ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2011-й

Памятники истории и культуры Ростовской области

П. А. Аваков

ПАМЯТНИК НЕВЕЖЕСТВУ

В последние годы памятники в Ростове-на-Дону растут, как грибы после дождя. Порой даже кажется, что они ставятся в спешке и не всегда в подходящих для этого местах, словно лишь для того, чтобы побыстрее занять все свободные места на улицах и площадях города. В отличие от городских памятников предшествующих эпох, ваяния современных ростовских скульпторов отличаются безыскусностью, неточностью в деталях и отсутствием авторского «почерка». Иными словами, они лишены всего того, что присуще талантливым творениям Антокольского, Микешина и Вучетича. Примеров тому масса. Скульптурная императрица Елизавета Петровна, статичная и слишком стройная по сравнению со своим историческим прототипом, стоит спиной к Покровскому храму всего в нескольких метрах от его паперти. Памятник святому Димитрию Ростовскому установлен на месте, где до революции возвышался памятник императору Александру II, что вызывает ощущение подмены. Явно не принадлежащая к мещанскому сословию бронзовая женщина в сельской одежде почему-то символизирует среднестатистического пользователя городским водопроводом XIX века. Памятный знак в честь редута Святой Екатерины крепости Святого Димитрия Ростовского зачем-то установлен на месте бывшего редута Святого Андрея Первозванного. После открытия в этом году на пересечении улицы Большой Садовой и переулка Крепостного претенциозного памятника основателям крепости Святого Димитрия Ростовского палитра вышеперечисленных недостатков, характерных для новейших ростовских памятников, пополнилась ещё и исторической лживостью.

Совершенно очевидно, что ни автор памятника – член-корреспондент Российской академии художеств Сергей Николаевич Олешня, ни историки, с которыми он консультировался на протяжении всей работы [1], ни пятнадцать членов жюри, утвердившего этот «шедевр» скульптурного искусства, понятия не имеют, какую роль в истории Ростова XVIII века сыграли изображенные на памятнике люди. В то же время нельзя не отметить, что пятеро видных мужчин из бронзы неизменно вызывают интерес у ростовчан и гостей города. Диапазон этого интереса весьма широк – от зоологического любопытства до удивления, граничащего с недоумением. Это объясняется тем, что рядовой обыватель, так же как и скульптор С. Н. Олешня, почти ничего не знает о большинстве изображённых исторических персонажей. Чтобы не быть голословным, разложим все наши замечания по полочкам и расскажем вкратце о лицах, увековеченных скульптором в качестве основателей крепости Святого Димитрия Ростовского. Сообщаемые нами факты почерпнуты из источников, львиная доля которых осталась неизвестной ростовским краеведам, писавшим об истории Ростова в XVIII веке. Многие из этих материалов были впервые выявлены нами в Государственном архиве Ростовской области, Российском государственном архиве древних актов, Российском государственном военно-историческом архиве.

Прежде всего, обратим внимание на вопиющую безграмотность пояснительной таблички к памятнику, висящей на стене соседнего здания. Текст этой таблички может быть настоящим рекордсменом по количеству нелепостей среди изделий такого рода. Первое, что бросается глаза – это неверное наименование крепости в названии памятника «Крепость Святителя Димитрия Ростовского». Митрополита Ростовского и Ярославского Димитрия действительно называли святителем [О нём см.: 2], но крепость во всех официальных документах именовали крепостью Святого Димитрия Ростовского, так как именно это название было дано ей по именному указу императрицы Елизаветы Петровны от 6 апреля 1761 года [3. Т. 15. № 11235. С. 690; 4. Л. 35 об.]. Имя войскового атамана Войска Донского Д. Е. Ефремова напечатано с грамматической ошибкой в окончании – «Данило» вместо «Данила». Кроме того, славному атаману присвоено экзотическое военное звание – «генерал-майор войск» (можно подумать, что бывают штатские, или какие-нибудь другие генерал-майоры). Автор текста таблички явно не утруждал себя изучением российской армейской иерархии XVIII века – иначе бы ему не пришлось выдумывать для коменданта крепости И. И. Сомова ещё один не предусмотренный «Табелью о рангах» армейский чин – «генерал-бригадир», в то время как последний имел чин бригадира [См.: 5. Л. 12 об.–13 об., 14; 4. Л. 12 об., 26, 35 об.–36 об.; 6. С. 301; 7. № 556. С. 648; № 569. С. 672; № 612. С. 751; № 617. С. 767; № 622. С. 780; № 630. С. 796, 800; № 635. С. 804–805; № 641. С. 816; 8. Л. 31, 43, 64, 90, 118]. О фактических несоответствиях в тексте таблички речь пойдёт ниже.

