время подумать. Свои последние дни он провёл в молитве. Видя его упорство, власти пошли на крайние меры. В ночь перед Рождеством кто-то поджёг церковный домик. Батюшка и матушка Агафья с сыном едва успели выскочить из пламени. Из скромного имущества на пепелище нашли только обгоревшую швейную машинку «Зингер». (Цела и доныне эта Агафьина машинка, досталась она волею судьбы Людмилке в приданое.) В тот рождественский вечер семью священника обогрели благодарные ему прихожане. А утром отца Василия затолкали в «воронок», откуда он успел крикнуть Агафье как завещание: «Сбереги сына!»

Священника Василия Фёдоровича Долинко расстреляли. На Сашу, «поповского сынка», навесили клеймо сына врага народа; его даже не приняли в школу.

Тревога за Сашу и память о мужнином завещании заставили Агафью действовать решительно. Покинув родное село, она уехала в дальнее лесничество, в глухомань, где поселилась с Сашей в избушке престарелого лесника Евдокима Белевича. Чтобы помочь ребёнку, Евдоким Константинович усыновил Сашу и определил в школу. Агафья же работала не покладая рук – то нянькой, то уборщицей, то сторожем. Ведь сыночка не только выкормить – ещё и выучить надо! Пусть, думала она, спокойной будет душа отца Василия за сына.

Саша был способным учеником, после школы окончил финансовый техникум, а потом и институт в Харькове. Там же женился на воспитательнице детского сада красавице Ларисе, по совпадению или по судьбе – тоже «поповской дочке». Матушка Агафья благословила молодых и тут же наказала сыну взять в институте направление на работу подальше от этих мест, где она столько слёз пролила. Сын не посмел идти против воли матушки. Так семья оказалась перед войной на Дону, где Александр, теперь Евдокимович, возглавил районный финансовый отдел в станице Семикаракорской. Здесь Саше дали ведомственную квартиру.

Людмилка родилась между двумя войнами: Александра по ранению отпустили с финской, а в 1941-м, подлечившись, он ушёл на фронт Великой Отечественной. Неистово молилась матушка Агафья за воевавших «поповских детей», а ещё жарче – за крошечную внучку. Но не только её молитвами хранил Господь младенца. В православном храме украинского села Граново, что под Каменец-Подольским, служил протоиерей Павел с братом Михаилом. У отца Павла и его жены матушки Елены было четверо детей. Старшая дочь Лариса стала Людмилкиной матерью. А трое сыновей ушли на фронт и погибли.

Семью отца Павла в годы репрессий отстранили от прихода, но не арестовали. А во время Великой Отечественной даже не препятствовали служению в сельском храме. В период оккупации священники Павел и Михаил хранили в подвале храма оружие и продовольствие партизанского отряда. Немцам стало об этом известно; они хотели расстрелять священников, но их чудом спасли партизаны. Позже отца Михаила наградили орденом Отечественной войны.

По завету мужа, отца Василия, вымолила Агафья спасение их сыну, вернулся Александр на Дон с фронта, поднял на руки подросшую и так похожую на него Людмилку. «Что это?» – спросил невольно, увидев маленький шрамик под глазом у ребёнка. «Божья метка, – ответила Агафья, – счастливой, значит, будет».

Людмилка, Людмила Александровна, помнит бабушку Агафью, хранит её в своём сердце, пишет о ней стихи…

Память-эпитафия

Пусть горит свечой.

Бабушка Агафия

Любима горячо.

Тут склонилась ивушка,

Чтоб покой блюсти.

Бабушка-голубушка,

Ты за всё прости.

Ты чиста и праведна,

Ты меня спасла,

Да ещё и правнука

Нянчить помогла.

Ты любовь предвечная,

Память-фотография.

Добрая, сердечная

Бабушка Агафия.

С верой и любовью жили её деды – отец Василий и отец Павел, с усердием и без сомнения хранили веру бабушки – Елена и Агафья. Последняя, спасшая и воспитавшая Людмилу, успела ещё подержать на руках младенца, правнука Коленьку. А Людмила и вправду оказалась счастливой: выучилась на учительницу, вырастила сына, который стал доктором, и всю свою жизнь отдала детям.