ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2009-й

Жизнь и творчество донских писателей

ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО HEСТОРУ КУКОЛЬНИКУ

А всё началось из ничего

И кончится ничем.

Н. Кукольник

Биографы Нестора Кукольника пишут, что слава оставила его ещё при жизни. Приведём два высказывания русских литераторов конца ХIХ века. С. Южаков: «Театр рукоплескал надутой риторике Кукольника, а ещё более прима-балеринам, ножки которых были центром общественного внимания...». А П. Ф. Гриневич в том же 1898 году подводил итог: «Пушкин — величайший из русских поэтов, а Кукольник и Бенедиктов — два дутых ничтожества; будущее нашей литературы принадлежит натуральной школе, законный глава которой — Гоголь...».

Правда, в период c 1837-го по 1840 год репутация Кукольника была иной. Считалось, что Бенедиктов — это Пушкин своего времени, а Кукольник — это Гоголь.

Прошло двести лет. Посмертная репутация Кукольника-писателя вызывает много вопросов. Почему, скажем, соотечественники забывают о его прижизненном грандиозном успехе и низводят Кукольника до ничтожества?

На этот вопрос Ю. Лотман дал конкретный ответ в своей последней работе «Культура и взрыв» (М., 1992). Опираясь на синергетические идеи Пригожина, он рассматривает историю культуры как смену эволюций и взрывов и приходит к выводу: «Для того чтобы быть освоенным современниками, процесс должен иметь постепенный характер, но одновременно современник тянется к недоступным для него моментам взрыва, по крайней мере в искусстве. Читатель хотел бы, чтобы его автор был гением, но при этом он же хотел бы, чтобы произведения этого автора были понятными. Так создаются Кукольник или Бенедиктов — писатели, занимающие вакантное место гения и являющиеся его имитацией. Такой «доступный гений» радует читателя понятностью своего творчества, а критика — предсказуемостью».

Понятия «классик» (талант) — это прежде всего статус автора в обществе. Но чтобы таковой статус со временем не терялся, нужно установить и поддерживать его «государственную ценность» И поддержка должна усиливаться тем, что личность должна выступать как культурный герой общества [1].

Кукольником зачитывались. Об этом свидетельствуют разные воспоминания. Василий Антонович Инсарский, современник Кукольника, его товарищ по службе в военном министерстве, в своих «Записках» (опубликованы в 81-м томе «Русской Старины» за 1894 год), отмечал: «Все граждане... были объяты самым неистовым восторгом от Торквато Тассо. Все наперерыв читали звучные стихи этого произведения. И трудно представить для литератора славу блестящее той, какою в то время пользовался Кукольник. ... Говорили, что он красавец собою, что многие женщины и девы заочно влюблялись в него, и что он был героем самых романтических приключений».

В салонах, куда в те годы переместился центр литературной жизни, Кукольник занимал одно из ведущих мест. Его стихи встречаются в альбомах А. С. Даргомыжского, А. А. Альбрехт (сестры М. Лермонтова, урождённой Углицкой), Ю. Н. Бартенева, Е. Е. Керн…

Кукольник встретил положительное отношение к себе со стороны М. Глинки и К. Брюллова. Глинка вспоминал, что Кукольник говорил так умно и легко, что с ним совершенно исключалась скука. И ещё немаловажное качество, сразу подмеченное Глинкой — чуткое музыкальное ухо. Это заметил и Пушкин: «Он лепечет в музыке, как в стихах».

А вот сегодня Евгений Евтушенко, не утруждая себя доказательствами, утверждает, что «природа не одарила Кукольника вкусом». Тут поневоле вспомнишь Лотмана, который в своем последнем интервью (1993) сказал: «Каждый рассуждает в меру своих знаний, способностей и ума, а уж тот, кто может думать несколько глубже, тот думает».

Так что основная составляющая статуса личности решена была при жизни Кукольника положительно. Правда, в последовавшие за этим годы обстановка резко изменилась. Кукольник по-прежнему много писал, работал в различных жанрах, но усилиями современников — В. Белинского, Д. Писарева, Н. Чернышевского, И. Тургенева, Н. Некрасова и других — был практически дезавуирован.

