Деятели науки, учёные - уроженцы Дона

В. Б. ПЕТРОВ

ЛУННАЯ СОНАТА ГАВРИЛОВА

К 130-летию со дня рождения А. И. Гаврилова

Более сорока лет назад в Коломну пришло письмо из Московского областного отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры с просьбой найти могилу профессора А. И. Гаврилова, похороненного в этом городе, и сообщить о её со стоянии, что и было сделано местными сотрудниками этого общества. Просьба была вызвана тем, что имя Гаврилова носит кратер на обратной стороне Луны (диаметр 61,62 километра, координаты – 1,5 градуса южной широты, 156 градусов западной долготы). Мне, в то время корреспонденту городской газеты, стало известно о письме, и захотелось узнать всё возможное об этом человеке.

Посчастливилось тогда познакомиться с Лидией Владимировной Руденко, – её биография с молодых лет долгие годы переплеталась с семьёй Гаврилова: она была снохой его и Клавдии Филипповны, жены Александра Ивановича. Потом я долго занимался по исками сверхсекретного тогда предприятия, на котором он работал. Оттуда пришла скупая «объективка» о Гаврилове. Но она стала первой и важной информацией, приоткрывшей занавес прошлого.

Сухие строки официальной справки давали, по крайней мере, общее представление о жизненном пути Гаврилова. И выяснилось, что инженер-конструктор, специалист по ракетной технике Александр Иванович Гаврилов родился 23 февраля 1884 года в станице Константиновской Области войска Донского в семье учи теля. По происхождению – из казаков. И как некие весточки из прошлого, чудом сохранившиеся, – с полдюжины визитных карточек его отца с великолепной каллиграфией типографской гарнитуры: «Иванъ Семёновичъ Гавриловъ». И справа, внизу, изящной нонпарелью с завитушечками: «Станица Каменская, О. в. Д.»

После церковно-приходской школы Александр окончил реальное училище (1903) и сразу поступил в Императорское Московское техническое училище. Через шесть лет, получив диплом, уехал на работу в столицу на Неве.

Поразительно, но когда я недавно позвонил заведующей музеем Московского государственного технического университета имени Н. Э. Баумана Га лине Алексеевне Базанчук и сообщил ей о выпускнике 1909 года с именем на Луне, она через минуту дополнила мои сведения о Гаврилове устно, а потом прислала электронные копии уникального документа более чем вековой давности – «Список лиц, окончивших курс в Императорском Московском техническом училище и бывшем ремесленном учебном заведении. 1845–1912 г.», где сообщалось, что «Гаврилов Александр Иванович, инж.-мех. 1909. Конструктор обще.-технич. к-ры Путиловского завода. Петербург, Екатерингофский пр. 69, 9» [1, с. 80].

Итак, после Императорского Московского технического училища Гаврилов приехал в Санкт-Петербург, трудился конструктором на Путиловском заводе, где в те времена численность рабочих и служащих достигала тридцати пяти тысяч человек. Но в 1915 году из города, уже переименованного в Петро град, он уехал в Воронеж. Вероятно, причиной послу жило то обстоятельство, что в городе стала ухудшаться обстановка. Пошли вверх цены на хлеб. Торговцы стали его придерживать, чтобы ещё более поднять стоимость такого стратегического товара. А поскольку хлеб – всему голова, то и другие продукты вздорожали. Но к этому надо добавить: тогда Александр Иванович уже был человеком семейным.

Всё началось с командировки. Несколькими года ми ранее из Петербурга Гаврилова как инженера-механика послали по важному делу в Коломну. Тогда, в 1910-х годах, на Путиловском начали энергично развивать судостроение под военно-морские заказы, хотя большого опыта у предприятия не было. Обрати ли взор на тех, кто мог бы посодействовать насущным запросам Российской империи. Выбор пал на Коломенский машиностроительный, где уже в первом десятилетии, помимо паровозов, стали выпускать новые, более востребованные машины – дизели и теплоходы.

Здесь уже с 1906 года велись всесторонние разработки приспособлений дизеля для речных и морских судов. В 1907 году на заводе построили первый в мире речной теплоход-буксир «Коломенский дизель» в триста лошадиных сил. На нём же впервые применили специальную муфту заведующего бюро общего машиностроения Р. А. Корейво, на которую имелось охранительное свидетельство за № 29794 от 14 июля 1906 года [2, с. 80].

Командировка совпала с традиционными народными гуляниями коломзаводцев в один из летних выходных. Множество народа приходило через развод ной мост на противоположный берег Москвы-реки, на заливной луг. Здесь, рядом с селом Парфентьево, всё загодя готовилось для веселья и отдыха.

Сюда по обычаю каждый год приходили все Робижевы. Глава семейства, из крестьян, был в начале века начальником заводского кузнечного цеха. Самородок в деле организации производства! Ещё в 1900 году на Всемирной промышленной выставке в Париже, когда Коломзаводу за паровозы вручали Большой приз, директор-распорядитель предприятия А. А. Крюденер-Струве поблагодарил его за отличную работу и добавил: «Светлая у тебя голова, Филипп Акимович…»

На том лугу во время одного из таких гуляний оказался и командированный питерский инженер-механик Гаврилов. Там и познакомился он с Клавдией Филипповной, Робижевой в девичестве. В первые минуты беседы она в знак расположения к галантному кавалеру подарила ему две ромашки, сорванные здесь же. Пройдёт совсем немного времени, и они станут мужем и женой.

В августе 1913 года он окажется в другой командировке, в Нижнем Новгороде, откуда пришлёт Клавдии послание в Пески – чудесное дачное село на Москве-реке близ Коломны, где она со своими детьми от первого брака проводила лето. Фамилию адресата в открытке он многозначительно подчеркнёт: Гаврило вой. И сообщит, что по приезде из Нижнего они от правятся в столицу [3].

Туда они уехали с Таней и Колей – детьми Клавдии Филипповны от брака с Михаилом Николаеви чем Сушкиным, конструктором паровозов. Александр Иванович не стал оттягивать важное дело: он удочерил и усыновил девочку и мальчика.

Переехав в 1915 году в Воронеж, Гаврилов устроился работать заместителем начальника механических мастерских на заводе сельскохозяйственных машин. В Воронеже семью постигло несчастье: у Тани, школьницы-подростка, внезапно развилось воспаление мозговой оболочки. Медицина оказалась бессильной – она умерла.

В 1918 году Александр Иванович стал преподавать в Воронежском сельскохозяйственном институте на факультете, который через несколько лет станет называться технологическим.

Когда Россия втянулась в Первую мировую войну, развитие института замедлилось, возведение новых учебных корпусов приостановилось. Институтская делегация буквально через несколько месяцев после революции едет в Москву.

Надо заметить, что помощь Совнаркома институту напрямую повлияла на улучшение бытовых условий семьи Гаврилова – ему предоставили отдельную просторную квартиру, в которой он с домочадцами прожил до отъезда в Коломну в 1922 году. 31 мая семейство высадилось с вещами на главной городской железнодорожной станции Голутвин.

