ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Вып. 29-й

Жизнь и творчество писателей

С. ФИЛИМОНОВ

ВОСПОМИНАНИЯ О Ф. Д. КРЮКОВЕ

К пятилетию со дня смерти 1920—1925 гг.  Казачий путь. (Прага). 1925. № 53. С. 3–5.

I

Впервые я встретил Фёдора Дмитриевича Крюкова на станичном майдане в его родной станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа.

Был май 1917 года. Казачьи головы были выбиты из равновесия головокружительными революционными событиями.

Ф. Д. только что возвратился из Новочеркасска с Донского областного съезда и делал станичникам доклад о работах съезда. На лицах слушателей напряжённое внимание. Около половины присутствующих составляют женщины.

«Итак, станичники, – говорил Ф. Д., – мы, как и встарь, начинаем жить снова со своими выборными Войсковыми Кругами и Атаманами, но чтобы жизнь на нашем вольном, тихом Дону шла по хорошему, мы должны исполнять то, что нам прикажут Круг и Атаман. Без этого мы можем лишиться тех казачьих вольностей, который дала нам революция...».

Долго ещё беседовал Ф. Д. со станичниками о съезде, затрагивая в своём разговоре близкие казачьему сердцу вопросы, но наибольшее впечатление осталось у меня от приведённых слов.

Скорбное выражение глаз Ф. Д. говорило, что в его душе не совсем спокойно, что она чувствует впереди что-то недоброе.

После подробного доклада о съезде Ф. Д. коснулся вопроса о предстоящих выборах в десятидворные станицы, причём горячо рекомендовал станичникам избрать в десятидворные станицы хоть несколько женщин, резонно указывая на то, что казачка своим прошлым уже давно заслужила более внимательного к себе отношения.

Этот совет Ф. Д. был встречен шумным одобрением присутствующих казачек и длительным смехом фронтовиков и дедов.

Необходимо к этому добавить, что не менее половины присутствующих были старообрядцы, взгляды которых на правовое положение женщины напоминали времена Домостроя.

Потом говорили о настроении фронтовых казаков.

Ф. Д. высказал сожалениe по поводу слухов с фронта о том, что в связи со знаменитым приказом № 1 и некоторыми другими приказами по армии, и в казачьих частях воинская дисциплина сильно поколебалась. Как только что прибывший в то время с фронта, я подтвердил правильность этих слухов.

Революционная волна разлилась по всему вольному Дону и взбудоражила казачьи головы.

На душе было неспокойно...

Мне стал понятен скорбный взгляд этого чуткого и отзывчивого человека.

II

Вторично мне пришлось встретиться с Ф. Д. по прошествии почти целого года, в апреле 1918 г.

Большевистская лавина нахлынула на Дон и затуманила разум многих казаков.

В южных округах большевистский дурман начал уже рассеиваться, но в северных он ещё крепко сидел в головах многих фронтовиков. Настроение казачества в станицах и хуторах было чрезвычайно нервное и беспокойное.

Крайне тревожное настроение нашей станицы вынудило меня поехать «погостить» на недельку к родственникам в станицу Глазуновскую.

Здесь мне снова представилась возможность несколько раз видеться с Ф. Д.

До нас только что дошли первые известия о казачьих восстаниях против красных насильников в южных округах. Мы подолгу беседовали на тему о возможности восстания в Усть-Медведицком и Хопёрском округах.

Однажды я высказал предположение, что в ближайшие 2–3 недели восстание может охватить и наши станицы.

Ф. Д. задумался. «Нет, – после некоторого раздумья сказал он, – наши станицы вряд ли восстанут раньше осени. Казаки восстанут против большевиков только тогда, когда на себе испытают действия этой власти. Южные округа это испытали, вот они и восстали, а наши, вероятно, восстанут по окончании хлебной уборки.

Вот если новым урожаем, ссыпанным уже в закрома, начнут распоряжаться по-своему большевики, тогда и можно ожидать поголовного восстания казаков, а пока они будут только митинговать».

В своих предположениях Ф. Д. немного ошибся. Восстание в Усть-Медведицком и Хопёрском округах хотя и значительно запоздало по многим причинам в сравнении с южными округами, но всё-таки вспыхнуло не осенью, а в начале лета 1918 года.

Один раз я попросил у Ф. Д. что-нибудь почитать из его произведений.

Ф. Д. любезно предложил мне I том своих рассказов. Я с захватывающим интересом их прочитал.

Не помню теперь уже всех прочитанных рассказов («Мать», «Казачка», «В родных местах» и др.), но отлично помню, что почти все они были из казачьей жизни.

Многие герои рассказов были жителями ст-цы Глазуновской; с некоторыми из них я тогда же познакомился. Особенно сильное впечатление в этих рассказах произвели на меня бытовые картинки из станичной жизни.

