ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. ГОД 2006-й

Деятели науки, учёные Ростовской области

См. также: Боранова Г. Н. За углём на Шпицберген

Е. Ю. Рычагова

ПУТЬ В АРКТИКУ

Самойлович Рудольф Лазаревич

Рудольф Самойлович был учёным и исследователем, первооткрывателем и мореплавателем. В 20-30-е годы, когда само слово «полярник» стало символом героизма, о его достижениях сообщалось на первых страницах газет.

За тридцать лет, отданных изучению Арктики, Самойлович принял участие в двадцати одной экспедиции. Наиболее широкую огласку получили три из них. В 1920 году Рудольф Лазаревич возглавил Северную научно-промысловую экспедицию, наработки которой вызвали необходимость основать через пять лет институт по изучению Севера. Учёных института, которым он руководил, в те годы уважительно называли «сборная СССР». В 1928 г. профессор Самойлович был назначен начальником крупной спасательной экспедиции на ледоколе «Красин». О ней написаны книги, снят советско-итальянский фильм «Красная палатка», документальный фильм В. Блувштейна «Подвиг во льдах». Красинцы стали первыми героями-полярниками, которых торжественно встречала вся страна, как спустя годы челюскинцев, папанинцев, экипажи Чкалова и Громова. Наконец, в 1931 г. Самойловичу доверили научное руководство уникальной, до сих пор никем не повторённой международной высокоширотной экспедицией на дирижабле «Граф Цеппелин».

А в 1939 г. — репрессии десятилетия забвения: его имя стёрли даже с карты Арктики, для создания и уточнения которой он столько сделал! К сожалению, ни реабилитация, ни публикации о нём, ни создание музея на ледоколе «Красин» не вернули ему былой известности. В современной научно-популярной литературе рядом с фамилиями покорителей Арктики Шмидта, Чкалова, Папанина и других — его имя встречается крайне редко.

Азов — родина Рудольфа Лазаревича. В год его столетнего юбилея решением исполкома Азовского горсовета народных депутатов Ростовской области от 05.08.1981 г. помещение в доме № 46 по улице Ленинградской, где проживала семья Самойловичей, было передано под мемориальный музей (филиалом Азовского музея-заповедника).

Что особенно важно, в запасниках музея есть немало документов, фотографий, писем, книг, характеризующих первый этап жизненного пути ученого: детство, юность, революционную деятельность, ссылку в Архангельскую губернию, первые полярные экспедиции и вообще, частную жизнь Самойловича, сведения о которой в литературе ограничиваются одним-двумя предложениями.

Азов — Фрейберг

«С раннего детства я часто видел погрузку кораблей зерном и часто задумывался над жизнью моряков, завидовал их вольным интересным плаваниям. Поступив в гимназию, я рос тихим, одиноким мальчиком, редко принимал участие в играх или проказах школьников — моим любимым занятием было читать Майна Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера, Вальтера Скотта» [1. — C. 3]. На самой ранней фотографии 1889 года образ хрупкого задумчивого ребёнка, рядом с которым стоят брат Иосиф и сестра Эсфирь, очень схож с представленным в автобиографии.

Семья Самойловичей была зажиточной, отец стоял во главе русско-греческой фирмы, экспортировавшей хлеб за границу. В торгово-промышленном указателе посада Азов за 1899 г. его фамилия значится в разделе «Хлеб — зерно» [2].

Учился «задумчивый книжник» не слишком успешно: единственная пятерка — по греческому, тройки — по русскому, латыни и истории, по остальным предметам — четвёрки. Поведение же его, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ — оценивались на отлично.

По окончании 8 класса Александровской гимназии (аттестат зрелости выдан 7 июня 1900 г.) Рудольф поступил в Королевскую Горную академию во Фрейберге, и 15 декабря 1904 г. защитил диплом на оценку «хорошо». В 1938 г., когда имя Рудольфа Лазаревича получило всемирную известность, Фрейбергская академия издала книгу «Aus dem Leben alter Freiberger Bergstudenten» (Из жизни бывших студентов Горной академии), где на двух страницах поместили и его биографию [3. — 9915/7; фотокопия].

Фрейберг – Пинега

Ещё в студенческие годы Самойлович принимал активное участие в революционном движении, сблизился с германскими социал-демократами, переправлял в Россию нелегальную литературу и номера газеты «Искра». Вот, например, некоторые выписки из документа жандармского управления (приблизительно, в период 1900–1904 гг.), содержащего показания некоего Салинского [3. —9805; фотокопия]: «Салинский… был арестован и… указал, что письмо за подписью «Родя» получено было им от студента Горной Академии в городе Фрейберге мещанина посада Азова Р. Л. Самойловича.