Причина нового переезда, а точнее возвращения всей семьёй на малую родину Клавдии Филипповны, проста: здесь – большой родительский дом, один из многих, построенных Коломзаводом для руководителей подразделений и инженерно-технических работников предприятия. К тому моменту минуло почти десять лет, как умерглава семьи Филипп Акимович, и родной очаг требовал ремонта. С работой у Александра Ивановича проблем не возникло: он поступил на знакомый ему завод на должность заместителя начальника дизельного бюро.

С высоты нынешнего времени можно вполне определённо сказать: последующие полтора десятилетия в судьбе Александра Ивановича оказались наиболее плодотворными. Остались в прошлом войны, разруха; обновлённая страна строила планов громадьё, и он втянулся в этот гигантский процесс преобразования одной шестой части суши как активный и заинтересованный его участник, занимаясь решением важнейших задач развития производства Коломзавода.

Выпуск дизелей на заводе за годы революций и Гражданской войны прекратился, технические специалисты и квалифицированные рабочие разъехались в поисках лучшей доли. Руководство национализированного тогда предприятия понимало, что за этими машинами стоит большое будущее. Было решено дать импульс к возрождению дизелестроения, в дополнение к растущему производству паровозов. В 1924 году завод заключил договор на десятилетний срок с крупной немецкой фирмой МАN (машиностроительное общество Аугсбург-Нюрнберг), которая имела значительный опыт в создании дизелей [2, с. 155].

К тому моменту старый цех ДМ-1 исчерпал все свои технические и производственныевозможности изготовления дизелей. Строительство нового – ДМ-2 было признано столь важным, что на предприятие по этому поводу приезжал председатель Высшего совета народного хозяйства СССР В. В. Куйбышев. Уже к 1927 году в существовавшем тогда ГОМЗа (Государственном объединении машиностроительных заводов), в которое вошли крупные предприятия Коломны, Сормова, Брянска, Твери, Коломзавод занял лидирующее место по важным направлениям. Его доля по выпуску подвижного состава в ГОМЗа достигла 53 процентов, по дизелям – более 80 процентов.

В тот ключевой период Александр Иванович начал играть всё более заметную роль в развитии дизеле строения на заводе. По его инициативе научно-техническая библиотека выписывала множество изданий по этим видам двигателей внутреннего сгорания, и он постоянно отслеживал все конструкторские и технологические новинки в сообществе отечественных и зарубежных дизелистов. Гаврилов часто бывал в цехах предприятия, и эти его приходы на рабочие участки были, в сущности, своеобразным авторским надзором за исполнением всего того, что предписывала конструкторская и технологическая документация. Чего греха таить, исполнительская дисциплина в цехах не всегда была на высоте, да и изношенность большой части оборудования была на пределе. Он вникал во все детали общего хода работ – от чертёжной доски до сборки машин на стендах. Отступления от правил пресекал решительно, без шума и упрёков добиваясь устранения всего, что мешало делу.

Старейший конструктор-дизелист Коломзавода, лауреат Сталинской премии Матвей Петрович Маркин все пятнадцать лет работы Гаврилова на пред приятии трудился под его началом. «Специалисты в нашем дизельном бюро, – вспоминал он, – были сильные, но среди них на голову выше в буквальном и переносном смысле выделялся Александр Иванович. Работал он с какой-то огромной энергией. А голова его была прямо генератор идей и заряжала нас всех в КБ рабочим энтузиазмом. Много труда вложил в хорошие по тем временам реверсивные и не реверсивные дизели серии «Г». Его слова хорошо дополняют впечатления С. А. Абрамова, бывшего главного конструктора дизельного отдела в пяти десятые – шестидесятые годы. Он отчётливо помнил далёкие годы своей молодости и рассказывал: «В 1934 году по окончании заводского техникума я был направлен на работу техником-конструктором в КБ А. И. Гаврилова, квалифицированного и культурного руководителя. Исключительно высокая внутренняя культура, искрящаяся талантливость и одновременно необыкновенная скромность – вот что невольно привлекало к нему всех, кто с ним работал или встречался. Ни сам Александр Иванович, никто-либо из его КБ никогда не говорил о своих успехах и достижениях, словам предпочитали неустанный труд» [4].

Тут следует остановиться на важном моменте. В рамках десятилетнего договора фирма МАN поставляла на Коломзавод чертежи и к ним всю необходимую техническую документацию для производства дизелей. Лицензионный договор не только предполагал получение коломенцами новейших германских двигателей, но и предоставлял возможность специалистам ближе познакомиться с конструкторскими и технологическими службами завода в Аугсбурге. Все переговоры на этот счёт с немецкой стороной дирекция завода доверила вести Гаврилову.

О деловых встречах он писал потом подробные отчёты, в которых чётко излагал мнения немецкой стороны и высказывал суждения по дальнейшему выстраиванию взаимовыгодных отношений с европейским партнёром. Неудивительно, что именно Гаврилову доверили столь важное дело, – ведь Александр Иванович был не только великолепным конструктором, но и в совершенстве владел немецким и английским языками. Он с неподдельным интересом знакомился с опытом немецких коллег, во второй половине двадцатых годов не единожды выезжал в командировки по делам службы в Германию и Швейцарию.

Гаврилов всегда с уважением относился ксторон нему опыту, тем более к организации конструкторского дела в рамках немецкой технической школы. Ему, может быть, импонировал в чём-то излишний педантизм этой школы в отработке технической документации.

В годы сотрудничества с германской фирмой на заводе успешно была завершена постройка безнаддувочных дизелей 42БМ (45/42) и дизеля размерностью 30/38. Конструкторская документация из Аугсбурга в Коломне всегда существенно перерабатывалась, и всё это воплотилось в производство дизелей 38В8 мощностью 685 лошадиных сил и 8К8 на 800 лошадиных сил, в другие конструкции дизелей.

Кроме того, несколько позже, уже своими сила ми, конструкторы, технологи и рабочие Коломзавода спроектировали и освоили выпуск дизеля 1Д с газо турбинным наддувом мощностью в две тысячи лошадиных сил. В дальнейшем эти машины с заводских испытательных стендов регулярно отправлялись в Горький, на судостроительный завод «Красное Сормово», где парами монтировались на подводные лодки [2, с. 160]. По иронии исторической судьбы два таких двигателя, коломенские создатели которых были тесно связаны с немецкими конструкторами, стояли на дизель-электрической торпедной подводной лодке С-13. Этой субмариной в годы войны командовал капитан-лейтенант, впоследствии Герой Советского Союза А. И. Маринеско. В конце января 1945-го С-13 тремя торпедами с попаданием точно в цель атаковала немецкий военный транспорт «Вильгельм Густлофф » водоизмещением более 44 тысяч брутто-тонн, а через полторы недели потопила другой вражеский корабль «Генерал Штойбен» водоизмещением почти 15 тысяч брутто-тонн. Это были крупнейшие победы советских моряков в морских сражениях.