Теперь перейдём к персоналиям. Крайним слева на памятнике изображён уже упоминавшийся Данила Ефремович Ефремов. Справедливости ради отметим, что фигура Ефремова выглядит весьма колоритно и напоминает его прижизненный портрет середины XVIII века, украшающий экспозицию музея «Атаманский дворец» в Новочеркасске. Но не совсем понятно, зачем скульптор усадил этого пожилого и заслуженного человека – войскового атамана, генерал-майора и тайного советника, – на неудобную холодную пушку. Для самого старшего по возрасту и по званию среди присутствующих можно было бы и стульчик подыскать! К сожалению, создатель таблички допустил грубейшую фактологическую ошибку, объявив атамана Ефремова основателем Темерницкой таможни. Тем самым он продемонстрировал не только незнание общеизвестных исторических фактов, но и свои ошибочные представления о компетенции войскового атамана Войска Донского и его субординационных отношениях с правительственными учреждениями Российской империи. Интересно, каким образом предводитель иррегулярного казачьего войска мог быть основателем государственной таможни, учредить которую указом Правительствующего Сената от 13 декабря 1749 года, последовавшим за именным указом императрицы Елизаветы Петровны от 18 августа того же года, предписывалось Коммерц-коллегии?* [9. (Пол. 1). С. 264; 3. Т. 13. № 9699. С. 183–184]

*Первоначальное определение об учреждении таможни при урочище Богатый колодезь было вынесено Сенатом ещё 7 декабря 1749 года [10. Т. 7. С. 633]. Ставшее аксиомой в ростовском краеведении мнение, согласно которому Темерницкая таможня якобы была учреждена по именному указу императрицы от 15 декабря 1749 года, основано на недоразумении. Такого указа никогда не существовало – он является плодом исследовательского дилетантизма М. Б. Краснянского. Краевед, не разобравшись в тонкостях российского делопроизводства XVIII века, ошибочно принял посланную из Сената грамоту Войску Донскому от 17 декабря за монарший указ [См.: 11. С. 220-224] (В ГАРО хранится фотокопия грамоты от 17 декабря 1749 г., сделанная, вероятно, М. Б. Краснянским [12]). Упоминание в этой грамоте указа императрицы от 15 декабря не должно смущать читателя – в то время все указы, исходившие из государственных учреждений разного уровня, писались от имени монарха. Указы, инициатором которых был непосредственно монарх, назывались именными и, как правило, оригинал их подписывался им самим.

Д. Е. Ефремов изначально был противником основания таможни при урочище Богатый Колодезь и предлагал правительству учредить её в крепости Святой Анны [3. Т. 13. № 9699. С. 184]. Более того – с первых месяцев существования Темерницкой портовой таможни атаман старательно добивался её закрытия. Таможня начала работать 8 марта 1750 года [13. Л. 85; 14. Л. 380, 389 об.], и уже 8 июня войсковой атаман послал в Петербург отписку с жалобой на притеснения со стороны таможенников и просьбой перенести новую таможню в крепость Святой Анны. Военная коллегия поддержала Ефремова и доложила Сенату о том, что Войско Донское претерпевает от таможни «озлобления и крайния неудовольствия, и что оная таможня в собственных того Войска дачах состоит». Сенат представил ходатайство выше по инстанции, но императрица ответила отказом [14. Л. 326–327, 396 об.–397 об., 407–409 об.; 3. Т. 13. № 9818. С. 385–386; 7. № 527. С. 598–600; № 529. С. 604–605]. Согласно источникам, основателем Темерницкой таможни следует считать командующего (но не коменданта!) крепости Святой Анны генерал-майора барона Родиона (Рюдигера) Кондратьевича фон Веделя – самого высокопоставленного представителя государства в Донском крае на рубеже 40 50- х годов XVIII века. Именно он первый предложил учредить таможню близ урочища Богатый колодезь и затем осуществил это по указу императрицы [10. Т. 8. С. 36–38, 86–87; 9. (Пол. 1). С. 242, 259–265]. До сих пор этот человек, сыгравший столь заметную роль в ранней истории Ростова, был незаслуженно обойдён вниманием ростовских краеведов.