Идеологическая поддержка Кукольнику должна была начаться с драмы «Рука Всевышнего Отечество спасла» — произведения, в котором сделано литературное обоснование триумвирата «Самодержавие, Православие, Народность». Тем самым Кукольник художественно подтвердил «российскую патриархально-монархическую» идею. Позже она распространилась в двух вариантах. Второй их них, славянофильский, был чужд поэту и драматургу. Реалист, Кукольник трезво смотрел на сложившуюся в России ситуацию. Не отрицая и западного влияния, которое несло элементы городской, европейской цивилизации (в образовании, театральной жизни, культуре и др.), был почвенником. И несмотря на это, идеологической поддержки Кукольник при жизни так и не получил. Наоборот, личным цензором ему назначили Бенкедорфа. У Никитенко в дневнике есть такая запись: «Мы долго говорили (с Кукольником. — А. Н.) наедине. Он разочарован двором. Не знаю, искал ли он его милостей или только хотел прикрыться его щитом. Как бы то ни было, а его положение незавидно. Каждое произведение своё он должен представлять на рассмотрение Бенкендорфа» [2].

Не получив поддержки во времена Николая I, Кукольник так и не получит её в последующем. В годы советской власти — тем более. В 1945-1957 годы организовывались специальные исследования, чтобы доказать, что Кукольник мешал Глинке творить [3]. Для этого в научный оборот вводились нелепые утверждения типа того, что Кукольник занимался фальсификацией (даже не мистификацией) своего собственного дневника, и сам писал себе письма от Глинки. Что стихов к романсам Глинки он вообще не создавал, а музыку к драме «Князь Холмский» Глинка сочинил не на сюжет Кукольника, а вопреки ему.

Эти «научные» изыскания до сих пор не получили должного ответа, хотя появились отдельные опровергающие публикации. К сожалению, и сегодня подобных «научных» открытий проповедуется много. Утверждается, что Кукольник причастен к высылке Салтыкова-Щедрина (Е. Евтушенко, украинский писатель Ю. Мушкетик), хотя никто на уровне правительственной идеологии не вынуждал их выступать с подобными заявлениями, рассчитанными на массового читателя.

Осталось выяснить ещё кое что. Делали ли Кукольника современная критика и писатели литературным героем (явлением) своего времени? Скажем прямо — нет. Более того, имело место обратное. И одна из причин тому — зависть.

В уже упоминавшемся дневнике Никитенко записано, что зависть постоянно преследует имя Кукольника, и добавлено: «Я не говорю о происках мелкой зависти, которая обыкновенно кидает грязью в таланты: талант не должен этого и замечать».

Не должен. Но когда тебе завидует сам Пушкин, тут поневоле проговоришь: «...Сколько обид, сколько незаслуженных оскорблений он (Пушкин. — А. Н.) мне нанёс и за что? — это запишет Кукольник в своём дневнике в день смерти великого поэта. — Я никогда не подал ему ни малейшего повода» [4]. Отрицательное отношение Пушкина к себе Кукольник ощущал постоянно.

Пушкин хотя умел скрывать свои взгляды, но в дневнике всё же заметил: «Кукольник пишет «Ляпунова» (новую драму. — А. Н.), Хомяков тоже. Ни тот, ни другой не напишут хорошей трагедии. Барон Розен имеет больше таланта». А кроме дневника есть же ещё и разговоры, общественное мнение, сплетни, наконец!

Почему-то считается, что Пушкин не мог кому-либо завидовать. Он полагал, что под завистью поэта нужно понимать творческое соревнование. Соглашаясь с этим, заметим, что особенности характера Пушкина позволяли незаметно для него самого наносить обиды или даже оскорблять собеседника. Это отмечали и отмечают сегодня пушкиноведы: «Насмешливость, основанная на способности с налёту проникать в людей и их смешные стороны, вспыльчивость и внутренняя гордость, ведшая за собою обидчивость, вот те враги Пушкина, которые постоянно досаждали ему в сношениях с людьми, — говорил Поселянин. — Только что насмеявшись над человеком, он горько упрекал себя за нанесённую обиду, и хотелось ему загладить вину, просить прощения... А ложная гордость мешала» [5].

