КАЛЕДИН Алексей Максимович

ИССЛЕДОВАНИЯ ВОЕННЫХ ИСТОРИКОВ

Часть 2-я

Юрий Кириенко:

Имя генерала Каледина командующего 8-й армией — героя Луцкого прорыва было широко известно и популярно в годы Первой мировой войны. В революционную пору 1917—1918 гг. отношение к нему было не однозначным. Одни видели в нем одиозную фигуру, олицетворявшую собой знамя всероссийской контрреволюции и смотрели на него с ненавистью и страхом. Другие считали его первым демократически выбранным казачьим атаманом, русским патриотом, борцом за свободную, единую, неделимую Великую Россию и смотрели на него с надеждой.

Кем же был Алексей Максимович Каледин? Он родился 12 октября 1861 г. (все даты в статье даны по старому стилю)— в год отмены крепостного права — на хуторе Каледине Усть -Хоперской станицы на Дону в старинной казачьей семье. Его дед майор В. М. Каледин храбро сражался в казачьих частях атамана М. И. Платова в Отечественной войне 1812 г., участвовал в заграничных походах русской армии в борьбе с Наполеоном. Отец — Максим Васильевич — участник Севастопольской обороны по окончании военной службы вышел в отставку в чине войскового старшины и поселился в станице Усть-Хоперской в своем родовом имении. Мать была простой донской казачкой. У них было две дочери и три сына. Последние пошли по стопам отца и стали профессиональными военными. Детство Алексей Максимович провел на хуторе.

Учебу начал в станичной приходской школе, а по окончании продолжил образование в Усть-Медведицкой классической гимназии. Затем перешел в Воронежскую военную гимназию, переименованную позже в кадетский корпус. Окончил 2-е военное Константиновское и Михайловское артиллерийское училице, а в 1889 г. престижную Николаевскую Академию Генерального штаба в Петербурге. Везде учился блестяще. В годы учебы у А. М. Каледина сложились твердые убеждения о чести русского офицера.

Он был женат на гражданке одного из французских кантонов Швейцарии Марии Петровне Гранжан, прекрасно владевшей русским языком и большой русской патриотке. Француженка стала донской казачкой. Их брак был счастлив, но супругов постигла трагедия. Единственный 12-летний сын, купаясь в реке, утонул. Горе еще больше сблизило их.

Окончив академию, Каледин перешел на службу в Генеральный штаб. Его военная карьера была успешной. В чине капитана в 1895 г. он перешел в Войсковой штаб войска Донского и одновременно преподавал в Новочеркасском казачьем юнкерском училище до 1900 г., когда был назначен на Кавказ. В 1903 г. снова вернулся на Дон [1]. По свидетельству видного донского политического и общественного деятеля А. И. Петровского, знавшего Каледина в те годы, «еще молодой тогда, он был так же спокоен, так же сосредоточенно молчалив. И так же прост в обращении — тою простотою, которая свойственна крупному и искреннему человеку, никогда не играющему роли» [2]. К началу XX в. полковник Каледин имел большой опыт командно-штабной и военно-педагогической работы, был награжден рядом орденов. В годы первой российской революции он служил начальником новочеркасского казачьего юнкерского училища, а затем заместителем начальника штаба войска Донского. В мае 1907 г. был произведен в генерал-майоры и награжден орденом.

По своему мировоззрению это был типичный русский офицер, верноподданный Российской империи, лояльный к монархическому строю, с симпатиями и антипатиями, присущими тогдашним дворянскому и казачьему сословиям. Внешне суровый, замкнутый, он считался среди кадетов хорошим товарищем, честным по натуре (он нередко выступал в роли судьи у кадетов). В зрелом возрасте — культурный, честолюбивый офицер, с большим чувством долга, прекрасный организатор. Вместе с тем ему была присуща армейская кастовость.

В июне 1910 г. Каледин покидает Дон. Его назначают на строевую должность — вначале командиром 2-ой бригады 11-ой кавдивизии, а затем командующим 12-ой кавдивизией и вскоре присваивают звание генерал-лейтенанта. С этого времени судьба свела его с генералом А. А. Брусиловым, под командованием которого Каледин и служил. В предвоенные годы служба проходила в западных губерниях России, где проводились многочисленные командно-штабные учения и маневры воинских частей и соединений. А. И. Деникин, знавший Каледина до войны по службе в Киевском военном округе, говорил о нем: «Знающий, честный, угрюмый, настойчивый, может быть упрямый...» [3].

