ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 28-й

Театр и кино на Дону

К. Г. ПАШИНЬЯН

К ВИЗИРУ КАК К ПРИЦЕЛУ

Истории фронтового кинооператора Бориса Маневича

Б. И. Маневич. 1981 год. Ростов-на-Дону. Фото К. Г. Пашиньяна

Передо мной два отпечатка, сделанные с фронтовых кинолент нашего земляка – оператора, ветерана Краснознамённого Северного флота Бориса Исааковича Маневича. На первом – участники знаменитого десанта в Петсамо (ныне Печенга), 1944 год. На втором – эпизод из фильма «69-я параллель»: сопровождение конвоя транспортов с грузами наших союзников, которые направлялись в порты Мурманска и Архангельска.

Два кадра из многих тысяч, снятых в годы Великой Отечественной в панфиловской дивизии и на Северном флоте, на дорогах Польши и в поверженной фашистской Германии.

Его оружие – кинокамера «КС» с пружинным заводом – тоже имела боевой «магазин»: кассету на 30 метров плёнки: на одну съёмочную минуту. Минуты эти и составили драгоценную кинолетопись минувшей войны. Кинолетопись, во имя которой каждый пятый фронтовой оператор не вернулся в студию.

Сколько же их погонных метров этой необыкновенной эпопеи? Подсчитано, что почти четыре миллиона. Среди них – метры, добытые во фронтовые годы оператором Борисом Маневичем. Они вошли в фильмы «Десятый удар» и «Победа на Севере», «69-я параллель» и «В логове зверя». Ныне они находятся в киноархивах. А дома у их автора хранился пятиминутный ролик о самом главном в его жизни, в жизни его поколения, – о боях за Родину, о друзьях-товарищах, о Победе.

В памяти фронтового кинооператора жили имена и лица, названия боевых кораблей и освобождённых городов, целые эпизоды – словно написанные самой жизнью сценарии неснятых фильмов. Теперь, через многие годы, истории эти можно воплотить только в игровом кино. Да ещё в устных рассказах, замешивая их на колорите тех лет, щедро пересыпая деталями фронтового быта, лихими морскими побасенками и степенным юмором пехотинцев.

Являясь признанным мастером документального кино, Борис Исаакович высоко ценил искусство фотографии и тепло относился к нам, молодым фотолюбителям, собиравшимся на свои выставки и творческие вечера в Ростовском доме кино. С тех пор, с начала 1980-х, мне посчастливилось знать Бориса Исааковича, одного из великих моих стариков, нередко общаться с ним, записывать его истории. Рассказчиком он был замечательным. Вставить фото Мир иск. 4 Подпись:

К. Г. Пашиньян и Б. И. Маневич на выставке фотографий Е. А. Халдея. Ростов-на-Дону, 18 декабря 1984 г. Фото Е. А. Халдея

Вспоминаю, как пытался представить фронтового оператора Бориса Маневича в деле, в первые недели после его прибытия на Северный флот.

1942 год. Не успев сменить армейскую форму на морскую, он получает назначение на гвардейский миноносец «Гремящий» для участия в конвое транспортов.

«Не пыли сапогами, пехота!» – смеются моряки, исподволь оценивая, не струсит ли новенький в серьезной операции. А действительно, было ли страшно?

«Я снимал все эпизоды нашего похода – и спокойные, и тревожные, – рассказывал Борис Исаакович. В момент съёмки не испытывал ничего, кроме беспокойства: успеть бы снять побольше и поинтересней. Но в те минуты, когда мне приходилось перезаряжать свой киноаппарат и я видел и слышал всё, что творилось вокруг, становилось по-настоящему страшно. А стоило вновь припасть к визиру, – вся муть страха куда-то исчезала и оставалось только возбуждение боя. Одним словом, в первом серьёзном деле вроде бы не подкачал…».

Припасть к визиру…. Не правда ли, словно припасть к прицелу? И вновь невольно просится давно ставшее привычным сравнение: кинокамера фронтового оператора была его оружием.