В одном, например, рассказе с мельчайшими подробностями и необычайной правдоподобностью были описаны кулачные бои в ст-це Глазуновской; в другом, трагедия одной «жалмерки», прижившей в отсутствии мужа ребёнка, а перед приходом мужа со службы домой повесившейся в сарае, не желая переносить позора перед своим мужем и людьми; в третьем, описаны похождения одного весьма известного в северных округах конокрада Рогачёва (герой Толкачёв в рассказе «В родных местах») и его неоднократные побеги из тюрем и из Сибири.

Сколько любви, наблюдательности и знания казачьей жизни чувствуется в этих рассказах!

Весьма художественно и картинно, но просто, бесхитростно и без всяких прикрас, с необычайной любовностью, правдивостью и яркостью изображал Ф. Д. в своих рассказах и повестях станичную казачью жизнь с её бесчисленными житейскими горестями и радостями, с её порой безудержным весельем, а порой и бесконечной грустью...

III

События развивались. После нашей последней встречи прошло не больше месяца.

Красный отряд рыскал по станицам и хуторам, расположенным по р. Медведице, и чинил кровавый суд и расправу над непокорными казаками. Разъезды большевиков приближались к ст-це Глазуновской.

Ф. Д., нe желая попадать в красные лапы, вынужден был «спасаться» в нашу станицу, но по пути был настигнут большевистским разъездом и после многих угроз расстрелом и других издевательств со стороны красноармейцев был приведен в ст. Глазуновскую и посажен на ночь в «тегулёвку» при станичном правлении, а на другой день отправлен в слободу Михайловку, откуда ему удалось вырваться почти чудом.

По возвращении из большевистского пленения, Ф. Д. приехал «погостить» на несколько дней к своим родственникам в ст-цу Кумылженскую, так как изменник Миронов с сильным отрядом красных угрожал ст-це Глазуновской.

Дабы не вызвать излишних разговоров своим приездом в Кумылженскую, Ф. Д. пришлось жить в ней строго конспиративно.

Я навестил его, и он подробно рассказал мне о всех своих мытарствах в красном пленении.

Трудно передать всё рассказанное Ф. Д., но достаточно сказать, что несколько раз он был на волосок от смерти, чтобы понять, что пришлось пережить этому чуткому и отзывчивому человеку.

В Михайловке его, конечно, расстреляли бы без долгих разговоров, но на счастье Ф. Д. группой красных, действовавших в то время по р. Медведице, командовал бывший гвардеец, казак Ковалёв, имевший какое-то отношение к известному Выборгскому воззванию членов 1-й Государственной думы в 1906 году и сидевший вместе с Ф. Д. за это воззвание в Петербургской тюрьме – Крестах. Ковалёв сразу узнал Ф. Д. и даже обрадовался встрече с ним. После расспросов об аресте и нескольких комплиментов Ф. Д. за его прошлую политическую деятельность, Ковалёв предложил ему работать с большевиками. Ф. Д. категорически отказался. Тогда Ковалёв решил проявить свое великодушие: он предложил Ф. Д. поскорее и подальше удирать из Михайловки, так как вторичный арест ничего хорошего ему не сулит.

Ф. Д. сравнительно благополучно удалось добраться до Глазуновской, а через несколько дней он уже вынужден был ехать «гостить» в Кумылженскую.

Тяжело было слушать этот простой задушевный рассказ Ф. Д. За что? За что, спрашивается, претерпел столько гонений и испытаний этот замечательный человек? Неужели только за то, что был истинным сыном своей Родины и непоколебимо честным казаком, не боящимся открыто говорить правду и не склонившим перед насильниками своей гордой казачьей головы?

IV

События Гражданской войны 1918–1919 гг. отбросили наши части за р. Донец.

Почти три месяца длилось наше тяжёлое, вынужденное сиденье на Донце.

С весной пробудились новые надежды на успеx и сильнейшая тяга к родным куреням.

После многодневных, упорных и неравных боёв на левом берегу Донца в районе ст-цы Екатерининской, наша конная группа вынуждена была под напором противника отойти в исходное положение на правый берег. Наша попытка рвануться вперёд встретила непреодолимое сопротивление со стороны во много численно превосходящих нас большевиков.

Небо хмурилось. Моросил дождь. Дул холодный северный ветер. Настроение гармонировало с погодой. Вера в успех поколебалась. В это время, как сейчас помню, вместе с приказанием наступать в другом направлении и горячим призывом Войскового Круга исполнить свой долг перед батюшкой Доном до конца получаем впервые знаменитое Крюковское стихотворение в прозе, этот шедевр поэтического творчества «Родимый край». (Это стихотворение, как известно, было написано Ф. Д. Крюковым ещё в первые месяцы казачьего восстания, т. е в начале лета 1918 года, а теперь было переслано Войсковым Кругом для поднятия духа в воинские части на фронт. – Прим. публикатора) Какая горячая любовь ко всему казачьему, какое богатое знание казачьего быта, какое глубокое понимание исторического прошлого казачества чувствовалось в этом бесподобном по своей красоте и картинности стихотворении в прозе!

По прочтении его сейчас же нахлынули бесконечные воспоминания об оставленных там, по ту сторону рубежа...

