ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2012-й

Генеалогия. Семейная история

СЕМЕЙНЫЕ КОРНИ

Русификации армянских имён и фамилий способствовали жизнь в русской среде, смешанные браки, а также уложение царской России, согласно которому у армянина, если он стал заниматься официально какой-либо деятельностью, окончание армянской фамилии заменялось на русское «ев» или «ов» или фамилия переводилась на русский язык. Так, мой дед Асмаян Карапет Товмасович, став купцом, сменил фамилию на Асмаев. Сказывалось и писарское крючкотворство: например, мой отец, Асмаян Товмас Карапетович, находясь в рядах Красной Армии в 20-х годах прошлого века, по воле строевого отдела части превратился в Асмаева Тимофея Карповича и ему в 50-х годах пришлось доказать через суд, что это одно и то же лицо.

Чтобы не возникало путаницы в идентификации, привожу армяно-русские аналоги моих родственников.

Варуш – Варвара, Вартан Владимир, Гаянэ – Ганя, Гевор – Георгий, Карапет – Карп, Кригор – Григорий, Мариа – Мария, Рипсиме – Ольга, Товмас – Тимофей, Манук – Имануил, Хазарез – Лазарь.

Асмаевы - Каяловы

В справке № 120, выданной архивом ЗАГСа Администрации Ростовской области, приводится запись акта № 28 от 21 сентября 1902 года о рождении в Нахичевани-на-Дону моего отца. Родители – Асмаян Карапет Товмасян, 2-й гильдии купец, Асмаян Рипсиме Манукян.

Семьи деда и бабки переселились сюда из Крыма. Дед, как говорят, создал себя сам, нажил капитал, занимаясь скупкой и перепродажей зерна. Продолжал бы он это дело, да отвлекали разъезды, а потом – женитьба, дети... К тому же в одной из поездок дед заболел желтухой. Eго быстро вылечила шариками из хлеба хозяйка, у которой он остановился. Как потом выяснилось, в шариках были живые головные вши (вещь, вобщем, сейчас хорошо известная, но почему-то до сих пор не исследованная фармакологами).

Со временем дед открыл в Соборном переулке, в доме Чибухчиева, «Магазин купца 2-й гильдии Асмаева К. Т. и сыновья», торговавший «галантерейными и другими товарами». Магазин стал известным. Даже уже после Великой Отечественной войны один портной допытывался у меня, какое я имею отношение к хозяину этого магазина.

Дед женился по любви. Жена была из семьи Каяловых. Красивая, воспитанная, образованная, кроме армянского и русского, знала французский, свободно читала и писала на этих языках, играла на рояле, пела. Хорошо вела хозяйство.

Её близкие потеряли всё при пожаре, когда ей было 13 лет; она поседела, что, впрочем, очень шло ей. У неё были братья Хазарез и Макар.

Дед купил невесте приданое (домовладение № 103 по Казанской улице в Ростове-на-Дону). Семья зажила счастливо в доме № 6 на 12-й линии Нахичевани-на-Дону (сейчас Пролетарский район Ростова). Появлялись дети. Родители мечтали: сыновья станут врачами либо юристами. Дочери удачно вышли замуж: старшая Мариам за Исаака Фёдоровича Мясникова, юриста, директора армянской семинарии, Гаянэ – за известного врача Карапета Карапетяна.

Старшего сына Геворка исключили из гимназии: дал пощёчину учителю, который обзывал его «армяшкой». Но и это не было катастрофой для родителей. Дед ведь не имел высшего образования, а в «люди» выбился. Но Георгий надумал жениться на Варваре Хазарезовне Демирджи, дочери небогатого Лазаря Григорьевича Демирджи, перебравшего несколько профессий, в том числе барабанщика в армянском оркестре. Дед и бабушка, позабыв, что их брак в материальном плане – тоже мезальянс, решили Егора отдать в солдаты. Его направили служить в Западную Армению под Карс. Невеста отправилась за суженым. Они поженились. Родителям пришлось смириться.