В письме под словом Шоколад подразумевались полученные им от Самойловича преступные издания, состоявшие из 2-3 №№ газеты «Искра» и 4 брошюр…

В июле месяце сего года Начальником Азовской Почтово-Телеграфной конторы было задержано полученное из Бухареста письмо, адресованное Александру Салинскому с вложенным № 48 газеты «Революционная Россия», по предъявлении этого письма Салинскому, он показал, что оно прислано Самойловичем». Далее сообщается, что необходимо учредить за Самойловичем наблюдение, с тем, чтобы по возвращении его в посад Азов немедленно произвести у него обыск.

Однако студент был настолько дерзок и ловок, что в Азове, в типографии, принадлежавшей старшему брату Анатолию, в 1903-1905 гг. организовал печатание прокламаций Донкома РСДРП, о чём в своих воспоминаниях пишут в 50-е годы старший наборщик и печатник Я. Д. Немченко [4. — 17945] и в 60-е – переплётчик А. Ф. Васильев [4. — 21852].

В 1905 г. Самойлович был задержан, отпущен и через год арестован вновь. О причинах задержания подробно говорится в одном из документов Донского областного жандармского управления от 31.07.1906 г. [3. — 9808/9; фотокопия]: «Студент Рудольф Лазаревич Самойлович во второй половине 1904 года выехал за границу и был помещён в Циркуляр Департамента Полиции от 25 октября 1904 г. за № 12324 коим предлагалось по возвращении Самойловича в Россию учредить негласное наблюдение. По прибытии в Ростов в 1905 г. он стал принимать участие по сведениям Донского Охранного Отделения в местной социал-демократической организации и 10 июня был задержан на массовой сходке, устроенной за городом Донским Комитетом Российской Социал-демократической рабочей партии, затем 18 июня того же года он предводительствовал, в качестве оратора толпой, собравшейся на могилу умершего от ран полученных 15 июня при столкновении рабочих с жандармами на станции Ростов рабочего Антипова, почему в тот же день был арестован. Наружное наблюдение Охранного Отделения отметило близкое сношение его с стоявшим во главе боевых дружин участвовавших в вооруженном восстании Григорием Моисеевичем Крамаровым. 21 июля сего года он задержан в Городском Саду, обыском у него обнаружено письмо ЦК о предстоящем 7-м съезде».

26 августа 1906 г. ростовский градоначальник известил архангельского губернатора, что им сделано распоряжение о высылке Самойловича в Архангельскую губернию этапным порядком [3. — 9805/4; фотокопия]. А в рапорте архангельскому губернатору от архангельского полицмейстера 29.09.1906 г. сказано, что 27 сентября 1906 г. политический ссыльный Рудольф Самойлович выбыл в город Холмогоры в распоряжение местного исправника [3. — 9805/12; фотокопия].

Однако первая ссылка продлилась недолго. 5 декабря 1906 г. начальник Архангельского Губернского жандармского управления в донесении начальнику Донского Областного жандармского управления сообщил, что 5 ноября 1906 г. высланный в Архангельскую губернию Самойлович скрылся [3. — 9805/2; фотокопия]. Приметы совершившего побег следующие: 24 года, рост выше среднего, волосы тёмно-русые, нос обыкновенный, лицо чистое, глаза карие, ходит в очках.

Самойлович бежал в Петербург, где жил с 1906 по 1908 г. с паспортом на имя минского мещанина Александра Сорокина. Он быстро установил связь с Петербургским Комитетом РСДРП.

Как и Самойлович, активным членом столичного социал-демократического объединения была слушательница Бестужевских курсов Софья Ивановна Щепкина, уроженка Ростова-на-Дону. Завязался роман. «В 1906 г. они обручились с тем, чтобы через год обвенчаться. Но в 1907 г. организация была раскрыта, началось следствие. Софья не выдержала допросов и выдала одного из членов организации… Придя после допроса домой, Софья отравилась, оставив записку: «Не хватит сил, прими добровольно смерть. Всё или ничего!». По воле жениха слова этой записки были высечены на надгробном памятнике Софье, похороненной в Петербурге» (из письма О. Я. Поповой от 21 августа 2001 г.).

Как выяснилось из писем О. Я. Поповой и В. Г. Грудининой [5], на похоронах невесты Р. Л. Самойлович познакомился с её старшей, внешне очень похожей на Софью сестрой Марией, слушательницей медицинского факультета Лозаннского университета [4. — 28061/1]. Отношения развивались стремительно. Они обручились. Однако вскоре Самойловича вновь арестовали: «В Петербурге 25 августа сего года задержан скрывшийся из Архангельской губернии и проживающий в столице по подложному паспорту Рудольф Лазаревич Самойлович, высланный из Ростова-на-Дону в порядке правил военного положения в означенную губернию и подлежащий по постановлению Г. Министра Внутренних дел подчинению в месте высылки гласному надзору полиции на три года, считая срок со дня его задержания, т.е. с 25 августа 1908 г.» [3. — 9805/10; фотокопия].

