ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. ГОД 2019-й

Великая Отечественная война

В. В. МАЦКЕВИЧ

ВОЙНА ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ

Вадим Викторович Мацкевич (1920–2013) – военный инженер, уроженец Новочеркасска. Известен как создатель радиолокационной станции «Сирена», которая была применена на истребителях МиГ-15 во время войны в Корее (1950–1953) и спасла жизни многим лётчикам, обеспечив превосходство наших истребителей над американскими «Сейбрами».

Первые публикации воспоминаний В. В. Мацкевича появились в журналах «Радиоэлектроника и управление» (2002. № 10–12), «Кто есть Кто» (2003. № 6), «Военно-исторический архив» (2003. № 6).

В 2006 году в Москве вышла его книга «Солдат империи, или История о том, почему США не напали на СССР», которую Вадим Викторович прислал в Донскую публичную библиотеку с дарственной надписью: «Ростовской библиотеке от земляка и автора книги». Но книга была издана с очень большими сокращениями. Поэтому в Майкопе в 2010 году вышла в свет её полная версия. Сохранив общее название, книга имеет подзаголовок – «Мемуары».

Ниже мы публикуем одну из глав в связи с сообщением об этой книге Е. В. Петровой (дочери автора) на Четвёртых Коршиковских чтениях (Ростов-на-Дону, 19 сентября 2018 г.).

Л. А. ШТАВДАКЕР

На фото – В. В. Мацкевич с внуком Иваном. Москва, 1989 год.Фото из семейного архива Е. В. Петровой

Из воспоминаний студенческих лет

В июне 41-го началась война. У нас как раз были экзамены, и вдруг выступает Молотов и говорит, что сегодня на нашу Родину вероломно напала гитлеровская Германия. Нас тут же посадили в эшелоны и отвезли под Вязьму рыть укрепления. Мы там сооружали эскарпы, контрэскарпы, всевозможные противотанковые препятствия.

Вроде ничего примечательного там и не было, рыли и рыли, но однажды наша «шайка-лейка» устроила такую затею. Взяли нас двоих, меня и такого же простофилю Сашку Дубенского, и стравили соревноваться – кто больше выроет. Норма была 3 или 4 кубометра земли. Нам отмерили участки, и мы с Сашкой, как бешеные, начали копать. А остальные стояли на бровке и поплёвывали, посмеивались над тем, как мы боролись за звание «титана»  – так они придумали это якобы почётное звание. Вот кто из них, Мацкевич или Дубенский, заслужит звание «титана» первого разряда?

Мы вырыли примерно по 12 кубометров. Это страшно было! После этой копки я, видимо, ужасно надорвался и меня начало колотить и трясти, как в лихорадке.

Однажды ночью нас стали перебрасывать в другую деревню. Мы все были очень злыми, потому что изголодались. Нас последнее время кормили всё хуже и хуже. Начальником снабжения был Гольдберг – вечный студент. Ему было уже за 40, а он всё ещё держался на втором курсе. Вот этого седого старого Гольдберга назначили начальником снабжения колонны, а он вдруг перестал нас кормить.

И вот иду я ночью по этой деревне. Забыл, как она называется. Ищу свой дом, а со всех сторон раздаётся: «Долой Гольдберга, долой Багратуни!». А Багратуни был начальником колонны от партийной организации нашего института и начальником политотдела МЭИ. А я что? И я присоединился к массам, тем более в темноте меня никто увидеть не мог. И начал также со всеми орать: «Долой Гольдберга, долой Багратуни!» И вдруг на плечо опускается тяжёлая рука. Это оказывается рука Багратуни: «Вот где зачинщики, вот где поджигатели! Так вот, я шутить не умею, с завтрашнего дня ты орёшь «Долой Гольдберга» и с завтрашнего дня назначаешься начальником снабжения вместо Гольдберга. Понял? И если ты не накормишь колонну, то тебе несдобровать. Мы тебя выгоним из комсомола, и вообще я с тобой расправлюсь, как повар с картошкой».

