ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

Этнические группы на Дону

Кристина ВИНКЛЕР

ПАМЯТЬ О ХОЛОКОСТЕ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Жертвами организованного национал-социалистами геноцида еврейского населения Европы в значительной степени стали еврейские советские граждане. «По числу жертв советское еврейство занимает 1-е место среди всех стран, граждане которых стали жертвами холокоста» [1]. Почти половина из шести миллионов жертв холокоста проживала на территории бывшего СССР [2]. История холокоста в советской историографии похожа на слепое пятно, возникшее трагическим образом. Гительман пишет в 70-х годах: «Некоторые западные наблюдатели обращают внимание на то, что устранение любого публичного обсуждения холокоста является советской политикой» [3].

Российская Федерация как правопреемник СССР должна бы сохранять память о жертвах холокоста. Однако и после распада Советского Союза воспоминание о холокосте в России не занимает подобающего места в коллективной памяти. Не существует, к примеру, официального мемориала жертвам, учитывая факт, что на российской территории находились многочисленные места массовых убийств [4]. А ведь воспоминание о войне против гитлеровской Германии занимает в национальном сознании центральное место.

Рассмотрим с помощью некоторых примеров российскую политику в отношении воспоминания о холокосте и приведём первые результаты социологического исследования на эту тему в Ростове-на-Дону.

РОССИЯ и ЗАПАД: РАЗЛИЧНЫЕ КУЛЬТУРЫ УВЕКОВЕЧЕНИЯ ПАМЯТИ

После Второй мировой войны в Западной Европе возникло Европейское экономическое сообщество с целью избежать в будущем подобных катастроф. Благодаря тесному сотрудничеству сначала в экономической, а затем в культурной и политической области Европа стремилась объединиться, создав пространство, где жители почувствовали бы себя европейцами. Общее одобрение вызвала формулировка: «Больше никакой войны». Сравнимое общественное единодушие как основополагающий миф достигается в Российской Федерации победой в Великой Отечественной войне. Но в чём заключается сила этого уже в советское время преобладающего национального символа сегодня? В то время как власть имущие в СССР имели явный интерес в том, чтобы сместить акцент с любого воспоминания о собственной коммунистической диктатуре на воспоминание о героической победе над фашизмом, то же самое повествование об истории сегодня служит подавлению подсознательных страхов, причину которых Гудков объясняет следующим образом: «Распад СССР, неудача постсоветских реформ, заметное ослабление распространённых надежд и конец иллюзий перестройки привели к травматическому переживанию национальной слабости» [5]. Рогинский говорит о недостатке самоидентификации среди постсоветского российского населения, который имел далеко идущие последствия для общества: с помощью националистической политики последних лет удалось использовать страхи населения и путём отгораживания, нагнетания антизападных настроений и обращения к прошлому вернуться к старым ценностям [6]. В эту концепцию легко входит старый и новый идеал сильной России, олицетворяемый победой над фашизмом. Отход от устоявшихся шаблонов трактовки истории происходит в России особенно трудно ещё и потому, что, по словам Гудкова, «любой отходящий от общепринятого анализ событий и последствий войны … воспринимался как кощунство, как оскорбление памяти павших, как посягательство на высочайшие национальные ценности. Во многом это наблюдается и сегодня» [5]. Ассманн приписывает России «Память победителя, претендующую на первостепенное значение в истории и не терпящую возражений» [7]. Она видит в практике воспоминаний в Российской Федерации пример тому, как на уровне национального воспоминания выборочно отбираются элементы воспоминаний, которые лучше всего служат решению историко-политических задач. Воспоминание о жертвах холокоста в этом повествовании сегодня, как и тогда, почти не имеет места. Почти неосознанное сохранение советской исторической концепции Карлссон, однако, оценивает как серьёзную проблему для России и международного сообщества: «Ещё одним затруднением является то, что живой интерес к холокосту, который в настоящее время отличает европейское и американское общество, трудно примирить с подобной культурой обращения с историей. Это проблема не только для России, но для мира, который желает включить Россию в сообщество международных ценностей» [8. P. 218]. Шнайдер и Леви обозначают этот процесс как глобализацию воспоминаний о холокосте, в рамках которой потрясение, вызванное геноцидом евреев Европы, повлекло за собой моральный императив: «После окончания холодной войны изучение холокоста стало критерием морали. Освобождённое от национальной и этнической составляющей, это восстановление сопоставимости холокоста, памяти о нём, послужило созданию моральных лейтмотивов … .» [9].