Дальнейшие события подробно описаны в трёх письмах М. И. Щепкиной, адресованных внучке Наталье [4. — 19153/1-3]. В первом письме Мария Ивановна рассказывает о собственном аресте, о сутках, проведённых в тюрьме (т.е., скорее всего, и она занималась революционной деятельностью), а во втором — об истории бракосочетания с Рудольфом Лазаревичем, которое, судя по сведениям, изложенным в секретном уведомлении Санкт-Петербургского градоначальника архангельскому губернатору [3. — 9805/15; фотокопия], состоялось 22 ноября 1908 г. по лютеранскому обряду: «…Уже на следующий день я помчалась на свидание в назначенные часы, но увы: свидания не получила, так как дают только близким родным и жёнам, а мы с Рудольфом не были оформлены, ведь он был Сорокиным — т.е. жил по чужому паспорту. Что делать? Можно только в опредёленные дни и часы что-нибудь передавать. А что передавать? Заработка не было никакого, я ведь только готовилась к гос. экзаменам [6]… И вот мы решили пожениться. Но как? Ведь я православная, а он еврей, а я помнила слова его матери, сказанные с грустью: «Неужели и ему придётся креститься?». Какой же выход?

И вот разузнала я, через известного адвоката по политическим делам… Бернштамма, что допускаются смешанные браки у лютеран; будучи лютеранином можно обвенчаться с евреем без перемены веры последним, при условии, что дети от этого брака должны быть христианами…Быстро узнав о существующей кирхе на Петроградской стороне, где службы ведутся на русском языке, я отправилась к пастору церкви, который оказался симпатичным старичком, но который, узнав о моём желании перейти в лютеранскую веру, с горечью сказал: «Ну вот, опять меня будут упрекать, что я переманиваю в свою веру!».

И вот я уже стою в кирхе, распеваю псалмы с другими прихожанами, меня мажет пастор миром, и я «лютеранка». Теперь опять хлопоты: получить разрешение на брак в тюрьме. Пришлось вновь посетить место моего бывшего заключения и просить разрешения у директора. Меня провели в его кабинет. За большим, заваленным книгами столом, сидел сухонький пожилой человек. Узнав о моей просьбе, стал уговаривать не губить своей жизни, не связываться с «арестантом» и т.п. Я резко прервала его, спросив повторно: «Вы можете дать разрешение на брак или нет?». Тогда он, видимо разозлившись, сухо ответил: «Получите ответ через полицию». И только дней через 10 разрешение мне было вручено полицейским. Теперь опять к пастору с просьбами: обвенчать в тюрьме. Он назначил на 9 часов утра дня через три. Я помчалась в тюрьму к начальнику и от него получила разрешение. Нужно было найти свидетелей — двух с моей стороны, двух со стороны Рудольфа…

«Что Вы оденете на венчание?» — поинтересовался Бернштамм. А у меня кроме чёрного сарафана ничего не было приличного. «Как венчаться в чёрном? — ужаснулся он. — Надо хоть как-нибудь оживить чёрный цвет». И немного успокоился, когда я прицепила на шею нитку кораллов, единственную «драгоценность».

Ехала я со своими свидетелями на конке до тюрьмы. Много смеялись и шутили: вряд ли кто догадывается из пассажиров, что мы едем на свадьбу.

Небольшая часовенка в тюрьме, пастор в чёрном, розовый коврик перед аналоем, взволнованный Рудольф. Он быстро первый ступил на коврик (примета: кто первый ступит на коврик, тот будет главенствовать в семье). А я подумала, что всё же я буду главенствовать, а не он. Кончился обряд, мы спустились в контору…, вдруг начальник тюрьмы заявил: «А молодых разве не поздравим?». «А можно?» — с готовностью спросил Бернштамм. И, получив разрешение, умчался на извозчике за угощением.

И вот мы сидим в кабинете начальника и пируем. В это время раздался телефонный звонок, и слышно, как начальник отвечает кому-то: «Да-да, бракосочетание свершилось, молодая уехала, молодой в камере». А мы сидим… и хохочем. Оказывается, должен был прибыть чиновник из градоначальства на венчание, но проспал. Стали мы уже прощаться, как начальник опять остановил меня: «Ну, гости могут итти, а Вы посидите с мужем». Гости ушли, ушел и начальник, а мы остались вдвоем в его кабинете…

С этого дня я уже имела основание получать свидания, а когда я как-то сказала начальнику, что в часы обычные свидания я учусь в институте и не могу приходить…, он разрешил приходить в любое время, удобное для меня. И часто я приходила вечером, в канцелярии уже никого не было. Рудольф один приходил на свидания, которые происходили в кабинете начальника».

