Семейная история. Генеалогия

Г. Н. БОРАНОВА

НА ФРАНЦУЗСКОМ ФРОНТЕ

Когда Пётр Трифонович Мирошниченко (1880–1937) уходил на войну его сыну Василию шёл пятнадцатый год. Все события связанные с войной и отцом паренёк по-юношески остро переживал. Будучи уже в преклонном возрасте, Василий Петрович записал то, что запомнилось из рассказов отца. Его заметки и натолкнули меня на мысль подготовить эту статью.

Несколько слов о самом Василии Петровиче. Геолог, кандидат геолого-минералогических наук, всю жизнь проработал в Ленинграде, в Центральном научно-исследовательском институте геодезии и картографии (старший научный сотрудник лаборатории аэрометодов Министерства геологии СССР). Открыл место рождение серы в Средней Азии. Написал книгу «Аэрогеосъёмка. Применение аэрофотосъёмки для геологических исследований» (1946). В последние годы жизни с группой учёных работал над теорией тектонических плит Земли.

На службу Петра Трифоновича Мирошниченко призвали в начале 1915 года, а летом, перед отправкой на фронт, отпустили в кратковременный отпуск. Через некоторое время после отпуска Пётр Трифонович написал родным, что его часть направляется во Францию. Сын запомнил фразу из письма: «Едем, едем, куда и ворон костей не заносит…».

Дело в том, что по договорённости с французским правительством Россия направила в 1916 году на Западный фронт, во Францию, Рус ский экспедиционный корпус (собирательное название четырёх особых пехотных бригад). В числе солдат 2го особого полка 1й особой пехот ной бригады оказался и азовчанин Пётр Мирошниченко.

Новых вестей ждали долго. «Мать всё спрашивала у почтальонов, ходила на почту, гадала на картах. Мы, дети (а нас было 6 человек), как-то повзрослели, очень тосковали по отцу. В своих переживаниях я всегда был с ним, дрался с немцами, почему-то представлявшимися какими-то «рогатыми», в виде чертей, изображённых на стене прохода нашей азовской кладбищенской церкви, и всё время мечтал отправиться к отцу на войну, на фронт» [1, с. 2].

Отбор в бригаду производился строго: требовались крепкое телосложение, православное вероисповедание, грамотность. Сформировалась 1-я особая пехотная бригада в январе 1916 года (тогда же она получила своё наименование) и уже в начале февраля отправилась в вагонах-теплушках из Москвы на Дальний Восток по великому Сибирскому пути, через Маньчжурию и Китай в японский порт Дайрен (до русско-японской войны – Дальний). Плыли через Жёлтое, Восточно-Китайское моря, Тихий, Индийский океаны, Красное море, Суэцкий канал и Средиземное море. 20 апреля, после семинедельного морского пути, прибыли в Марсель.

Из воспоминаний В. П. Мирошниченко: «Прошло не менее 6–7 месяцев, когда однажды почтальон принёс письмо, которое мать почему-то отдала мне, и которое, как мне казалось, прочитала половина Азова…

В письме отец сообщал, что они добрались до Парижа, что в городах народу видимо-невидимо, что их встречали, закидывали цветами, угощали, восхищались, а ему вместе с другими солдатами удалось побывать в «Гранд-Опера» [1, с. 2]. Больше писем из Франции не приходило.

Сохранились кадры кинохроники исторического парада в Париже 14 июля 1916 года, – в день национального праздника Франции. Вместе с англичанами, шотландцами и бельгийцами прошли по Елисейским полям, по площади Согласия и Большим бульварам представители 1-й особой бригады. На фотографии Альбера Моро изображены солдаты 2-го полка на марше перед президентской трибуной у Большого Дворца [2, с. 14–5]. Возможно, участвовал в параде и Мирошниченко, ведь именно его полк представлял русский экспедиционный корпус. После парада русские солдаты попали в театр «Гранд-Опера», – письмо об этом упоминает.

Служба русских солдат на французском фронте началась в составе 17-го корпуса генерала Ж. Дюма, входящего в 4-ю армию Гуро. В конце июня части 1-й особой бригады заняли окопы близ селения Оберив. На том участке располагался также форт Помпель, один из укреплённых пунктов, прикрывавших Реймс. Штаб и тыловые службы разместились в селении Мурмелон ле-Гранд.

В июле и сентябре были предприняты наступательные действия в районе расположения русских войск. Ожесточённый бой произошёл 5 сентября, когда за 12 часов удалось отбить пять сильнейших немецких атак; неприятель понёс большие потери. Но и в дни затишья на участке, занимаемом русскими войсками, не было спокойно. Под прикрытием ночи предпринимались боевые разведывательные рейды, доставлявшие немцам много беспокойства.

Французское командование отметило активные действия подразделений 1-й особой дивизии на участке Оберив – Помпель. На русских гимнастёрках появились первые французские боевые на грады [2, с. 18]. За несколько месяцев на передовой летом и осенью полегло много русских. Хоронили их близ Мурмелона, где уже в октябре установили первый памятник русским воинам, павшим на французской земле.