Наутро на машине мы поехали за продуктами. Я помню огромный склад. Завскладом Дешалит. У него там всё завалено продуктами. Бочки с селёдкой, сахар – всё что угодно, а он ничего не даёт: «Это у меня специальные фонды». Ну, кто его знает, война идёт, может быть, это для армии. Я молодой, обвести меня вокруг пальца ничего не стоит. Мы оттуда уехали ни с чем. И вдруг на мосту через Днепр нам встретился тоже на машине мужик и говорит: «Ребята, вы поезжайте в Издешково, там, на вокзале, идут эшелоны из Орши с продуктами. Они сбрасывают горы продуктов. Там горы хлеба, горы сахара – стокилограммовые мешки, селёдка. Там чего только нету».

Вдоль дороги к Издешково я обратил внимание на то, что на обочине стоят какие-то сооружения, похожие на танки, сделанные из земли или навоза. На вокзале действительно были хлеб и сахар. Я запросто таскал 100-килограммовые мешки с сахаром.Никогда не думал, что смогу поднимать тяжести шутя.

Там, в Издешково, мы увидели страшную картину. Из-под Орши подходили эшелоны с беженцами. Немцы броском подошли к Орше. Никто не сумел собраться. Женщины с детишками. Одна с тремя. Одного держит на руках, а сама чуть ли не в нижнем белье. Ничего у неё нет. Муж офицер остался в Орше. Вся в слезах. Такой кошмар, такой ужас! Но у нас своя трагедия – нужно своих кормить, целую колонну. Выезжаем из Издешково на эту стрелу-дорогу — и вдруг туча юнкерсов, штук двадцать, и начали бомбить справа между дорогой и лесом. Там сотни каких-то тёмных квадратов и ещё что-то из фанеры, напоминающее пушки. Они стали бомбить и дорогу, по которой мы ехали.

Мы были уже почти в середине пути, когда они стали сбрасывать бомбы на нас. Мы несёмся, за нами стеной пыль. Я кричу шофёру: «Останавливай к чёрту машину, давай спрячемся в канаву, нас ведь сейчас уничтожат!» Бомбы то спереди, то сзади. А он вцепился двумя руками в руль и кричит: «Двенадцать негритят пошли купаться в море, двенадцать негритят резвились на просторе. Один из них утоп, ну, и мать ему...». Потом одиннадцать негритят резвились на просторе, и там негритят уже совсем нет. И вдруг немцы перестали бомбить. Они развернулись и ушли. В нас не попала ни одна бомба, правда, сзади в кузове мы привезли, наверное, с десяток осколков. Они застряли в мешках с сахаром и в хлебе.

Вдруг из леса к нам подъезжает мотоциклист: «А ну, поставьте машину. Приказано вас доставить в лес». Я говорю, что машину мы ни за что не оставим, не дай Богны.  её угонят с продуктами – могила тогда нам. Подъехали к лесу. А там сотни танков стоят. Нас подвели к штабу. Вышел военный с ромбами, полковник, командир танковой бригады. Он спрашивает: «Кто шофёр?» Водитель отвечает: «Я». Я тоже на него показываю: «Он шофёр». «Ну, молодец, ты нам очень помог. Видишь, какая получилась штука, немцы разбомбили навозные кучи и дорогу. Вы так сработали, как надо. Вы создали эффект движения, ребята. Я тебя, шофёр, награждаю за отвагу. Вот тебе медаль». Он прикрепил её к рубашке водителя. Меня тоже поздравили, хотя было видно, что я не причастен к этому подвигу. Я стоял бледный и ещё дрожал от пережитого.