С началом мировой войны имя генерала Каледина становится известно сражающейся России. Уже в августе-сентябре 1914 г. 12-я кавдивизия, идя в авангарде 8-ой армии, активно участвует в Галицийской битве и одерживает первые военные победы. В своих воспоминаниях («Каледин на войне») генерал Шинкаренко так описывает бой у деревни Демня. Для 12-ой кавдивизии он шел с переменным успехом. Вскоре положение стало критическим, казаки и солдаты стали отступать. Тогда «Каледин поскакал к беспорядочно отходившим из Демни оренбуржским сотням... Он громко приказал пиками загонять оренбуржцев. Вблизи не было никого с пиками… но так велико было боевое обояние Каледина, и так непривычно было для казаков идти назад, что они остановились. А затем сделали то, что для них было более привычно: снова пошли вперед и заняли почти все селенье Демню» [4]. За Демню Каледин был награжден георгиевским оружием. «Генерала Каледина — пишет в своих мемуарах Брусилов, — я считал выдающимся начальником дивизии» [5].

Зимой 1914—1915 гг. 12-я кавдивизия вела жестокое сражение с австрийцами в Карпатах. В октябре 1914 г. под Самбором 4-я стрелковая бригада Деникина в тяжелых боях с австрийцами попала в критическое положение. Как вспоминает последний: «Неожиданно встречаю на походе Каледина с 12-ой кавдивизией, получившей от штаба армии приказание спешно идти на восток, к Дрогобычу, Каледин, узнав о положении, не задумываясь ни минуты пред неисполнением приказа крутого Брусилова, остановил дивизию до другого дня и бросил в бой часть своих сил. По той быстроте, с которой двинулись эскадроны и батареи, видно было, как твердо держал их в руках начальник». Железная бригада Деникина временно была придана Каледину и вошла в его подчинение. По воспоминаниям Деникина, «во время... февральских боев к нам неожиданно подъехал Каледин. Генерал взобрался на утес и сел рядом со мной, это место было под жестоким обстрелом. Каледин спокойно беседовал с офицерами и стрелками, интересуясь нашими действиями и потерями. И это простое появление командира ободрило всех и возбудило наше доверие и уважение к нему. Операция Каледина увенчалась успехом» [6]. Но вскоре Каледин был тяжело ранен шрапнелью. Ранение он перенес мужественно [7].

В середине февраля 1916 г. Каледин был эвакуирован в Киев, где в госпитале пробыл четыре месяца. Не долечившись, он снова на фронте. Брусилов назначил его командиром 12-го арм. корпуса [8]. За операцию в Карпатах Каледин был награжден орденом Белого Орла с мечами. К многочисленным наградам Каледин относился довольно равнодушно [9].

Лето 1915 г. проходит в тяжелых оборонительных боях, но осенью обстановка на фронте стабилизировалась. 20 марта 1916 г. Брусилов назначается командующим Юго-Западным фронтом, а свою 8-ю армию, которой он командовал почти два года, передает генералу Каледину (судя по воспоминаниям Брусилова, скрепя сердце и под давлением Николая II, у Брусилова якобы была более достойная кандидатура) [10].

22 мая 1916 г. войска Юго-Западного фронта, на острие главного удара которого находилась 8-я армия, перешли в наступление. Генерал Шинкаренко пишет, что Каледин никогда не управлял сражением из дома. В самом начале Луцкого прорыва его наблюдательный пункт располагался на одной из высот, через которую проходила первая линия наших окопов. «Каледин хотел видеть атакующие волны и хотел, чтобы волны атакующих войск видели его», и штурмующие полки «дрались так, как надо драться» [11]. По словам Деникина, Каледин просто, скромно и расчетливо не посылал, а водил в бой свои войска, которые ему верили и шли за ним.

Пробив брешь во вражеской обороне, захватив огромное количество пленных и военных трофеев, 8-я армия 25 мая заняла Луцк. На следующий день Брусилов в телеграмме Каледину писал «Слава и честь 8-й армии с Вами во главе. Не нахожу слов благодарности за беспримерную быструю решительную боевую работу. От моего имени сверх статуса наградить все отличившиеся роты и батареи по четыре Георгиевских креста помимо пожалованных мною раньше, наградить также широко от себя медалями. Радуюсь, что первый этап наступление столь блестяще пройден. Низко кланяюсь славным частям 8-й армии» [12]. Ко 2 июня 4-я австро-венгерская армия была разгромлена.

