ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

Генеалогия и семейная история

Е. П. ВЫСОЦКАЯ

ДЕЛО АЙКАНОВА, ИЛИ СЕМЕЙНАЯ ЧЕСТЬ

Часть 3

Самым загадочным и самым высокооплачиваемым российским адвокатом был А. Я. Пассовер.

Подобно коллеге Андреевскому, он решился на смену амплуа и из обвинителя сделался блестящим цивилистом (специалистом по гражданскому праву).

Внешне Пассовер не походил на своих артистичных коллег. Бледное продолговатое лицо с неправильно очерченным ртом всегда было бесстрастно. Из-под полуприкрытых век на собеседника внимательно глядели холодные стальные глаза. Настоящий человек в футляре, Александр Яковлевич был наглухо закрыт для окружающих. Застёгнутый на все пуговицы фрак и перчатки, которые он снимал только перед началом речи, подчёркивали его отчуждённость и нежелание лишних знакомств.

«Во внешнем обиходе Пассовер был привержен ко всему английскому: пиджак английского покроя, жилет с особыми отворотами; летом всегда без пальто, зимою в самой лёгонькой барашковой шубке, не доходившей до колен; никогда – палки в руках; на ногах одни толстые штиблеты без галош, хотя на дворе стояли лютые морозы», – так описал его Винавер [26. C. 84].

Проникнуть в глубину индивидуальности Пассовера не представлялось возможным. «Отшельник в миру», он никогда не употреблял местоимения «я».

Понятие «друг» было ему незнакомо. Клиентам, приятелям и ученикам разрешалось наносить визиты в строго отведённое для бесед дневное время: с 11-ти до 2-х. «Гений права» принимал посетителей в большой зелёной гостиной на Французской набережной в Петербурге. После двух дня прислуга-чухонка отвечала всем визитёрам единственно обученной на русском языке фразой: «Нету дома». Друзей Александру Яковлевичу заменяли фолианты. Агенты закупали их для него по всему миру. Рафинированный интеллектуал с философским складом ума, он читал только достойную его внимания литературу. Со многими своими книгами был знаком заочно. Коллекцию, которую собрал для него антиквар в Берлине, Александр Яковлевич никогда видел. После смерти его петербургское собрание – 30 тысяч томов по философии, теологии, истории, искусству на нескольких языках – наследницы, с условием не делить, передали библиотеке Академии наук.

С собой на процессы Пассовер никогда не брал портфеля с книгами закона и текстами речей: всё необходимое держал в голове. Благодаря феноменальной памяти он не пропускал ни малейшей детали.

Уголовным делам он предпочитал гражданское право. Сфера юридическая служила Пассоверу, по словам Карабчевского, «ареной умственной гимнастики. И на этой арене он выступал настоящим атлетом, выжимал неимоверные тяжести. По силе и мощи производимого речью впечатления – это всегда был настоящий боевой поход, настоящее сражение» [25. C. 650].

По значимости для юридической науки его выступления затмевали университетские лекции. К мнению Пассовера прислушивались в Кассационном Сенате. К нему приезжали за советом по самым сложным и запутанным делам адвокаты, судьи, сенаторы. К его защите прибегали города, земства и правительственные учреждения.

В 1887 году к Пассоверу с просьбой взять на себя защиту сына Александра, обвиняемого в покушении на императора, обратилась семья Ульяновых. Правда, Александр Ильич от услуг адвоката отказался и предпочёл защищать себя сам.

В Одессе А. Я. Пассовер учредил журнал «Мемориал присяжных поверенных» для того, чтобы «сохранить письменное удостоверение разных случаев, событий и приключений, которые относятся к нашей профессии, ко всему сословию или к отдельным деятелям» [29. C. 14]. Из этих мелких фактов, справедливо считал Александр Яковлевич, складывается история, а ни для кого уроки истории не могут иметь настолько действительного значения, как для адвокатов. К сожалению, свои речи Пассовер не публиковал. В журналах сохранились лишь несколько статей. О его мастерстве можно судить только по отзывам современников. Замкнутостью коллеги объясняли и тот факт, что не осталось ни одной его фотографии. Когда, наконец, Петербургский совет присяжных поверенных заказал написать портрет Пассовера Валентину Серову, Александр Яковлевич «наотрез отказался позировать художнику, а затем взял да и умер» [24. С. 370].

***

Остальные защитники, принявшие участие в процессе по делу Таганрогской таможни, широкой публике были незнакомы.

Обвинителем на харьковском процессе назначили графа Игнатия Платоновича Закревского, личность интересную и неординарную. Адвокат по образованию и дипломат по призванию, он прославился и на ниве юриспруденции, и на дипломатическом поприще. Начав мировым судьёй в Петербурге, продолжил восхождение по служебной лестнице: прокурор Харьковской судебной палаты, обер-прокурор Первого департамента Правительствующего Сената. Напечатал несколько серьёзных работ в юридических журналах, интересовался вопросами уголовной антропологии.

