ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2006-й

Языкознание. Донской фольклор

Б. С. Лащилин

СЛУЧИЛОСЬ КАК-ТО КАЗАКУ...

Материал предоставлен В. Л. Лютым (г. Воронеж)

Борис Степанович Лащилин по праву может быть назван казачьим писателем. Его подвижнический труд фольклориста и тонкий литературный талант позволили сохранить и очистить от словесной шелухи прихопёрские казачьи сказы и частушки, живо изобразить нрав и черты характера донских казаков в исторических очерках и рассказах.

Но есть ещё одна грань в обширном творческом наследии Бориса Лащилина. Это — казачьи сказки. По сюжету они близки основному своду русских сатирических сказок, однако в них совершенно отчётливы приметы казачьем быта, а в иных на фоне сатиры присутствует грустное, созерцательное начало. Соединяясь в цикл, казачьи сказки кажутся ироническим и слегка печальным повествованием о русской доле на вольных донских землях. Как и везде, нет окончательной правды для человека и тут. Но русская душа таит в себе неведомые силы и сопротивляется злу, обману, несправедливости. Она не унывает, и в том её непостижимая для чужестранца особенность.

В сентябре 2006 г. исполняется 100 лет со дня рождения Бориса Лащилина. Его литературный облик в последние годы заметно изменился, по сравнению с советским временем. Пожалуй, главное сегодня заключается в том, что писатель возвращает нам трагически утраченное чувство родства — с предками, с родной землей, с корневым русским словом. Его творчество — подчёркнуто национально. Оно будит уснувшую память и помогает нам жить дальше.

Вячеслав Лютый

Репка

Случилось как-то казаку ехать селом. Подъезжает к барскому дому, а на крыльцо вышел барин. Увидал казака и орёт во всю глотку:

— Ты что за человек будешь, может быть, коновал, фельдшер, лекарь, а может быть, аптекарь? Казак помахивает плетью и на барина поглядывает.

— А что хочешь — я и коновал, и фельдшер, и лекарь, и сам себе аптекарь!

— Ну, если так, то вылечи мою собачку!

— Это можно.

Казак с коня слез, и барин повёл его в свои хоромы. Входят, а на ковре лежит пёс большущий и жирный. Хвостом по полу бьёт. Казак поглядел на него и спрашивает:

— А чем же он болен?

Барин и пошёл расписывать. Столько у своего пса насчитал болезней, что казаку их все и не запомнить. Главная же беда, что ничего даже с барином из одной тарелки жрать не хочет. Казак головой покачал, губами почмокал. Барин просит его:

— Сто рублей не пожалею, только вылечи.

Казак в уме прикинул — хорошо бы получить ему такие деньги. Подумал и говорит:

— Так и быть, вылечу твою собачку, но только с таким уговором, что бы я ни сказал, всё по-моему делать.

Барин перечить не смеет, на всё согласен. А казак тут же и лечить взялся. Первым делом распорядился среди двора приковать барского пса на цепь. Потом поставил караул. Никого, даже самого барина не велел к нему подпускать. День прошёл, другой, третий. Казак и завалящей корочки не даёт псу. Тот вой на всё село поднял. Барин к нему, а караул его и близко не подпускает. Ещё три дня прошло. Барский пёс так отощал, что уже и выть не может. Тут к барину пришёл казак, спрашивает:

— Скажи-ка мне, хозяин, какая хворь была у твоей собачки?

— Вкус она к хорошей пище потеряла.

— Значит, тогда я вылечил её. Пойдём, поглядишь сам.

Вышел во двор. Пёс сидит, шерсть на нём запрокинулась. Ребра хоть считай. Жалко стало барину свою собачку. Из кармана он белый платочек вынул, смахнул слезу. Казак на него поглядел, а потом на пса и говорит:

— Скажи, чтобы принесли репы!

Барин распорядился. Приволокли ему её целый мешок. Казак одну репу взял, псу бросил. Тот её поймал на лету и тут же сожрал. Казак локтем в бок толкает барина:

— Видишь, сырую репу жрёт, значит, я его вылечил.