В рассказах бывшего фронтового кинооператора Б. И. Маневича нет деления на сюжеты серьёзные и смешные, боевые и те, что случались в передышках. Разве возможно такое деление, если устные киносценарии (фильмов снятых и неснятых), – из самой жизни? Из фронтового быта бойцов, который складывался из героического, трагического, смешного.

О Михаиле Иваныче, попросту Мишке, медвежонке, он рассказывал со всей возможной серьёзностью.

«В одном из боевых походов эсминца “Гремящий” на Новую Землю зимовщики подарили команде маленького белого медвежонка. С разрешения командования его оставили на корабле и он прижился, доставляя морякам много радости.

Перво-наперво Мишка освоил сигналы боцманской дудки. С особым удовольствием – “обеденную”, матросы называли ее “бочковой тревогой”. Как только играли эту “дудку”, медвежонок галопом мчался на камбуз. Впрочем, и от построений не увиливал. Когда звучал сигнал “захождение”, спешил к трапу, где вахтенный офицер по команде “смирно” встречал флотское начальство. Мишка становился на задние лапы, тоже “отдавая честь”.

Одной из забав команды была борьба с Михаилом Иванычем. На корме собирались все, кто был свободен от вахты. И начиналось… Борец он был азартный! Упорно шёл к победе, не гнушаясь даже “запрещёнными приёмами”: выпускал когти. Правда, делал это крайне редко, лишь оказавшись прижатым к палубе.

Вскоре, однако, выяснилось, что особым геройством Михаил Иваныч не отличается.

Было это при первой же настоящей тревоге. Команда по сигналу разбежалась по своим боевым местам. Мишке очень понравилась эта суета. Он тоже побежал и устроился на прожекторном мостике, поблизости от спаренной пулемётной установки.

Появились самолёты противника. Установка “заговорила”. И я увидел, как перепугался медведь: закружился на месте, шерсть поднялась дыбом, и он помчался по направлению к каюте, к спасительной боцманской каюте, где под койкой (по-флотски – банкой) было оборудовано его место.

После отбоя Мишку никак не могли вытащить на палубу. Он был перепуган и взъерошен. Не помогали сахар и ласковые уговоры. И всё же команде удалось помочь Михаилу Иванычу перебороть страх. Он вышел на палубу и старательно обследовал её, убеждаясь, что ничего страшного не произошло. Однако с тех пор твёрдо знал “дудку” боевой тревоги и всякий раз стремглав бросался в каюту.

Мишка вырос в крупного и сильного зверя. На корабле стали задумываться о том, куда бы его определить.

…Той полярной ночью наш корабль стоял у стенки в порту. Михаила Иваныча свели на берег – чтобы почувствовал землю, отдохнул от палубы. Привязали к швартовой тумбе. Да привязали плохо. Медведь отвязался и пошёл от причала к посёлку. Случилось так, что вышел на военные склады, охраняемые часовым. Часовой окликнул: “Стой! Кто идёт?”. Медведь услышал человеческий голос и пошёл на него, став на задние лапы. Часовой выстрелил….

Такой грустный конец весёлой истории о белом медвежонке. С тех пор с болью читаю и слышу рассказы о том, как люди приручают диких зверей. Их место на воле, а не в квартире, не на корабле».

О Михаиле Иваныче осталась память. Да метры кинопленки, которые вошли в фильм «69-я параллель».

Среди наград фронтового кинооператора Бориса Исааковича Маневича есть орден Отечественной войны II степени. Дата в орденской книжке – 1944 год.

Орден и кинокадры в фильме «Десятый удар» – документальные свидетельства его участия в знаменитой торпедной атаке.

Вот какой запомнилась эта атака оператору Борису Маневичу, снимавшему её с капитанского мостика одного из катеров.

«10 августа 1944 года меня вызвал начальник штаба Северного флота Василий Иванович Платонов и сказал, что есть возможность снять торпедные катера в серьёзном деле.

Проверил кинокамеру, зарядил кассеты и вскоре был на корабле старшего лейтенанта Домысловского.