Император Александр III назначил Закревского российским посланником в Египет. Увлёкшись не на шутку египтологией, Игнатий Платонович построил в поместье Берёзовая Рудка Полтавской губернии над склепом предков настоящую пирамиду. Высотой около девяти метров с гранями, ориентированными по сторонам света, пирамида Закревского была изнутри расписана изречениями из Библии и копиями древних египетских рисунков. Вершину усыпальницы украшал крест, а перед входом стояла статуя Изиды.

Должности главного прокурора Сената Закревский лишился в 1900 году, выступив в прессе в поддержку Альфреда Дрейфуса. Умер Игнатий Платонович в Египте, прах его упокоился на родине, под сенью родовой пирамиды.

***

От маститых адвокатов Харьков ждал сенсаций. Андреевского в городе знали не понаслышке. Он выступал здесь дважды – защитил обвиняемого в отцеубийстве купца Лебедева и выиграл дело рыльских мировых судей. Александров был известен «выступлениями на громких сенсационных процессах, которые сами по себе производили шум, а от участия г. Александрова шум ещё увеличивался» [15. № 40]. Карабчевский прославился как адвокат, «бравший на себя защиту на сколько важных, на столь-же и обративших на себя общественное внимание обвиняемых». Плевако в представлении не нуждался. Участие Пассовера придавало действу характер интриги. На слуху были имена местных криминалистов Клопова и Стойкина, взявших на себя обязанности защитников.

Председательствовал старший председатель судебной палаты Завадский.

Съехавшиеся звёзды были едины в одном: им предстояло дать бой прокурору Закревскому и двум товарищам прокурора. (Один из них, Башкиров, составлял обвинительный акт.) в остальном позиции адвокатов разошлись. Против Карабчевского (начальник таможни Григорий Никитенко, таможенник Константина Чуле и бухгалтер Феликс Ходяковский), Андреевского (пакгаузный смотритель Порфирий Айканов), Клопова (корабельный досмотрщик Николай Кузовлев) выстроили линию защиты Александров (купец Антон Сфаэлло и его приказчики Константин Сфаэлло и Николай Попандопуло), Плевако (купец Николай Муссури и его приказчик Андрей Муссури, купцы Панайот Саккелериди, Иван Писани и Михаил Николаев) и Пассовер (купец Марк Вальяно).

Разбирательству в суде, как известно, предшествовало следствие. Полковник Озерковский вместе со статскими советниками Палтовым и Зыковым по горячим следам установили, что чиновники Таганрогской таможни в течение нескольких лет пропускали мимо государственной казны большие партии прибывавших морем товаров. Купцы перед таможенниками в долгу не оставались и щедро благодарили.

Собранными в результате бесед с подозреваемыми и свидетелями сведениями Министерство финансов поделилось с Министерством юстиции, и в 1882 году в Таганрог была направлена группа в составе помощника начальника Херсонского губернского жандармского управления штабс-капитана Захарова и унтер-офицеров П. Сердюкова и М. Дронова [30. Л. 3–9]. Работа дознавателям предстояла сложная: никто из злоумышленников за руку так и не был пойман. Времени с момента последнего эпизода прошло достаточно, чтобы товар перепрятать или продать. Другие улики – канцелярские книги – купцы с приказчиками уничтожили.

За таможенниками-взяточниками и купцамиконтрабандистами было установлено негласное наблюдение. Жандармы с помощью местных полицейских выискивали места возможного хранения тайно провезённого товара, сличали партии грузов, тщательно проверяли по накладным купеческую бухгалтерию.

Кропотливый труд дознавателей увенчался успехом. Факт контрабандного провоза оливкового масла, чая, рожков и других жизненно полезных продуктов подтверждался разницей в весе ввезённого по морю и вывезенного из Таганрога по железной дороге товара. В гостинице следователи нашли припрятанные приказчиком Марка Вальяно канцелярские книги. Ярлыки и пломбы на ящиках и мешках с купеческих складов оказались фальшивыми. Документы, обнаруженные на таможне, свидетельствовали против нарушителей.

Всего за период с 1879 по 1881 год имели место 97 случаев контрабанды. Мимо государственной казны злоумышленники провезли 245 тысяч пудов разного рода товаров на общую сумму 1 342 000 рубля. Количество утаённых налогов составило за четыре года 325 900 рублей золотом. Основной объём беспошлинного груза пришёлся на 1881 год.

***

К суду были привлечены 38 человек: 18 должностных лиц и 20 частных. На заседаниях подсудимые сидели отдельно: чиновники в три ряда ближе к публике, купцы на трёх скамьях вдоль зала.