Барин с казаком не стал спорить, побоялся, как бы он совсем не уморил его собачку. Отдал ему сто рублей. А казак тут же, не мешкая, быстренько собрался, сел на коня и хотел в путь тронуться, да вспомнил о барине и крикнул ему:

— Знаешь что, когда ты сам вкус к хорошей пище потеряешь, то покличь меня с тихого Дона, так уж и быть, я к тебе приеду. Постараюсь вылечить, и ты у меня будешь не хуже своей собачки жрать сырую репу.

Как казак делил барского гуся

Жил богатый барин со своею барыней. Хотя он и глуп был, но жил себе припеваючи. Ни о чём не тужил, и ум ему был не нужен. Крепостные крестьяне на него работали, а он себе сидел и ничего не делал. Были у барина и дети, два сына и две дочки. Умом все они удались в родного батюшку.

Раз как-то в праздник барский повар зарезал гуся, зажарил и на стол подал. Барин вокруг него со всею семьёю расселся, глядит и не знает, как разделить его так, чтобы никому не обидно и не досадно было. Долго ломал голову барин, но ничего придумать не сумел. В окошко посмотрел, а по улице едет казак. Обрадовался и думает: «Уж, наверное, этот казак бывалый и смекалистый. Позову-ка я его, он мне и поможет гуся разделить». Позвали казака, барин ему говорит:

— Не знаешь ли ты, как нам разделить гуся, да так, чтобы никому обидно не было?

— Знаю, — отвечает казак.

— А раз знаешь, то засучивай рукава, да поживее берись за дело!

А казаку только того и надо было. Начал он делить гуся. Отрезал голову и подаёт барину.

— Ты хозяин в доме, значит, тебе голова полагается. Потом казак отрезал гузку и подаёт барыне.

— Ты — хозяйка-домоседка, тебе дома сидеть, а потому есть гузку. Поглядел казак на барских сыновей.

— А вам ножки. Вы в старости отцу будете помощниками, вам немало придется побегать и похлопотать, — и дал им ножки.

— А вам, дочки, крылышки. Подрастёте, выйдете замуж и улетите из родительского дома, — и дал им крылышки.

— Ну, — спрашивает казак барина, — хорошо ли разделил я гуся?

— Хорошо, — отвечает ему барин.

— А раз так, — казак тут ухмыльнулся, — значит, все остатки мои.

Забрал гуся и ушёл. Вдоволь поел казак гусятинки, а ещё больше посмеялся над глупым барином.

Глупый барин и хитроумный казак

Одному богатому барину-помещику надоели и пиры, и охота, и все забавы. Скука его замучила. Вот он и вздумал избавиться от неё. Объявил: пусть найдётся человек, который придумает и расскажет небылицу, да такую, чтобы он, барин, удивился и сказал: «Ложь!» Вот тогда барин тому человеку тут же отдаст половину имения и всех своих богатств.

Повсюду люди узнали об этой барской затее и начали выдумывать небылицы, одну удивительнее другой. Приходит к барину пастух и говорит:

— Я знаю небылицу.

— А коли знаешь, так говори, — отвечает ему барин.

— Так вот, мой дед, тоже как и я, был пастухом. Только пас он не овец, а звёзды небесные.

Каждое утро поднимался на небо и ещё до солнышка сгонял все звёзды. Весь день стерёг на хрустальных полях, а вечером опять выгонял на небо, чтобы посветили они людям. Барин тут зевнул, потянулся и говорит пастуху:

— Да это не диво, мне тебя и слушать не хочется. Сам я такую же историю знаю. Она куда интереснее твоей будет: мой дед десять раз на день посылал своего слугу на небо. Он там его трубку от солнца прикуривал и быстренько назад её приносил.

Так и ушёл ни с чем пастух от барина. А барин сидит себе и от нечего делать, всё в окошко поглядывает. Поглядывает и видит, что идёт к нему портной. Вошёл и говорит:

— Я знаю небылицу.

— Рассказывай.

— Вчера, вы сами знаете, шёл дождь, а шёл потому, что прохудилось небо. Я влез на него и поставил заплату.

Барин поманил к себе пальцем портного:

— Гляди, какой же ты мошенник, на небе и то поставил гнилую заплату. Ведь оно опять прохудилось. Сам видишь, дождь-то и нынче идёт.