До настоящего времени в качестве препятствия для интеграции России в международную систему ценностей приводится отсутствие должного уважения к советско-российскому вкладу в победу во Второй мировой войне со стороны бывших союзников. Инцендент, случившийся в тени торжеств по случаю 60-летней годовщины капитуляции, обозначает глубокую пропасть: инициатива многих депутатов парламента ЕС проигнорировать российское приглашение на торжества была расценена как оскорбление и плохая память об истории со стороны Запада [10]. С российской точки зрения в европейской культуре памяти до сих пор слишком односторонне роль освободителя отводилась США. Уткин пишет: «На наших полях и кровью наших воинов была остановлена неудержимая прежде машина вермахта… . Мы благодарны Западу за помощь в наш страшный час, но и им лучше бы помнить, кто и сколько положил на алтарь Победы, которую там, возможно, и забудут, но мы – никогда» [10].

Ключ к возможному решению двумя сторонами этой проблемы был предоставлен России путём политического признания канона ценностей западной культуры и, таким образом, сохранения памяти о холокосте. 27 января 2005 года российский президент Владимир Путин принял участие в торжествах по случаю 60-й годовщины освобождения Аушвица и получил от израильского президента в качестве благодарности за освобождение лагеря «Медаль освобождения» [11]. Этот примиряющий жест, чтящий вклад советской армии, можно оценить как первый шаг, необходимый для того, чтобы сначала политически закрепить память о геноциде евреев Европы. В ноябре того же года российское правительство наконец включило в официальную повестку дня воспоминание о холокосте резолюцией ООН 60/7 [12]. Освобождение Аушвица представилось в качестве исторического события, в память о котором могли быть включены как воспоминания о жертвах холокоста, так и воспоминания о заслугах советских войск. Последовал другой шаг: 27 января 2007 года Министерство внутренних дел России опубликовало сообщение для прессы, в котором осуждалось отрицание холокоста и указывалось на резолюцию ООН, единогласно принятую днём ранее. Последнее предложение пресс-релиза звучало так: «У нас в стране свято чтут и всегда будут чтить память жертв нацизма, в том числе шести миллионов евреев, половина из которых была гражданами СССР. Мы никогда не забудем героический подвиг тех, кто положил конец бесчеловечному нацистскому режиму» [12]. Готовность России участвовать в воспоминании о холокосте всё же необходимо рассматривать с некоторым сомнением относительно её долгосрочных намерений, т. к. в конечном счёте это также служит – и прежде всего с российской точки зрения – повествованию о победе. Лангеноль очень удачно замечает на этом примере политической организации воспоминаний, что «практики воспоминания в обществе – или препятствование им – всегда вызывают в общественно-политическом пространстве определённые вопросы: «кем, где, в каком контексте, против чего?» и, необходимо добавить: с какой целью? [13]. Далее предполагается показать на примере двух областей, в которых непосредственно проявляется политика по обращению с историей, что скепсис оправдан: в области организации мемориалов, а также в области преподавания истории в школе видно, что заявления политических сил к настоящему времени являются формальными.