По версии следствия, главными нарушителями были член таможни Константин Чуле, пакгаузный смотритель Порфирий Айканов и корабельный досмотрщик Николай Кузовлёв (его с Айкановым долгие годы связывали не только служебные, но и дружеские отношения). Другие чиновники помогали по возможности. Среди купцов наибольшие выгоды извлекли М. Вальяно, И. Глобин, А. Сфаэлло, М. Вураки, М. Векслер, А. Муссури, А. Лупи, Г. Гойланд, С. Гизи, И. Писсани.

Газета «Харьковские ведомости» писала: «Смесь одежд и лиц вообще разнообразнейшая, точно также и племён: русские, греки, также англичане, турецкие подданные, если не вовсе турки, итальянцы и пр. Смесь наречий доказывается необходимостью присутствия на суде переводчиков. <…> Ну, на счёт смеси состояний говорить, кажется, нечего: Вальяно и унтер-офицер Сигаев» [15. № 40].

Первые дни судебного заседания надежды публики не оправдали. Эксперты нудно и монотонно разбирали каждый из девяти семи пунктов обвинения. Вместо леденящих душу подробностей контрабанды звучали рассказы о коносаментах, объявлениях, отвесных листках и ярлыках. Виртуальные пуды масла, орехов, винной ягоды и чая туманили головы неподготовленных слушателей.

Оживления в зал не принесли и семьдесят восемь свидетелей. Некоторые из них страдали неизлечимой болезнью памяти. Другие, не смущаясь зрителей, громко пели дифирамбы «богу коммерции» Вальяно. Один из адвокатов, подыграв почитателям таланта магната, сочинил, не в рифму, куплет:

И на Темзе, и на Сене, И в Афинах, и в Мессине, И в Египте, и в Алжире Знают, кто такой Вальяно.

Сфаэлло слыл и дома, и за границей человеком порядочным и уважаемым. А о купце Антоне Лупи в Таганроге ходила поговорка: «Нет честнее Лупи». Обвиняемые свою вину либо полностью отрицали, либо настаивали на вынужденных самооговорах из страха перед Озерковским.

Процесс затягивался. Искренне пожалев скучающих заседателей, Закревский предложил разнообразить их жизнь газетами. Адвокаты не согласились: по закону присяжные заседатели на время суда должны быть изолированы от всего мирского. На второй неделе с подачи сердобольного прокурора им раздали шахматы.

***

Свежей струёй в спящий зал ворвались признательные слова Порфирия Айканова. С того момента, как пакгаузный смотритель начал давать показания, дело пошло значительно быстрее. Для непосвящённых прояснилась схема, по которой действовали вошедшие в стачку (сговор) с купцами таможенники.

В портах отгрузки товар снабжался накладными (коносаментами) с указанием веса и количества мест. По прибытию в место назначения таможенники груз на кораблях «отвешивали» (т. е. Взвешивали), а данные вносили в отвесные листки. Купец-импортёр обязан был известить таможню о количестве прибывшего товара на специальном бланке, именуемом «объявлением». После повторного выборочного досмотра товаромест на «объявлении» делалась пометка: «Процедура досмотровой очистки проведена». Цифры при отвесе и досмотре должны были совпадать. Подлог на одном из этих документов вёл к подлогу на другом. Отвесные листки являлись внутренним таможенным документом, так сказать, для служебного пользования. Официальным паспортом прошедшему «растаможку» товару служило «объявление» с отметкой о досмотровой очистке.

Дабы не запутаться в «левой» бухгалтерии, таганрогские таможенники и купцы договорились ставить подписи на отвесных листках (в таможенном уставе такая процедура не предусматривалась). Для ещё большего порядка во взаиморасчётах участники сговора обменивались, как визитными карточками, партионными билетами – ещё одним детищем таможенной бюрократии.

Погрузку товара на корабли и выдачу его хозяевам в порту назначения отделяли друг от друга морское плавание, таможенный досмотр, доставка на более лёгких судах к пакгаузным складам и хранение на таможне.

За долгое путешествие с грузами, следовавшими в Таганрог, происходили чудесные превращения: орехи усыхали, масло утекало в море, рожки, гружённые внасыпную, волной уносило за борт. Товар терял до 30– 40 % веса, порой и качественно преображался. Вместо турецкого табака в ящиках оказывался табак кавказский, коринка превращалась в винные ягоды и халву, сорта чая, как по волшебству, меняли названия. Интересно, что по всей России процент потерь при транспортировке импортных грузов по морю составлял от 1 до 5.

К своему делу у таганрогских таможенников был подход творческий. В одном случае они использовали уже побывавшие в употреблении отвесные листки и партионные билеты, в другом – просто фальшивые. Мешки и ящики завешивали на испорченных весах. Упаковки снабжали подложными ярлыками и пломбами. На пакгаузных складах, именуемых магазинами, прошедший правильную очистку товар подменялся беспошлинным.