Но трудовые свершения и стоящие за ними военные победы пришли потом, а кульминация довоенного развития дизелестроения на предприятии пришлась на рубеж двадцатых – тридцатых годов. Гаврилова к тому времени на заводе ценили как высококлассного специалиста своего дела, и потому ни кто не удивился, когда ему поручили руководить КБ по дизелям спецназначения.

Читателю теперь понятно, в чём суть подобного «спецназначения». Но в то далёкое время в атмосфере растущей стены секретности мало кто знал, что речь шла о дизелях для Военно-Морских Сил, которые стали делать в Коломне. В своей административной ипостаси Гаврилов заполучил особую, если можно так сказать, привилегию. Поскольку проблемы моторостроения для военных кораблей были в центре внимания высшего руководства, то Александру Ивановичу вменили в обязанность регулярно докладывать о ситуации с дизелями новому председателю ВСНХ СССР, члену Политбюро ЦК ВКП(б) Г. К. Орджоникидзе, который вскоре возглавил Наркомат тяжёлой промышленности. Гаврилов получил особый пропуск, по которому мог без излишних формальностей приезжать к высокому руководителю.

На том этапе сложно подвигались работы с созданием реверсивных и нереверсивных дизелей, акцент на которых, вспоминая то время, не случайно сделал его коллега и подчинённый М. П. Маркин. От решения столь важной научно-технической проблемы зависело многое в развитии военно-морского дела. Напомню о запатентованной в 1906 году муфте для реверса коломзаводского инженера Р. А. Корейво, идею которого тогда же энергично подхватили в Европе. Эту новаторскую мысль, но на новом уровне развития дизелестроения, с оригинальными техническими новинками, не без труда, но всё же сумели в установленный срок осуществить в КБ Гаврилова, о чём он лично доложил Орджоникидзе.

Гаврилов всегда был образцом надлежащего от ношения к своей работе. Но, последовательно решая конкретные творческие задачи в создании целой линейки современных тогда машин, руководитель КБ никогда не упускал из виду общую ситуацию. Однажды он подверг сомнению весь текущий «линейный процесс» в создании дизелей, который установился после заключения договора с немецкими партнёрами.

Александр Иванович неожиданно для многих вы ступил как «парадоксов друг». До завершения соглашений с германской фирмой, которые он старательно отлаживал, оставалось ещё несколько лет. И вдруг он одним из первых на заводе предложил отказаться от её услуг.

Руководитель КБ был убеждён: досрочное прекращение договора не противоречит его духу и букве. Всё, что немецкие коллеги могли передать, они уже передали, но деньги валютой от СССР получали по-прежнему немалые. В свете того, что они уже к началу тридцатых годов дизелестроение на Коломзаводе изменилось качественно, это выглядело нонсенсом. Гаврилов не сомневался в творческих силах коломенских дизелистов. Из семи типов дизелей, которые тогда выпускало предприятие, было пять новых. Заводские специалисты к тому моменту уже самостоятельно проектировали новые машины, и среди них – двухтактные, с прямоточно-клапанной системой продувки. Это новшество при равных габаритах и весе машины значительно увеличивало её мощность. Тогда же здесь освоили производство дизелей с газотурбинным наддувом, и этот коломенский опыт, в свою очередь, использовала уже фирма МАN [2, с. 173, 181].

Мнение Гаврилова услышали и учли. И в 1932 году по взаимному согласию сторон действие соглашений Коломзавода с немецкой фирмой было прекращено. Коломенские дизелисты тогда уже сами стали играть ведущую роль в развитии производства обновлённого семейства этих двигателей. И решение о досрочном окончании договора стало, по существу, актом самоуважения, проявления уверенности в себе.

Известность опытного конструктора-дизелиста росла, и, вполне естественно, после многочисленных поездок в столицу на доклады, на совещания она существенно раздвинула круг его профессиональных связей. Александра Ивановича пригласили на преподавательскую работу в Московский электромеханический институт инженеров железнодорожного транспорта имени Ф. Э. Дзержинского на кафедру двигателей внутреннего сгорания. Преподавание он совмещал с основной работой – по обоюдному согласию руководителей Коломзавода и института. Более того, Гаврилову выделили автомашину для поездок и чтения лекций в Москве. В институте Александр Иванович развернул прикладные научные исследования по темам, которые рождались в ходе основной работы. Это, бесспорно, приносило большую пользу и заводу, и вузу, в котором он впоследствии стал док тором технических наук, профессором.

До этого места нашего рассказа мы более касались профессиональных устремлений Гаврилова. Но одарённый, точнее скажем – необыкновенно талантливый человек с огромным техническим и культурным кругозором, он и вне работы часто становился центром притяжения в своём окружении. Александр Иванович нередко повторял фразу Ленина, что для него работа – это отдых, а отдых – это работа. И посему полагал, что если досуг рассматривать как дело, то в него нужно обязательно вносить организованное начало. Он нередко вспоминал свою юность, которая прошла на донских берегах, иной раз напевал низ ким голосом старые казачьи песни. Но за годы жизни в древней Коломне проникся любовью к подмосковной природе, к обрамлённой густыми лесами, пере лесками и лугами тихой Оке с её притоками. С Клавдией Филипповной, с друзьями в летнюю и осеннюю пору он с удовольствием делал вылазки за ягодами и грибами за город или садился на прогулочные кора блики и заплывал в жаркое время вверх по Оке, где проводил время на чистых песчаных отмелях, купаясь и загорая.

В доме на Технической, 6, собирались родные и друзья Александра Ивановича и Клавдии Филипповны. Эти встречи можно назвать, по сути, литературно-музыкальными вечерами. Их неизменным устроителем был Александр Иванович. Специально сценарий не готовился. Когда все устраивались в зале робижевского дома, Гаврилов мог экспромтом объявить музыкальный или поэтический номер, и с этого начиналось действо.

Два окна просторного зала выходили на улицу. Под двумя другими окнами – в сад – стоял с дореволюционных времён малый концертный рояль «Блютнер», рядом, вдоль стены, – старинный диван. Посредине – овальный стол, а у стены напротив – буфет с чайной посудой и массивная печь, покрытая изразцами. Чаще начиналось так: Александр Иванович брал в руки старую скрипку, подходил к роялю и объявлял, что именно будет играть.

Как он вёл такие встречи? Об этом с искренним теплом вспоминала Лидия Владимировна Руденко. Она работала на Коломзаводе ученицей-конторщицей вместе с младшей сестрой жены Гаврилова Марией Филипповной Робижевой, которая пригласила её в гости, когда узнала, что Лида играет на фортепиано. И вот однажды, в начале тридцатых годов, Лидия Владимировна впервые попадает на одну из таких традиционных встреч. Конечно, в основном это был круг взрослых людей. Но когда она уверенно стала исполнять с листа и по памяти Бетховена, Шумана, слушатели прониклись к ней уважением. Более других молодой исполнительнице обрадовался Гаврилов. Он сказал, что отныне в их окружении есть достойный пианист. Почему именно этих композиторов играла Лида? Это была просьба Александра Ивановича. Исполнялась также музыка Берлиоза и Листа.