Пришлось и портному ни с чем уходить от барина. К вечеру явился бедный казачок. Ни двора, ни кола у него сроду не было. Один зипун, да и тот весь драный. Вошёл. Шапки не снял, усы расправил и говорит:

— Знаешь, твой отец взял у моего целую меру червонцев. Взял и не отдал. Теперь они оба покойники. И мой отец на твоем возит на том свете воду. И будет возить до тех пор, пока ты мне не заплатишь его долг. Я вот меру принёс, сыпь червонцы.

Барин рассердился, вскочил с кресла, топает ногами, кричит на весь дом:

— Ложь! Ложь это! Никогда не поверю, чтобы твой отец на моём воду возил, не может этого быть!

А казак посмеивается себе да усы поглаживает:

— А раз ложь, тогда, барин, подавай мне, как ты обещал, половину имения и всех твоих богатств.

Рябая баба и чертёнок

У казака была жена — баба страховитая, рябая. Это бы пустяк, а вот то горе, что оказалась она злющей-презлющей. Не человек, а настоящее зелье. Житья казаку от неё не стало. Вконец измучился и решил сбыть её куда-нибудь. Уговорил поехать по ягоды. Приехали они в лес, баба начала по кустам шарить. Собирает ягодку ежевику, а сама ругает мужа. Казак терпит, молчит. А когда она к самому краю бездонной пропасти подошла, казак поскорее столкнул её туда. Домой из леса приехал рад радёшенек. Теперь его некому ни ругать, ни бранить, да и по спине никто не съездит железной кочергой.

Прошла неделя, другая — и казак про жену вспомнил. Без неё плохо, некому испечь хлебов, щей сварить. Везде по хозяйству одни убытки да ущерб. Почесал он затылок, да и поехал к бездонной пропасти. Приехал, камень привязал к длинной верёвке и начал полегоньку спускать её в пропасть. Спускал, спускал и слышит — камень обо что-то ударился. К себе казак потянул — тяжело. Думает — значит, уцепилась моя баба. Вытащу. Тянул верёвку, тянул, глядит — на камне чертёнок маленький, горбатый. Казак хотел его назад в пропасть сбросить. Но чертёнок взмолился, начал просить:

— Не бросай, казачок, меня, век служить тебе буду, а в пропасти мне верная погибель. Там объявилась у нас рябая баба, старые черти все разбежались от неё, а я никак не могу из пропасти выскочить — и, видишь, мне она обгрызла нос и уши.

Пожалел казак чертёнка, вытащил.

Стали вдвоём жить они, вместе нужду терпеть. Чертёнок на казака и его жизнь поглядел да и говорит:

— Эдак не пойдёт дело, от бедности мы с тобой того и гляди зачахнем. Давай вот что сделаем: пойду-ка я по домам богатых казаков, начну у них по ночам кричать дурным голосом, по-собачьи, по-кошачьи царапать, скресть ногтями. Не дам житья, а ты объявишься знахарем, будешь нечистого духа — меня — выгонять. Вот тогда-то заживём без хлопот и заботы, как сыр в масле будем кататься.

Так и сделали. Скоро прослыл казак мастером своего дела. Стала им не жизнь — сплошная масленица, пить, есть что хочешь.

Вскоре из Петербурга в своё родовое поместье прикатил генерал. Чертёнок к нему. Не даёт покоя: то воет по-собачьи, то по-кошачьи ревёт, а потом примется когтями драть, да так, что по спине у генерала мурашки пойдут. Что генерал ни делал, — не помогает. Тогда позвал нашего казачка, просит:

— Выгони беса, не пожалею, отдам тебе бочонок с золотом.

Казак наш сразу за дело, — походил по дому, пошептал, поплевал по углам, и бес сгинул.

Генерал не знал, как благодарить казака. Бочонок с золотом отдал ему и обещал никогда не оставлять своей милостью. Домой казак к себе пришёл, только переступил через порог, а чертёнок из мышиной норы выскочил. Пищит:

— Знай, казак, теперь с тобою я за всё расплатился, вышел срок моей службы. Сейчас я пойду к царю, в его дворец, буду себя тешить. Запомни, если звать тебя к нему будут, — не ходи, съем.