Мы приехали к себе с целой машиной продуктов. Всех накормили. Багратуни устроил митинг по поводу нашего подвига и меня прославлял зато, что я не выскочил из машины. Одним словом, всё окончилось благополучно. Но ночью нас поднял тот же Багратуни и повёл лесными тропами. У всех мешки с сахаром, битком набитые продуктами наволочки и сумки. Всё это, конечно, было тяжело. Оказывается, он почуял, что немцы выбросят десант. Ведь мы были между двумя мостами – автомобильным и железнодорожным. Немцы уже сбросили десант под Ельней, это буквально в 50-ти километрах от нас. И Багратуни повёл нас лесами к Вязьме.

Все, кто остался около мостов, на следующий день попали в окружение, в плен к немцам, а нас Багратуни спас. Мы добрались до Вязьмы. От города остались только трубы. Всё было уничтожено. Каким-то образом Багратуни довёз нас до Малоярослав­ца.

Нашу роту из 40 человек направили на участок обороны, где были вырыты окопы, рвы и даже стояли железобетонные колпаки для пулемётных или орудийных точек. Нам дали всего одну винтовку и по обойме патронов на каждого.

Руководил нами какой-то сержант, выписанный после ранения из госпиталя. Украинец. Он говорил так: «Вот наша задача: оборонять цей участок. В одну шеренгу становись. Винтовку на левый фланг самому маленькому и самому крайнему, Яшке Ширману». На правом фланге стоял высоченный красавец Олег Борисович Рукосуев. Он дослужился до генерала и умер несколько лет тому назад. Замечательный человек. За ним стоял тоже высокий Толя Басистов, который впоследствии стал генеральным конструктором системы СОИ, объекта помешательства Рейгана. Он был признан лучшим гражданином России по военно-промышленному комплексу. Но вот и он умер в 1999 году. Потом через три человека стоял я.

Сержант говорит: «У нас винтовка одна, но патронов по 40 штук у каждого. Будем действовать таким образом: если подходят немцы и начинают обстрел, обороняется и отстреливается Рукосуев с правого фланга с винтовкой. Убивают Рукосуева, он передаёт винтовку Басистову и так далее, и тому подобное. Но, возможно, будет легче. Нам винтовок, может, дадут ещё, патронов по 40 штук у всех есть. Таким образом, будем держать оборону».

На следующий день нас вдруг строит сержант. Оказывается, прибыл инспектирующий капитан в связи с назначением Жукова командующим обороной Москвы. Красавец капитан весь в ремнях и при оружии. Такой боевой, такой энергичный. Встал перед нашей шеренгой и спрашивает: «Куда я попал, что это такое, что это за воинство такое?» А у нас на левом фланге стоит Яшка Ширман, и винтовку дали держать ему. Сержант рапортует: «Мы здесь держим оборону. У нас по 40 патронов на каждого и одна винтовка на левом фланге».

Он пошёл вдоль строя, увидел, что я в лаптях. «Почему в лаптях?» Я сказал, что не было 46 размера ботинок или сапог и приходится ходить в лаптях. В лаптях оказались ещё трое. Подходит на левый фланг, а у Ширмана трижды выпуклые очки, сам маленький, одет не по росту, во всёвеликовозрастное, вид уморительный, всё на нем велико, в сапогах утопает. Держит винтовку обеими руками перед собой. Капитан спрашивает: «Что вы можете? Как заряжать винтовку?» Яшка что-то замешкался, а потом указывает на выходное отверстие ствола и говорит: «Да вот, наверное, через это отверстие». Мы обалдели, услышав такое. Думали, что он это нарочно так сказал, а он, оказывается, всё это брякнул на полном серьёзе. Яшка Ширман и вправду совершенно не представлял, как заряжать винтовку.

Что тут произошло! Капитан буквально взорвался: «Это не оборона, это дыра в обороне. Немедленно марш в Москву. Там сейчас идут наборы в военные академии: военно-воздушную, бронетанковую, связи. Нужны на фронт специалисты, инженеры. У вас наполовину высшее образование. Немедленно отсюда к чертовой матери!» Мы поехали в Москву.