ВОСПОМИНАНИЕ о ХОЛОКОСТЕ В ОБЩЕСТВЕННОЙ СФЕРЕ

С того времени, как при Горбачёве в 80-х годах подход к коммунистическому прошлому стал более свободным, впервые общественное внимание было привлечено к ранее замалчиваемым жертвам, угнанным национал-социалистами (наёмные работники, бывшие советские военнопленные). Это стало возможным благодаря правозащитным организациям. Что же касается еврейских жертв холокоста и их потомков, об их страданиях напоминает сегодня виртуальный музей холокоста, созданный в 2008 году в рамках проекта «Бабьи Яры России». Совместный проект Российского еврейского конгресса и фонда «Холофонд», крупнейшей российской организации по исследованию и передачи памяти о холокосте, финансируется из средств Европейского еврейского конгресса. Была поставлена задача выявить находящиеся на российской территории места массовых казней, чтобы отметить их и установить там мемориалы. При этом особый интерес представляет интерактивный подход инициаторов, которые подключают к поиску гражданское население: на своём сайте музей призывает к тому, чтобы направлять кураторам актуальные сведения о местах казней по электронной почте или сообщать о сооружении мемориала [4] Таким образом, уже было найдено и сделано известными более 400 мест, которые можно осмотреть в виртуальном музее. Во всей России сегодня находится 30 мемориалов, напоминающих о жертвах геноцида, примерно 1/5 часть их сооружена по личной инициативе местных жителей [14]. Небольшое количество мемориалов, как и проект «Бабьи Яры России», основано негосударственными еврейскими организациями.

Государственный мемориальный комплекс «Поклонная гора» (Москва) был сдан к 50-летию окончания войны, после почти сорока лет планирования и более чем десяти лет строительства (перестроек). Мемориал располагается в Парке Победы и напоминает в советской манере о победе советских войск в борьбе против национал-социалистической Германии [15]. На практике это означает, что специально не выделяется ни одна группа жертв. На территории комплекса наряду с русской православной церковью и мечетью находится также синагога, строительство которой, однако, было завершено позже и финансировалось Европейским еврейским конгрессом. В синагоге размещается профинансированная Международным еврейским фондом (International Jewish Foundation) постоянная выставка, посвящённая холокосту, жизни евреев в России, а также основанию государства Израиль [16]. Особого упоминания заслуживает задуманная изначально как подарок Израилю скульптура, «Трагедия еврейского народа», выполненная Церетели и переименованная в «Трагедию народа». В этом наглядно выражается сущность российского воспоминания о холокосте: инициированное государством воспоминание об организованном националсоциалистами геноциде прочно увязано с более важным воспоминанием о победе в Великой Отечественной войне.

ХОЛОКОСТ в РОССИЙСКИХ УЧЕБНИКАХ

Карлссон приводит суждение волгоградского историка Соломона Крапивенского об общем обращении российской исторической культуры с еврейскими темами: «Российский историк [Крапивенский] подытожил проявления этой культуры как постоянное заглушение, замалчивание и очернение всего, что имеет отношение к евреям» [8. P. 217]. Историк Илья Альтман оценивает постсоветскую российскую историографию не так уничтожающе и называет ряд работ, в особенности молодых исследователей, затрагивающих тематику холокоста и представляющих собой ценный вклад в составление полной его истории на территории России [17. С. 20]. Вместе с тем он критически замечает, что отношение многих историков к еврейским жертвам при этом по сравнению с прошлым изменилось лишь формально: «… выбор темы холокоста как объекта научного исследования (даже на уровне дипломных работ в вузах) нередко встречает внутреннее отторжение и даже подозрительность профессиональных историков» [17. С. 22]. Это, как считает историк, имеет социально-психологические причины и должно рассматриваться в контексте с укоренившимся повествованием о Великой Отечественной войне, так как одно только обращение к истории еврейских жертв интерпретируется как отрицание нееврейских жертв и их страданий, по словам Альтмана [17.С. 22].