Успехи 8-ой армии вызвали в стране надежды на благоприятное течение войны. «Брусилов, по словам Деникина, обязанный всей своей славой 8-й армии, почти два года пробывший во главе ее, испытывал какую-то быть может безотчетную ревность к своему заместителю, которая проглядывала, во всех их взаимоотношениях и в дни побед и еще более в дни неудач» [13]. В июле 1916 г. Каледину было присвоено звание генерала от кавалерии. Это был звездный час в его военной карьере.

Луцкий прорыв был большой и последней победой русской армии в Первой мировой войне. В 20-е годы в СССР вышел ряд трудов о Луцком прорыве, а в последующие годы книги о нем выходили под названием «Брусиловский прорыв».

К началу августа 1916 г. наступление Юго-Западного фронта прекратилось, а в конце года бои здесь приобрели позиционный характер. Дотошность в изучении расположения позиций противника и своих войск была присуща Каледину, до всего он желал дойти сам. Боевые генералы говорили о нем: «Он не только был командующим армией, но сам у себя был начальником штаба».

На фронте Каледин часто переписывался с женой. В одном из писем она писала, что в Новочеркасске ходят слухи о том, что он будет донским атаманов. Каледин ответил супруге «Ты знаешь, как я всегда сердился, когда ты (еще до войны) начинала мечтать о моей карьере, повышении и т. д. Разве, милая, недостаточно того, что судьба нам послала? Не следует ее искушать и говорить еще о чем-нибудь. Пишу это тебе по поводу нелепых слухов, которые распространяют в Новочеркасске... Ты знаешь, какое обостренное положение было у меня, а теперь в моей скромной роли мое имя, сделавшее одно время всероссийский шум, скоро совершенно забудется. Я не буду в претензии, лишь бы Бог дал мне успешно выполнить мою задачу (даже маленькую) до конца и лишь бы был общий успех наших армий. Поэтому, дорогая, мечтай только об этом и, пожалуйста, не возмечтай, что твой муж какая-то особая птица, а ты его жена, важная дама. Ну вот тебе маленькая проповедь, дорогая, ты не будь в претензии, что я иногда стремлюсь стащить тебя с облаков, куда ты охотно забираешься» [14].

Генерал, который вел в бой многотысячную массу солдат и офицеров, не мог не понимать, в каком тяжелом положении была русская армия. Как справедливо замечает Деникин, если на Западном фронте противники состязались друг с другом в мужестве и технике, то на восточном мы «противопоставляли убийственной технике немцев — мужество и ...кровь». Каледин старался беречь кровь своих солдат и выступал против проявлений кастовости в походных гвардейских полках, которые вели к большим потерям среди офицерского состава [15].

После февраля 1917 г. Временное правительство удалило из армии несколько реакционных генералов, а некоторые, не хотевшие смириться с новым режимом, добровольно подали в отставку. Но многие были изгнаны прямо или косвенно солдатскими комитетами и рядовыми бойцами.

Каледин принял Февральскую революцию, но не «демократизацию» армии. Но во второй половине марта, солдаты 8-ой армии и ее командующий присягали Временному правительству. В письме жене с фронта Каледин сообщал:

«Все события в последние дни перевернулись так, что не дают надежды на спокойствие в армии и стране... Дай Бог, чтобы... новое правительство, которому я сочувствую всецело, вывело Россию из тяжелого положения, созданного захватом исключительного влияния на дела крайними партиями». А в следующем письме дал оценку реформирования армии: «Я здоров, но нравственно глубоко страдаю из-за боязни за нашу армию. Если ее расшатают, то это грозит катастрофой. Меня глубоко волнует отношение к жизненным интересам армии Поливановской комиссии, а бывший Военный Совет очевидно за 30 серебренников, по примеру Иуды, тоже предал интересы армии, выразив свое восхищение новыми реформами в армии» [16].

«Демократизация» армии вела к печальным последствиям. Каледин в ряде случаев спасал офицеров от самосуда и не пускал агитаторов в воинские части; с комитетами у него не сложилось понимания. По вызову Брусилова он выезжает в штаб фронта для объяснений. Их разговор продолжался долго, закончившись словами Каледина: «Вчера, я знал кому служу, сегодня не знаю». Деникин по пути с фронта в Петроград (его назначали начальником штаба у верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева) проезжал через штабы Каледина, Брусилова и там все в один голос ему жаловались: «Скажите им, что они губят армию» [17].