Впрочем, музыкальные интересы ведущего домашних концертов этими именами не ограничивались. Он обожал творения многих русских композиторов – сам играл и любил слушать музыку Глинки, Бородина, Даргомыжского. Их романсы почти всегда пели на таких камерных вечерах, «старожилами» которых были Иван Васильевич Ермолов, Клавдия Григорьевна Сухотина, Иван Михайлович Репин и другие коллеги, друзья по заводу.

Три музыкальных произведения чаще иных пелись в домашних концертах. Это – «Горные вершины» Варламова на лермонтовские строки из Гёте, «Не искушай меня без нужды» Глинки и Баратынского и «Моряки» Вильбоа и Языкова. «Скрипачом Александр Иванович был великолепным, – говорила Л. В. Руденко, – его игровые движения были, по существу, виртуозными, и ещё он по-особенному, по-своему умел интонировать».

Знакомство и погружения в мир искусства в уютном доме на зелёной улице Технической, не знавшей асфальта, сыграли огромную роль в жизни девушки. Она впоследствии продолжила музыкальное образование в столице и потом многие десятилетия работала педагогом по классу фортепиано в Московском музыкальном училище имени Ипполитова-Иванова; восемь лет руководила в нём общим отделом форте пиано. Уже известная в музыкальном мире, награждённая орденом «Знак Почёта» и медалями, она была удостоена звания «Заслуженный деятель искусств РСФСР» [5, с. 252]. В те же тридцатые годы Лидия Руденко стала подругой Николая, сына Клавдии Филипповны. Потом Лида выйдет замуж за Николая, одарённого математика.

Многие годы спустя Лидия Владимировна так пи сала в письме: «Александр Иванович вошёл в мою жизнь прочно и навсегда, когда мне не было ещё семнадцати лет. Он служил мне эталоном честности, хлебосольства, Человек с большой буквы. Много помог мне в моём дальнейшем становлении. Я бывала в этой семье очень часто. Зимние и летние каникулы, все праздники» [3].

Кроме умения играть на фортепиано, ученица-конторщица обладала хорошим, быстрым почерком. Она сама вызвалась помогать Гаврилову, когда тот ездил с докладами в Москву, к Орджоникидзе. Гаврилов великодушно принял предложение молодой помощницы, и часто она записывала доклады под диктовку автора.

Ценители прекрасного на встречах в доме Клавдии Филипповны и Александра Ивановича не ограничивались музыкой. Когда объявлялось время для чаепития зимой в зале, а летом в саду возле дома, то разговоры затевались далёкие от повседневных занятий. Все или почти все их участники были машиностроителями, техническими специалистами, но на «посиделках» демонстрировали отменное понимание и интерес к явлениям литературы и искусства. Сам Гаврилов не раз говорил, что его любимая оперная певица – Антонина Васильевна Нежданова, чей голос звучал не только на сцене Большого театра, но и по радио, которое тогда стало привычным для миллионов. Ещё с дореволюционных лет он глубоко интересовался творчеством Неждановой. И весьма критически отнёсся к тому, что один из её партнёров, великий Шаляпин, уехал из России.

Он мог долго и много рассказывать о писателях, чьи книги выделял отдельно. Льва Толстого, Александра Островского и особенно Антона Чехова он считал своими учителями и воспитателями, нередко опирался на их мысли и суждения в общении с друзьями, коллегами. Что касается Антона Павловича, то многие высказывания писателя о разных сторонах русской жизни в семье Гаврилова воспринимались как своего рода эталонные для подлинного российского интеллигента.

Конечно, он не мог не видеть, что нарастающая из года в год кампания по выявлению вредителей и шпионов приобретает какой-то иррациональный характер. «Самое ужасное – появление такого количества врагов народа…» – так он осторожно высказывался в узком кругу друзей о «ренегатах и изменниках». Газеты печатали невероятные сообщения о диверсионной и антисоветской деятельности ещё вчера прославленных и признанных руководителей производства, видных инженеров и конструкторов. Конечно, он невольно проецировал на себя железобетонные формулировки обвинений множества арестованных по небезызвестной 58-й статье.

В 1937-м Александр Иванович не чувствовал вокруг себя каких-либо признаков недоброжелательства, но «снаряды арестов» разрывались всё ближе. Годом ранее так исчез его молодой коллега Михаил Фёдорович Горбов, выпускник той же альма-матер, только с именем Баумана. В летние выходные дни они с женой и друзьями, как и прежде, выбирались на природу. В этих случаях он по-прежнему был душой общества, много шутил, вспоминал забавные истории из жизни известных людей. И, конечно, не мог знать, что 30 июля подписан приказ по НКВД СССР № 00447, согласно которому для Московской области первоначально будет определена цифра: подвергнуть репрессиям пять тысяч человек [6; 7, с. 153].

…И всё же это случилось. Осенью Александра Ивановича арестовали[13]. Странно, но А. И. Гаврилова нет в списках «Книги памяти жертв политических репрессий Коломны и Коломенского района».

К его арестантскому счастью (хотя какое тут арестантское счастье, скорее – везение в гигантской рулетке повальных репрессий), после короткого разбирательства Гаврилова не осудили по «первой категории» и не увезли в день оглашения приговора на Бутовский полигон за своими девятью граммами свинца в затылок. Вместе с ним арестовали и других сотрудников конструкторского дизельного бюро – Н. М. Урванцева и Д. Д. Филиппова. Ранее, в конце августа, был арестован и обвинён в шпионаже в поль зу Германии ещё один работник КБ дизелестроения – инженер Фёдор Фёдорович Щербаков. А ещё ранее, в конце мая, – бывший директор завода в 1935–36 годах Соломон Ильич Кукс, обвинённый в создании шпионско-диверсионных групп. Щербакова и Кукса с разными обвинениями объединила навсегда одна дата – их обоих расстреляли в Бутове в один день, третьего ноября 37-го… [7, с. 62, 132].

Пока шло следствие, Клавдия Филипповна и домочадцы не находили себе места: где он, что с ним? При очередном визите в приёмную НКВД ей сообщи ли: будет дано разрешение на свидание. При первой встрече с Шурочкой, как звала его любящая жена, он выглядел осунувшимся, лицо серым, тёмные круги под глазами… Однако Александр Иванович держался по возможности бодро, говорил, что в деле нет подтверждения его вредительской деятельности. И не высказывал каких-либо предположений о будущем. Клавдия Филипповна возвращалась в Коломну и, плача, обо всём рассказывала родным, в том числе и снохе Лиде.