Прошли годы. Тётя Мариам после трагической гибели двух детей тяжело заболела. Семья распалась. Дядя Исаак забрал оставшихся в живых сына и дочь и уехал в Москву, стал адвокатом при Верховном суде СССР.

Врач Карапетян был румынским подданным, поэтому в 20-х годах его депортировали из СССР. Тётя Ганя осталась с сыном без средств. Дед разорился и умер (об этом ниже). Домовладение на Казанской (ныне Темерницкой) национализировали.

А семья дяди Егора сохранилась. В царской армии он дослужился до офицера, служил по интендантской части (бухгалтером) – сказалась купеческая жилка. В 1917-м остался верен присяге, из-за этого после разгрома белого движения пришлось скрываться, хотя в боях он не участвовал. Но после того как в станице Кавказской его узнал бывший денщик, который поприветствовал «Здравия желаю, Ваше благородие», решил легализоваться. Поехал к свояку Александру Фёдоровичу Мясникову (родному брату Исаака Фёдоровича), видному руководителю большевистской партии и государства. Старшие братья Мясниковы дружили с семьёй деда, часто бывали у них (с младшим братом Мясниковых Минасом Фёдоровичем отношения почему-то оставались прохладными). Александр Фёдорович, зная дядю Егора как честного и порядочного человека, дал ему положительную характеристику и поручился за него. Правда, это не помогло, и в 1938-м дядю арестовали, обвинили в подготовке отравления жителей города (работал главным бухгалтером городского треста очистки). Пройдя застенки ростовского НКВД, дядя отправился на Крайний Север в лагерь. Чудом выжил, заболел туберкулёзом. Охрана сочла его безнадёжным и вывезла из лагеря; его выходили добрые люди.

После Великой Отечественной он вернулся в родные места – без права прописки в Ростове. Пришлось жить нелегально (его дом – приданое жены до сих пор стоит на 32-й линии). Реабилитировали Георгия Карповича перед смертью.

По сведениям тех, кто знал деда и бабушку, их взаимоотношения были достойны подражания. Дед жену боготворил. К 1900 году у них родилось пятеро детей – Георгий, Мариам, Григорий, Гаяне и Владимир, на этом бы и закончилось. Но в конце 1901 года муж повёл жену на праздничный бал в зимний купеческий клуб. Та, увидев, что там происходит, в гневе стала обвинять мужа: «Вот как ты проводишь там время!» Дед, как мог, успокаивал жену. Результатом было рождение моего отца – Товмаса. А чувства к жене дед переносил и на её родню. Подчеркну, что он был открытым, добрым. Недаром тесть после знакомства с ним заявил, что у будущего зятя нет настоящей купеческой хватки. К деверям дед относился благодушно, полностью им доверял. Они его уговорили «для пользы общего дела» объявить себя банкротом, фиктивно продать магазин доверенному лицу. И в 1908 году магазином стал заправлять брат бабушки Хазарез (Лазарь Манукянович Каялов), а на деньги деда процветал ресторан Макара Манукяновича Каялова у Сурб-Хача. Дед остался не у дел. Семья, конечно, не бедствовала, но она уже не могла приобрести, например, тот особняк на 11-й линии № 10, хозяином которого стал Лазарь Манукянович. Так бывшие погорельцы стали богатыми и уважаемыми людьми.

Отец при мне как-то заявил Лазарю Манукяновичу, что он ни за что бы не допустил этих сделок, если бы в этот момент не был шестилетним ребёнком. Бабушка вспоминала: поняв, что допустил глупость, дед очень переживал. Она тоже не могла простить своих братьев. На моей памяти бабушка ни разу с Лазарем не встретилась. Я его видел раза два, когда родители брали меня в гости к другим родственникам, у которых Лазарь Манукянович бывал.

В 1916 году Карапет Товмасович Асмаев скончался от рака желудка, что связывают в основном с переживаниями. В 20-х годах ей пришлось продать дом на 12-й линии, разделив деньги между детьми, у которых и стала проживать. С момента моего рождения бабушка жила в нашей семье у своего младшего сына, который оправдал мечты своих родителей – стал врачом.

Она уделяла мне много внимания: читала, играла на пианино, пела; помогала маме по хозяйству… Бабушка умерла в мае 1941-го.