Пакгаузный смотритель Айканов с двумя помощниками ведали 130 магазинами (складами). Нагрузка на корабельных досмотрщиков тоже выпадала немалая. Порой они не ведали, что за товар свозили с кораблей на берег.

Мозгом преступной шайки являлся член таможни Чуле. За связь с купцами отвечал корабельный досмотрщик Кузовлёв. Он же был ответственен за финансовую часть. Бухгалтер Ходаковский и казначей Апостолов участвовали в преступлениях пассивно. По словам Айканова, вступивший в должность управляющего таможней в 1880 году Никитенко не только знал о творившемся беспределе, но и брал долю.

Утаённые от казны средства делились поровну между купцами и чиновниками.

***

Прения открыл Закревский: в период с 1878 по 1881 год Таганрогская таможня из государственного учреждения превратилась в вертеп контрабандистов; по совокупности улик факт злоупотреблений был доказан; к сожалению, определить утаённую пошлину с математической точностью не удалось.

Адвокаты держались выбранной тактики и единодушно ополчились на эксперта стороны обвинения. Силы были 18:1; в ход пошли колкие замечания и язвительные комментарии. Бои развернулись за каждый пуд и каждую бочку. Закон по части штрафов был суров: начёт для купцов исчислялся в пятикратном размере от суммы неуплаченной пошлины плюс стоимость товаров.

Как уже было сказано, после первой битвы пути защитников разошлись. Адвокаты чиновников утверждали, что их подзащитных совратили толстосумы-купцы, адвокаты купцов настаивали на том, что искушение исходило от государственных служащих. Спор, что к чему тяготеет – копейка к миллиону или миллион к копейке – сделался ключевым.

Особенно яростно сражались Клопов c Александровым. Один использовал образ Мефистофеля (коммерсанты) и Маргариты (таможня), другой сравнивал купцов с Евой, а чиновников со змием-искусителем.

В заключительной речи Александров высказался о том, что все люди в большей или меньшей степени контрабандисты. «Туземная известность Клопов развил его мысль до крайности». Утверждение защитника «приобрело силу достоверности, да так, что в скорости никто и видеть не хотел в беспошлинном провозе товара контрабанду». Клопова поддержал Стойкин: «Совершенно естественно, когда кто-то из нас, проезжая через таможню, прячет несколько вещиц, купленных за границей, от оплаты пошлины. Разве кто-нибудь осудит за такое невинное прегрешение?», – обратился он к публике с риторическим вопросом. – «Разве не в плоти и крови нашей всякими правдами и неправдами, а по большей части неправдами, стремиться к тому, чтобы вообще пошлины государственные, и городские, и земские вовсе не взыскивались? Тогда за что мы судим Таганрогскую таможню? Ведь разница только в сумме утаённых от казны денег» [15. № 60].

Как и ожидалось, эффектно выступил Карабчевский. Он умело разыграл карту самооговора своего подзащитного управляющего Никитенко и сильными мазками набросал образы чиновников, трепещущих от страха перед карающим мечом полковника Озерковского.

***

«Всероссийский» адвокат Плевако начал речь с патетического замечания о том, что существует опасность за пудами рожков и орехов не заметить хрупкие человеческие души. Затем он обратил внимание присяжных на то, что братья Муссури присоединились к злоумышленникам в 1881 году, когда схема взятка – контрабанда уже бесперебойно работала. Его подзащитным не пришлось подстрекать таможенных служащих к подлогу, за них это сделали другие. Фёдор Никифорович выразился как всегда образно: «Где зубы старой крысы проели дыру, где путем прежде бывших соглашений добились, чтобы была открыта потайная дверь, там позднее, не сговариваясь, не столкнувшись, проползают мыши, проходят и все, кому хочется тайком пробраться в заповедное место» [31. C. 296–302].

Мощным аккордом Плевако попытался оправдать Николая Муссури («злополучного Лепорелло»), служившего у старшего брата приказчиком.

Выступление Фёдор Никифорович завершил на высокой ноте: «Пока род людской делится на господ и слуг, на богатых и рабочих, доколе котлету, приготовленную поваром, ест тот, кому её готовили, а не кто её готовил, пока слуги, как руки у тела, хватая кусок хлеба, отдают его рту и желудку, – дотоле люди, творящие чужую волю, должны также мало отвечать за своё дело, как мало прибытку им от выгод, доставляемых своему господину».