Меня в группе из 8 человек отобрали в Крюково в разведшколу. Похожих на немцев, знающих немецкий язык привезли именно туда. Боже мой, какой кошмар! Все в немецкой форме, разговоры только на немецком. Но меня пожалел начальник группы, в которую я попал. И когда ему рассказал, что я изобретатель, сделал робота и ещё многое, он говорит мне: «Дорогой мой, ты совершенно не подходишь для нашей службы. Тебя выбрасывать куда-то в тыл немцев нет смысла, да и потом, ты нездоровый». А у меня вид после идиотского рекорда с 12-ти кубометрами земли был не ахти какой. Я тогда похудел килограммов на 10, кожа да кости. Он мне говорит: «В Москве сейчас идёт набор в военные академии, я тебя отправлю туда». И через неделю он меня отправил в Москву. Я сначала поступил в Академию связи, а потом смотрю, идёт набор в Военно-воздушную академию. Я отпросился из Академии связи и поступил в Военно-воздушную академию (ВВА), которая находилась в эвакуации в Йошкар-Оле.

Когда мы прибыли в Йошкар-Олу, то первым делом нас повели в огромную столовую и как следует накормили. Там на столы поставили большие кастрюли с рисовой кашей. Это такая была красота!

Я никогда не забуду белый-белый рис и сверху ярко жёлтое масло, наверное, топлёное. В дороге мы очень изголодались. Вообще, в академии первое время нас кормили очень здорово, но потом стало всё хуже и хуже.

Там, правда, ничего особенного не было, и рассказать вроде нечего, но вот начальниками курсов были бывшие преподаватели гражданского воздушного флота. Все какие-то мешковатые, бестолковые, хуже, чем у Гашека в его «Швейке». У нас был начальником курса Дука, фамилия очень ему подходила, совершенно не военный. Таких персонажей даже в «Швейке» не было. Из выражений этого начальника курса были сложены стихотворения. Это я их насочинял:

По двое и по трое

Все ходите без строя.

Всё ходят и всё ходят

И места не находят.

Перчатки не сымая,

Ходили бы до мая.

В казарме курят лёжа,

Разбросана одёжа.

Так вот, смех смехом, но как-то произошёл страшный случай, в который я не влип потому, что, видимо, Господь сохранил.

А дело было в следующем. Командиром моего отделения был некто Васильев. Мужик лет сорока. А поскольку мы все были пацаны, этого Васильева, совершенно неотёсанного, корявого, кривоногого и вообще больше похожего не на человека, а на гориллу, назначили командиром отделения. И вот как-то на занятиях по немецкому языку, когда я сидел на первой парте прямо рядом со столиком нашей молоденькой и очень симпатичной учительницы немецкого языка, она подозвала Васильева и дала ему читать стихи Гёте. Вот он читает по складам, выдавливая из себя каждое слово. Произношение убийственное. Я сижу, улыбаюсь потихонечку. А учительница меня вдруг спрашивает: «Что это вы, Мацкевич, улыбаетесь? Как Васильев читает?» Я говорю ей, что неплохо, неплохо читает, вот только произношение у него матерное. Что тут произошло! Васильев вспылил.

После занятий я попал в его кровные враги. И если всё отделение у него ходило в какой-то неведомый мне 3-й караул и все приходили оттуда очень довольные да ещё с какими-то свертками или буханками черного хлеба, о котором я только мог мечтать, то меня Васильев посылал в самый тяжёлый караул на аэродром, где я на ветру под снегом стоял около самолётов и промерзал до костей.

Я умолял Васильева: «Ну, пожалуйста, пошлите меня в 3-й или какой-нибудь другой караул, но не на аэродром». В ответ он рычал, как собака: «Сволочь такая, я тебе никогда не забуду это матерное произношение. Я из-за тебя двойку по немецкому получил. Ходи на аэродром, в открытую степь!»