И первое, и последующие свидания в Бутырской тюрьме породили у Клавдии Филипповны робкое упование: всё обойдётся, уже, может быть, разобрались, установили невиновность, скоро отпустят! Но вскоре надежда рухнула: десять лет лагерей. Ошибок у следователей быть не могло.

Потом – снова неизвестность, на несколько месяцев… И вот первая весточка от Александра Ивановича: он далеко от Москвы. В ту пору режим его содержания оказался не слишком строгим. Даже дозволялись встречи с близкими родственниками. При первой же оказии Клавдия Филипповна спешно поехала в Карело-Финскую АССР. Там, на станции Медвежья Гора Кировской железной дороги, под принятым лаконичным и распространённым в те времена сочетанием букв и цифр находилось место заключения её мужа: п/я 251, он же – Беломорско-Балтийский исправительно-трудовой лагерь. Организованный почти за десять лет до того и расширенный после прокладки Беломорско-Балтийского канала, этот ИТЛ силами зеков должен был создать полноценную, как нынче говорят, инфраструктуру по обоим берегам искусственного водного пути для освоения прилегающих территорий.

В назначенный день 30 августа 1940 года Клавдия Филипповна уже была в комнате для свиданий п/я 251 и с нетерпением ждала Александра Ивановича. В том момент, когда дверь отворилась и конвойный впустил его внутрь, она от увиденного и неожиданного на мгновение растерялась, а потом бросилась в объятия мужа. Он пришёл на свидание к ней в хорошем костюме, с цветами и коробкой конфет! И выглядел он, в отличие от месяцев заточения в Бутырке, значительно лучше. Они не могли насмотреться друг на друга. Клавдия Филипповна говорила о доме, о Коломне, о друзьях, о том, что произошло за годы после ареста. Александр Иванович поведал о своём житье-бытье.

Судьба осуждённого врага народа непредсказуема. Однако она, эта судьба, Гаврилову отчасти улыбнулась. Огромные стройки, которые под началом НКВД развернулись в краю белых ночей, требовали не только грубого физического труда. Для планомерного и быстрого развития столь огромного хозяйственного комплекса требовались хорошо укомплектованные инженерно-конструкторские и технологические службы, которые быстро и качественно могли бы разрабатывать проекты, воплощать в готовые объекты планы партии и правительства. Это хорошо понимал начальник Беломорско-Балтийского ИТЛ старший майор госбезопасности М. М. Тимофеев, уже отслуживший здесь три года. В рамках своих полномочий всевластного хозяина над судьбами заключённых он допускал для некоторых послабления. Недостатка в технических специалистах у него, разумеется, не было. И те, кто в прежней жизни по своей профессии имел опыт подобного рода, работали в сносных условиях.

Нет пока сведений о том, над чем именно работал в зоне Гаврилов. Ведь там возводились десятки разных предприятий. Очевидно одно: свою подневольную работу, в силу своих жизненных установок, делал добросовестно. Вырученные за неё деньги он высылал в Коломну.

Но перенесёмся в Москву. В лето того же 1940 года вдали от Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря, в первопрестольной, про изошли события, которые вскоре снова повернули жизнь Гаврилова на новый путь. Всё это случится в совершенной тайне на островах гулаговского «архипелага».

Когда группа специалистов-арестантов во главе с будущим академиком Валентином Петровичем Глушко – одним из выдающихся мировых конструкторов ракетных двигателей, получившим восемь лет заключения, – переехала летом 1940-го из зоны в зону – из Москвы в Казань на авиазавод, то сразу встал кадровый вопрос: кому работать по востребованной тогда ракетной тематике? По настоянию В. П. Глушко ему была выказана неслыханная для «органов» любезность – предоставлены списки осуждённых инженеров и конструкторов, разбросанных по лагерям и тюрьмам. Он сам просматривал и помечал нужные фамилии с объективными данными. Так он попал на строчку: «Гаврилов А. И., доктор технических наук, профессор».

И Александр Иванович оказался на берегах Волги, где ему пришлось сойти со стези конструктора-дизелиста и обратиться в «ракетное вероучение», шедшее в России и Советском Союзе от Кибальчича и Циолковского. Что увидел Александр Иванович, когда его привезли по казанскому адресу, на улицу Дементьева, д. 1? Здесь находилась в то время спецтюрьма, которая после объединения заводов № 16 и № 27 получила первоначальное на звание «ОКБ 4-го спецотдела НКВД СССР при заво де № 16» [8, с. 316]. Потом она станет именоваться ОКБ-16, которое находилось в левом крыле четырёхэтажного Ш-образного здания заводоуправления на окраине города, на стыке двух соединившихся предприятий.

В самом ОКБ-16 было создано КБ-2, назначением которого была разработка авиационных жидкостных ракетных двигателей – ЖРД; главным конструктором работал Валентин Петрович Глушко, при первой встрече рассказавший Александру Ивановичу о задачах их необычного коллектива: создавать теорию этого направления деятельности, проводить расчёты, конструировать, делать всё в «железе», сравнивать замысленное с тем, что получилось, проводить эксперименты, а при неудаче – и выяснять, почему не получилось, и начинать всё сызнова.

Всё КБ того времени размещалось в трёх комнатах на втором этаже. Его сотрудники – конструкторы, расчётчики, чертёжники – вместе с руководителями сидели вместе (в буквальном и переносном смысле). У большинства из тех, кто работал с чертежами, имелись свои кульманы. А жили и питались сидельцы на четвёртом этаже.

По сложившимся правилам, к заключённым обращались по имени-отчеству. Фамилии в чертежах не отражались, вместо них указывались табельные либо особые номера, присвоенные каждому заключённому сотруднику. Валентин Петрович, бесспорно, умел находить талантливых людей даже в условиях несвободы и объединять их вокруг главного дела, которое тогда было очень нужно для армии, но не менее требовалось для будущего, о чём Глушков в юности переписывался с Циолковским, для космоплавания. Вместе с Александром Ивановичем в казённом доме оказались профессора К. И. Страхович, В. В. Пазухин, Г. С. Жирицкий, инженеры Д. Д. Севрук, В. А. Витка, Н. Н. Артамонов, Г. Н. Лист, А. А. Мееров, Н. С. Шнякин, Н. Л. Уманский, А. С. Назаров, Н. А. Желтухин и многие другие. Они были ядром КБ в Казани, а потом составили костяк будущего предприятия по ракетным двигателям для боевых и космических ракет уже в Химках [8, с. 318].

Потом профессор Гаврилов ближе познакомился с коллегами, а с некоторыми даже подружился. Иногда они делились своими горькими воспоминания ми. В таких случаях Александр Иванович невольно вспоминал и примеривал к их и своей арестантским судьбам толстовскую мысль: все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья не счастлива по-своему.