Рядом с Ефремовым стоит ещё более колоритная фигура казака в архаичном и одновременно опереточном наряде времен Азовского осадного сидения. Скульптор и не подозревал, что донские казаки одевались таким манером как минимум за 100 лет до основания крепости Святого Димитрия. В середине XVIII веке у них была уже вполне устоявшаяся, хотя и не регламентированная, форма одежды: суконный кафтан (чекмень) или бешмет и высокая шапка из смушки с суконным верхом [См., например: 15. С. 196; 16. С. 73–74; 17. Ч. 6. С. 20. Рис. № 805]. В интервью, напечатанном в газете «Наше время», С. Н. Олешня поведал, что этот персонаж – обобщённый образ казака из охраны Ефремова, имея в виду атаманскую сотенную команду [1]. Казаком из личной охраны атамана назван данный персонаж и в пояснительной табличке. Однако бронзовый текст на пьедестале самого памятники гласит, что перед нами – доломановский казак. Чему же верить? Похоже, автор памятника и создатель таблички творили свои произведения независимо друг от друга, и поэтому не успели, или не смогли прийти к согласию при установлении личности одного из героев. Доломановскими казаками, как известно, называли казаков Азовского конного казачьего полка, проживавших в так называемой Доломановской слободе, располагавшейся западнее крепости Святого Димитрия, у устья реки Темерник [18. С. 11, 22; 8. Д. 1. Л. 39–39 об., 73–74; 19. Л. 203 об., 204; 20. Л. 34. Опубл.: 21. Вклейка между с. 60–61]. Азовский конный казачий полк входил в гарнизон крепости, был укомплектован в основном из украинских казаков, и вплоть до расформирования в 1777 г. не имел никакого отношения к Войску Донскому [Об истории полка см.: 15. С. 151–152; 22. С. 152; 23. С. 28]. До основания крепости Святого Дмитрия в 1761 г. полк нёс службу в крепости Святой Анны и размещался в прилегающей к ней слободе, которая тоже называлась Доломановской [18. С. 21; 24. Л. 184 об., 191; 19. Л. 51 об., 63; 13. Л. 6, 50, 95, 110; 5. Л. 13, 15 об.; 4. Д. 39-з. Л. 8, 10 об.–11, 17; 25; 26; 27. № 37. С. 71]. В то время и сам полк иногда неофициально называли Доломановским [См, например: 28. № 20. Л. 92]. В связи с этим вызывает недоумение внешний вид знамени в руке доломановского казака: на его полотнище изображена войсковая печать Войска Донского с оленем, поражённым стрелой, отмененная указом Петра I ещё в 1704 году, и после этого использовавшаяся на Дону лишь во внутреннем делопроизводстве [15. С. 32] (См., например, войсковую грамоту от 25 января 1769 года.: [29. Л. 1 об.]). В источниках нет сведений о наличии у донских казаков знамен с изображением данной печати. Тем более сложно объяснить причину, побудившую поместить упразднённый 56 лет назад символ на знамени полка, никогда этим символом не пользовавшегося. Известно, что на знамени Азовского конного казачьего полка было изображён герб, представляющий собой «на жёлтом поле из облак руку в латах с саблею» [18. С. 29. Изобр. см.: 20. Л. 28].

В центре скульптурной группы возвышается фигура последнего коменданта крепости Святой Анны и одновременно первого коменданта крепости Святого Димитрия Ростовского Ивана Ивановича Сомова. Пожалуй, это самая «тёмная лошадка» среди присутствующих, так как в краеведческой литературе кроме самого факта существования этого человека не содержится никаких биографических сведений о нём. Между тем, такие сведения в изобилии содержатся в материалах Российского государственного военно-исторического архива, изучением которых большинство ростовских краеведов себя не утруждали. Из документов известно, что И. И. Сомов начал военную службу в 1712 году [5. Л. 12 об.–13 об.]. Следовательно, он родился за 15–16 лет до этого, то есть в 1697 или 1698 году. А это, в свою очередь, говорит о том, что к моменту основания крепости Святого Дмитрия в сентябре 1761 года бригадиру было 63–64 года. Скульптурное воплощение Сомова выглядит как минимум лет на 20 моложе. Кроме того, скульптор не совсем точно изобразил некоторые детали его обмундирования: на мундире бригадира мы видим один ряд широкого золотого шитья в виде лавров – как у генерал-майора, но почему-то лишь вдоль одного – левого – борта мундира. Однако в середине XVIII века у бригадиров золотое шитьё вдоль обоих бортов мундира было половинное (узкое) [17. Ч. 4. С. 83. Рис. № 549, 550; Ч. 6. С. 17. Рис. 799; 30. С. 46]. Вопреки утверждению А. И. Ильина, Сомов стал генерал-майором лишь 23 мая 1762 года [31 С. 25; 32. С. 106]. Но самое удивительное в скульптуре Сомова вовсе не его возраст и «неуставной» мундир, а его шпага, которая почему-то висит в воздухе, а не на перевязи. Закономерно напрашивается вопрос: можно ли считать первого коменданта крепости её основателем? Знакомство с документами, освещающими историю строительства крепости Святого Димитрия, показывает, что личный вклад И. И. Сомова в это дело был минимальным и сводился лишь к командованию гарнизоном.