29 апреля Брусилов уволил командующего 8-ой армии генерала Каледина за то, что тот «потерял сердце» и не пошел навстречу «демократизации» [17]. Позже свое увольнение Каледин объяснял так: «Мой уход из армии произошел не из-за причин военного характера, а на почве моих открытых заявлений, моей открытой борьбы, которую я начал, когда стали вводиться приказы № 1 и др. Я старался оградить свою 8-ю армию от разрухи, которую предвидел в связи с этими приказами. На этой почве я и ушел, как потом мне и сказал Брусилов. Я ушел именно из-за Брусилова, который не имел гражданского мужества, чтобы держать голову перед комитетами. Для тогдашнего военного министра Гучкова мой уход был сюрпризом, как он потом мне и заявил. Из армии я ушел с незапятнанной репутацией и горжусь этим» [18]. Мемуары Брусилова, изданные в СССР, как и характеристика Каледина, не объективны. Белоэмигранты считали, что он служил новому режиму, а при советской власти писать правду о Каледине было невозможно.

29 апреля Каледин передает 8-ую армию Л. Г. Корнилову, а вначале мая приезжает в Петроград. Оформив отпуск, он покидает столицу и направляется лечиться на Минеральные воды, остановившись проездом в Новочеркасске.

Боевой генерал, был слишком популярной фигурой, чтобы остаться незамеченным и оказаться не у дел. Поэтому глава исполкома по подготовке 1-го Большого войскового круга М. П. Богаевский неоднократно посещал дом Каледина, и уговаривал его баллотироваться в атаманы, так как лучшей кандидатуры им не найти. Но уставший от революционных потрясений генерал категорически отказывался. «Наконец,— как вспоминает один из руководителей Круга Н. М. Мельников,— нашли его «Ахиллесову пяту» — доказывали, что он во имя интересов родного Дона не имеет права отказываться в трудную минуту, что долг его как казака обязывает его согласиться на баллотировку, ибо на нем и не на ком другом может объединиться Дон. И Алексей Максимович согласился» [19].

26 мая 1917 г. в Новочеркасске начал работу I Большой войсковой Круг Дона. Председатель Богаевский предложил приветствовать героя войны Каледина. Под гром аплодисментов генерал появился на трибуне: «Я горжусь званием донского казака. Я никогда, не забывал Дон и делал для него все, что было в моих силах. Счастье и судьба дали мне возможность применить свои силы на более широком деле... Я счастлив, что присутствую на Войсковом Круге в такой исторический момент... при таких речах и пожеланиях от которых я отвык. В армии я многое слышал, но только здесь я улавливаю в речах здравый государственный смысл, который никогда не покидал казачество».

Круг в резолюции о войне заявил, что она должна вестись до победы над врагом и что приказы Временного правительства о наступлении будут беспрекословно выполняться. Временное правительство признавалось «единственной властью в стране» и выражалась уверенность, что это «коалиционное правительство» закрепит добытую свободу, доведет до Учредительного собрания и «оградит от анархии и разрухи». Россия должна быть неделимой народной республикой с самым широким самоуправлением, с правом законодательства по местным делам. По аграрному вопросу резолюция Круга гласила: «Вся земля, находящаяся в границах Донской области, составляет историческое достояние донского казачества»; «юртовые и войсковые запасные земли составляют собственность донской казачьей земельной общины». Круг не решал земельный вопрос и фактически блокировал введение земства в области. Такая программа должна была позже превратить Дон в огнедышащий вулкан.

17 июня Круг подавляющим большинством голосов избрал первого выборного атамана области войска Донского — генерала от кавалерии Каледина. Богаевский, передавая ему насеку, обратился со словами: «Вручаю тебе избранник Войскового Круга, насеку, чтобы идти завтра с ней к собору и учинить там Войсковой Круг. Там мы вручим тебе пернач, главный знак Атаманского достоинства, с которым ты пойдешь в собор, при этом первом торжестве восстановления старинного Войскового Круга». В ответном слове атаман заявил: «Только выборное начало дало мне силы принять этот высокий, но тяжелый и ответственный пост. Приложу все усилия, чтобы выполнить... ту программу, которая намечена в ваших постановлениях.