Но Пушкин, надо отдать ему должное, всё же не высказывал своего отрицательного мнения при большом стечении народа и тем более в средствах массовой информации. Кукольник в одном из писем писал: «Ты очень хорошо помнишь, что я ни Пушкину, ни другим светилам нашего времени не кланялся, и за это на меня сердились, но всё-таки все мы были в сношениях, основанных на принципах взаимного уважения».

А вот в 1877 году А. Ф. Писемский пишет Ф. Буслаеву: «В конце тридцатых годов сильно гремел Кукольник своими патриотическими драмами и повестями из жизни художников с бесконечными толками об искусстве. И всё это было мне противно читать, я инстинктивно чувствовал, что тут нет ни патриотизма, ни драматизма, ни художества, а есть только риторические крики». Есть факты отрицательного отношения к Кукольнику со стороны Писемского и при жизни поэта. Не Пушкин определял негативное отношение к Кукольнику — другие!

Ревность испытывали к поэту и драматургу многие из его современников, и не потому, что у него не было «ни патриотизма, ни драматизма, ни художества» и не потому, что «его скрытность и хитрость были антипоэтичны». Рядовые читатели (а их в то время было большинство) любили «скрытого и хитрого» Кукольника.

Обстановка накалялась. Белинский прямо отмечал «усилие обыкновенного таланта подняться на высоты, доступные только гениям». Но мало того, на Кукольника надо было ещё обратить внимание и царя!

1842 год. Шевырёв публикует рецензию на повесть «Сержант Иван Иванович Иванов», эту рецензию Белинский прямо называет — доносом.

1847 год. Тургенев публикует пространную статью-рецензию на драму «Генерал-поручик Паткуль», где утверждает, что Кукольник представляет своего героя Карла ХII, то есть верховную власть, абсолютно плохим. «С точки зрения права, — делает замечание Тургенев, — Карла обвинить решительно нельзя». По понятиям того времени подобные заявления называют «юридическим доносом». Цензура находит возможность придраться, и фактически цитирует Тургенева. В итоге текст драмы в собрании сочинений оказался на одну треть выхолощенным.

1852 год. Погодин печатает в своём «Москвитянине» отзыв на драму «Денщик», в которой рекомендует Кукольнику «справляться с нашею стариною чаще, вдумываться поглубже в её завещания, и стараться об употреблении в пользу её священных уроков».

В 1871 году Достоевский привлекает общественное внимание к портрету Кукольника через образ Верховенского. Степан Трофимович — поэт, склонный к шутке и каламбуру в высочайших вопросах нравственных и философских. У Верховенского заметна характерная для Кукольника склонность «учительствовать» за бутылкой. Манера одеваться, особенности разговора, позёрство и каламбурное употребление фамилии в романе «Бесы» только усилило негативные черты Кукольника.

Можно вспомнить, что в 1840-е годы унижал Кукольника И. Панаев в своих повестях и очерках. Перечень обидчиков можно продолжить: Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, М. Н. Лонгинов...

И в то же время исследователи отмечают, что отдельные произведения Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Островского написаны на темы, подсказанные Кукольником, или даже в подражание Кукольнику.

Сам Кукольник так характеризует складывающуюся обстановку вокруг него: «Наши деятели на том стоят, чтобы разрушить все начала взаимного самоуважения, построить себе дома, разъезжать в каретах на счёт тружеников, которых можно держать в чёрной коже. Это не Англия, не Германия, ни даже Франция. Это Русь не умытая, или наоборот, стриженая татарва. И басня «Осёл и Лев» Крылова могла родиться только на русской почве».

31 января 1847 года Никитенко записывает: «У меня уже со второго номера «Современника» возникли несогласия с издателями. Пришлось исключить некоторые статьи по причинам литературным и цензурным. Например, предполагали поместить грязный пасквиль на Кукольника, и я воспротивился». Но поведение Никитенко — исключение из правила.