Проходит некоторое время, и вдруг ночью зажигают свет, и входит группа офицеров: «Подъем! Все кроме Мацкевича и Ширмана!» Только мы двое не ходили в 3-й караул. Все остальные, около 15 человек, которые регулярно ходили в 3-й караул, через 2 дня после суда военного трибунала были отправлены в штрафной батальон под Сталинград, где они погибли. Остался в живых только один, ужасно искалеченный.

Оказывается, когда они ходили в 3-й караул, там был продовольственный склад. Они вскрывали бочки с селедкой, наедались там до отвала, да ещё меняли селедку у местных жителей на хлеб и еду.

Вот так закончилась судьба любимчиков Васильева. Если бы не Гёте и его замечательные стихи, то я имел бы все шансы попасть в штрафбат. Но главное, конечно, не в Гёте, а в «матерном произношении» Васильева.

Вспоминаю ещё случай. Весной 1943 года меня направили на стажировку со слушателем под фамилией Герцик под Новошахтинск на Миус-фронт. Он заявил: « Ордена мы должны получить и денег побольше – там будут возможности облапошить всяких интендантов». Но интендантов ему облапошить особенно не удалось, но кое-что они ему как своему подбрасывали: то давали лишнего табака и папирос, то ещё чего-нибудь. Но орденов он, конечно, не получил, как и приличной боевой характеристики.

Когда нас уже выпускали из академии, то на выпускном вечере начальник строевой службы майор Калько подзывал к себе девушек и говорил им: «Будете знакомиться с нашими слушателями, всегда обращайтесь ко мне, будьте осторожны и всегда советуйтесь со мной. Вот Яшка Ширман, он парень забубённый, но не нахал». Яшка Ширман, правда, в доктора наук потом продвинулся.

Я на стажировке ни о каких боевых характеристиках не думал и всё время старался помогать инженеру и техникам полка эксплуатировать спецоборудоваиие самолётов. Мне особенно нравилось оборудование истребителей «Аэрокобра» и, конечно, сам самолёт. Эти американские самолёты отличались тем, что в них не нужно было ничего регулировать или трогать. На некоторых было даже написано: «Механик, не вскрывай меня, не мешай мне работать». А в некоторых частяхсамолёта стояли небольшие устройства, которые назывались «Fullproof», что означало «защита от дураков». Эти устройства блокировали попытку персонала сделать какую-либо глупость. Очень приятное впечатление производили также самолёты «Бостон». У них были такие моторы, что «Мессершмитт» не мог догнать этот тяжёлый бомбардировщик. В течение пяти минут «Бостон» уходил, ускользал от «Ме-109». Но особенно расхваливать американскую технику было нельзя. За этим следили политруки и политработники различных рангов.

Я был в 9-м гвардейском полку – полку сплошь Героев Советского Союза. Они все стали героями, летая на «Аэрокобрах». Фирма «Белл» специально для наших лётчиков поставила пушки на «Кобры». К «Кобрам» американцы придавали компактные рации с «солдат-моторами». С такими рациями командиры полков могли руководить посадкой, взлётом и боем своих лётчиков, а затем выезжать с этими рациями ближе к войскам. На «Аэрокобрах» стояло совершенное радионавигационное оборудование, которое облегчало лётчикам совершать взлёт и посадку при плохих метеоусловиях.

Очень хорошим в ту пору был и самолёт Си-47 конструкции нашего русского Сикорского. Самолёт был сделан замечательно. У него и внешний вид и внутреннее оборудование были замечательными. В нём можно было чувствовать себя как дома. А моторы у Си-47 были, как звоночки, их делала фирма «ПраттУитни». На этих самолётах любил летать Сталин.

На примере 9-го гвардейского полка была видна огромная помощь по ленд-лизу. Всё оборудование было американским. В частях ВВС, да и на дорогах фронтовых можно было увидеть ещё очень много поступающего по ленд-лизу, начиная от ботинок Черчилля («Черчиллки» – их так называли – поступило больше 15 миллионов пар) и тушёнки до огромных цельнометаллических грузовиков «Студебеккер».