Необходимо уважать свободу и ограждать ее от всяких покушений. Насилия недопустимы ни с чьей стороны, но с насильниками надо бороться... Не буду говорить о своей преданности новым началам жизни. Думаю, что если бы у вас было хотя малейшее сомнение в этом, то, не только мое избрание, но даже моя кандидатура, на пост Атамана были бы невозможны» [20].

Затем было избрано Войсковое правительство и оформлено казачье самоуправление.

18 июня несколько сот членов Круга, при громадном стечении народа торжественно направились в Войсковой собор, во главе с атаманом, впервые после двухсотлетнего перерыва свободно избранным Войском Донским. Каледин шел, осененный старинными бунчуками, имея в руках древний пернач; впереди процессии колыхались знамена Отечественной войны и другие регалии, вынесенные из войскового музея. После молебна на соборной площади всенародно было объявлено об избрании атамана и зачитана грамота: «По праву древней обыкновенности избрания Войсковых Атаманов, нарушенному волею царя Петра I в лето 1709-е и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим Войсковым Атаманом. Подтверждая сею грамотою нашу волю, вручаем тебе Знаки атаманской власти и поручаем управление Великим Войском Донским в полном единении с членами Войскового правительства, избранного также вольными голосами Войскового Круга. Руководством к законному управлению в Войске нашем должны служить тебе, наш Атаман, постановления, утвержденные Войсковым Кругом в соответствии с общегосударственными законами» [21].

Атаман Каледин в воззвании к населению Дона призвал его противостоять анархии и разброду, поддерживать порядок и непрерывную работу на предприятиях, воздержаться от самовольного решения аграрного вопроса. В обращении к предпринимателям и шахтерам Каледин отметил разрастающиеся на рудниках беспорядки, которые влекут за собой сокращение добычи угля, что ведет к дезорганизации всей хозяйственной жизни страны. Он призвал враждующие стороны забыть свои личные и классовые интересы и приложить все усилия к поддержанию порядка. Порядок был установлен на Дону, но под спудом тлели угли, готовые разрастись в большой пожар.

3—5 июля в Петрограде была совершена попытка захвата власти большевиками, но она закончилась провалом. Войска, верные Временному правительству, в которых основную роль сыграли донские казачьи полки, пресекли ее. Командующий Петроградским военным округом генерал П. А. Половцев в телеграмме Каледину благодарил Донское войско, „сыны которого показали себя истинными защитниками свободы и кровью своей спасли ее". Атаман в послании командиру 1-го Донского казачьего полка просил передать «всем офицерам и казакам низкий поклон от Дона и благодарность за честно и доблестно выполненный долг» [22]. Атаман Каледин и его Войсковое правительство осудили выступление большевиков в Петрограде и призвали к поддержке Временного правительства. Аналогичные решения принимали и советы Дона.

Профессионализм боевого генерала высоко ценили союзники. Так, в конце июля после провала июньского наступления русской армии глава английской военной миссии генерал А. Нокс посетил министра иностранных дел М. И. Терещенко, в беседе с которым он сетовал на то, что некоторые отличные русские офицеры отстранены от командования в армии. Терещенко обещал немедленно возвратить Каледина в армию, в качестве генерал-инспектора казачьих войск или же командующего одним из фронтов [23].

Верховный главнокомандующий Корнилов предложил генералу Каледину занять пост походного атамана всех казачьих войск, то есть стать во главе особой казачьей армии. Однако атаман с этим не согласился. Свой отказ он мотивировал тем, что «интересы государства и нашей армии, а равно и интересы сбережения казачьей крови не допускают образования отдельной казачьей армии... Должность эта была учреждена, чтобы только приткнуть куда-нибудь великого князя. Я и фронтовики знают, какую жалкую роль играл этот штаб, объезжавший части и проводивший время в завтраках и выпивке... в весьма почтительном удалении от боевых линий» [24].

По свидетельству Деникина, «Пуришкевич долго носился с идеей переезда на Дон Государственной думы для противовеса Временному правительству и сохранения источника власти на случай его крушения. Каледин отнесся к этому предложению отрицательно».

27—28 июля в Новочеркасске была созвана конференция казачества Юга России во главе с Калединым, которая рассмотрела вопросы текущего политического положения в стране. Принятая на ней резолюция содержала в себе основные положения декларации казачьих войск, с которой позже выступил атаман Каледин на Государственном совещании в Москве.