«Тебя люблю. Родимый край», говорит Ф. Д. в своём стихотворении, и это не просто слова, а неудержимый выкрик из самой глубины любящего сердца.

Какой глубиной и какой бесконечной любовью к родному батюшке Дону звучат слова: «Во дни безвременья, в годину смутную развала и паденья духа, я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал тебя, мой Край Родной» ...

Не могу не привести и дальнейших слов: «Но всё же верил, всё же ждал, за дедовский завет и за родной свой угол, за честь казачества взметёт волну наш Дон седой»...

И эти несколько фраз, приведённые мною из «Родимого края», достаточно убедительно говорят нам, что это мог написать только такой необычайно чуткий писатель, как Ф. Д. Крюков, знавший до мельчайших подробностей все извилины и закоулки казачьей души и обладавший высоким даром столь художественно и картинно изливать свои мысли и наблюдения на бумаге.

Этостихотворениебыло переслано нам на фронт телефонограммой, как я уже сказал, вместе с приказом о наступлении и воззванием Войскового Круга. Я несколько раз читал и перечитывал его казакам и каждый раз находил в нём что-нибудь новое.

Не так легко было станичникам воспринять всю художественность и красоту этого замечательного стихотворения, но по их задумчивым лицам можно было видеть, что и они «нутром» чувствуют в нём что-то своё, родное и бесконечно близкое...

V.

Вскоре судьба нам улыбнулась. После горечи поражений и тяжких разочарований, мы стали упиваться радостями блестящих побед и сладких надежд.

Прошёл всего месяц, а уж весь тихий Дон был совершенно очищен от красной нечисти, и нам, северянам, представилась возможность снова побывать в родных местах.

Воспользовавшись благоприятным случаем, я заахал на несколько дней домой, в Кумылгу, а потом забежал на один день к родственникам в ст-цу Глазуновскую.

Ф. Д. также только что приехал из Новочеркасска домой.

События развивались для нас весьма благоприятно. Красная армия неудержимо откатывалась на север. Настроение казачества было весьма бодрое.

Появлялась надежда на скорое и благоприятное для нас окончание гражданской войны.

Ф. Д. также был настроен бодро, но и теперь в его глазах можно было прочесть грусть и тревогу. Он рассказал о тех издевательствах, которым подвергались оставшиеся под большевистским игом его сёстры и брат, а также показал сад и пчельник, сильно пострадавшие от хозяйничанья красноармейцев; но всё же горечь минувшего сменилась радостью настоящего, и мы расстались с выражением уверенности, что наши родные станицы уже никогда больше не испытают большевистских нашествий.

Это была моя последняя с ним встреча.

VI

Февраль 1920 года.

Судьба жестоко посмеялась над нами. Мы неудержимо и с неменьшей скоростью катились на юг, с какой летом 1919 года двигались вперёд на север.

По непролазной грязи двигается наша конная группа по многолюдным и богатым кубанским станицам.

Остановились на ночлег. Казак, посыльный, привёз из штаба конной группы пачку газет. Просматриваю и… в одной из них всего только краткую заметку о том, что 20 февраля в ст-це N….Кубанской обл., скончался от сыпного тифа известный донской писатель Ф. Д. Крюков.

Внезапная смерть Ф. Д. в дни тягчайших испытаний казачьего духа, меня в первый момент даже не удивила. Она была как раз в унисон с надвигавшимися грозными событиями. Казалось, что наше казачье дело уже проиграно, а потому и не выдержало чуткое казачье сердце крупного писателя и большого казачьего патриота.

Я вспомнил задумчивый и скорбный взгляд прекрасных голубых глав Ф. Д. и понял, что его вещее сердце уже давно предчувствовало то недоброе, что случилось теперь ...

VII

Прошло пять лет.

И вот теперь, в годину тяжкого изгнанья...

В годину горестных страданий.

В годину траура и скорби безутешной о нашем Крае дорогом.

В дни чаяний туманных и слабых и немых надежд.

В дни мук безмолвных и испытаний бесконечных.

В дни безвременья и тревог душевных.

Вдали от милых куреней и от своих родных, любимых, близких.

Вдали от мутных вод седого, страждущего Дона.

Вдали от тех, святых для нас могил, где спят давно уж непробудным, но всё ещё мятежным сном богатыри казачьи, делами и смертно которых прославился наш Дон родной....

В эти дни наш долг священный бережно хранить в своей душе святую память их.

И можно-ли забыть того, чей скорбный, нежный взор безудержно ласкал и нашу степь безбрежную, как море, и наши хутора с зелёными садами и «запахом укропа с огорода», и камыши, шуршащие у тихих вод, и старый, милый Дон с серебряною зыбью, и всё, что мог ласкать лишь взор, всё близкое, своё, казачее, родное...Того, чьё сердце вещее столь невыразимо нежно любило свой Родимый край!

Источник: Филимонов С. Воспоминания о Ф. Д. Крюкове // Донской временник / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2020. Вып. 29-й. С. 115–119