У полуострова Средний собралось четырнадцать катеров – все участники предстоящей операции. Её цель – разгром фашистского конвоя, который, по данным разведки, имел в своём составе несколько транспортёров, тральщиков и миноносцев охранения.

19 августа началось…

Для съёмок я устроился на капитанском мостике – небольшой открытой площадке, защищённой броневым листом высотой до плеча человека.

Шли с приглушёнными двигателями, на малых оборотах, стараясь не оставлять за кормой заметной струи, которая выдаёт катер больше, чем шум.

Радиотелефонная связь – открытым текстом на одной волне. У каждого катера – свой кодовый номер.

Многие подробности пришли и запомнились уже потом. А тогда был приказ командования. И впереди – бой…

Когда с кораблей противника мы были обнаружены и скрываться, выигрывая время и расстояние, отпала необходимость, командир отдал приказ снять глушители и катер понёсся на предельной скорости.

Командиром нашего катера был Виктор Домысловский. Впереди шёл катер Василия Быкова. Мы ставили дальнюю дымовую завесу – бледно-жёлтую клубящуюся пелену. Команда Быкова ставила ближнюю завесу.

Катера, которые ставят дымовые завесы, дольше других оказываются на виду противника. Для меня это было очень важно. Снимая, я только успевал поворачиваться направо и налево, отчаянно стараясь сохранить равновесие: скорость – 45 узлов, нос катера высоко над водой, а за кормой почти четырёхметровый кипящий бурун…

Промчались вдоль всего конвоя. В конце его оказался тральщик, который пошёл на нас и открыл огонь, но наш командир дал резкий разворот и послал в его борт сразу две торпеды. Отдача после выброса торпед была такой сильной, что все, кто находился на борту непривязанными, повалились на палубу. Оказался на палубе и я. А когда поднялся, едва успел поймать в видоискатель взрыв атакованного нами тральщика.

Наконец-то и у меня на пленке уникальные кадры настоящего взрыва фашистского корабля…

Да, бой был на редкость успешным. Благодаря стремительности, точному расчёту и мастерски поставленным дымовым завесам, наши катерники потопили четырнадцать кораблей противника. Мы потеряли один.

Первыми, кто нас поздравил, были лётчики:

“Молодцы, ребята! Молодцы, морячки! Хорошо поработали. Идите смело, мы вас прикроем”.

Они же, лётчики, вывели нас к двум другим катерам, и втроём мы пошли к берегу, сопровождаемые двумя истребителями. Вскоре собрались все тринадцать судов. Катера, имевшего кодовый номер 11, не было…

Нас ждали приветствия, объятия, слёзы. Были даже полевые цветы – эти редкие дары суровой заполярной природы. Ими усыпали весь путь от причала. Моряки шли рядом с этой дорожкой, боясь их примять. Тогда все встречающие стали просить пройти именно по цветам, ведь их собирали для торжественного шествия.

А назавтра газеты и радио передали сообщение Совинформбюро о разгроме фашистского конвоя в Варангер-фьорде».

Вот такой рассказ. В дополнение к драгоценным метрам кинопленки, которая через годы способна поведать нам о времени и о людях, ставших победителями.

Остаётся добавить, что четверо участников операции – Быков, Домысловский, Алексеев и Коршунович были удостоены звания Героя Советского Союза. Все остальные моряки получили ордена и медали. Среди них – кинооператор Борис Маневич.

Виктор Александрович Домысловский и Василий Иванович Быков после войны стали контр-адмиралами.

Ещё из воспоминаний Бориса Исааковича:

«Было это на территории Восточной Пруссии, во время ожесточённых боев за Эльбинг. С окраин города фашисты были выбиты, но в центре всё ещё отчаянно сопротивлялись.

Мы с напарником Алексеем Сёминым бежали в первой шеренге автоматчиков и снимали как бойцы выбивают фашистов из домов. На одной из улиц наша атака затормозилась: из удобной позиции бил вражеский пулемёт. Ловкими манёврами, прижимаясь к домам, просачиваясь по одному, наши бойцы скопились вблизи пулемётного гнезда. Потом, по сигналу ракеты, молниеносно пересекли неширокий переулок и залегли у стен дома в недосягаемой для пулемётных очередей зоне.