В начале августа Малый войсковой Круг в Новочеркасске принял решение о необходимости блока с кадетами. Выступивший на Круге с докладом Каледин вынужден был признать, что донское правительство, избранное из одних казаков, стало однобоким и «в силу необходимости приходилось узурпировать власть». Вместе с тем Круг воспрепятствовал введению земства на Дону. Нерешенность вопросов о власти и аграрного была равносильна закладке мины замедленного действия в области. Малый Круг принял резолюцию по текущему моменту, которая целиком была списана с аналогичной резолюции только что закончившейся казачьей конференции в Новочеркасске [25].

8—10 августа в Москве проходило совещание общественных деятелей, которое обсуждало вопросы о сильной дееспособной власти и порядке в армии. Выступивший на нем атаман Каледин заявил: «процесс разложения, происходящий в армии, наблюдается во всех сторонах государственной жизни... Первые смелые голоса, первое свободное слово, что не все в России благополучно и что, может быть, неправильно направляется государственный корабль, раздались из казачьей среды» [26]. Далее Каледин, ознакомив совещание с позицией казачества, огласил резолюции по текущему моменту казачьей конференции в Новочеркасске и Малого войскового Круга, послужившие основной декларации, которую он зачитал в дальнейшем на Государственном совещании. Совещание приветствовало атамана и поддержало казачьи резолюции.

Отмечая значение этого события, генерал Каледин позже оценивал его так: «Это московское предварительное совещание по яркости изложения и подбору наболевших вопросов дало мне больше, чем само Государственное совещание... Стало ясно, что при продолжении порядков, привившихся со времени революции, мы идем к развалу, если только не внесем изменений в эти порядки» [27].

13 августа во время работы Государственного совещания произошла встреча Каледина с Корниловым, в ходе которой генералы обсуждали, по свидетельству атамана, планы создания «правоспособного правительства, не однобокого, а твердо стоящего на обеих ногах, из государственных людей, знающих свое дело». Каледин попросил Корнилова, «чтобы не трогали казачьих частей с Дона». Последний дал на это согласие. Подытоживая результаты встречи, Каледин заявил делегатам II Большого войскового Круга: «Мы обменялись с Корниловым взглядами на общее политическое положение государства. Заявляю, и не считаю это преступным, что наши взгляды о благе родины совпадают. Ни генерал Корнилов, ни я не искали ничего для себя... Корнилов и я сошлись на том, что не может быть и речи о возврате к старому режиму» [28]. Что касается Корнилова, то в своих показаниях следственной комиссии Шабловского об этой встрече с Калединым он заявил: «Мы беседовали с ним на темы о состоянии страны и армии и о содержании речей, с которыми мы предполагали выступить на совещании».

На заседании казачьей фракции Государственного совещания была принята декларация, и атаману Каледину поручено было выступить с ней от имени 12 казачьих войск. 14 августа Каледин зачитал декларацию, в которой приветствовалась «решимость Временного правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций.., приведших страну на край гибели». Констатировалось, что казачество, после революции получив свободу и широкое самоуправление, что было «отнято царским правительством», демократически избрало Войсковое правительство и «установило на Дону порядок». «Служа верой и правдой новому строю,— отметил Каледин, — кровью запечатлев преданность порядку… казачьи полки, спасая революционное правительство, по приказу министров-социалистов 3 июля вышли решительно, как всегда, с оружием в руках для защиты государства от анархии и предательства».

Далее Каледин, охарактеризовав развал в тылу и на фронте, а также безвластие на местах, преступное разжигание вражды между классами, попустительство в деле расхищения государственной власти безответственными организациями в центре и на местах, отметив „центробежное стремление групп и национальностей», призвал все живые силы страны к объединению и труду и самопожертвованию «во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя». Атаман заявил: «Сохранение родины требует прежде всего доведение войны до победного конца в полном согласии с нашими союзниками. Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и... всю деятельность Временного правительства. Только при этом условии правительство встретит полную поддержку казачества».

Генерал изложил план оздоровления русской армии:

1. Армия должна быть вне политики, полное запрещение митингов, собраний, с их партийной борьбой.

2. Все советы и комитеты должны быть упразднены, как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей хозяйственными делами.

3. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей.

4. Дисциплина в армии должна быть поднята и укреплена самыми решительными мерами.

5. Тыл и фронт — единое целое и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу.