Отец

Окончил гимназию. После установления советской власти на Дону его призвали в Красную Армию, он служил в военном госпитале сначала делопроизводителем, потом заведовал канцелярией. В 1923-м поступил на медицинский факультет Донского (Ростовского) университета. В 1924-м был исключён как сын купца. Доказательства, что дед в 1908 году перестал им быть, не помогали. Пришлось обратиться к А. Ф. Мясникову (катастрофа самолёта, на котором тот летел из Тбилиси в Москву, произошла позже).

Мясников написал А. Микояну, который был тогда первым секретарём Северо-Кавказского края. Отца восстановили.

Став врачом, он работал на разных должностях в системе Доно-Кубанского пароходства. Перед Великой Отечественной войной был заведующим терапевтического отделения больницы водников. В 1941-м его призвали на Черноморский флот. Сначала плавал на теплоходе «Грузия» начальником медицинской группы. В Одесском порту, перед тем, как наши войска оставили город, в «Грузию» попали две авиабомбы и разворотили корму. Отец рассказывал, что это произошло при странных обстоятельствах: ночью на судне, причаленном у элеватора, внезапно зажглась яркая электрическая лампа, и тут же послышался гул самолёта, который произвёл бомбометание. Если бы дежурный орудийный расчёт не открыл огонь на звук самолёта, а краснофлотцы не погасили прожектор из винтовок, могло случиться худшее. А так выгорел ют, пострадала кормовая обшивка выше ватерлинии, вышел из строя руль. Но благодаря умению капитана Габуния теплоход без руля с помощью двух винтов своим ходом дошёл до Туапсе; там «Грузия» стала на ремонт. За службу на «Грузии» отца в 1941 году наградили орденом Красной Звезды.

К этому времени была освобождена Керчь. Отца направили начальником санитарно-лечебной эвакуации Керченской военно-морской базы. Он стал руководить эвакуацией раненых и больных с Керченского полуострова. Когда наш фронт был прорван и смят, отец сумел переправить без потерь всех своих подчинённых на Тамань. За свою деятельность в Керчи его представили к ордену Красного Знамени. Но представление не утвердили [1]. После эвакуации из Керчи отца назначили в Медотдел Черноморского флота. И опять поручили вопросы эвакуации. Были у него и разовые важные поручения. Так, в трудное время лета 1942-го он занимался эвакуацией санитарных и лечебных учреждений Азовской флотилии.

Занимался и связью между медицинским руководством сухопутных войск, а также Медотделом ЧФ. Рассказывал: приходилось руководить формированием медицинских учреждений, прямо на потоке отступающих из-под Новороссийска и Туапсе. С помощью приданных краснофлотцев отец создал что-то вроде заградотряда на шоссе Туапсе – Сочи, благодаря чему удалось за несколько дней сформировать несколько госпиталей, которые сразу включились в работу.

Работы было много, особенно когда прибыл транспорт из оставленного Севастополя с уцелевшими защитниками, среди которых оказалось много раненых. Порт Туапсе постоянно подвергался бомбардировкам. Поти и Батуми были далеко и забиты другими судами. Сочи для массового поступления раненых не годился (был для этого не приспособлен, да и дальнейшая эвакуация была затруднена: железную дорогу от Гагр на юг ещё не построили). Поэтому многие суда пришли на рейд Очамчири и Сухуми. Из-за мелководья суда стояли на взморье и подвергались налётам фашистской авиации. Некоторые суда были потоплены. Получилось, что люди чудом вырвались из ада, но гибли у родного берега. Из-за недостатка шлюпок быстро разгрузить суда не удавалось, тогда отец организовал разгрузку с помощью рыболовецкого флота.

Отмечу: отец был предан семье. В 1943-м, махнув рукой на отличную перспективу, которую ему предоставляла работа в Медотделе флота, он ушёл на должность начальника Военно-морского госпиталя № 47 в городе Хашури, где мы бедствовали зимой 1942–1943 года.