По воспоминаниям Марии Ивановны, «ещё не успели увянуть лилии, подаренные… в день венчания», как Самойловича стали переводить из тюрьмы в тюрьму. Он побывал даже в знаменитых Крестах: «Там свидания были особенно мучительны. Представь себе две перегородки на расстоянии в метр друг от друга с десятью отдельными кабинками с каждой стороны, куда сразу вводят арестованных, некоторые закованы в кандалы. Приходилось кричать, чтобы что-нибудь было слышно: крики, звон кандалов сливаются с нестройный гул. Трудно было что-нибудь понять, свидание длилось не больше 5-10 минут». Как пишет Щепкина, хождение по тюрьмам продолжалось полгода, пока не был назначен отъезд в ссылку: «Наконец пересыльная тюрьма. Перед отправкой в ссылку дали т.н. «личное свидание», происходившее в подвальном мрачном помещении, где можно было минут 5 посидеть рядом… Я, конечно, купила всё, что было можно для последней передачи и помчалась на вокзал, но на перрон никого не пускали, арестованные были уже в вагонах, я в отдалении бегала за решёткой, не зная, как всё же сделать передачу, и, к счастью, один из конвоиров, совсем молоденький, видимо, новобранец, подошел ко мне и взял передачу. Передаст ли? И я стала следить за ним. И вдруг в самом последнем вагоне, внизу в окне кто-то машет пакетом. Это был Рудольф, и это было наше последнее свидание; ссылали его в Мезень [7] Архангельской губернии в 1000 километров от железной дороги.

Я, конечно, решила следовать за ним в ссылку, но 1000 километров езды на лошадях?».

15 декабря 1908 г. Мария Ивановна на имя архангельского губернатора направила следующее Прошение: «16 декабря 1908 г. муж мой, Рудольф Лазаревич Самойлович, высылается административным порядком из г. С.-Петербурга в Архангельскую губернию. Я, нижеподписавшаяся, жена его, находясь в последних месяцах беременности и желая следовать за своим мужем, и в то же время нуждаясь в акушерской и медицинской помощи, честь имею, покорнейше просить Ваше Превосходительство, разрешить мужу моему проживать либо в г. Архангельске, либо в местности, находящейся недалеко от медицинского пункта».

Дальнейшие события М. И. Щепкина описывает в третьем письме. Посоветовавшись с Берштаммом, она решилась ехать следом за Самойловичем в Архангельск, хлопотать, чтобы его не засылали в Мезень: «И вот, недолго думая, еду. Из писем Рудольфа я знала, что он в пересыльной тюрьме, знакомых у меня в Архангельске никого не было. По приезде в Архангельск сразу направилась в пересыльную тюрьму и заявила начальнику тюрьмы, что еду в ссылку вместе с мужем и поэтому до отъезда буду находиться с ним в тюрьме. Если бы не решётка на окнах, то тюрьма ничем не отличалась бы от обыкновенных обывательских домов: небольшой двухэтажный деревянный дом, внизу комнаты для обслуживающего тюрьму персонала, наверху довольно большие две комнаты, одна для мужчин, другая для женщин. В этих комнатах невысоко над полом были сделаны нары, занимавшие больше половины комнаты. Более никакой «мебели» там не было. В женской половине кроме меня никого не было, и так как я была добровольно заарестованной, то могла свободно выходить в город с 8 утра и до 8 вечера; ходила на рынок, покупала навагу по 5 коп. кило, жарила ее внизу в кухне тюремщиков, угощала мужчин ссыльных, снабжала их газетами, ходила с ними на прогулку под ливнем. Причём водили нас по грязной улице, а начальник конвоиров, несколько смущаясь, говорил мне: «Вы ведь можете итти и по тротуару». На что я гордо отвечала: «Мне и тут хорошо!».

Но надо было всё же пойти к губернатору, хлопотать о ближнем месте ссылки Рудольфа. И вот, принарядившаяся в свой «свадебный» наряд, я отправилась к губернатору, которого жители фамильярно звали «Ваня Сосновский». Принял он меня тотчас же, был вежлив и предупредителен, обещал «подумать» и о результате сообщить в тюрьму. Я возвратилась в тюрьму и через дня 2 получила извещение, что место ссылки изменено, вместо Мезени в Пинегу, что в 250 км от Архангельска, летом пароходное сообщение, зимой на лошадях».

Распоряжение из МВД архангельского губернатора мезенскому исправнику [3. — 9805/13; фотокопия] о назначении поднадзорному Рудольфу Лазаревичу Самойловичу дальнейшим местом водворения Пинегу датировано 31 декабря 1908 года. Судя по письму М. И. Щепкиной, она примерно в это же время возвратилась в Петербург для сдачи экзаменов, а весной у супругов родилась дочь Софья. Менее чем через месяц после её рождения Мария Ивановна вновь отправилась в Архангельскую губернию, теперь уже надолго. До Пинеги добиралась сама [8], в ожидании парохода двое суток провела в гостинице Архангельска.