Второй справа стоит выходец из астраханской армянской диаспоры Василий Макарович Хастатов – «московский мещанин первой гильдии, шелковой мануфактуры и завода содержатель», назначенный в 1756 году обер-директором «Российской в Константинополь торгующей компании», соучредителем которой он являлся [33. Л. 206–206 об.; 3. Т. 14. № 10694. С. 726–733] (Об организации компании В. М. Хастатова и её деятельности см.: [9. (Пол. 1). С. 211–237; (Пол. 2). С. 461–463; 34. С. 131–148]). С. Н. Олешня и его исторические консультанты допустили грубейшую ошибку, назвав В. М. Хастатова директором Темерницкой таможни. Эта ошибка имеет большой стаж и фигурирует даже в работах таких авторитетных ростовских краеведов прошлого, как Л. Крещановский и А. И. Ильин [35. С. 13; 31. С. 25]. В действительности столичный коммерсант никогда не занимал должность директора таможни, хотя не раз бывал в Темерницком порту и даже имел там дом. Достаточно прочесть неоднократно публиковавшуюся на протяжении XIX–XXI веков «Реляцию от 24-го сентября 1761 года, о заложении по всевысочайшему Её Императорского Величества соизволению новой крепости святого Димитрия Ростовского», чтобы понять: упоминаемые в ней одновременно обер-директор В. М. Хастатов и не названный по имени «Темерниковской таможни управитель» – два разных человека [36. С. 836; 37. С. 49]. Разумеется, Хастатова никак нельзя причислять к основателям крепости – он лишь присутствовал при её закладке 23 сентября 1761 года. По сравнению со своими соседями, в особенности – с казаком в меховом жилете на голом торсе, скульптурный Хастатов одет не по сезону: на нём епанча, которую военнослужащие носили в холодное время года.

Единственный в этой бронзовой компании, кому по праву должны принадлежать лавры основателя крепости Святого Димитрия Ростовского – это Александр Иванович Ригельман, изображенный крайним справа. Он возглавлял инженерную команду крепости с 1761 по 1770 год и непосредственно руководил её строительством. [См. о нём: 38. С. 55–60]. Обращает на себя внимание мундир экзотического покроя, в который скульптор вырядил Александра Ивановича. Особенно забавно выглядит английский воротник с лацканами как на современных пиджаках – ничего подобного на русском военном мундире XVIII века не было. Скульптору было неведомо, что во время закладки крепости А. И. Ригельман имел чин инженер-капитана [39. Л. 200 об., 448 об., 645 об.; 4. Л. 11 об., 13, 20–21 об., 26, 35 об.; 36. С. 385], и ему не полагалось иметь на мундире золотое шитьё, являвшееся знаком отличия генералитета. На ногах инженера кавалерийские ботфорты. Дополняет картину крест ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия, которым инженер был награждён только в 1770 году, уже будучи подполковником [40. С. 79].