Скоро КБ-2 обрело свою строго определённую форму. Кроме конструкторского подразделения, имелось экспериментальное производство и научно-исследовательские лаборатории. Гаврилов работал в первом. В конце 1942 года к ним в КБ при соединились С. П. Королёв, Роберт Бартини, Карл Сциллард, которых привезли из туполевской «шарашки» в Омске [8, с. 326]. Словом, здесь собрался, можно сказать без преувеличения, подлинный цвет создателей всего того нового в технике, что громадное большинство современников не могло представить себе даже в воображении. В том числе и те, кто их судил и охранял.

Между Глушко и Гавриловым была солидная разница в возрасте – почти в четверть века. Молодой главный конструктор при знакомстве с людьми всегда поддавался первому впечатлению. Если при знакомстве кто-то располагал его к себе, то в дальнейшем он, как правило, всегда был настроен к этому человеку благожелательно. В Александре Ивановиче ему нравилась глубокая неподдельная интеллигентность и широкая техническая эрудиция, которые он прочувствовал во время нередких бесед в короткие часы вечерних разговоров в комнате, где они все вместе спали. Ещё Валентина Петровича, аккуратного во всём, привлекало то тщание, с которым профессор относился к работе. Его чертежи были образцом точной графики, правильной простановки размеров изделий, читались легко. А идеи по ходу разработок изделий, которые предлагал Гаврилов, были уместными и полезными. Их Александр Иванович всегда всесторонне обосновывал и ясно излагал спокойным негромким голосом.

Кроме основной деятельности здесь, на зарешеченном пятачке межличностного общения, у Глушко и Гаврилова неожиданно открылось одно общее пристрастие – к музыке. Оказалось, что оба прекрасно играют на скрипке и оба искренне потом обменивались взаимными комплиментами по поводу исполнения скрипичных произведений. Правда, Александр Иванович признавал, что в игре на столь чувствительном смычковом инструменте, как скрипка, Глушко более выразителен, что Валентин Петрович может более плавно взять звук, а его косое ведение смычка даёт богатое и выразительное звучание. Глушко пытался протестовать в ответ на лестные оценки профессора, но это было почти так. Ведь Валентин Петрович в молодые годы всерьёз занимался музыкой и даже намеревался сделать игру на скрипке своей профессией. К счастью для нашего ракетостроения, передумал. Что касается самой игры, то показать обо им заключённым скрипачам свою игру было где. В КБ довольно слаженно играл небольшой тюремный оркестр. Хозяйственные службы НКВД обеспечили его музыкальными инструментами. И те, кто владел ими, иногда выступали с концертами перед своими же товарищами поневоле и зашедшими на звуки музыки охранниками. Приходили на них и вольнонаёмные специалисты. А дирижёром оркестра стал бывший главный инженер Харьковского паровозостроительного завода имени Коминтерна Ф. И. Лящ, «приводивший станки в негодное состояние» на своём заводе [8, с. 322].

Работа по 10–12 часов в день отчасти заглушала тоску по дому, по свободе. Но эта сложная, интересная, хоть и подневольная работа энергично продвигала вперёд отечественные летательные аппараты. В основном усилиями зеков были разработаны вспомогательные самолётные жидкостные ракетные двигатели РД-1, РД-1ХЗ, РД-2 и РД-3. Уже в 1943 году прошли стендовые и лётные испытания РД-1 на самолёте Пе-2 в качестве ускорителя. А на следующий год этот двигатель в двух модификациях был запущен в серийное производство.

В письме к И. В. Сталину от 16 июля 1944 года Л. П. Берия, оценивая работу Глушко и сподвижников, отметил, что она по технической новизне и успешному решению ряда сложных технических и конструктивных проблем является весьма ценной. Однако самым главным в этом письме для казанских узников были строки последнего абзаца, в котором была выражена мысль: считать целесообразным освободить со снятием судимости особо отличившихся заключённых специалистов. К письму прилагался список на 35 заключённых казанской спецтюрьмы. В их числе оказался и А. И. Гаврилов [8, с. 346–347].

Через несколько дней он уже в Москве. По дороге домой в Коломну остановился у снохи, которая работала и жила теперь в столице. Потом Лидия Владимировна Руденко написала о знаменательном при езде Александра Ивановича: «Никогда не забуду этот летний вечер. По счастливой случайности я была в Москве (тогда я была мобилизована МК ВКП(б) для работы в бывшем оккупированном районе, и толь ко один раз в месяц приезжала в столицу). Тогда он впервые назвал меня своей дочерью» [3]. Он ненадолго задержался в Москве, чтобы купить что-то для Клавдии Филипповны. При этом говорил, что едет к жене с чувством, будто только что женился.

О пребывании в Казани Гаврилов говорил мало. Лидия Владимировна вспоминала, что она была немало удивлена, когда этот человек, на годы оторванный от семьи, жестоко попранный тяжёлой ложью, вдруг сказал: «Знаешь, Лида, а я очень рад, что был арестован. Благодаря этому я отдал всего себя Родине».

Вскоре Гаврилову с Клавдией Филипповной пришлось уезжать из Коломны в подмосковные Химки, куда было переведено ОКБ-СД (специальных двигателей) – так теперь называлось КБ Глушко. Здесь на авиационном заводе № 456 тогда открывалась новая научно-техническая страница в создании двигателей летательных аппаратов, которые потом станут основой ракетного щита СССР. Спустя недолгое время предприятие стало называться ОКБ-456, главным конструктором его стал В. П. Глушко. Здесь отныне продолжил своё служение ракетному делу Александр Иванович – как руководитель группы, старший инженер-конструктор отдела камер сгорания [9].

С Келечкой – как Гаврилов по-семейному звал любимую жену – он поселится на окраине Химок, в посёлке имени Чкалова, в доме № 1, в квартире № 20, недалеко от завода, на который будет скоро привозить из Германии всё, что осталось от производства ракет ФАУ-2 после шустрых американцев. В командировку туда были направлены многие советские специалисты, работавшие по такой тематике. Глушко назначили начальником двигательной секции Особой правительственной комиссии по трофейным делам, связанным с ракетными разработка ми вчерашних врагов.

Он выезжал в оккупированную Германию не сколько раз и, получив полное представление о размахе работ немецких ракетчиков, чётко сформулировал задачу перед ОКБ-456. Надо было максимально освоить новую область техники, восстановить полный комплект технической документации на двигатель ракеты А-4, то есть ФАУ-2, обеспечить предельно возможный сбор трофейной материальной части.

В самые короткие сроки всё это было выполнено большой группой сотрудников, специально по добранных самим главным конструктором. Столь специфическая работа шла напряжённо. Причём её выполняли те, кто ещё вчера сидел за решёткой. Но именно эти люди, теперь свободные, работали с редкостным самоотречением.

Когда из поверженной Германии стали привозить и разбирать конструкторскую и технологическую документацию на двигатели, стало понятно, что она нуждается в серьёзной и большой обработке. По требованию главного конструктора документация должна была быть такой, чтобы её исследователям было понятно каждое конструктивное решение. Глушко организовал оперативный перевод на русский язык немецких документов, а это было свыше трёх с поло виной тысяч листов чертежей, технических условий, расчётов и спецификаций. Дело чрезвычайной сложности: ведь надо было привязать документы с немецкими промышленными стандартами к советским ГОСТам [8, с. 436].