Александр II насадил на русской земле дерево правосудия и законности. «Оно дало роскошный рост. Теперь ветры и погоды ему не благоприятствуют: портят листву, сушат его молодые побеги. Рост стеснён во многих сферах, зато общественному чувству справедливости дана возможность удовлетворить себя в борьбе с хищениями и растратами. Боевые действия власти, как и всякие другие военные меры, имеют один недостаток: боевой патрон, пущенный солдатом в неприятельский лагерь, поражает поселянина, пересекавшего случайно линию полёта пули; в осаждённой крепости терпят вместе с запертой армией и мирные граждане. <…> Оттого-то человеческая мысль – против войны, оттого-то среди торжества побед человеческое сердце взывает к миру и покою».

«Поэтому, – подытожил Фёдор Никифорович, – адвокаты призваны сделать всё возможно, чтобы война закона с врагами обходилась без случайных жертв мирных граждан».

Аудиторию выступление Плевако разочаровало.

***

Пассовер приложил всё своё мастерство для того, чтобы уменьшить сумму причитающихся с подзащитного миллионера начётов и опровергнуть участие Вальяно в подлоге (подлог тянул за собой ссылку.)

Хотя полностью речь его не сохранилась, но из газет известно, что Александр Яковлевич резко подверг критике выводы «всегда пристрастных в пользу обвинения» экспертов. Он авторитетно заявил, что «отвесные листки есть праздное измышление канцелярской философии. Они появились на свет таким же контрабандным путем, каким Вальяно возил из гавани на берег свой товар» [15. № 60]. А затем продолжил: «Статья закона называла подлогом всякую неверную запись в документах, но ничего не говорила о подписях в фальшивых документах, какими являлись отвесные листки Таганрогской таможни. <…> Абсурдно считать обман, сопровождённый неверной записью в документах, страшнее просто обмана».

Венцом красноречия Пассовера стало утверждение о том, что в случившихся злоупотреблениях виноваты не «хитители», а общество, «условия жизни, служебной деятельности и т. д. Когда мы сами изменимся, изменяться эти условия общественной и служебной деятельности, тогда и хищениям, подобным настоящему, будет положен конец. Никто не отрицает, что в Таганрогской таможне – как и в других таможнях – существовала и возможно существуют злоупотребления, но не казнью чиновников и купцов, посаженных на скамью подсудимых, мы их истребим. Нет! Настоящий процесс должен иметь действительно хороший результат, только не там, где его ищут; процесс этот должен указать, что таможня у нас оперирует ненормально, что таможенный устав открывает путь к широким злоупотреблениям, что правительственные учреждения перестают быть приютом власти, а становятся притоном своеволия» [15. № 60]. Только радикальные реформы смогут очистить таможни от взяточничества и хищений.

Свидетель выступления Пассовера Карабчевский на комплементы не поскупился: «Речь Александра Яковлевича выдавалась из всех речей глубиной изучения дела, полнотой освещения, неистощимой оригинальностью, остротой и, так сказать, беспощадностью аргументации» [25. C. 652]. Ф. Н. Плевако продолжил мысль коллеги: «Это удивительный ум, пожалуй, не русский, – он совсем не разбрасывается, не глядит по сторонам. Это ум – отточенный как бритва, пронизывающий беспощадно как раз то, что он хочет пронизать».

«Харьковские ведомости» отозвались о речи Пассовера с восторгом. Слушатели были ошеломлены оригинальными ораторскими приёмами, логическими посылками, смелыми выводами и приняли на веру всё, что говорил знаменитый адвокат.

На следующий день тот же корреспондент «Ведомостей» дал новый, свободный от эмоций комментарий: «Но прошло первое впечатление, и дело несколько изменилось: вдумавшись в самую сущность речи, осудивши все её главные положения, можно было придти к иному, совсем противоположному заключению: речь г. Пассовера блестящий фейерверк, восхитивший удачным сочетанием цветов. Во многом оратора можно было с полным успехом оспаривать; там, где казалась убедительная сила логики, на самом деле был ряд ловко скомпонованных софизмов. Защитник, подобно обвинителям, сделал немало предположений, но облёк их в такую форму, что они на некоторое время получили значение достоверности» [15. № 59].

***

Речь Андреевского [28. C. 333–341] затронула глубинные струны в душах заседателей и судей. Айканов «не только не избегает наказания, но ждёт его с полным смирением. И нет у юриста обязанности более важной и трогательной, как защита таких людей…» Адвокат образно сравнил присяжных заседателей с таможней, через которую «нападение и защита провозят человеческий товар и подают отвесные листки. Но, как в жизни, кто-то старается словчить и провезти контрабанду. Большинство из сидящих за скамьей подсудимых старается проскочить досмотр и свернуть мимо таможни домой».