«И вот наконец и Пинега. Рудольф на пристани — и мы в квартире из двух комнат — большие, светлые, во 2-м этаже, с необходимой мебелью и даже детской кроваткой; кухня большая с огромной русской печью… Недолго мне пришлось изображать «домохозяйку», так как главврач местной больницы, узнав, что я «почти врач» [9] втянул меня в работу по больнице — и Рудольфу пришлось заменять меня дома, он не только готовил обед, но и стирал, и гладил пелёнки, и ухаживал за своей дочерью…».

В Архангельской губернии М. И. Щепкина прожила, по словам О. Я. Поповой, до 1928 г. Работала земским врачом в Пинеге, Березниках, растила детей — в 1912 г. у супругов родилась вторая дочь, окрещённая, как записано в «Свидетельстве о рождении и крещении» от 10 сентября 1912 года [4. — 28 061/2; ксерокопия], Марией Тамарой.

Совместная жизнь Рудольфа Лазаревича и Марии Ивановны продолжалась около восьми лет. Расставшись, они сохранили теплые отношения, переписывались на французском языке (к сожалению, письма были утрачены вместе с вещами во время эвакуации М. И. Щепкиной в годы Великой Отечественной войны). По воспоминаниях родных, даже в глубокой старости Мария Ивановна говорила, что по-настоящему любила только Рудольфа Лазаревича. Его фотография всегда стояла у неё на секретере.

Пинега – Шпицберген

В изгнании Самойлович не оставил социал-демократических устремлений, приняв активное участие в работе кружка политических ссыльных [10]. Но здесь, в глухомани, он вспомнил и о том, что является горным инженером. 21 апреля 1909 г. на имя архангельского губернатора Самойлович направляет следующее прошение: «Думая обследовать берега р. Пинеги и Пинежский уезд в геологическом отношении, я прошу Ваше Превосходительство, для пользы исследования и большой продуктивности работы, разрешить мне свободное передвижение в пределах Пинежского уезда» [3. — 9805/5; фотокопия]. В другом Прошении на имя Губернатора Самойлович ходатайствует не только о разрешении поездки в Архангельск для встречи жены и дочери, но и с целью воспользоваться некоторыми литературными источниками по изучению Севера, так как летом 1909-го он имеет намерение, в случае разрешения Губернатора, заняться обследованием Пинежского уезда в геологическом отношении. Желание Самойловича было, очевидно, поддержано и пинежским исправником. Об этом свидетельствует его рапорт архангельскому губернатору от 24 апреля 1909 г.: «Представляя при этом два прошения поднадзорного Рудольфа Лазаревича Самойловича, из коих первым он ходатайствует о разрешении ему поездки в г. Архангельск для встречи своего семейства и последним – о разрешении свободного передвижения в пределах Пинежского уезда с научной целью, доношу Вашему Превосходительству, что Самойлович поведения хорошего, ни в чём предосудительном не замечался и что, как видно из документов, Самойлович воспитывался в Горной Академии во Фрейбурге» [3. — 9805/18; фотокопия].

В районе Пинеги Самойлович начинает заниматься геологией. В фондах музея имеется фотокопия Распоряжения МВД архангельского губернатора от 22 мая 1909 г. [3. — 9805/21], адресованного пинежскому исправнику, о возможности участия Самойловича в некой экспедиции, куда его намерен пригласить начальник экспедиции. Вероятно, в её задачи входило проведение детального обследования рек Пинеги и Кулоя, так как именно с этого начал Рудольф Лазаревич свою научную деятельность. А вскоре в архангельском краеведческом журнале была опубликована статья молодого горного инженера — «Из Пинежского уезда Архангельской губернии. I. Гипсовые пещеры» [3. — 9802/1; ксерокопия]. В списке научных трудов профессора Р. Л. Самойловича за 1930-е гг. [3. — 9916/3 а-м, фотокопия] она — первая.

В 1910 г. Самойлович принялся хлопотать о позволении ему ознакомиться с местной горной промышленностью [3. — 9805/6; фотокопия], а когда ему разрешили переселиться в Архангельск, стал работать секретарём общества изучения Русского Севера. Перед ним открылись заманчивые перспективы. Уже в следующем году он — участник полярной экспедиции. «В то время снаряжалась под начальством В. Ф. Држевецкого экспедиция для изучения геологии Шпицбергена. В качестве геолога в эту экспедицию был рекомендован Р. Л. Самойлович [11].

Он с огромной радостью принимает это предложение, так как твёрдо решил посвятить себя изучению Арктики с тех пор, как познакомился с Севером, изучил полярную литературу, а в особенности под впечатлением встреч и бесед с В. А. Русановым [12], который в это время занимался изучением Новой Земли» [13. — С. 490].

В начале ХХ века на Шпицбергене работали экспедиции разных стран; группе Држевецкого поручалось исследовать угленосные районы и поставить русские заявочные столбы. Однако экспедиция из-за неблагоприятных природных условий архипелага не достигла и окончилась неудачно.

