ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2004-й

Жизнь и творчество донских писателей

БУЛАТ ОКУДЖАВА В РОСТОВЕ-НА-ДОНУ

В первый раз Окуджава приехал в наш город в 1958 г. После нескольких лет учительства в школах Калужской области в начале 50-х он стал работать в местной молодежной газете. Там печатал свои стихи, которые были замечены, и его пригласили в Москву, в издательство «Молодая гвардия». В это время начала разгораться слава его первых песен.

В московском издательстве он готовил сборник стихов балкарского писателя Ж. Залиханова «Голубые ели», а в Ростове поэт Николай Егоров переводил поэму Залиханова, и Окуджава приехал в Ростов — поработать на месте.

Здесь он встретился со своим старым другом поэтом Даниилом Долинским. В Тбилиси в послевоенные годы они были участниками литературного кружка «Соломенная лампа», основанного Окуджавой в своем доме. Дарственная надпись Окуджавы на первой книге своих стихов: «Данила, «Соломенная лампа» жива! В память о ней, о молодости нашей, и в честь их...» Булат 11.X.1957. Калуга».

Позже Даниил Маркович напишет диптих, посвященный этому кружку — «Соломенная лампа». Два стихотворения Булату. Вот его первая часть.

И все же, дорогой мой Булат,

Хоть годы уже и болят

И рвется идущего рынка

К душе загребущая лапа, —

Нас греет тбилисская лампа,

Под ней мы вновь — к брату брат.

И — светел судьбы циферблат,

И — длится надежд вечеринка!... (1.01.91)

Вторая часть диптиха написана Долинским в день смерти Окуджавы — 13 июня 1997 г.

Как под лампою «соломенной»

Мини-солнышко жило!..

Виснул гром на ветке сломанной —

Добела ее прожгло.

Время было не весеннее —

Речь кровили удила,

И на ниточке висели мы,

Прошивающей дела.

И концовка:

Все то памятью не сломленной

Сохранилось в вихре лет.

Но под лампою «соломенной»

Время выключило свет...

Но все это еще впереди... А пока друзья вспоминают в Ростове свою юность, войну, говорят о поэзии...

Второй раз Булат Шалвович приехал в Ростов осенью 1966 г., на праздник искусств. 12 сентября он выступал на стадионе «Ростсельмаш». Снимок, опубликованный в альманахе с дарственной надписью Д. Долинскому, сделан во время этого выступления.

Уже в те годы имя Окуджавы было широко известно в стране, особенно среди творческой интеллигенции и в студенческой среде. Чиновники от партии настороженно, а иногда и враждебно относились к новому явлению — бардовской песне, всячески противились организации официальных концертов Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, Юлия Кима, Александра Галича... Это подогревало интерес многочисленных любителей поэзии к магнитофонным пленкам. И только счастливчики могли похвастать присутствием на публичных выступлениях поэтов, прославленных вопреки власти.

В тот же день вечером в ВТО при театре им. М. Горького состоялся еще один концерт Булата Окуджавы. На нем повезло присутствовать и мне.

Булат Шалвович, видимо, очень дорожил такими встречами. Гитара висела у него на ремне, он снял пиджак, подчеркивая тем самым, что предстоит настоящая работа. Он вообще считал себя поэтом, а не исполнителем как, впрочем, и В. Высоцкий, который говорил, что учился у Б. Окуджавы. Они еще не поняли, какую роль сыграет песня в их творческой да и жизненной судьбе.

И на встрече в ВТО Окуджава читал стихи: «Павел I», «О Пушкине», «Советы тому, кто хочет научиться рисовать»... Рассказывал интересные случаи из своей творческой биографии, истории создания некоторых песен. А главное — пел. «Ленька Королев», «Франсуа Вийон», «Метро», «Дежурный по апрелю», «А как первая любовь», «Шарманка»...

До этого мы слышали Окуджаву на затертых до предела магнитофонных бобинах. А здесь его голос звучал чисто, ярко. В нем было что-то магическое. Гармония слияния слов, музыки и исполнения и наша «жажда» его песен и создавали «тайну» удивительного воздействия на слушателей.