Валентин Петрович, знавший несколько европейских языков, немецким не владел. Но среди его сотрудников огромную помощь в переводе документации оказал профессор Гаврилов. Он, как мы знаем, в совершенстве знал немецкий и был хорошо знаком с германскими техническими требованиями ещё со времён работы на Коломзаводе и командировок в Германию.

Жизнь постепенно входила в более спокойное русло. При случае с Клавдией Филипповной они выбирались в Коломну, в дом на Технической. Но уже не собирались друзья, как когда-то: попеть, почитать стихи, послушать музыку. Скрипка Александра Ивановича все годы его вынужденного отсутствия по-прежнему лежала в футляре. Когда он с женой приезжал из Химок, иногда доставал инструмент и играл для малого круга родственников, для себя. Потом увёз скрипку в Химки, но там играть не мог, и она была возвращена в Коломну.

Работа не тяготила – напротив, поддерживала жизненный дух Гаврилова, и он только об одном иногда сожалел: что не может рассказать Келечке, какие горизонты могут открыться перед страной, когда их химкинские изделия обретут ещё большее техническое совершенство. Он выдерживал всё ускоряющийся темп решения производственных задач. Леонид Евгеньевич Стернин, доктор технических наук, старейший сотрудник нынешнего НПО «Энергомаш имени В. П. Глушко», а в те далёкие годы – вузовский выпускник, – с теплотой вспоминает профессора Гаврилова как замечательного специалиста из когорты конструкторов, стоявших у истоков развития нашего ракетного двигателестроения.

В 1948-м Гаврилова снова арестовали [10]. Снова камера с круглосуточным электрическим светом. Как пятнадцать лет назад, начались допросы с вопросами, на которые он не знал что ответить. Потом проходили недели, когда Александра Ивановича никуда не вызывали. Вновь вырванный из обычной жизни, он не мог понять, что же произошло в недрах этих самых органов. Его тюремный опыт подсказывал, что всё пройдёт по-старому. Приведут на суд. Признают правоту следствия и объявят новый срок. Или?..

Прошло почти полгода. В ОКБ тяжело восприняли арест профессора. Вслух не говорили об этой беде, но даже зацепки не было – кто донёс, за что? Что-то стало проясняться после одного заседания парткома, на котором послышались привычные призывы к бдительности. Речь зашла о том, что это неправильно, когда ключевые посты занимают бывшие зеки, и от них, мол, можно ждать чего угодно. Причём с подобными словесами выступили директор опытного завода, бывший секретарь обкома, и назначенный сюда парторг ЦК КПСС.

Многим стало понятно, откуда «росли ноги» подлой провокации. В ОКБ‑456 все знали, как уважал Гаврилова главный конструктор. И многие знали, что вчерашний секретарь обкома пытается подмять под себя Глушко. Удар по Гаврилову – это удар и по главному конструктору. Как уж поладили провокаторы с «органами» – неведомо, но факт был фактом. Из Гаврилова, возможно, захотели сделать мишень, что бы попасть в Валентина Петровича.

Накалённая обстановка в ОКБ вынудила В. П. Глушко сделать решительный шаг. И здесь мы предоставим слово свидетелю тех событий – заместителю главного конструктора КБ «Энергомаш», Герою Социалистического Труда В. И. Лавренцу. Вспоминая перипетии того момента, он рассказал, как Валентин Петрович Глушко поехал к члену Полит бюро ЦК ВКП(б), заместителю Председателя Совета Министров СССР Г. М. Маленкову, который незадолго до этого возглавлял совминовский «спецкомитет № 2» по развитию ракетной техники и, конечно, хорошо знал Глушко:

«Арест Гаврилова рассматриваю как недоверие и ко мне, – сказал он взволнованно. – Я стал работать в два раза хуже. Убедительно прошу освободить его, он не виноват.

– Виноват Гаврилов или не виноват, это вопрос не вашей компетенции, – последовал ответ. – Но если арест мешает работе, его выпустят.

– Благодарю вас, Георгий Максимилианович.

Считая, что аудиенция окончилась, Глушко встал. Но Маленков с улыбкой остановил его.

– Сидите, сидите.

Затем позвонил помощнику:

– Приглашайте.

В кабинет вошли директор завода и парторг ЦК. Вместо приглашения присесть на их головы обрушилась отповедь:

– Прекратите третирование Валентина Петровича. Предприятие создано для реализации его идей. Вы же туда направлены в помощь ему, а не для постановки палок в колёса. Если же не уразумели сказанного, то придётся вас убрать.

Они пытались оправдаться, но в ответ услышали:

– Я вас больше не задерживаю.

Через несколько дней в конструкторском зале появился профессор Гаврилов. Вскоре директор завода и парторг ЦК были смещены с занимаемых должностей» [11, с. 300–301].

Александр Иванович старался крепиться, не подавал вида, что ему сейчас особенно тяжело. Окружающие на работе были рады, что всё обошлось без худших последствий, и старались относиться к Гаврилову более внимательно, и даже предупредительно.

Минуло ещё несколько лет. Шёл очередной високосный год, 1952-й. С первого апреля в магазинах снизились цены на многие товары. По заведённой Гавриловым домашней традиции отмечать советские и православные праздники 20 апреля отпраздновали Пасху. Он обрадовался, когда прочитал в газетах, что в последний день мая вступил в строй Волго-Донской канал имени В. И. Ленина, соединивший Волгу с Доном; пытался представить, как теперь мимо его род ной станицы Константиновской проходят корабли из Чёрного в Каспийское море и обратно. Но тревожили вновь участившиеся сообщения газет об арестах очередных врагов народа. И поджидал жестокий удар.

Умерла его Клавдия Филипповна, дорогая Келечка. Со священнослужителями удалось договориться, и её похоронили по-православному на кладбище возле церкви в деревне Куркино, неподалёку от Хи мок.

Прошло немного времени, и Гаврилов решился уйти на пенсию. Глушко отговаривать не стал – понимал состояние Александра Ивановича. Валентин Петрович был необычно мягок в разговоре. О прошлом не вспоминали – слишком горько для обоих. Прощаясь, Валентин Петрович взял в свои ладони руку коллеги и от всего сердца поблагодарил его за всё.

Гаврилов решил вернуться в Коломну, в дом на Технической, где они с Келечкой столько лет чувство вали себя счастливыми. В тот день, когда ему исполнилось семьдесят, он выбрал момент и достал скрипку. Как встарь, подошёл к роялю, повёл смычком по струнам. Заиграл мелодию старинного романса Булахова, который он не раз исполнял Клавдии Филипповне. Теперь он не пел, но в его сердце по-прежнему звучали строки: «Звезда любви, звезда волшебная, звезда моих минувших дней. Ты будешь вечно неизменною в душе проснувшейся моей». Достал старый альбом – обычный альбом для фотографий, и открыл одну заветную страницу. Там были аккуратно прикреплены две давно засохшие луговые ромашки – те самые, которые ему преподнесла на парфентьевском лугу любимая.