В 1912 г. Русанов снарядил на Шпицберген свою собственную экспедицию и добился у местных властей разрешения на участие в ней Самойловича. К месту назначения русановцев доставила парусно-моторная шхуна под названием «Геркулес». За шесть недель экспедиция обследовала прилегающие к заливу Бель-Зунн районы (Грин-Гарбур, Ис-фьорд, остров Принца Карла, Кинсбей и Кроссбей), проложив маршруты общей протяжённостью в 1000 вёрст, обнаружила на четырёх участках Западного Шпицбергена промышленные угольные месторождения и поставила на них первые заявочные знаки на имя русских предпринимателей, а также произвела океанографические, зоологические и геоботанические наблюдения.

По окончании работ на Шпицбергене Самойлович и ещё два человека на попутном судне возвратились на материк, а Русанов с десятью спутниками, включая невесту — француженку Жюльетту Жан [14] — отправился вокруг мыса Желания на восток — в плавание вдоль арктических берегов Евразии. Обратно экспедиция не вернулась. Ее трагический конец Рудольф Лазаревич переживал очень глубоко. По словам А. Ф. Лактионова, он всегда с большим волнением вспоминал Русанова и рассказывал о встречах с ним, о совместных работах на Шпицбергене [13. — С. 491].

Постоянным желанием Самойловича было найти следы экспедиции Русанова. В 1915 г. в №№ 136-137 газеты «Архангельск» появилась его статья «Жив ли Русанов и где его искать?» [15. — С. 105] в ответ на постановление Совета Министров России считать экспедицию погибшей и поиски её прекратить. Участвуя в дальнейшем в полярных экспедициях на Новую Землю, в Карское море и на Северную Землю, Самойлович тщательно осматривал все места, которые ему приходилось посещать. При этом он был твердо убеждён, по утверждению А. Ф. Лактионова, что остатки пропавшей экспедиции следует искать на Северной земле [16; 13. —С. 491].

Трагедия, омрачившая первые шаги Самойловича в Арктике, научила его в своих собственных экспедициях прежде всего ценить человеческую жизнь. Каждая из двадцати одной экспедиции, проведённых Самойловичем, была тщательно продумана, подготовлена и поэтому проходила без жертв и потрясений. «Но теперь мы должны себе сказать: довольно гибели людей, — писал Рудольф Лазаревич. — Мы не хотим больше отдавать жизнь человека, хотя бы даже за самые высокие научные достижения. Мы должны, мы можем работать без жертв» [17. — С. 74].

В фондах музея хранятся два письма за 1914 год, адресованных Рудольфу Лазаревичу от неких Л. и А. Соколовых из Орла [3. — 9916/19,23; фотокопия]. Авторы выражают признательность за «неизменно доброе… внимание» и «участливо-сердечное отношение» к судьбе экспедиции их сына, «дорогого Владимира Александровича», которого видели дома в последний раз два года назад, в конце февраля. Письмо от 4 апреля содержит советы по поиску пропавшей экспедиции и трогательную благодарность от сына Русанова, Шуры: «Дорогой Рудольф Лазаревич! Я Вас очень благодарю за память обо мне и за Ваше доброе во мне участие».

В письме от 9 марта говорится о прочитанной Самойловичем 7 марта 1913 г. публичной лекции: «…от глубины признательной души пожелали мы полного успеха Вашей лекции, что и поспешили высказать в посланной Вам 7 марта телеграмме. Постараемся прочитать петербуржские газеты с отчётом о лекции…». Это упоминание о первом платном выступлении Р. Л. Самойловича в пользу семей пропавших без вести товарищей. Узнав о нем, с просьбой о материальной помощи к Рудольфу Лазаревичу обратились многие родственники моряков. В фонде Самойловича АМЗ находятся письменные прошения Е. А. Баевой от 28.05.1914 г. [3. — 9916/7; фотокопия], Н. Быковского [18; 3. — 9916/9; фотокопия], М. А. Ермолина от 9.04.1914 г. [3. — 9916/13; фотокопия], Г. П. Попова от 10.04.1914 г. [3. — 9916/15; фотокопия], а также удостоверение от 10.01.1914г. [3. — 9916/17; фотокопия] о бедственном положении Г. П. Попова, выданное ему воргозорским волостным старшиной Онежского уезда Архангельской губернии «на предмет исходатайствования пособия и представления горному инженеру Р. Л. Самойловичу». В течение месяца всем обратившимся была оказана финансовая поддержка, о чём свидетельствует записка Н. Быковского Самойловичу от 3 мая 1914 г. [3. — 9916/12; фотокопия], брата участвовавшего в экспедиции Русанова механика Быковского: «Сердечно благодарю за оказанную мне материальную помощь с прочитанной Вами лекции об экспедиции Русанова и его спутников…».