«Из чиновников раскаялись двое», – продолжал Сергей Аркадьевич. – «Кузовлёв признал вину, Айканов, помимо признания вины, огласил полный список своих прегрешений. Но тариф (т. е. Список наказаний) спрятан у судей, и до конца процесса на свет не объявится. Задача защитника сводится к смягчению участи сознавшегося подсудимого. Назначение суда не мстить преступнику, а исправлять его. Долг присяжных судить милостиво и справедливо».

По мнению Андреевского, дело Таганрогской таможни по объёму хищений являлось средним; таможенные чиновники и раньше обкрадывали казну. Во все времена таможня служила источником соблазна. Грязные предложения и сейчас делаются чиновникам открыто, и «разврат идёт широкой дорогой».

Для падения не нужно быть большим злодеем – достаточно быть средним человеком. Обычного чиновника Порфирия Айканова от других участников дела отличала состоятельная семья. Пакгаузный смотритель привык рассчитывать на поддержку братьев и наивно думал, что в любой момент возместит недостачу. «Его братья – почтенные деятели, люди с честным именем. Отец его оставил по себе добрую память в служебных сферах Петербурга. Вообще, по связям родства и знакомств, Айканов примыкает к самому порядочному кругу людей».

Но надеждам не суждено было сбыться. После смерти отца семейное состояние перешло в руки матери, женщины строгой и властной. Да и долг подсудимого в казну по самым скромным подсчётам составлял 30 000 рублей золотом, сумму значительную даже для семьи с хорошим достатком. Возмездие настигло Айканова раньше, чем других. Наказанием ему стала необходимость скрывать, изворачиваться и таиться. Сколько лжи, угрызений совести, страха, сколько преступной работы потрачено на эти тридцать тысяч!

C каждым днём положение Порфирия Михайловича делалось безвыходнее. Легко добытые деньги тяготили его. Он старался от них избавиться: жил на широкую ногу; кутил и щедро разбрасывал чаевые музыкантам, официантам, извозчикам; давал знакомым и малознакомым без возврата. Словом, не задумывался о дне грядущем.

«Слабый, добродушный, беспорядочный и легкомысленный Айканов глубоко пал в этом деле; но совесть его не совсем уснула. Он заочно стыдился своих братьев, своей честной семьи, своих порядочных знакомых; он чувствовал, что пятнает себя, что опускается от них на глубину, из которой не поднимаются, что ему больше не смотреть им прямо в глаза, не протягивать руку как равным – и он заглушал свою совесть: он сделался пьяницей…»

В чистосердечном признании пред залом суда Айканов нашёл спасение. Для него как человека религиозного покаяние есть потребность души. «Исповедниками своими он считает своих судей». На их глазах сердце его очистилось от скверны. После долгой нравственной работы он искренне разоблачил историю своего падения. «Сознаться был его гражданский долг, раскаяться – долг нравственный. Он осудил свои поступки судом внутренним и уже достиг важнейшей цели наказания – исправления», – закончил выступление Андреевский и призвал присяжных и судей проявить к Айканову милосердие.

***

В последнем слове Айканов ещё раз искренне покаялся.

Кузовлёв подтвердил, что сознаётся в содеянном. Управляющий Никитенко, «как потерявший память», уповал на жалость. Чуле назвал произошедшее несправедливым оговором. Вальяно воспользоваться последним словом отказался.

В течение трёх дней присяжные заседатели ответили на 1 300 вопросов. Из 97 злоупотреблений они посчитали доказанными 80, в 7-ми из них сделали небольшие уменьшения начётов.

Шестеро таможенных чиновников и шестеро купцов были признаны виновными. Судебным решением купцам вменялся штраф. Согласно статьям закона, он складывался из пятикратной суммы утаённой пошлины и стоимости контрабандных товаров. Наказанием для чиновников стало возмещение в казну неуплаченных налогов и ссылка за подлог в отдалённые губернии. Оправдательный приговор получили 14 купцов и 12 таможенников.

Суд внял словам Андреевского и смягчил дальнейшую участь Айканова. Пакгаузный смотритель «лишался права состояния и ссылался на поселение в Сибирь с соответствующими ограничениями на основании снисхождения» [15. № 64]. Срок ему предстояло отбывать в Томской губернии.

Управляющего таможней Г. Никитенко и бухгалтера Ф. Ходаковского присяжные заседатели оправдали. Обвинения члену таможни К. Чуле судьи признали с оговоркой «заслуживает снисхождения». Карабчевский в очередной раз подтвердил реноме адвоката, которому сопутствует удача.

Дебют Клопова в качестве адвоката удался: приняв во внимание признание Н. Кузовлева, суд уменьшил ему срок ссылки.

Плевако отстоял Николая Муссури, служившего у старшего брата приказчиком.

Подзащитный Александрова купец А. Сфаэлло был признан виновным; приказчиков К. Сфаэлло и Н. Попандопуло оправдали.