Живучесть советского шаблона интерпретации проявляется уже в школьном преподавании истории. Ян рассматривает в качестве причины то обстоятельство, что «… старые преподаватели и учителя [остались] на своих рабочих местах и длительное время продолжали использовать старые учебники….» [18]. Но даже после того как учебные материалы были переработаны, в них не оказалось существенных улучшений, так как корректуры ограничивались только незначительными деталями. Более того, в российских учебниках молодому постсоветскому поколению исторические факты о геноциде не были сообщены, или были сообщены неверно. Начатое по инициативе Российского еврейского конгресса исследование Российской академии наук выдало в 2008 году отрезвляющий результат: геноцид европейских евреев в исследованных учебниках истории для средних общеобразовательных школ не отражён. Кроме того, в некоторых рекомендованных Министерством образования учебниках истории просматривались антисемитские тенденции [19]. В конечном счёте, участвовавшие в исследовании учёные пришли к выводу, что ни один из этих учебников не стоит рекомендовать [19]. В этой связи решение Министерства образования и науки, принятое в марте 2012 года, включить преподавание истории холокоста в стандартный учебный план среднеобразовательных школ необходимо понимать как далеко идущий шаг. У этого намерения много противников. Например, представители православной церкви видят в намерении обсуждать геноцид в рамках 72 учебных часов слишком одностороннее представление истории и указывают на геноцид славян, проводившийся во время войны по тем же мотивам [20]. Директор московской традиционной гимназии священник Андрей Пастернак опасается волны антисемитизма: «Введение у нас специального курса по изучению холокоста может вызвать отнюдь не политкорректные антисемитские выпады и комментарии, вызвать мощную негативную волну»[20].

ВОСПОМИНАНИЕ СРЕДИ НАСЕЛЕНИЯ

В 2008 году 874 человека из тринадцати российских городов приняли участие в исследовании проблемы взаимосвязи толерантности и информированности населения о холокосте [21]. Едва ли немногие из более чем половины опрошенных знали, что стоит за понятиями холокост и катастрофа, и что жертвами были евреи. Примерно четверть участников исследования считала, что ставшие жертвами евреи сами спровоцировали свою участь [21. С. 54].

Исследование привело к выводу, что «подобный подход к проблеме холокоста связан с традиционным антисемитизмом в России, унаследованном со времён царизма и не изжитым последующими режимами власти. Это касается как официальной политики государства, так и отношения простого народа» [21. С. 54].

Как же вспоминают люди в бывших местах злодеяний об уничтожении евреев? Наблюдается ли и здесь игнорирование этой тематики? Этот вопрос автор рассмотрел на примере Ростова-на-Дону, где в августе 1942 года было совершено массовое убийство, при котором отряд зондеркоманды СС–10а (ЗК–10a) за два дня уничтожил еврейское население города. Точное число убитых евреев во время акций 11 и 12 августа до сих пор не представляется возможным установить, так как регистрационные списки, составленные убийцами, считаются утраченными [22]. Это массовое убийство описывается как крупнейшее разовое преступление на российской территории [23] и всё же во многом неизвестное. Сегодня на прежнем месте преступления находится памятник, напоминающий о жутком убийстве [24]. Именно памятник в Змиёвской балке стал в декабре 2011 года предметом длительного спора между администрацией города и еврейской общиной (причина спора – замена мемориальной доски, которая с 2004 по 2011 годы находилась здесь и напоминала о еврейских жертвах). Прежняя мемориальная доска была заменена новой, в советском стиле напоминающей о жертвах без указания их национальности. Администрация оправдала своё решение тем, что принадлежность жертв к евреям не может быть неопровержимо доказана. Однако согласно хранящимся в архиве города Ростова документам число убитых евреев составляет минимум 15 000 [25].