У ног основателей крепости лежит её макет, сильно отличающийся от плана, по которому велось её строительство. Самое большое отличие – это начертание крепостной ограды, исходящие углы которой не имели правильной формы. Знакомство с первым планом крепости, опубликованным Б. В. Чеботарёвым более полувека назад, позволило бы С. Н. Олешне избежать досадной ошибки. Изображая макет крепости, скульптор не поскупился на детали: отчётливо видны камни, из которых сложены стены. Но всё дело в том, что у крепости Святого Димитрия Ростовского, построенной по временному проекту, никогда не было каменных стен. В первое десятилетие существования крепости на концах исходящих углов её ограды находились ромбовидные земляные редуты, соединённые палисадом (частоколом) из сосновых брёвен, образующим входящие углы [20. Л. 34. Опубл.: 21. Вклейка между С. 60–61; 4. Л. 14 об., 29, 29 об., 31 об.; 41. Л. 1–2; 42. С. 261–264]. Позже палисад заменили земляными валами.

Подведём итоги. Автор памятника «назначил» директора торговой компании В. М. Хастатова руководителем Темерницкой таможни, а войскового атамана Д. Е. Ефремова, с первых месяцев существования таможни добивавшегося её закрытия, объявил её основателем. Скульптор и понятия не имел, что оба эти лица не имели никакого отношения к основанию крепости.

Совершенно непонятно, изображает ли памятник какое-то конкретное событие, или это скульптурная аллегория в духе популярного в XVIII веке жанра «Разговор в царстве мёртвых»: скульптор, подобно Одиссею, спустился в аид и встретил там всех этих людей вместе. Наличие среди запечатлённых в бронзе мужчин А. И. Ригельмана наводит на мысль о том, что памятник изображает закладку крепости 23 сентября 1761 года. Однако в этой церемонии, подробно описанной в реляции, Д. Е. Ефремов не участвовал в связи с тем, что он умер ещё 21 мая 1760 года [43. Л. 15–15 об.; 44. С. 183].

В интервью С. Н. Олешня пояснил, что памятник «следует воспринимать как художественный образ» [1]. С такой трактовкой вполне можно согласиться, с единственной оговоркой: перед нами художественный образ невежества и дилетантского подхода к увековечиванию важных для истории города событий. Скульптор, имеющий, мягко говоря, смутные представления об основании крепости Святого Димитрия Ростовского и даже не знающий её правильного названия, получив одобрение столь же несведущих консультантов и городских властей, создал памятник коллективному невежеству. А Московскому индустриальному банку, профинансировавшему создание памятника, похоже, было всё равно, на что тратить деньги.

Ответственным лицам, принимавшим решение об установке этого нелепого во многих отношениях памятника, хочется напомнить народную мудрость: «Поспешишь – людей насмешишь». Слава Богу, в истории России можно найти немало примеров добросовестного подхода к увековечиванию памяти о прошлом. Приведём один из них. Когда в царствование Александра III приступили к реализации грандиозного замысла возведения памятника императору Александру II в Московском кремле, утверждению окончательного проекта предшествовали три этапа конкурса (1882, 1884, 1885–1887). За это время конкурсная комиссия рассмотрела 104 проекта памятника, среди авторов которых было немало признанных мастеров зодчества и ваяния. Тем не менее, наиболее представительный, интересный и самый значительный среди конкурсов той эпохи не дал ожидаемого результата. Памятник царю, заложенный 14 мая 1893 года и открытый 16 августа 1898 года, был выполнен по проекту архитекторов Н. В. Султанова и П. В. Жуковского, разработанному уже по окончании конкурса, лишь скульптуру Александра II А. М. Опекушин создал в ходе конкурса. По словам Ю. Р. Савельева, этот памятник «был не только выдающимся художественным произведением, но и наиболее значительным среди монументов российским императорам, возводившихся в России и за её пределами в 1882–1894 годах, самый грандиозный как по масштабу, так и по содержанию…» [45. С. 442–458]. К сожалению, бурное революционное время не пощадило этот шедевр.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА

1. Каминская М. «Объект номер один» // Наше время. 2009.18 сент. C 7.
2. Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651–1709). СПб., 1891.
3. ПСЗ (I). Т. 13; Т. 14; Т. 15. СПб., 1830.
4. РГВИА. Ф. 349. Оп. 1. Д. 39-з.
5. Там же. Д. 35.
6. Сборник событий в Новороссийском крае // Зап. имп. Одес. о-ва истории и древностей. Одесса, 1868. Т. 7.
7. Лишин А. А. Акты, относящиеся к истории Войска Донского, собранные генерал-майором А. А. Лишиным. Т. 2. Ч. 2. Новочеркасск, 1894.
8. ГАРО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 1.
9. Чулков М. Историческое описание российской коммерции при всех портах и границах от древних времян до ныне настоящаго. Т. 2. Кн. 1. (Половина 1). СПб., 1785; (Пол. 2). СПб., 1786.
10. Сенатский архив. Т. 7. СПб., 1895; Т. 8. СПб., 1897.
11. Записки Ростовского-на-Дону общества истории, древностей и природы. Т. 1. Ростов н/Д., 1912.
12. ГАРО. Ф. 697. Оп. 2. Д. 10.
13. РГВИА. Ф. 143. Оп. 1. Д. 8.
14. РГВИА. Ф. 13. Оп. 1. Св. 76. Д. 6.
15. Ригельман А. И. История о донских казаках. Ростов н/Д, 1992.
16. Подлинныя записки флотскаго капитана Ильи Ивановича Ханыкова о Донской экспедиции // Зап. имп. Одес. о-ва истории и древностей. 1886. Т. 14.
17. Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск. Ч. 4. СПб., 1899; Ч. 6. СПб., 1900.
18. Ригельман А. И. Ростов на Дону 150 лет назад = Ведомость и географическое описание крепости Св. Димитрия Ростовского с принадлежащими и прикосновенными к ней местами, сочинённая по Указу Правительствующего Сената 1768 года. Ростов н/Д., 1918.
19. ГАРО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 5.
20. РГИА. Ф. 1399. Оп. 1. Д. 543. Л. 28. План бывшей Азовской крепости з ближнею ситуациею; Л. 34. План крепости Святаго Димитрия Растовскаго.
21. Чеботарёв Б. В. Очерк о начальном периоде истории г. Ростова-на-Дону и окрестных селений // Из истории Дона (XVII–ХХ вв.). Ростов н/Д, 1956.
22. Сухоруков В. Д.] Статистическое описание Земли донских казаков, составленное в 1822–32 годах. Новочеркасск, 1891.
23. Сулин И. М.] Краткое описание станиц Области войска Донского // Дон. епарх. ведомости. 1889. № 18. 15 сент.
24. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1737. № 64.
25. РГВИА. Ф. 349. Оп. 3. Д. 1416. План крепости Святыя Анны снят сего 1735 году с сидуацией Оксайским горам рекам озерам речкам и протчим места.
26. РГВИА. Ф. 349. Оп. 3. Д. 1422. Часть карты крепости Святыя Анны, 1748 году сентября … дня.
27. Байов А. Русская армия в царствование императрицы Анны Иоанновны : Война с Турцией в 1736–1739 гг. : Первые три года войны. Прил. СПб., 1906.
28. РГАДА. Ф. 177. Оп. 1. 1736. № 20.
29. ГАРО. Ф. 697. Оп. 2. Д. 12.
30. Введенский Г. Э. Пять веков русского военного мундира. СПб., 2005.
31. Ильин А. И. История города Ростова-на-Дону : очерки. Ростов н/Д., 1991.
32. Список военным генералам со времени императора Петра I до императрицы Екатерины II. [СПб.], 1809.
33. РГАДА. Ф. 248. Оп. 126. Кн. 2965.
34. Юхт А. И. Торговля с восточными странами и внутренний рынок России (20–60-е годы XVIII в.). М., 1994.
35. Крещановский Л. Историческая записка о Покровской церкви в Ростове на Дону. Ростов н/Д, 1907.
36. Реляция от 24-го сентября 1761 года, о заложении по Всевысочайшему Её Императорского Величества соизволению новой крепости святого Дмитрия Ростовского // Зап. имп. Одес. о-ва истории и древностей. 1848. Т. 2.
37. Кузнецов И. А. Прошлое Ростова : очерки по истории г. Ростова-на-Дону. Ростов н/Д., 2002.
38. Аваков П. А. Призвание Александра Ригельмана // Дон. временник. Год 2009-й. С. 55–60.
39. ГАРО. Ф. 518. Оп. 1. Д. 6.
40. Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия : Именные списки 1769–1920 : биобиблиогр. справ. М., 2004.
41. РГВИА. Ф. 349. Оп. 1. Д. 45-а.
42. Ласковский Ф. Материалы для истории инженерного искусства в России. Ч. 3. СПб., 1865.
43. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 129.
44. Астапенко М. П. История донского казачества. Ростов н/Д., 2004.
45. Савельев Ю. Р. Кремли России и творчество Н. В. Султанова // Кремли России : материалы и исследования. М., 2003. Т. 15.