Присяжные заседатели признали Марка Вальяно виновным по статье 362 уложений о наказании (соучастие с подлогом) и по статье 766 (беспошлинный провоз товара), согласившись со всеми восемнадцатью обвинениями, выдвинутыми против миллионера. Приговором Харьковской окружной судебной палаты он должен был внести в казну 724 тысячи рублей золотом и провести несколько лет в Тобольской ссылке. Адвокат Пассовер и его клиент решением палаты остались неудовлетворены.

***

Недовольные приговором Вальяно и ещё нескольких купцов обратились в вышестоящую судебную инстанцию с кассационными жалобами. Рассмотреть их поручили Анатолию Фёдоровичу Кони, обер-прокурору Кассационного отделения Правительствующего Сената.

Знаменитый юрист был знаком с делом Таганрогской таможни не понаслышке. Как-то раз, в конце 1884 года, к нему зашёл «сотоварищ по университету и старый сослуживец по Москве, блиставший остроумием и разнородными знаниями присяжный поверенный А. Я. Пассовер» [32. C. 323–325] и стал уговаривать вместе с ним защищать купца Вальяно, «обвинявшегося в подкупе чиновников для подлога отвесного листа Таганрогской таможни, которому казною был предъявлен иск в полтора миллиона рублей золотом». От имени своего подзащитного Пассовер предложил Кони гонорар в сто тысяч рублей. Анатолий Фёдорович размышлял неделю и ответил словами поэта: «Блажен, кто свой челнок привяжет к корме большого корабля». Под «кораблём» Кони имел в виду суд; менять должность государственного обвинителя на профессию свободного защитника он не захотел.

Кассационную жалобу А. Ф. Кони мотивированно отклонил, подтвердив справедливость приговора Харьковской окружной палаты [33. С. 566–621].

В кассационном заключении прославленный юрист высказал свой взгляд на роль государства в делах, подобных процессу о Таганрогской таможне: «Государство должно карать преступление, облагая его и денежными наказаниями, но не может делать себе из него источник дохода, получая двойное вознаграждение за единожды понесённый убыток».

Приняв во внимание мнение А. Ф. Кони, Кассационный Сенат согласно закону отправил дело Вальяно на повторное рассмотрение в другой департамент Харьковской окружной палаты. Харьковская судебная палата по Второму гражданскому департаменту 23 апреля 1886 года в составе председателя Е. Ф. Де-Росси, членов Б. Л. Булгакова и Д. П. Данилевского выслушала дело и постановила взыскать с потомственного почётного гражданина Марка (он же Мари) Афанасьевича Вальяно стоимость выпущенного ему беспошлинного товара в сумме 327 тысяч 866 рублей и пятикратную пошлину в сумме 398 476 рублей, тем самым подтвердив предыдущее решение судебной палаты от 15 марта 1885 года [34]. Только в этот раз платить в казну Марку Афанасьевичу надлежало не золотом, а кредитными билетами. Обвинение в подлоге с Вальяно было снято, в Сибири греческий купец так и не побывал.

***

От выплат пошлин и штрафов кошелёк миллионера пострадал не сильно. Очень скоро Вальяно снова был «на коне». Из порта Новороссийск «хлебный король» успешно экспортировал пшеницу. Однако авантюрный дух не позволял стать Марку Афанасьевичу законопослушным гражданином до самых последних дней.

Греческое население Юга России приняло близко к сердцу политические события, развернувшиеся на острове Крит в 1896 году. Богатые коммерсанты собирали пожертвования для военной операции. Многие греки отправились на Крит добровольцами. Вальяно поступил по-своему. «В Новороссийске известный хлебный промышленник Вальяно завербовал в партию греческих добровольцев двух армян Степана Татосова Манукова и Арсения Артамонова Оганезова. Снабдил их билетами и паспортами для отплытия из Батуми на французском пароходе «Камбоджа». При посадке на пароход в мае 1897 года жандармский офицер обратил внимание на то, что двое из группы греческих добровольцев лицом походили более на армян, чем на греков. Проверив документы он был удивлён ещё больше: паспорта были выписаны на имя греческой подданной Марии Папафаносопулос (! – Е.В.) с сыном Пантелеймоном и племянником Георгием Манисиотти» [35].

Чем закончилось происшествие в Батумском порту, Марку Вальяно узнать не довелось. Он скончался за несколько месяцев до этого и был похоронен на греческом кладбище в Таганроге. Наследникам удачливый коммерсант с острова Кефалония оставил по разным оценкам от 50-ти до 150-ти миллионов рублей.