В рамках проведённого в Ростове квалитативного исследования в сентябре и октябре 2011 года были проведены нарративные интервью с жителями Ростова различных возрастных групп. Всего было опрошено 33 собеседника в 23-х единичных и двух семейных интервью. Участники отбирались отчасти путём непосредственного обращения, большая часть – благодаря «сарафанному радио». Большое значение при выборе интервьюируемого имели возраст и место рождения, также задавался вопрос о профессии для создания как можно более разнообразного состава участников. Возрастные группы по восемь человек определялись в зависимости от трёх политических эпох (сталинской, послесталинской – доперестроечной, перестройки и постсоветской), в которые участники исследования прошли социализацию. Поколение свидетелей войны составилло самую старую группу, участникам которой было 75 лет и больше. Среднюю возрастную группу образовали 45–65-летние. Возрастная группа 20–35-летних представляла самую молодую группу участников. Опрашиваемые в идеальном случае должны были быть уроженцами Ростова или длительное время проживать в городе. Кроме того, были опрошены исключительно ростовчане – неевреи, а также лица, относящиеся к другим группам жертв, как, например, цыгане. Открытые интервью проводились на основе метода Grounded Theory с помощью руководящей нити, которая предполагала ряд вопросов, но не предписывала их чёткой последовательности. Целью было создать ситуацию разговора, похожего на беседу в обычных условиях. Интервью начинались общими вопросами о человеке и истории семьи во время оккупации или войны, если родственники интервьюируемого жили во время войны не в Ростове. Затем следовали всё более подробные вопросы о событиях во время оккупации, важнейшим аспектом которых для темы исследования был массовый расстрел еврейского населения Ростова. При этом задавались вопросы в зависимости от возраста интервьюируемого о собственных воспоминаниях, а также об имеющихся рассказах о происшедшем в Змиёвской балке 11 и 12 августа 1942 года. Беседы всегда завершались вопросом о сегодняшнем отношении к прошлому и роли, которую оно играло для интервьюируемого.

Хотя анализ интервью ещё не окончен, можно сделать несколько утверждений. Так, в первую очередь необходимо констатировать, что среди опрошенных наблюдается базовое осознание трагической истории еврейского Ростова во Второй мировой войне, однако это выражено в различной степени и в отдельных случаях связано с антисемитскими стереотипами. Интервьюируемых можно в общих чертах разделить на три лагеря: 1. представители мнения о том, что в Ростове в августе 1942 года произошла часть холокоста и это сегодня известно всем ростовчанам. 2. представители мнения о том, что жертвами массовых расстрелов несомненно стали евреи, но также и многочисленные неевреи. 3. представители мнения, согласно которому страдания евреев слишком подчёркиваются и недостаточно воспоминаний о нееврейских жертвах. Однако между этими тремя группами были наложения. Так, все опрошенные знали, что стоит за понятием холокост и кем были жертвы холокоста. Далее, все опрошенные указали, что в Ростове были убиты евреи, однако наблюдались различия в оценке, какое количество они составляли среди общего числа жертв массовых расстрелов августа 1942-го и как это необходимо рассматривать по отношению к жертвам войны среди преобладающего населения. Обращало на себя внимание то, что среди опрошенных среднего возраста все разделяли мнение, что жертвами массового убийства стали в первую очередь евреи. Массовое убийство, по мнению этих опрошенных, было частью холокоста, например, в одном интервью прямо говорилось о «ростовском холокосте». Этих взглядов придерживались также лица в возрасте 20–35 лет, а также опрошенные в группе свидетелей. Большая часть интервьюируемых знала не только из разговоров в семейном кругу об убийстве еврейского населения Ростова, но также из других устных источников. Опрошенные, относящиеся в основном к средней возрастной группе 45–65-летних, обозначили это знание как известное всем в Ростове. В пользу этого говорит тот факт, что до последних дней существования Советского Союза посещение мемориала в Змиёвской балке было частью школьного и дошкольного воспитания. Так, в особенности лица, относящиеся к этой возрастной группе, и интервьюируемые группы 20–35-летних сообщили, что они в детстве совершали школьные, а также дошкольные экскурсии к памятнику на окраине Ростова и там узнали об убийстве ростовских евреев.

Таким образом, наблюдаемое на коллективном уровне отсутствие памяти о холокосте, не присутствует в той же степени на уровне коммуникативной памяти. Тем не менее, прослеживаются различные тенденции, которые соответствуют или приближаются к официальному повествованию о войне. К таковым относится высказанное во многих беседах мнение, что не стоит забывать, как сильно пострадали русские и как высоко количество жертв среди них по сравнению с евреями. В отдельных случаях указывалось на то, что и славяне систематически преследовались и что евреи сегодня слишком много указывают на свой статус жертв. Также и антисемитские стереотипы, например предполагаемый контроль евреев над средствами массовой информации, прослеживались в интервью в отдельных случаях. Однако эти явления присутствовали лишь в наименьшем количестве интервью.