«…Отправляющийся в Арктику из обыденной, повседневной обстановки переносится в страну необыкновенного, сказочного, в страну грёз… Трудно представить себе хотя бы одного человека, который, побывав в Арктике, не почувствовал бы болезненной любви и непреодолимого влечения к её красотам», — писал Самойлович двадцать лет спустя после экспедиции 1912 г., в ходе которой впервые испытал глубокие и неведомые до того переживания перед величием полярной страны и из «северянина поневоле» стал «северянином по призванию» — геологом, географом, мореплавателем [17. — С. 4-5].

Начатые в экспедиции В. А. Русанова исследования на Шпицбергене Рудольф Лазаревич продолжил в 1913, 1914 и 1915 гг. В результате были обнаружены новые богатые месторождения каменного угля, произведён подсчёт запасов ряда угольных полей Западного Шпицбергена. Уже в 1913 г. Самойлович вывез со Шпицбергена 5000 пудов арктического угля. В заливе Коал-бей был сооружён дом с различными службами, поднят российский флаг. Русские заявки на шпицбергенский уголь горный инженер Самойлович делал от имени только что организованного акционерного общества «Грумант» [19]. Так было положено начало отечественным концессиям, что впоследствии дало возможность Советскому Союзу получить в аренду несколько угольных месторождений.

В 1926 г. в очерке «Грумант» [4. — 10754], Рудольф Лазаревич вспоминал о шпицбергенских экспедициях: «…в 1912 г. была организована… русская экспедиция под руководством В. А. Русанова с целью, главным образом, обнаружения новых каменноугольных месторождений. Это задание было нами выполнено, когда мы (я принимал участие в этой экспедиции в качестве горного инженера) обнаружили по южному берегу Айс-фиорда прекрасный каменный уголь, по типу сходный с нью-кестльским.

В следующем году я имел специальное задание произвести разведки каменного угля, и экспедиция под моим начальством выяснила, что запасы этого прекрасного угля достигают свыше 4-х миллиардов пудов. С того времени ежегодно туда посылались русские рабочие, которые жили на территории, занятой нами, а в прошлом году было образовано Советско-Английское Акционерное Общество, которое имеет целью широко поставить добычу угля и вывозить его для нашей северной промышленности…».

По мнению Лактионова, благодаря Самойловичу Россия не только начала использовать уголь Шпицбергена, но в полной мере оценила государственное значение архипелага: «Не меньшей его заслугой является и то, что до некоторой степени он отстоял Шпицберген, который в то время был «ничьей землей», от притязаний американцев. Это были годы, когда среди русских ученых и общественных деятелей проявился большой интерес к Шпицбергену, на котором так успешно подвизались отважные мореплаватели русского Поморья. Эти интересы вдохновляли и Самойловича в его исследованиях Шпицбергена. Доклады и выступления Рудольфа Лазаревича в печати [20] о значении открытых на Шпицбергене каменноугольных месторождений сыграли важную роль. Ими заинтересовались промышленные круги, как в Петербурге, так и в Архангельске…» [13. — С. 491].

Изыскания Самойловича на Шпицбергене закончились в 1918 г., когда он отправил туда первую советскую экспедицию. «В целях производства предварительных работ и окончательных обследований на месте, Т/Д «Грумант», по примеру прежних лет, посылает на Шпицберген ныне же группу рабочих в главе с горным инженером Рудольфом Лазаревичем Самойловичем», — сказано в Прошении Торгового Дома «Грумант» в Комиссариат Торговли и Промышленности о выдаче Самойловичу в августе 1918 года надлежащего удостоверения [4. — 19960, дубликат].

С 1919 г. начинается новый этап деятельности учёного. Он принимает активное участие в организации «Комиссии по изучению и использованию производительных сил Севера», а вскоре возглавляет Северную научно-промысловую экспедицию, «владения» которой охватывали территорию значительно большую, чем несколько участков на Шпицбергене — почти 40% площади Советской России! С этого момента «вся Арктика, её побережье, бесчисленные, лежащие в высоких, околополюсных широтах острова и архипелаги, её воды и льды с исполинской трассой Северного морского пути — арена исследований Р. Л. Самойловича» [21. — C. 63].

Но пройдёт десятилетие и крупная спасательная экспедиция к Шпицбергену станет, по словам Каневского, «звёздным часом» учёного [21. — С. 63]. Это будет прославленная «красинская эпопея».