Порфирий Айканов из Сибири на родину не вернулся. Совесть, лучший судья, так и не позволила ему взглянуть в глаза братьям и сыну.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Бахрушин С. В. Енисейские киргизы в XVII в. История народов Сибири в XVI–XVII вв. М. : Изд-во Акад. наук СССР, 1955. С. 176–224.
2. Чмыхало А. И. Дикая кровь. М. : Вече, 2009. 446 с.
3. Рындин И. Ж. Материалы по истории и генеалогии дворянских родов Рязанской губернии. Вып. 1. Рязань : Изд. Рязан. обл. ин-та образования, 2006.
4. РГИА. Ф. 1343. Оп. 16. 1855. Д. 669.
5. Санкт-Петербургская дворянская родословная книга. Литера З. Спб. : Вирд, 2004.
6. РГИА. Ф. 1343. Оп. 51. Д. 656.
7. ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 5. Д. 3663.
8. Общество вспомоществования студентам Императорского Санкт-Петербургского университета // Санкт-Петербург : энцикл : [электрон. ресурс] Режим доступа: http://www.encspb.ru/object/ 2806468923?lc.ru / Загл. с титул. экрана
9. Весь Петербург : адрес. и справ. кн. г. С.-Петербурга : СПб. : тип. Т-ва А. С. Суворина, 1897–1917.
10. Айканов А. М. К вопросу о питании больных яичными щелочными альбуминатами (искусственным Тата-белком) / (Сведения об авт.) : дис. на ст. д-ра медицины. Спб. : Тип. Н. А. Лебедева, 1889. 72 с.
11. РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Ч. 1. Д. 15.
12. ГАРФ. Ф. 102. Делопроизводство 3. Оп. 97. 1899. Д. 2410.
13. Старчевский А. А. Памятник Восточной войны 1877–78 гг., заключающий в себе, в алфавитном порядке, биографические очерки всех отличившихся, убитых, раненых и контуженных: генералов, штаб и обер-офицеров, докторов, санитаров, сестёр милосердия и отличившихся рядовых / сост. А. А. Старчевский. Спб. : Изд. М. Г. Назимовой, 1878.
14. ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 3. Д. 32314.
15. Харьковские ведомости. 1885. № 40, 42, 43, 45–60, 62, 64.
16. Цветаева М. Письма к Анне Тесковой. Прага : ACADEMIA, 1969.
17. Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. М. : Эллис Лак, 1997.
18. Свод законов Российской империи, повелением Государя Императора Николая Первого составленный. Т.6. : Уставы таможенные. Спб. : Тип. Второго отд-ния собств. Его Имп. Величества канцелярии, 1857. 594 с.
19. История таможенного дела и таможенной политики России (1811–1917 гг.) : хрестоматия / под общ. ред. Блинова Н. М. Ч. 2. М. : РИО РТА, 1998. 502 с.
20. Судебные уставы 20 ноября 1864 года с изложением рассуждений, на коих они основаны : в 5 ч. CПб. : Изд. гос. Канцелярии, 1866–1867.
21. Троицкий Н. А. Фёдор Никифорович Плевако // Вопр. истории. 2001. № 4. С. 33–47.
22. Кони А. Ф. На жизненном пути. Т. 2. СПб. : Тип. Спб. т-ва печат и изд. дела «Труд», 1912. 794 с.
23. Вересаев В. В. Невыдуманные рассказы. Тула : Приок. кн. изд-во, 1979.
24. Троицкий Н. А. Корифеи российской адвокатуры. М. : Центрполиграф, 2006.
25. Карабчевский Н. П. Около правосудия : ст., речи, очерки / вступ. ст. Н. А. Троицкого. М. : Автограф, 2001.
26. Винавер М. М. Недавнее : (воспоминания и характеристики). Изд. 3-е. Париж : Imp. d’Art Voltaire, 1926.
27. Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. М : Правда, 1989. 656 с.
28. Андреевский С. А. Защитительные речи. Изд. 3-е СПб : Тип. т-ва А. С. Суворина, 1898.
29. История русской адвокатуры : в 3 т. Т. 1. : Гесен И. В. Адвокатура, общество и государство. 1864– 1914 / Изд. Советов присяжных поверенных. М., 1914.
30. ГАРФ. Ф. 102. Делопроизводство 3. 1886. Оп. 82. Д. 255.
31. Плевако Ф. Н. Речи. Т. 2. М. : Тип. В. М. Саблина, 1910.
32. Кони А. Ф. Воспоминания о деле Веры Засулич. М. ; Л. : ACADEMIA, 1933.
33. Кони А. Ф. Судебные речи 1868–1888 : Обвинительные речи. Руководящие напутствия присяжным. Кассационные заключения. Спб. : Тип. А. С. Суворина, 1888.
34. Гаврюшкин О. П. Мари Вальяно и другие : (хроника обыват. жизни). Таганрог : МИКМ, 2001. 544 с.
35. ГАРФ. Ф. 102. Делопроизводство 3. 1897. Оп. 95. Д. 325.