РЕЗЮМЕ

Российское государство начиная с 2005 года официально признаёт необходимость чтить память шести миллионов евреев, погибших в мясорубке уничтожения, запущенной гитлеровской Германией. Однако к настоящему времени признание российскими политическими силами необходимости помнить о холокосте основывается в меньшей степени на более глубоком анализе особого характера этого геноцида. В гораздо большей степени это продиктовано практическими соображениями. Сигнал, посылаемый российскими властями, неясен и направлен лишь в адрес западных партнёров, так как он не включает в себя существенные области увековечивания памяти на национальном уровне, при этом до сих пор отсутствуют государственные мемориалы и музеи, соответствующим образом предоставляющие информацию о геноциде; не продиктованная политическими соображениями память о еврейских жертвах национал-социалистического безумия до сих пор недостаточно присутствует в области образовательной политики. Кроме того, в настоящее время Российская Федерация не входит в число членов созданного в 1998 году «Task Force for International Cooperation on Holocaust Education, Remembrance and Research» (ITF) («Комитета по международному сотрудничеству в области образования, памяти, и исследований Холокоста»), так как не отвечает требуемым условиям [26]. Не удивительно, что Берно-Беллекур в ходе проведённого им всероссийского опроса пришёл к следующему выводу: «К сожалению, в Российской Федерации граждане практически не знают проблемы холокоста, катастрофы, её причин, количества жертв» [21. С. 57].