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Каневский З. М. Директор Арктики. — М., Политиздат, 1977.
2. Торгово-промышленный указатель посада Азов за 1899 год. — В данном указателе после фамилии Самойлович записаны инициалы Л. Н., тогда как внучка Р. Л. Самойловича Ольга Яковлевна Попова в письме сотруднику музея от 21.08.2001 г. утверждает, что прадеда ее звали Лазарь Вульфович.
3. Азовский музей-заповедник. Научно-вспомогательный фонд. — далее НВФ.
4. Азовский музей-заповедник. Основной фонд. — далее КП. Вера Гавриловна Грудинина — дочь М. И. Щепкиной от второго брака. М. И. Щепкина — первая жена Р. Л. Самойловича.
5. В фондах музея хранится карта регистрации университета Лозанны, где записано, что Мария Щепкина из Ростова-на-Дону обучалась в университете с 20.10.1902 г. по 1.07.1907 г., после, как свидетельствует В. Г. Грудинина, она приехала в С-Петербург, где ей пришлось пересдавать экзамены на русском языке. О них, вероятно, идет речь в данном письме. В Прошении на имя архангельского губернатора от 15.12.1908 г. Щепкина пишет о себе следующим образом: слушательница 5-го курса Женского С.-Петербургского Медицинского института, окончившая медицинский факультет Лозаннского университета.
6. То, что Самойловича первоначально ссылали в Мезень, подтверждается сделанной от руки припиской в Донесении архангельскому губернатору из Департамента полиции от 25.09.1908 г.
7. В фондах музея хранятся Прошение Самойловича на имя архангельского губернатора выехать в Архангельск для встречи жены от 21.04.1909 г. // НВФ-9805/3; фотокопия; Прошение Щепкиной на имя архангельского губернатора разрешить Самойловичу встретить ее в Архангельске для сопровождения в Пинегу [17.05.1909; НВФ-9805/20; фотокопия], телеграмма Самойловича, адресованная губернатору с просьбой позволить ему встретить жену и ребенка в Архангельске от 19.05.1909 // НВФ-9805/23; фотокопия; на телеграмме внизу от руки написан отрицательный ответ Сосновского. Щепкина же в письме утверждает, что разрешение губернатора на приезд Самойловича в Архангельск имелось, однако пинежский исправник его задержал.
8. В конце письма Щепкина сообщает, что осенью 1909 г. ей снова предстояло сдавать экзамены.
9. Вот что, к примеру, пишет об этом М. И. Щепкина: «В ссылке в Пинеге было около 60 человек, среди них и Рыков. И вот 5 мая они решили сделать сходку в лесу, назначена она была на позднее время (начинались уже белые ночи). Я, сидя дома, немного нервничала. Вдруг прибегает Рудольф, взволнованный, со словами «нас накрыли, жди обыска». Но у нас обыска не было, видимо, потому что я была членом комиссии по борьбе с холерой, председателем которой был исправник».
10. К моменту начала экспедиции Самойлович перестал быть т.н. «северянином поневоле» (выражение Самойловича) — 10 сентября 1911 г. архангельским полицмейстером на имя архангельского губернатора был отправлен рапорт [НВФ-9805/7; фотокопия] следующего содержания: «Самойлович Рудольф Лазаревич 25 минувшего августа от надзора полиции освобождён за окончанием срока такового и 6 сего сентября выбыл с экспедицией на о. Шпицберген».
11. Русанов Владимир Александрович (1875-1913?) — русский полярный исследователь. В 1907-1911 гг. совершил пять экспедиций на Новую Землю. Не раз выступал с докладами на заседаниях Архангельского общества изучения Русского Севера, где и познакомился с Самойловичем.
12. Лактионов А. Ф. Р. Л. Самойлович — выдающийся арктический исследователь // Известия Всесоюзного ГО. —1 962. — № 6.
13. Имя и фамилия невесты Русанова стали мне известны из писем Соколовых, о которых сообщается ниже.
14. Каневский З. М. Вся жизнь экспедиция. — М., «Мысль», 1982.
15. В 1934 г. следы пребывания экспедиции были обнаружены в Карском море на одном из островов у берегов Таймыра. Но, как пишет Каневский, именно Северную Землю многие исследователи вслед за Самойловичем стали считать «местом вероятного трагического финиша «Геркулеса». Обстоятельства гибели русановцев остаются невыясненными и сегодня.
16. Самойлович Р. Л. Путь к полюсу. — Л.: Изд-во Всесоюзного Арктического института, 1933.
17. Судя по письмам Ермолина и Быковского, о платной лекции они узнали из заметки в № 75 газеты «Архангельск» от 3.04.1914.
18. Грумант — старинное название Шпицбергена, данное ему русскими поморами.
19. Кроме очерка «Грумант» в журнале «Огонёк» в фондах музея хранится последняя часть статьи Р. Л. Самойловича «Остров Шпицберген и первая русская научно-промысловая экспедиция» [1913; НВФ-9802/2; ксерокопия]; напечатанная в № 6 журнала «Известия Архангельского общества изучения Русского Севера» (начало в №№ 4-5), титульный лист этой же работы, выпущенной отдельным изданием в Губернской типографии Архангельска [1913; НВФ-9802/3; ксерокопия]. А в уже упоминавшемся списке научных трудов профессора Самойловича под № 2 значится «Записка о каменноугольном месторождении на Шпицбергене», изданная в 1913 г. в СПб.
20. Каневский З. М. Рудольф Самойлович: превратности судьбы // Наука в СССР. — 1990. — № 2 (март-апрель).