Видимо, удобно было сделать из Кукольника предрассудок уходящего времени. Для этого специально создавалось информационное поле, куда постоянно впрыскивались стереотипы, штампы, мифы.

Кукольник принимает решение переселиться в Таганрог. «Слава Богу, я вышел из литературного омута так чист, по совести, как ни одному из нынешних деятелей, вероятно, не удастся, а потому мнение Каткова, Писемского, всего Собора московских и Петербургских, особенно нынешних, литераторов, не может меня ни оскорбить, ни огорчить!» [6].

Но травля продолжается. Прежде всего, ему не дают печататься. Его обвиняют в том, что он вообще является «тормозом русского искусства».

Всегда сдержанный в выражениях, Кукольник в одном из писем к Даргомыжскому не выдерживает: «...Драма моя не пахнет гнилизмом нынешнего нигилизма. В искусстве нельзя дурачиться. Никакой Урод не убьёт Аполлона Бельведерского и Венеры Медицейской. Усерутся, а что им не дано, того не напишут. За волосы себя в гении не вытащить. А что хорошо по законам искусства, которые сам Бог писал или диктовал Рафаэлю, Моцарту, Шекспиру и другим архангелам, то и навсегда останется хорошо, и переживёт современную кухню» [7].

Кукольнику по-прежнему не дают нормально работать. И он внезапно умирает при довольно странных обстоятельствах в декабре 1868 года. Но и после этого ситуация вокруг него ухудшается. Создаётся то, что в учении французского мыслителя конца ХIХ века получило название «контртрадиция». Ложные ценности выдаются за истину. Производятся целые перформансы, цель которых не просто шокировать, а поколебать устойчивые смысловые понятия. Эта практика и посейчас в силе.

***

Кроме литературной деятельности была и общественная. В своих статьях, очерках, произведениях, до сегодняшнего дня так и не опубликованных, Кукольник предсказал многое, на что в ту пору не обращали внимания, но что сбылось и не потеряло значения сейчас. Привожу цитаты из рукописей:

1. «Я так и вижу, как он подымает огромный булыжник, чтобы поразить нас с Вами, беспристрастный и независимый читатель» [8]. Именно это и показал И. Шадр в своей скульптуре — события 1917 года.

2. «Бежать хоть на время (из России. — А. Н.), потому что обстоятельства приковали мои ноги к этой несчастной земле, на которой есть жители, но нет ещё граждан» [9]. Увы, гражданского общества и в ХХI веке в России пока ещё нет.

3. «Мы удивляемся, что у нас нет предприимчивых людей, но кто решится на какое-нибудь предприятие, когда не видит ни в чём прочного ручательства, когда знает, что по распоряжению правительства его законно ограбят и пустят по миру» [10].

4. «Он прославился глупостью, и потому скоро попал в сенаторы» [11]. Вполне применимо к классу нынешних чиновников, формально понимающих действующие законы.

5. «Не следовало бы черкесам продавать ни фунта соли. Это одно бы могло бы свести их с гор и согласиться на все требования» [12].

Здесь Кукольник говорит об экономических способах работы с местным населением Кавказа.

Но революционным демократам, которые начали доминировать в общественной жизни России 60-х годов, не было необходимости выискивать критическую основу у человека с «официозной» репутацией. Настала пора открытого, лобового противостояния. В этих условия легче было выбросить из поля зрения всё творчество Кукольника (что и было сделано), не учитывая, что вместе с этим «выбрасывают» из истории личность, аккумулирующую в себе ряд важных и интересных литературно-эстетических и социальных тенденций. Этому способствовало и воспитание, которое получала молодёжь во времена Николая I. По словам С. М. Соловьёва, «вообще у нас так называемое высшее образование играет жалкую роль. Молодой человек отлично кончит курс в университете, поступит на службу и перестаёт читать, так что по происшествии известного времени он выходит хуже невежды».