Эвакуация для нас началась в декабре 1941-го, сразу после освобождения Ростова от первой оккупации. Уезжали мы в неизвестность. Ориентиром для возможного пристанища был Сухуми, где жила мамина старшая сестра Вера Васильевна Аксёнова (урождённая Акимова) с дочерью Антониной Степановной. С нами ехали сын тёти Веры Лев Степанович Аксёнов, его жена и моя двоюродная сестра Мариам (дочь дяди Ёры). В теплушке мы добрались до Армавира, который поразил благополучием и спокойствием. Это чувство усиливал чистый снег.

Остановились в гостинице, где на кроватях было чистое бельё (это после нар в теплушке!). Поели в столовой без всяких карточек. Утром уехали в Туапсе в плацкарте. И там произошло чудо.

Расположились мы в центральном зале железнодорожного вокзала вокруг своего скарба. Мама пошла к военному коменданту с надеждой узнать, где отец, где теплоход «Грузия». Естественно, ей сказали, что комендант ничего об этом не знает, да и это военная тайна.

Мама вернулась расстроенная. Писем от отца не было. А ведь он плавает на корабле почти без конвоя, под бомбами, по минным полям. Несколько раз теплоход был торпедирован, обстрелян, особенно у Тендеровской косы, так как поставленные нами же минные поля вынуждали суда, шедшие в осаждённую Одессу, идти близко к берегу; немцы же, захватив косу, установили на ней орудия. Отец рассказывал: однажды снаряды стали рваться совсем рядом, а «охраняющий» теплоход катер – морской охотник пытался ставить дымовую завесу, которая едва закрывала корпус корабля. Экипаж сумел зажечь большую дымовую шашку – бочку, к которой не было запала. Зажгли раскалённым прутом из кочегарки. Дыму было столько, что уходили почти вслепую. Немцы, решив, что корабль тонет, прекратили обстрел. Всё же в конце концов «Грузию» потопили в Севастопольской бухте. Но отец в это время находился в Керчи.

Отец понимал опасность своего положения. Он перевёл в Сухуми все свои деньги, чтобы как-то нас поддержать, если с ним случится наихудшее.

Слава Богу, отец за всю войну даже ранен не был. Хотя, например, однажды после приёма в Керчи очередного корабля под погрузку раненых, он с группой сотрудников уже начал спускаться по трапу на пирс, но вернулся за портсигаром, – кустарным, из дюраля, с фотографией семьи под крышкой. Сопровождавшие отца спустились на пирс и погибли от прямого попадания бомбы. Отец всегда говорил, что семья его спасла. Мама за отца много молилась (в Сухуми я ходил с ней в церковь).

Итак, мы стоим на вокзале с чувством страха и неизвестности. В дверях появляются два военных моряка. В одном из них я узнаю отца, который со своим заместителем именно в этот момент пришел на вокзал, чтобы узнать что-нибудь от приезжих о Ростове!

Скоро оказываемся на борту «Грузии», пришвартованной у судоремонтных мастерских (латают развороченную корму, чинят тяги руля). И лишь только последний наш чемодан оказывается на борту – начинается первый авианалёт на Туапсе. Столбы воды у стоявшего в гавани крейсера «Ворошилов»! Горит нефтехранилище на правом берегу Туапсинки. Налёты учащаются. Бомбы ложатся у носа «Грузии». Сопроводив нас с разрешения начальства в Сухуми, отец уезжает в Керчь.

В Сухуми мы жили до августа 1942-го. Потом в числе членов семей Медотдела ЧФ следуем в центральную Грузию (Квишхеты, Хашури).

Вернусь к жизни отца. 47-й Военно-морской госпиталь из города Абаша, куда мы приехали из Хашури в 1943-м, передислоцируется в Туапсе. Оттуда в октябре следующего года возвращаемся в Ростов. Отец остаётся в Туапсе. По мере освобождения побережья участие Черноморского флота в боях уменьшается. 47-й госпиталь превращается в базовый лазарет Туапсинской военной базы. Отец добивается перевода с флота в систему ПВО, и становится сначала старшим врачом батальона наземного обслуживания аэродрома, но в Ростове. Вскоре его назначают начальником медико-санитарной службы дивизии ПВО, штаб которой тоже в Ростове. С этой должности в звании полковника медицинской службы он уходит в отставку. Потом в качестве старшего преподавателя работает в РИНХе на кафедре медицинской подготовки.