Он отвечал на все вопросы, поэтому это был скорее не концерт, а творческое общение, создавшее особую атмосферу доверительности, искренности.

После выступления, когда зал опустел, я подошел к нему и попросил автограф. К сожалению, я собирался на эту встречу в такой спешке, что не мог найти единственную книгу, которая у меня была — уникальное издание, выпущенное крошечным по тем временам тиражом в Тбилиси, в 1964 году сборник «По дороге к Тинатин». Под руки попалась лишь папка с его стихами, перепечатанными на машинке. Я выбрал один из своих любимых текстов «Опустите, пожалуйста, синие шторы» и попросил написать какую-нибудь дорогую для него строчку из его стихов. И он написал: «Берегите нас, поэтов». У него был удивительно ровный, четкий «округлый почерк» — как у прилежного школьника.

Вечером того же дня Виталий Семин зазвал его к Леониду Григорьяну. И вновь песни, теперь уже в домашней обстановке. «Пел он прекрасно, проникновеннее, чем при многолюдье», — вспоминал Григорьян.

13 сентября я договорился с Булатом Окуджавой об интервью для Ростовского радио (где я тогда работал), и мы с В. Бондаренко, редактором молодежной радиостанции Дона «Парус», пришли к нему в гостиницу «Ростов». Чуть позже подъехал и Д. Долинский.

Снова рассказы о выступлениях. Вот эпизод, связанный с одной из самых популярных его песен — о Леньке Королеве.

«Вызывают меня как-то в один очень высокий кабинет и говорят: «Зачем вы поете песню о каком-то Леньке Королеве, не туда-де зовете нашу молодежь». Проходит несколько лет. Снова вызывают в ЦК. «Зачем вы поете песню о дураках? Есть же у Вас замечательная песня о Леньке Королеве».

Булат Шалвович не только отвечал на все, о чем мы его спрашивали, а даже просил побольше задавать вопросов: «Мои песни на кассетах перепутаны с блатными, обо мне ходит дурная слава, и я хочу, чтобы обо мне знали правду».

Когда мы записывали интервью, я попросил его как-то связать свое творчество с молодежью, ведь передача предназначалась молодежной аудитории. Он тогда ответил: «Я не пишу для молодежи. Я пишу для всех. Если хотят, пусть читают и молодые люди, а нет, так нет. А как можно вообще разделять литературу на молодежную и немолодежную? Разве Лев Толстой писал для молодежи? Меня иногда просят написать туристскую песню. А я не понимаю, что значит туристская песня. Хорошие песни поют все».

Третий приезд Окуджавы в Ростов в 1968 г. был приурочен к 40-летию ВЛКСМ. На этот раз он был с Василием Аксеновым. Выступали они в мединституте. Инерция хрущевской оттепели, которая проступала еще в 1966-м, совсем сошла на нет. На небе зрели совсем иные идеологические тучи. Советские войска только что вошли в Чехословакию. Поэтому можно себе представить выступление таких «опальных» москвичей, как Окуджава и Аксенов. Общались они с залом без оглядки на Москву, а тем более на местные власти. Ситуация ввода войск в Чехословакию действовала на таких писателей как дополнительный раздражитель. Мужество, достоинство были свойственны Окуджаве всегда, даже в самые трудные для него времена. А ведь он был членом КПСС!

Л. Григорьян, присутствовавший на этой встрече, вспоминал: "Булат пел свои самые дерзкие по тем времена песни. Аксенов рассказывал об опальных или вообще запрещенных писателях... На все вопросы отвечали они отважно: «Что вы думаете о Солженицене?» — «Это очень большой писатель и великий гражданин»; «Как вы относитесь к вступлению наших войск в Чехословакию?» — «Я считаю это преступной ошибкой». Зал замер. И тут один из комсомольских лидеров пискнул: «Позор!» (так и не ясно — кому?). Институтское начальство безмолвствовало».

При встречах ростовских литераторов с Б. Окуджавой в Москве, он всегда тепло говорил о нашем городе.