Каких-либо монографических исследований по творчеству Нестора Кукольника ни при его жизни, ни после смерти не появилось. Прижизненные критические статьи, равно как и посмертные, негативны. Основу осуждения критики находили у Белинского, который утверждал, что созданное Кукольником характеризуется «отсутствием цели, намерения, таланта и даже здравого смысла». Правда, в конце жизни Белинский вроде осознаёт, что натворил, и высказывается мягче: «Явились в литературе совершенно новые имена — между прочими гг. Кукольник и Бенедиктов, в сочинениях которых заметно было совершенно новое направление, совсем другой характер, нежели у поэтов пушкинской школы. О значении этого направления мы не считаем нужным распространяться, скажем только, что оно было новое, и что во всём новом всегда выражается стремление к прогрессу, если не прогресс» [13].

Были, конечно, исключения: рецензии Сенковского да учебник В. Т. Плаксина «Руководство к изучению истории русской литературы» (изд. 2-е, СПб, 1846, с.420). Но они ушли в небытие.

В результате биография Кукольника, его нравственный облик совершенно незнакомы современному русскому человеку. Привлекали внимание лишь отдельные музыкальные произведения, к созданию которых он имел отношение («Попутная песня», «Сомнение», «Жаворонок» и прочее), да его знаменитый портрет, выполненный Карлом Брюлловым. Многие, многие детали авторского права остались за пределами общественного внимания…

А в области массовой культуры сегодня взята ориентация не на штучное производство, как было у Кукольника, а на поточные штампы (секс на уровне порнографии, жестокость, безликость и пошлость), сделанные людьми, далёкими от подлинного искусства [14].

***

Обычно юбилейные даты привлекают внимание если не официальных лиц, то хотя бы журналистов. С Кукольником этого не случилось. К 25-ти — 50-летию со дня его смерти появились единичные публикации, среди которых выделяются статьи Псалти и Суворина. Правда, нельзя умолчать о посмертных публикациях произведений Кукольника – они пользовались успехом и выдержали шесть изданий! В 1968 году — гробовое молчание; а таганрогский дом Кукольника, который посетили в разное время М. Щепкин, П. Третьяков, А. Луначарский, снесли с лица земли при реконструкции одного из заводов.

«Есть что-то жуткое в юбилейных днях, — писал Александр Блок. — Здесь легко торжествовать пошлости, имя которой забвение». Так и получилось со 100-летним юбилеем Кукольника.

Публикаций в отечественных средствах массовой информации — единицы; зарубежные — обошли юбилей молчанием. Правда, в журнале «Нива» впервые опубликована повесть Кукольника «Крепостной художник», но то была капля в море.

«Страдания-ошибки, падение и взлёты, всё добыто человеческою кровью, — писал Блок в 1919 году. — Имеем ли мы право предавать забвению добытое кровью? Нет, не имеем!»

В Таганроге об этом забыли. В 1931 году могилу Кукольника раскопали, останки поэта и его жены выбросили из могилы. Место заросло лопухом, а то, что сохранилось к 1968 году, вывезли на свалку.

Заканчивая свой рассказ о посмертной судьбе Кукольника, подчеркну, что примерно с 1990-х годов у нас сложилась интересная тенденция. «Любая идеология была на рынке заведомо маргинальна, — пишут современные публицисты. — Идеология набила оскомину. Её не покупали». Постепенно нашими героями стали Лёня Голубков, тетя Ася, которая, слава Богу, приехала, дальнобойщики, благородные проститутки и не менее благородные киллеры. И постепенно, году к 2002-му, мы все приходим к мысли, что нам нужны идолы. Причём нравственные критерии для оценки отходят на задний план. Главное, чтобы идол был великий! Правда, когда говорят о Кукольнике, почему-то обращают внимание не на его «величие», а на его нравственность (дескать, женился на проститутке, писал о «благородных проститутках», которые управляют государством, «прикажут, буду акушером», любил спиртное и т.п.). «Подлинная культура, бывшая долгое время достоянием не очень широких слоёв интеллигенции, с упразднением цензуры стала доступна всем кому ни попадя, пошла в народ и упростилась в его сознании до безобразия».

От великих Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского и других осталась лишь отдельные кодовые слова типа «Евгений Онегин», «Война и мир», «Герой нашего времени». Содержание их произведений просто выхолостили, а в оставшуюся форму можно засунуть всё, что ни заблагорассудится. Пример — «Антология» Евгения Евтушенко, над которой он работает не один год, о чём мы говорили выше. Так демонтируется русская культура [15].