В. П. Мирошниченко вспоминал: «С моим отцом вернулся ещё один солдат, его однополчанин. Был он родом из Таганрога, фамилию, имя, отчество и тем более точный адрес его я, к сожалению, не помню. Он несколько раз бывал у нас в гостях, во время этих встреч они обычно вспоминали Францию, французов, Швейцарию, нескончаемые бои на реймском участке фронта, гибель товарищей, ранения и контузии, свой суровый солдатский быт и многое-многое другое. Обыкновенно, сидя возле них, я жадно слушал… Впечатления, сохранившиеся в моей памяти, говорят о следующем: прибыв под Реймс, а этот участок после Вердена считался самым значительным, русские части попали в настоящую мясорубку. Методические артиллерийские обстрелы немцев по давно пристрелянным объектам уносили очень много жертв. После шквального огня французской артиллерии немцы на некоторое время замолкали, потом всё начина лось сначала, и так каждый день. Русские штыковые атаки часто кончались трагически. Отец вспоминал, как из атаковавших батальонов, попадавших под перекрёстный огонь пулемётных гнёзд, оставалось по несколько человек. Но, как говорили мой отец и его друг, прямой штыковой бой с русскими немцы обычно не выдерживали. В бою русские группировались по четыре человека, с тем чтобы каждый имел защиту с фланга и с тыла. Мой отец и его друг были в такой четвёрке, двое из неё погибли, а двое вернулись на Родину. Отец вспоминал поля боёв, за проволочными заграждениями усеянные сотнями павших, для уборки которых устраивались дни перемирий…

Удивительно, что отец даже не был ранен, хотя был несколько раз контужен, засыпан землёй, так что пришлось откапывать его товарищам» [1, с. 3].

«Русские солдаты зарекомендовали себя умелыми воинами. Попытки германцев сломить их морально-боевой дух не удались. Частые атаки германской пехоты на позиции, занятые русскими, пресекались решительными штыковыми контратаками» [3, с. 340].

В апреле 1917го готовилось наступление союзников (Франция, Англия, Бельгия) на германские силы на Западном фронте. План наступления составили в соответствии с указаниями нового главнокомандующего французскими армиями генерала Нивеля. Помимо сильных германских укреплений, участок прорыва на главном направлении представлял собой три ряда плоскогорий параллельно один за другим, а между ними – болота и долины. Уверенность Нивеля в успехе базировалась на привлечении к операции значительных сил и средств. Это была крупнейшая операция мировой войны.

В числе наступающих в первом эшелоне на направлении главного удара были и две русские бригады.

1-я и 3-я русские особые бригады понесли в Энском сражении (апрель – май 1917 года) наибольшие потери. Взятие Курси русскими солдатами – один из не многих успехов операции, завершившейся провалом.

Французский военный министр Пенлеве отмечал, что русские «храбро рубились под Бримоном». При штурме этого форта погибло 70 русских солдат. Всего в апрельской операции потери составили 5183 человека из 20 тысяч русских [3, с. 340]. Воздавая должное отваге и упорству русских, французское командование пожаловало Военный крест с пальмовой ветвью 1-й особой бригаде на знамёна 1-го и 2-го полков и 3-й особой бригаде на знамёна 5-го и 6-го полков.

Неудачи на фронте, вести о революции в России, антивоенная пропаганда привели к тому, что в воинских частях началось брожение. Солдаты отказывались воевать, требовали возвращения на родину. В июле русские части были сняты с фронта и переведены в тыл, в лагерь Ля-Куртин [2, с. 18].

Там разыгрались трагические события, которые окончились восстанием 1-й бригады. Восстание было подавлено, 110 человек преданы суду [3, с. 340]. Организаторов приговорили к расстрелу, в том числе и Петра Мирошниченко как члена одного из солдатских комитетов.

В протоколах допроса свидетелей по Ля-Куртинскому восстанию есть показания рядового 11-й роты 2-го особого полка Анатолия Алексеевича Дорохина: «Из своей роты считаю главным агитатором рядового Гусева, мл. унтер-офицера Никиту Тимофеева и ефрейтора Петра Мирошниченко… Ефрейтор Пётр Мирошниченко как до приказания генерала Занкевича о выходе солдат из лагеря Ля-Куртин в назначенное место, так и после перед всей ротой агитировал, чтобы не выходили из лагеря Ля-Куртин, несмотря ни на какие приказания…» [4, л. 15–16].

Из воспоминаний В. П. Мирошниченко: «Приговорённых к казни отправили на остров, где они содержались в старой крепости несколько месяцев. Позже, под давлением общественного мнения, казнь была заменена каторжными работами. С группой товарищей, под усиленной охраной, солдат отправили в каменоломни. Мне неизвестно, сколько времени проработал в каменоломнях мой отец. По-видимому, недолго. С несколькими солдатами он бежал в Швейцарию. Отец вспоминал, что особо трудной была для них дорога через заснеженные Альпы. В пограничной полосе никуда не заходили, спали под могучими елями, с великим трудом пересекли горы и совершенно обессиленные, голодные, были подобраны швейцарскими крестьянами. Несколько месяцев они работали у фермеров. Мой отец был отличный мастер по дереву. Ещё за несколько лет до войны тачанка, сделанная в ростовской артели, в работе над которой он принимал самое деятельное участие, получила на Парижской выставке золотую медаль. Неудивительно, что отец очень понравился швей царским фермерам, понравился ещё и тем, что отлично пел украинские и русские песни. Они никак не хотели отпускать «Пьер-русс», оставляли у себя. Но, видимо, тяга к родине, к родному Тихому Дону, к Азову, к семье –превышала красоты Швейцарии» [1, с. 5–6].

И вот уже только три человека пересекают Германию, Польшу, и только вдвоём – Пётр Мирошниченко и его друг – прибывают в Петроград. Оттуда – на родину.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Мирошниченко В. П. Воспоминания о моём отце, участнике 1-й мировой войны Мирошниченко Петре Трифоновиче [1978 г.] // Архив АМЗ.
2. Солдаты России. Русский экспедиционный корпус во Франции. 1916–1918 гг. : буклет / Гос. исторический музей. М., 2011.
3. История Первой мировой войны 1914–1918 : в 2 т. Т. 2. М., 1975.
4. РГВИА. Ф. 15223. Оп. 2. Д. 9.