* * *

…В тот январский понедельник, под утро, морозные узоры на оконных стёклах уже почти не оста вили просвета. Свояченица Мария Филипповна привыкла спозаранку хлопотать, готовя завтрак. И как всегда, старалась по возможности не беспокоить излишней суетой Александра Ивановича, зная, что около восьми часов он сам выйдет из своего кабинета-спальни, приветливо поздоровается и непременно найдёт повод для какой-нибудь шутки. Потом они будут не торопясь завтракать, слушать новости по радио. Позже он наденет старенькое пальто и выйдет во двор, где под навесом аккуратно уложены в высокие поленницы дрова, наколотые им ещё с осени. Наберёт корзину поленьев и растопит старую печь. Холода в последние дни установились крепкие, дом был большим, обогреть его в стужу стало делом непростым.

Но привычный час минул, старинные настенные часы пробили восемь, Александр Иванович не выходил. Мария Филипповна решилась, наконец, постучать в прикрытую дверь. Ответа не последовало. Она потянула ручку на себя и в образовавшуюся щель позвала зятя. Он не отозвался. Тогда она распахнула дверь и в отсвете лампы из коридора увидела на подушке неподвижное лицо Александра Ивановича…

Когда подъехала карета «скорой помощи» и пожилая женщина-врач вошла в дом, она лишь констатировала смерть. Достала какие-то бумаги и со сбивчивых слов ошеломлённой Марии Филипповны начала записывать необходимые сведения. …Гаврилов Александр Иванович, 1884 года рождения, полные семьдесят лет… Потом в его амбулаторную карточку и в официальное свидетельство о смерти впишут дату 10 января 1955 года и окончательный диагноз – острая сердечная недостаточность, а в просторечии – разрыв сердца. От себя скажу иначе: его уставшее от жизни сердце просто остановилось.

На похоронах людей было немного. Гроб вынес ли из дома и по традиции для короткого прощания с родным кровом поставили на две табуретки возле калитки. Его неживое теперь лицо было обращено к высокой берёзе, которую он в палисаднике посадил сам за тридцать лет до этого.

Похороны были без музыки. В старенький ритуальный автобус уместились все, кто посильным участием, нешумными встречами и беседами разделял два последних года его жизни после возвращения в Коломну. Машина небыстро проехала по улицам города и, поскрипывая, взобралась по заснеженному шоссе к тогдашней окраине Коломны, к Протопоповскому кладбищу, где на одной из аллей уже была вы рыта могила. Всё завершилось быстро, а пошедший вскоре снегопад за считанные минуты укрыл холмик тёмной глины над могилой…

Поминки прошли в доме по православному обряду. Готовила Мария Иовна Воронкова, давняя знакомая Гаврилова и всех Робижевых, в том числе и Клавдии Филипповны, когда-то носившей эту фамилию в девичестве. Безмолвными свидетелями тризны были рояль и скрипка, лежавшая на его крышке, – скрип ка Александра Ивановича. Зоя Воронкова, дочь распорядительницы стола, вспомнила свою юность и время знакомства с Александром Ивановичем и его женой задолго до войны. «Я была молодая, – говорила она, – но разница в возрасте не мешала дружбе. Они принимали меня всегда тепло и радостно. С ними было всегда интересно. Именно от них я многое узнала о природе, о музыке, о литературе. Как он только успевал про всё читать и так во всём разбираться?»

Вспомнили, что в стародавние времена Александр Иванович работал на Коломзаводе по дизелям, пока за ним не приехали однажды ночью 1937 года и не увезли в неизвестность на бесконечно долгие годы. Потом коллективно попытались понять: а чем же занимался Александр Иванович до возвращения в Коломну? Пробовали что-то вспомнить из его высказываний при жизни. Ничего не знала и Мария Филипповна, младшая сестра его Келечки. Все сошлись на том, что покойный никогда ничего не говорил о работе. Не любил он этого, хотя во всех других отношениях человеком был необычайно открытым для всех друзей и знакомых.

В тот же год Валентина Петровича Глушко и всех его коллег по сидению в спецтюрьме пригласили в Генеральную прокуратуру. Встреча с ними одного из заместителей генпрокурора началась с обращения – «товарищи». Им объявили, что все они реабилитированы. Прокурор назвал имена тех, кто их преследовал, и сказал, что отныне они вправе потребовать привлечения к ответственности тех, кто фальсифицировал дела.

Минули годы. Над местом последнего упокоения Александра Ивановича вокруг его скромного памятника подросли деревья и кусты. Мария Филипповна Робижева нередко навещала могилу зятя и похороненного рядом своего и Клавы старшего брата Александра Филипповича.

Почти через два десятилетия после его кончины в печати появился первый очерк о профессоре Гаврилове. Почти через тридцать лет в Коломне его именем назвали одну из улиц [12].

Пусть несколько запоздавшие по времени, но всё-таки добрые весточки памяти о скромном при жизни, но выдающемся по свершённым делам чело веке, русском конструкторе Гаврилове.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Список лиц, окончивших курс в Императорском училище и бывшем ремесленном учебном заве дении. 1845–1912 г. Изд. 10-е. М., 1912.
2. Ефремцев Г. П. История Коломенского завода. М. : Мысль, 1973.
3. Личный архив автора.
4. Запевалов Ю. Н. От дизелей – к ракетам. Имя в истории страны и Коломенского завода // Куйбыше вец. 2005. 29 апр. С. 7.
5. Кузовкин А. И. Коломенская краеведческая пя тилетка : ист. календарь Коломны и района на 2012– 2016 годы. Коломна, 2012.
6. Приказ НКВД № 00447 : материал из Википедии. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/%CF%F0%E8%EA%E0%E7_%CD%CA%C2%C4_%B9_00447
7. Книга памяти жертв политических репрессий г. Коломны и Коломенского района. Коломна, 2002.
8. Качур П. И., Глушко А. В. Валентин Глушко. Кон структор ракетных двигателей и космических си стем. СПб., 2008.
9. Приказ № 3 по Опытно-конструкторскому бю ро по спецдвигателям при заводе № 16 от 28 августа 1944 года. Копия из архива управления кадров ОАО «НПО Энергомаш» имени В. П. Глушко.
10. ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П‑13381.
11. Однажды и навсегда : док. и люди о создателе ракет. двигателей и косм. систем акад. В. П. Глушко. М., 1998. С. 300–301.
12. О наименовании набережной Д. Донского и ул. Гаврилова: Решение исполкома Коломен. гор. Совета нар. депутатов от 19.08.1983 г. № 405/15.
13. ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 2. Д. 14032.

Москва – Химки – Коломна