Сказал чертёнок и пропал. Прошло два года. Генерал укатил в Петербург. И видит, в царском дворце суматоха, житья нет царю от чертёнка. Генерал и посоветовал за нашим казачком послать. Царь снарядил тут же гонцов. Явились они в станицу и с собою зовут казачка в Петербург, чтобы выгнал беса из царского дворца. А казак упёрся и ни в какую ехать не хочет. Так гонцы к царю ни с чем вернулись. Чертёнок же так его допёк, что он и слушать их не захотел. Затопал ногами и погнал назад за знахарем. Приказал на глаза без него не являться. Гонцы к казаку опять, силою взяли и к царю. Ввели во дворец его, а чертёнок уже сидит в уголке, глаза огнём горят, грозит:

— Ты зачем, казак, приехал, что тебе я говорил, — съем.

А казаку всё равно было от царского гнева или от дьявольских когтей пропадать, осмелел:

— Знаешь, я не тебя приехал выгонять, а только сказать, что моя жена, рябая баба, вылезла из пропасти, за мной гонится, вот-вот явится сюда, тогда что мы с тобой будем делать?

Больше чертёнок не захотел слушать казака, поскорее в печь нырнул, а оттуда в трубу, только его и видели.

Правда, после прошёл слух, что он перебрался через Чёрное море к турецкому султану во дворец — и теперь там на разные голоса по ночам орёт, на потолке скребёт когтями, знает, что уж тут рябая баба его ни за что не сыщет.

Как казак в рай чуть не попал

Пришлось быть как-то одному казаку в станице Урюпинской на Покровской ярмарке. Купил он там пару добрых волов и домой поехал. Дорогой не утерпел, завернул к своему куму. В гостях до самого вечера задержался, и ехать ему пришлось в ночь. За хутор выехал и, чтобы нескучно было, запел песню. Кругом степь, тишина. Тянул казак песню, тянул и задремал. Уснул, а волы идут себе потихоньку по шляху. Дошли до реки, въехали на мост, и остановились. Тут только казак проснулся. Глядит и не поймёт, где он — внизу под ним звёзды и небо тёмное. Вверх-то глянуть не догадается и не поймёт, что это речка, и в ней отражается ночное небо. Думает: «Вот так дело. Значит, я небо заехал живым к господу богу и святым апостолам попал. Чего доброго ещё нежданно-негаданно в рай угодишь, что там делать-то буду? Святые все цари, князья, именитые люди да богатые купцы, а я — простой казак. Негоже мне с ними знаться. Пропадёшь в этом самом раю». Да как крикнет, на волов:

— Что же это вы наделали, куда завезли меня.

Кнутом вытянул их. Они съехали с моста. Казак глядит, небо стало на своё место, вверху теперь оно. Присмотрелся, волы по дороге идут, и поля знакомые, до дома не больше как две версты осталось. У казака легче на душе стало. Теперь ему не придётся питаться райскими яблочками, от них ведь никакого проку не бывает — ни сыт, ни голоден. А дома у жены всегда найдётся добрый кусок сала и молочная каша с маслом. Хорошо, что проснулся и вовремя направил волов на настоящую дорогу, а то быть бы в раю и как простому казаку стоять вестовым на посылках у знатных да именитых святых и угодников. Вот как оно могла бы обернуться дело.

Медведь

Небогато жил казачок Федосей Алфёров.

Да это бы ничего, если бы он не повздорил со станичным атаманом. Придрался атаман на смотре, что у Федосея парадный чекмень трачен молью и перед всеми казаками начал укорять в нерадении к службе. Молчал казак, терпел, а потом и его прорвало, атаману на весь плац брякнул:

— Что ты, старый чёрт, привязался ко мне, лучше бы на себя поглядел, ведь куда хуже моего парадного чекменя будешь. На морде у тебя черти горох молотили. (Атаман рябой был). От такой обиды оторопел атаман. Поначалу от злости не знал, что сказать, потом пригрозил:

— Ну, погоди же, узнаешь ты у меня, где раки зимуют.

И с этих пор не стало житья Федосею Алфёрову. Вконец загонял его атаман, замучил всякими повинностями да нарядами. Всё терпел Федосей. На атамана жаловаться некуда, станешь тягаться, ещё в большую беду попадёшь. Решил ему он по-своему отплатить. Подошла осень. Федосей покатил в окружную станицу Урюпинскую на Покровскую ярмарку. Там у цыган променял последнюю пару волов на учёного медведя. Привёз его к себе домой, обучил всяким премудростям и на смотр. В станице медведя обрядил в казачьи шаровары с лампасами и в мундир. На голову ему напялил шапку с красным верхом. Ружьё в лапы и шашку на ремне. На плац собрались казаки и Федосей туда. Пустил медведя, а он перед строем казаков и пошёл ходить. Ходит, ходит, а потом начнёт разные артикулы ружьём выделывать. Казаки себе животы понадорвали от смеха. И не заметили, как из станичного правления вышел атаман. На плац поглядел и кричит:

— Это что ещё там за косолапый дурак казачью службу порочит?