Квалитативный опрос жителей города Ростова-на-Дону в 2011 году показал другую картину воспоминаний о геноциде. Все интервьюируемые знали, что стоит за понятием холокост, независимо от возраста и образования. Результаты позволяют сделать вывод о необходимости проводить больше подобных исследований среди населения в местах холокоста. Это может послужить вкладом в устранение и через семьдесят лет ещё многочисленных белых пятен в истории холокоста в Советском Союзе. Алла Гербер, председатель фонда «Холофонд», в интервью для Радио Свобода в международный День памяти холокоста в 2008 году так ответила на вопрос о причинах недостаточного осознания в России необходимости помнить о холокосте: «[У] нас такая страна – если это не обязательно, если кто-то сверху не сказал, что, да, об этом надо говорить и об этом надо помнить, то этого не будет… . Власть не понимает, что весь мир понимает насколько это важно».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Холокост на территории СССР : энцикл. / рук. проекта и гл. ред. И. А. Альтман; Науч.-просвет. центр «Холокост». М. : РОССПЭН, 2011. С. 932.
2. Там же. С. 6. Гительман, указывая на то, что советские жертвы холокоста составляли одну треть от общего количества, исходит из меньшего числа жертв. См.: Gitelman Z. Holocaust, Memory and Politics : The Holocaust in the Soviet Union // Holocaust and Genocide Studies / Pergamon Press. 1990. Vol. 5. №. 1. P. 23.
3. Gitelman Z. Bitter legacy. Confronting the Holocaust in the USSR / Indiana University Press. Bloo mington, 1997. P. 17.
4. В рамках проекта по изучению истории Бабьи Яры России на его интернет-сайте опубликован обзор мест с фоновой информацией, в том числе о количестве жертв. Режим доступа: http://www.holomemory.ru
5. Gudkov L. Die Fesseln des Sieges. Russlands Identität aus der Erinnerung an den Krieg // Eurozine : [электрон. ресурс] [Вена], 2005. Режим доступа: http://www.eurozine.com/pdf/2005–05–03-gudkovde. pdf.
6. Roginski A. Fragmentierte Erinnerung. Stalin und der Stalinismus im heutigen Russland // Eurozine : [электрон. ресурс] [Вена], 2009. Режим доступа: http://www.eurozine.com/pdf/2009–03–02-roginskide. pdf.
7. Assmann A. Der lange Schatten der Vergangenhei t. Erinnerungskultur und Geschichtspolitik / C. H. Beck Verlag. Munchen, 2006. S. 263.
8. Karlsson K.-G. The Holocaust and Russian Historical Culture. A Century-Long Perspective // Karlsson K.-G., Zander U. Echoes of the Holocaust. Historical Cultures in Contemporary Europe / Nordic Academic Press. Riga, 2003.
9. Levy D., Sznaider N. Erinnerung im globalen Zeitalter : Der Holocaust / SuhrkampVerlag. Frankfurt am Main, 2001. P. 149.
10. Уткин А. Нашу Победу – нам защищать! // Лит. газ. 2004. 1 дек.
11. Меликова Н. Путина будут чествовать как воина-освободителя // Независимая газ. 2005. 27 янв.
12. О принятии 61-й сессией Генеральной Ассамблеи ООН резолюции «Отрицание холокоста» // ПарлКом / Центр парламент. коммуникаций [элект рон. ресурс]. 2007. 29.01. Режим доступа: http://www. parlcom.ru/index.php?p=Lzc=&id=12534. Загл. с ти тул. экрана
13. Langenohl A. Erinnerung und Modernisierung: die öffentliche Rekonstruktion politischer Kollektivität am Beispiel des Neuen Russland / Vandenhoek & Ruprecht. Göttingen, 2000. S. 38.
14. Зарипова А. Гигабайты молчания. В Рунете открылся музей холокоста // Рос. газ. 2008. 21 июня. См. также: http://www.rg.ru/printable/2008/06/21/holokost. html.
15. Rohdewald S. Post-Soviet Remembrance of the Holocaust and National Memories of the Second World War in Russia, Ukraine and Lithuania / Oxford University Press // Forum for Modern Language Studies Vol. 44. №. 2. Oxford, 2008. P. 174.
16. Lars K. «Den Verteidigern der russischen Erde…». Poklonnaja Gora: Erinnerungskultur im postkommunistischen Russland // Zeitgeschichteonline. Die Russische Erinnerung an den «Großen Vaterländischen Krieg»: [электрон. ресурс] Май 2005. Режим доступа: http://www.zeitgeschichte-nline.de/ zol/_rainbow/documents/pdf/russerinn/karl.pdf
17. Альтман И. Холокост и еврейское сопротивление на оккупационной территории СССР. М. : Калейдоскоп, 2002.
18. Jahn P. Triumph und Traum. Sowjetische und postsowjetische Erinnerung an den Krieg. 1941– 1945. Berlin : CH. Links Verlag, 2005. S. 16.
19. Мухамедьярова Л. Недетская история. Академия наук проверила школьные учебники на антисемитизм // Независимая газ. 2008. 13 февр.
20. Нужно ли изучать Холокост в российских школах? Мнения священнослужителей // Regions. ru / «Новости Федерации» : федер. Информ. портал : [электрон. ресурс]. Режим доступа: http://www. regions.ru/news/science/2406292/ (04.05.2012).
21. Берно-Беллекур И. Социально-психологический анализ взаимосвязи толерантности и информированности о катастрофе / Открытый университет Израиля. СПб. ; Иерусалим 2008.
22. Angrick A. Besatzungspolitik und Massenmord. Die Einsatzgruppe D in der südlichen Sowjetunion 1941– 1943 / Hamburger Edition. Hamburg: HIS Verlagsges. mbH., 2003. S. 23.
23. Мовшович Е. В. Очерки истории евреев на Дону. Изд. 2-е, испр. и доп. Ростов н/Д : Книга, 2011. С. 154.
24. Подробнее см.: Волошинова Л. Ф. история и современность Змиёвской балки: // Дон. временник. Год 2013-й. Вып. 21. С. 212–214
25. ГАРО. Ф. 3613. Оп. 1. Д. 30. Л. 2.
26. Цит.: «[Члены] должны прилагать усилия по внедрению национальных политик и программ в целях поддержки образования, памяти и исследований холокоста» Режим доступа: http://www.holocausttaskforce. org/about-the–Itf.html. Пер. с англ.