В 1969 году он умирает после операции язвы желудка.

Акимовы - Герольды

Документы, официально подтверждающие дату её рождения, и кто были родители, не сохранились.

Из автобиографии следует: «Родилась 14 декабря 1903 года в г. Ростове-на-Дону [2]. Родителей потеряла рано – мать в 9 лет, отца в 18 лет. Отец, Акимов Василий Васильевич, служил на заводе «Аксай» директором, умер в 1922 году в возрасте 66 лет» [3].

Происхождение моего деда по материнской линии Акимова Василия Васильевича, мне неизвестно. Только говорили, что у деда была родная сестра Екатерина, что деда исключили из Московского университета за организацию сбора пожертвований для осуждённых народовольцев, которые следовали из Петербурга через Москву в Сибирь, и организацию встречи с ними. Оставшись без средств, дед пришёл пешком на Дон, устроился учителем. С ним работала учительница Вера Эрнестовна Герольд. Молодые полюбили друг друга и обвенчались.

Вера Эрнестовна Герольд по происхождению была из обрусевших немцев. Её отец, Эрнест Герольд, мой прадед, родом из Иены [4], женился на дочери фотографа в Новочеркасске, здесь родились их дети: моя бабушка и её брат (имя неизвестно).

Чтобы иметь средства для образования брата, бабушка стала учительницей. Дед с бабушкой жили счастливо. Сразу стали рождаться дети. По словам тёток (все они были старше мамы), семья жила в полуземлянке. Солнечный свет проникал в помещение через застеклённую дверь. Восьмым ребёнком была моя мама.

Василия кто-то разыскал, говорили – товарищ по университету. Увиденное привело его в ужас. Предложил воспользоваться кредитом на его имя (то есть выдачей векселей). И дед стал хозяином кузницы при переезде через Дон в Аксае.

На доход от кузницы приобретались сельскохозяйственные орудия, которые сдавались в прокат. Дело развивалось. Дед стал привлекать в долю состоятельных людей. Вступил в контакт с неким Григорием Аксёновым – донским казаком, который заработал тем, что был антрепренёром девушки, родившейся в его станице и выросшей более двух метров. У нас в семье была её фотография, где она – с окружающими ее людьми, которые, ей по грудь, с любопытством смотрели на неё, Великаншу, показывали в Европе и Америке. Дело пошло так, что друзья, а потом и сваты (дед и Аксёнов) поженили своих старших детей – тётю Веру Акимову и Степана Аксёнова. Стали подумывать, как самим изготавливать сельхозорудия. Но для завода нужна была земля. Аксайские казаки заломили за неё большую цену.

Тогда в дело был привлечён хозяин небольшого чугунолитейного завода – В. И. Григорьев. Завод располагался на окраине в Нахичевани-на-Дону. Григорьев согласился расширить завод под вывеской Акционерного общества «Аксай» и предоставить свое клеймо на выпускаемую продукцию. Армянская община, понимая, что строительство завода и сам завод – дело выгодное, выделила землю за умеренную плату. Вскоре «Завод земледельческих машин и орудий акционерного общества «Аксай» вступил в строй. Он стал одним из крупнейших предприятий на юге России. Директорами его были Н. Сергеев [5], В. Акимов и Г. Аксёнов.

К 1912 году продукция завода получила на разных выставках 28 медалей и 4 почётных диплома. Доход акционерного общества возрастал и вкладывался на расширение завода, в приобретение земельных участков на Дону, а в Закавказье приобрели территорию целого ханства около г. Ганжи. Там выращивали хлопок, рис, фрукты. В Ростове-на-Дону на Большой Садовой (ныне дом № 114) общество «Аксай» размещает своё представительство. Во дворе был стеклянный павильон для демонстрации изделий завода (в советское время в этом помещении размещался швейный цех, сейчас на этом месте особняк.), а в двухэтажном здании в глубине двора жили служащие.