Восторжествовал мещанин. Мещанин не в понимании середины ХIХ века, а современный. И хотя доступ к архивам стал открытым, новые исследования, углубляющие знания, не появились, а те, что появились, малочисленны. Наоборот, развилось спекуляторство на гениальности. Появились компьютерная игра «Пушкин», кафе «Герой нашего времени», водка «Арина Родионовна рекомендует», минеральная вода «Чехов» и «Миргородская» с портретом Гоголя, казино «Чехонте», блокбастер «1814» (намёк на лицейские годы Пушкина).

Появились романы «Кукольник» и одноимённый кинофильм. При этом используется, как в «Бесах», тот факт, что Кукольник здесь не фамилия, а профессия. Хотелось бы напомнить всем авторам этих нововведений слова Пушкина: «Толпа… в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе».

Время настоятельно требует создания монографической работы о Кукольнике. Это очень важная задача, важнее, чем масса изданий о Пушкине или Гоголе. Такая книга могла бы помочь нам полнее раскрыть эпоху. Сколько тут личностей: и Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь, и Глинка, и Брюллов, и Каратыгины, и Щепкин, и Даргомыжский, и Гончаров, и Полевой, и Греч, и украинская литература с Т. Шевченко, и вся николаевщина, и декабристы, и смена литературных школ, и проблема профессионализма литераторов, и тема зависти, и вопрос о доносе как жанре и о доносе как о доносе и, наконец, о языке — как русском, так и украинском. И писать это надо без гражданского негодования, стараясь понять разные точки зрения.

ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ

1. Самородина Е. Гоголь POST MORTEN : проблема посмертной репутации писателя // Новое лит. обозрение. 2004. N 68. С. 297-304.
2. Никитенко А. В. Дневник. М., 1955. Т. 1. Запись от 10 января1836 г.
3. Асафьев Б. М. И. Глинка. Л.: Музыка, 1978. С. 39, 57, 77. Монография была впервые опубликована в 1947 году и удостоена Сталинской премии. Асафьеву была дана возможность организовать специальную лабораторию, которая под его руководством провела широкие исследования, уничижающие Н. Кукольника и как литератора, и как музыканта, и как личность.
4. Кукольник Н. Дневник // Записки М. И. Глинки. М.: Изд. Гареева, 2004. С. 302.
5. Поселянин Е. (Погожев). Несчастье Пушкина // Моск. ведомости. 1899. 28 мая.
6. Рамазанов Н. А. // Щукинский сб. М., 1907. Вып. 6. С. 424-425.
7. Даргомыжский А. С. — Кукольнику Н. В. // ИРЛИ РАН Ед. хр.4241. Л. 1.
8. Кукольник Н. Вопросы русской жизни» // ИРЛИ РАН ОР Ф. 371. Д. 54. Л. 5.
9. Кукольник Н. Мои задушевные путевые записки // РНБ ОР Ф. 402. Д. 1.
10. Кукольник Н. Записная книжка (анекдоты) // ИРЛИ РАН ОР Ф. 371. Д. 74.
11. Там же.
12. Кукольник Н. Записная книжка (1852 г., октябрь-ноябрь) // ИРЛИ РАН ОР. Ф. 371 Д. 89. Л. 73.
13. Белинский В. Г. Русская литература в 1844 году // Отечеств. записки. 1845. Т. 38. № 1. Отд.: Критика. С. 1-42.
14. Красильщиков А. Свежий хлеб и гнилые зрелища // Еврейс. слово. 2007. 7-13 нояб. С. 7.
15. Евтушенко Е. Чиновник для письменных дел // Новые изв. 2007. 27 сент. С. 20. Заметим, что Евтушенко, конечно, может иметь свое личное мнение, отличающееся от мнения тех, кто лично знал Кукольника, (например, воспоминания Н. Струговщикова и М. Глинки), но вводить в заблуждение читателей своей «Антологией» у него нет никакого права.