6. Дисциплинарные права офицерского состава должны быть восстановлены, а руководству армии должны быть предоставлены в ней неограниченные права.

Далее атаман изложил политическую программу, утверждая, что страну может спасти от окончательной гибели только твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми программами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и советы, отдающих себя ясный отчет в том, что «источником суверенной государственной власти является воля всего народа», а не отдельных партий и групп. «Власть должна быть едина в центре и на местах, — продолжал генерал. — Расхищению государственной власти центральными и местными комитетами и советами должен быть немедленно и резко поставлен предел. Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел в самом зародыше». Далее Каледин сформулировал экономическую программу выхода страны из кризиса и в заключении посчитал «величайшим событием, конечной надеждой» русского народа созыв Учредительного собрания, которое даст родине «прочные и твердые основы новой государственной жизни». Чтение декларации он закончил словами: «Время слов прошло, терпение народа истощается. Нужно делать великое дело спасения родины» [29]. Как свидетельствует соратник Каледина и участник Государственного совещания Мельников: «То, что мы опасались случилось: ярлык контрреволюционера был к Каледину приклеен».

На следующий день Керенский дал аудиенцию Каледину. Это была их первая и последняя встреча. О чем они говорили, осталось тайной. В своих мемуарах Керенский вообще исключил сюжет о Государственном совещании и этой беседе. Что касается атамана, то он спустя три недели, утверждал, что мысль о диктатуре «не была чужда и самому Керенскому, на это я имею серьезные основания». Каледин жаловался корреспонденту газеты «Вольный Дон», что на Государственном совещании «Керенский не оправдал ожиданий» и оно «ничего объединяющего не внесло. Разрозненными съехались и разрозненными же разъехались» [30].

Как вспоминает Мельников, когда донская делегация после Московского Государственного совещания возвращалась в Новочеркасск, Каледин, оценивая положение страны, заявил, что «по его мнению, Россия идет к гибели и нужно теперь же думать о ее спасении, причем высказал предположение, что спасти всю Россию сразу из центра едва ли удастся, что всего вероятнее события могут развернуться так, что Россию можно будет восстанавливать частями по кускам, постепенно оздоравливая отдельные оазисы, что один из таких оазисов, мог бы стать казачий Юго-Восток, но что для успеха дела необходимо чтобы Дон, Кубань и Терек не действовали порознь, а объединились бы в один Юго-Восточный Союз» [31]. Далее Мельников заключает, что мысль Каледина была высказана совершенно четко и ясно: Юго-Восточный союз не самоцель, а путь к возрождению России.

Программа, обнародованная на конференции и Малом Круге в Новочеркасске, и декларация, зачитанная Калединым на Государственном совещании, встретили противодействие со стороны казачества, и в первую очередь фронтового. Казаки-фронтовики в лице своих военных комитетов выступили против двух наиболее неприемлемых для рядового казачества требований: блока с кадетами и фактической ликвидации военных организаций в армии. Единого казачества уже не было.

После корниловского выступления Каледин, оправдываясь перед II Большим Кругом в сентябре 1917 г., заявил, что после Государственного совещания посылал письмо Корнилову, в котором сообщал о предстоящей поездке по области и «просил о выводе из Петрограда наших несчастных полков — 1-го, 4-го и 14-го. Вы поймите, что замышляющий мятеж не станет выводить из Петрограда части, на которые он может опереться» [32].

24 августа атаман выехал из Новочеркасска на север области в Хоперский и Усть-Медведицкий округа, где посетил ряд станиц. Цель его поездки диктовалась внутриобластными хозяйственными и прежде всего политическими соображениями. На станичных сборах Каледин защищал решения Малого Круга, особенно блок с кадетами и казачью декларацию, оглашенную на Государственном совещании, ратовал за несменяемость Корнилова. Вместе с тем, по свидетельству ближайших сторонников Каледина, выступление Корнилова было для атамана внезапным и застало его врасплох. Один из членов его правительства Мельников в своих мемуарах писал, что «неожиданно для всех нас (в том числе и для Каледина, ибо иначе он не забивался бы в глушь) разыгралось корниловское выступление» [33].