Мы удачно сняли эту часть операции. Наступала “финальная сцена”. Один из бойцов приподнялся, размахнулся и бросил в дом связку гранат. Все припали к земле. Раздался оглушительный взрыв. Автоматчики бросились в провал.

Я подскочил к двери и крикнул: “Есть там фрицы? Давай их сюда!”

В проёме показался немец. Он был заросший, закопчёный. Я направил на него свой аппарат и стал снимать. Он же, выйдя на свет из темноты, решил, что на него направлен ствол автомата, а не объектив кинокамеры, испуганно поднял трясущиеся руки… За ним показался второй, третий, четвёртый. И все с той же реакцией.

Кадры получились впечатляющие. Они вошли в фильм “Десятый удар”».

Среди неснятых кадров, которые остались в памяти, вспоминается сюжет, рассказанный Маневичем, условно названный мной «обида». Случай прост, но запомнился своей выразительностью.

«Шёл апрель 1942 года. В 8-ю гвардейскую дивизию я добирался вместе с членами делегации Казахстана, где дивизия в июле-августе сорок первого формировалась. Мы везли подарки бойцам и офицерам. Путь в артиллерийскую часть лежал по бездорожью. Под ногами хлюпало, они разъезжались на мокрой глинистой почве, ветки ещё оголённых деревьев хлестали по лицам.

Дивизия вместе с соседями держала в окружении крупное соединение противника. Активных боёв в эти дни не было, но артиллерия вела беглый бесприцельный огонь, напоминая фрицам, что они крепко зажаты.

Не только члены делегации с подарками и я с кинокамерой, но и бойцы со снарядами топали не менее пяти километров от дороги-лежнёвки до артиллерийских расчётов.

У одного из расчётов я был свидетелем такого эпизода.

Группа бойцов доставила очередную порцию снарядов – каждый по два, увязанных ремнями и перекинутых через плечо. Один из бойцов расположился передохнуть и перемотать обмотки (они были ещё в ходу), да тут и услышал грохот выстрела из того самого орудия, к которому только что поднёс снаряды. Он встрепенулся, кинулся к артиллеристам: “Ну что, попали?”

И столько надежды было в его голосе…

“Кабы все снаряды попадали, так и войне бы давно конец»”, – сердито буркнул артиллерист.

Солдат растерянно посмотрел на него, взгляд его потух и было в нём столько горечи, осуждающей обиды! Как ему хотелось, чтобы попали…

Махнув рукой, он не стал перематывать обмотки, завязал конец и пошёл назад, в свой нелёгкий путь».

Не знаю, насколько кинематографично воспринимается этот сюжет на журнальной полосе, но в живом рассказе это поистине фильм, снятый без камеры.

И напоследок – ещё один сюжет от Бориса Исааковича.

«Территория Восточной Пруссии, бои за Эльбинг. И вновь мы с Сёминым снимали удачно: бои велись открыто, на улицах, отчётливо были видны попадания в цель наших снарядов. Одно мешало – частая перезарядка кассет. Мы приспособились делать это в полутёмных подъездах и подвалах. Конечно, верхние витки плёнки засвечивались, но мы выигрывали в скорости.

И вот – передышка. Захожу в очередное парадное и, когда глаза привыкли к полутьме, вижу нашего бойца, отдыхающего и перехватывающего что-то из своего сухого пайка. Безмятежно так устроился возле какой-то скульптуры. Пригляделся я – мраморный бюст Вильгельма II.

“Знаешь ли, – говорю, – кто такой? Последний император Германии, который развязал первую империалистическую войну”.

Солдат посмотрел на бюст, помолчал и сказал спокойно: “Это значит, батя мой его воевал. Я ведь из казаков”».

Источник: Пашиньян К. Г. К визиру как к прицелу // Донской временник / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2019. Вып. 28-й. С. 64–67.