На заводе рационально использовали даже отходы. Так, из остатков чугуна выливали поделки (подсвечники, письменные приборы, подставки на стол и прочее), которые не уступали известным аналогичным поделкам завода в Касли. Два предмета (подсвечник и кружевоподобная подставка на стол для горячей посуды) сохранились в нашей семье. Одновременно стремились увеличить ассортимент производимой основной продукции, её модернизацию.

В начале ХХ века в индустриально развитых странах производили автомобили. Постарались не отстать от этого и на заводе. В начале 1900-х на нём стали собирать автомобили из закупленных деталей. Василий Васильевич вскоре приобрёл автомашину, сам не отказывался сесть за руль.

В 1916 году по царскому указу завод стал готовиться к выпуску автомашин. Правда, до выпуска дело не дошло: помешали события 1917 года. Но на заводе приступили к их ремонту. В 1918-м Василий Васильевич на собрании акционеров докладывал о том, как он ведёт дело для нужд Белой Армии. Потребовался алюминий в слитках – стратегическое сырье, которое в условиях войны достать было нельзя. Дед предложил закупить в США алюминиевую кухонную посуду. Одна из кастрюль до 1995 года хранилась у нас. В условиях коммунального житья у неё кто-то отломил массивную ручку, а потом исчезла и сама кастрюля, но уже из запертой комнаты.

Помимо работы в правлении общества «Аксай» дед был членом правления банков.

Он был хорошим хозяином. Семья жила пусть в неказистом с виду, но удобном доме по 2-й Георгиевской (ныне Комсомольской), № 19-20. Обширный двор украшали цветники, плодовые и декоративные деревья. Дед держал живность: коров, лошадей (в т.ч. скаковую), а также павлинов. Всё это обширное хозяйство вела бабушка Вера.

Василий Васильевич приобрёл поместье и назвал его Вишнёвкой. На лето туда выезжала семья. Самому хозяину редко удавалось там бывать. Однако он успевал ухаживать за садом. Мама рассказывала: предлагал прогуляться в ближний лес, и там неожиданно обнаруживалось дерево какого-нибудь фруктового дичка, на ветках которого зрели культурные плоды, привитые дедом!

После Великой Отечественной войны маму разыскал бывший житель окружающих поместье деревень и рассказал, что в этих местах шли жестокие бои. Всё было разрушено. Оставшиеся в живых перешли в другое место и назвали его Вишнёвкой.

Дед был хорошим отцом. После смерти Веры Эрнестовны в 1911 году продолжал внимательно следить за воспитанием и образованием детей.

Старший сын Александр окончил Санкт-Петербургский технологический институт и с 1918 года (до своей смерти в 1937-м) был главным инженером завода АО «Аксай» (потом «Красный Аксай»). Дочь Людмила училась за границей, но заболела фобией преследования, стала инвалидом. Сказалось напряжение: участвовала в транспортировке нелегальной «Искры». Дочери Любовь и Евгения окончили консерваторию, Мария училась на врача.

Только двум дочерям – старшей Вере, выросшей в землянке и рано выданной замуж, и маме он не смог дать образование.

Но Вера Васильевна, в замужестве Аксёнова, стала отличной хозяйкой. Её муж Стефан Григорьевич работал агрономом, имел питомник, переписывался с Мичуриным.

Второй была самая младшая, Надежда (моя мама), которая получила высшее образование уже после смерти отца.

Василий Васильевич Акимов, по-видимому, придерживался либерально-демократических взглядов. Во время гражданской войны он помогал белому движению. Михаил, муж тёти жены, служил в Белой армии. Его тяготила армейская жизнь. Как-то при встрече с дедом он спросил у него: «Нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы официально освободиться от службы?». Дед ответил: «Если не ты, то кто будет нас защищать?!».

В то же время дед ответил отказом на предложение французов в 1918 году продать им активы акционерного общества «Аксай». Его доля в этой сделке оценивалась в 1 млн. франков, что обеспечило бы открытие своего дела за границей и безоблачное благополучие там семьи. Но Василий Васильевич заявил, что всё принадлежит не только руководству и акционерам, но и России, так как создано руками её рабочих.