— Знать не знаем, ведать не ведаем! — отвечают ему казаки.

Атаман позвал своего помощника и показывает на медведя, обряженного в казачью одежду.

— Взять его и посадить на две недели на гауптвахту. На хлеб и воду!

Помощник рад стараться, тут же с полицейскими бросился на плац. Хотели медведя схватить, да где там. Он как на них рявкнет, они кто куда разбежались. Атаман ногами топает, из себя выходит. Орёт на весь плац:

— Вязать! Вязать его, буяна!

Медведь глядел на него, глядел да к крыльцу. Поднялся на порожки и к атаману. Атаман еще пуще топает ногами:

— Да я тебя живым не выпущу из острога!

Медведь как зарычит. У атамана шапка с головы свалилась. Назад он пятится, крестится.

— Господи, господи, да что же это такое? Сама нечистая сила! — с крыльца упал, вскочил да бежать.

В этот раз побоялся он и на смотр показаться. Только уж после узнал, что это был медведь. Долго всё казаков пытал — чей он? А у них ему всегда один ответ был: — Знать не знаем, ведать не ведаем!

Все уважали и любили простого казака Федосея Алфёрова за привет, доброе слово, за его веселые шутки и прибаутки. Так и не выдали его казаки атаману.

Поддельная булава

В окружной станице жил смекалистый мастер. Купцам он поправлял карманные часы из настоящего и накладного золота, стенные с боем и с кукушкой. Купеческим дочкам делал колечки и перстеньки с драгоценными камнями. Для станичных и хуторских атаманов булавы из чистого серебра. Делал он их всё, как полагается, с коронами и двуглавыми орлами, с чеканкой и всякой под чернью.

Плутоват был мастер, хотя вид у него был богобоязненный — большая окладистая борода, плешь на всю голову, точно святой угодник, словно он только что сошёл с иконы. С виду одна святость, а на деле — первостатейный мошенник. Как-то раз мастер решил обмануть всех станичных и хуторских атаманов. Сделал булавы им из меди, а от настоящих никак не отличишь. Сверху серебром покрыл. С пробою всё тоже благополучно. Мастер накупил серебряных чайных ложечек, что подешевле, пробы повырезал из них и впаял в атаманские булавы. Блестят они, и атаманы довольны. Только одна булава у нашего атамана облезла сразу, почернела, заржавела, на серебряную не похожа. Атаманша её хоть и тёрла мелом, песком, ничего не помогает. Разобиделся атаман, к окружному поехал. Пожаловался на мастера. Сначала на словах, а потом изложил жалобу на гербовой бумаге. Окружной атаман позвал мастера, кулаком по столу стучит, ногами топает.

— Засужу тебя, будешь ты у меня двенадцать лет на каторге ходить в кандалах.

Сначала оробел мастер, упал в ноги окружному атаману, а потом тянет из кармана четвертную, низко кланяется, на стол кладёт.

— Помилуйте.

Окружной атаман немного подобрел, стучать не стучит уже и топать не топает, говорит:

— Судить тебя буду!

Ещё раз мастер кланяется, кладет на стол полсотню. Окружной атаман ещё больше помягчел, а на лбу морщинки у него остались, не разгладились.

— Без суда — нельзя.

Тут мастер в третий раз низко-низко кланяется, целую сотенную кладёт на стол. Совсем подобрел окружной атаман, все до одной морщинки у него разгладились, махнул рукой.

— Иди, бог с тобою, как-нибудь обойдёмся без суда.

Ушёл мастер. Окружной атаман денежки положил себе в карман, а станичному атаману сказал:

— Дело твоё с булавой придётся прекратить, нет у тебя против мастера ни улик, ни свидетелей.

Так оно это дело с тем и заглохло.

Жил себе в окружной станице мастер и всякими правдами и неправдами наживал деньгу, богател. Знал он, что если в кармане есть золото и серебро, то тогда всё сойдёт ему с рук.