В 1905 году во время забастовки на заводе в кабинет Акимова пришли жандармы и потребовали представить список зачинщиков и активных участников. Дед ударил по столу и закричал: «Как вы посмели ко мне явиться, когда в моё отсутствие в охраняемом вами здании заводского управления из моего стола украли золотой портсигар?!». Жандармы ретировались. Золотого портсигара у Василия Васильевича не было никогда. Деньги он вкладывал в дело, в нужные или любимые вещи и дела. К золоту не тяготел. В январе 1917 года в Москве ему дали сдачу со ста рублей золотыми, от которых он отказался, потребовав ассигнации (золотые были тяжелей).

Много внимания и средств дед уделял жителям Нахичевани и своим рабочим. После гибели рабочего из-за несчастного случая, его семья обеспечивалась за счёт личных средств деда. Дочь рабочего на эти деньги училась в Москве вместе с тётей Марией, стала врачом-гинекологом, дружила с мамой. По инициативе Акимова построили клуб для рабочих (в дальнейшем – клуб имени Фрунзе); деда отметили званием Почётного гражданина Нахичевани-на-Дону. А при Советской власти – отстранили от работы на «Красном Аксае». Чтобы существовать, он держал коров. Основным пастухом была моя мама. Материально помогал старший сын Александр.

Умер Василий Васильевич Акимов в 1922 году от воспаления лёгких.

Мама

Свою мать Надя потеряла в 1911 году. Василий Васильевич, человек всегда занятой, был внимателен к детям, к их делам, потребностям. Не скупясь на их образование (учеба, музыка, языки, книги, театр, даже рисование), дед считал нужным, чтобы дети штопали себе носки и чулки, чтобы вещи старших донашивали младшие. Но были, конечно, и выходные платья. Понятно, что это благополучие закончилось.

В 1920 году после окончания Нахичеванской Екатерининской гимназии Надежда поступила на историко-филологический факультет Донского университета. Факультет закрыли в 1922 году; её перевели на педагогический факультет (университет уже называли Северо-Кавказским). После смерти отца пришлось работать конторщицей в Управлении Северо-Кавказской железной дороги. Её единственная пара туфель к концу дня разваливалась. На ночь она отдавала туфли сердобольному сапожнику, который чинил их бесплатно. После того как дом национализировали, уплотнили, маму и семью тёти Марии переселили в цокольный этаж.

Муж маминой сестры Любы Георгий Георгиевич Ермоленко познакомил маму с Алексеем Георгиевичем Никулиным, инженером. Мама вышла за него замуж и переехала к нему. Интересная деталь того времени: для того, чтобы со 2-й Георгиевской, № 19 на переулок Покровский перевезти собственное пианино, понадобилось письменное разрешение. Вскоре муж остался без работы, а позже умер. В поисках случайного заработка мама не бросила учёбу, а через три года встретила моего отца.

До момента нашей эвакуации в декабре 1941-го она работала преподавателем русского языка и литературы в Ростовской школе слепых и слабовидящих детей. В эвакуации устроилась библиотекарем в 47-м военно-морском госпитале.

По возвращении преподавала в речном техникуме русский язык и литературу. Потом работала по специальности в школе № 47, далее опять в школе слепых и слабовидящих.

Мама дожила до 90 лет…

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Отказ был связан с неудачей войск. Это тогда было системой. Так, будучи на экскурсии в Севастополе в 1988 г., я обратил внимание, что присвоение звания Героя Советского Союза при героической его обороне было значительно меньше, чем при его успешном освобождении.
2. Точнее в Нахичевани-на-Дону, в доме на 2-й Георгиевской улице, 19 (ныне Комсомольской).
3. Это ошибка, но не столь важная – отца потеряла в 19 лет, по другим данным Акимов Василий Васильевич умер в 65 лет.
4. У Эрнеста Герольда в Германии остались родственники. Это доказывается тем, что около 1910 года моя бабушка получила в Германии наследство.
5. Н. Сергеев в дальнейшем отошёл от дел.