28 августа в Усть-Хоперской станице Каледин получил от Богаевского телеграмму: «Керенским генерал Корнилов объявлен вне закона. Ваше присутствие в Новочеркасске необходимо». Адъютант атамана, сопровождавший его в поездке по области, в своем дневнике отметил, что после прочтения телеграммы у Каледина «видимо, инстинктивно, невольно вслух вырвалось несколько раз фраза: «Рано выступил» [34]. Эти показания свидетельствуют, что атаман о выступлении Корнилова не знал. Каледин вынужден был прервать поездку по северу Дона и срочно выехать в Новочеркасск. Теперь, выступая в станицах, атаман вел себя осторожно и не призывал к поддержке Корнилова, а лишь констатировал его действия, не давая им оценки. Он занял выжидательную позицию по отношению к происходящим событиям.

1 сентября Каледин возвратился в Новочеркасске, когда выступление Корнилова без единого выстрела было ликвидировано. На заседании Войскового правительства он доложил обо всех обстоятельствах дела и послал в Петроград министру — председателю Временного правительства Керенскому телеграмму: «Во избежание недоразумений, могущих повлечь за собой бедствия для государства и родного мне донского казачества и края, заявляю по долгу совести и гражданина казака, я получил приказ Временного правительства об отрешении меня от должности Войскового Атамана, аресте и предании суду». В телеграмме указывалось, что немедленное исполнение приказа вызвало бы опасные осложнения VB области но «я никогда не допущу из личных побуждений несчастья родины и казачества и я отвечу перед законом за свои действия, не считаясь с последствиями для себя». Далее он просил не предпринимать мер насильственного характера, до решения войскового Круга, чем дано будет «нравственное удовлетворение казачеству и охранены его законные права». Телеграмма заканчивалась словами: «Должность атамана передана мною в первый же день по возвращению в Новочеркасск товарищу атамана и начальнику Войскового штаба».

5 сентября в Новочеркасске открылась чрезвычайная сессия II Большого войскового Круга, которая обсуждала вопрос о «мятеже» Каледина. Объясняя свое посещение северных округов Донской области, атаман заявил, что «ничего общего с корниловским выступлением моя поездка не имела. Если бы я знал о нем, то разве я очутился бы отрезанным от центра управления, где бы я мог воспользоваться всей своей властью» [35].

В своей речи Каледин, обвиненный в соучастии в корниловском выступлении, гласно, перед всей Россией заявил, что хотя он никакого участия в нем не принимал и о нем не знал, но если бы знал, то поддержал бы Корнилова всемерно и готов нести полную ответственность как идейный соучастник. Объяснения Каледина убедили Круг. Даже делегаты-фронтовики, прибывшие с наказом свалить контрреволюционного атамана, приняли участие в его реабилитации.

Председатель Круга Мельников в своих мемуарах пишет: «Никогда не забуду речи обвиняемого: в этой речи-исповеди было столько благородства, столько достоинства человеческого и атаманского, столько в ней было искренности и прямоты, что авторитет нашего выборного вождя после этого испытания стал уже безграничным; Войско Донское гордилось своим избранником» [36].

Круг реабилитировал своего атамана, о чем и сообщил Керенскому. Керенский, получив телеграмму с постановлением Круга, понял что никакого мятежа, на Дону не было, однако открыто об этом не заявил. 11 сентября он из Ставки дал указание Временному правительству: «Надо ликвидировать дело смелым жестом, признав объяснение Каледина удовлетворительным, и, выразив доверие казачеству, поставить на всем крест».

Эсеро-меньшевистский ВЦИК Советов для расследования «дела» Каледина, направил на Дон делегацию во главе с бывшим министром труда Временного правительства М. И. Скобелевым, который в речи на Круге взял под сомнение калединскую попытку мятежа. После речи посыпались вопросы: из какого источника Временное правительство черпало свои сведения о калединском мятеже? Почему не затребовали объяснения от атамана и его правительства, или не запросили своего областного комиссара М. С. Воронкова, а сразу же ответили мобилизацией двух военных округов против Дона? Скобелев отвечал путанно и неопределенно. Председатель Круга Мельников в мемуарах отмечал, что Скобелев «давал такие ответы,— что за него было стыдно и обидно». После речи Скобелева Каледин не выдержал, вышел к трибуне и, сделав жест в сторону Скобелева, воскликнул: «И это говорил перед вами министр... Теперь вы видите, чего может ждать Россия и Дон от такого правительства».

Во время заседания Круга Каледин принял для беседы члена совета «Союза казачьих войск» П. И. Ковалева перед его возвращением в Петроград. Последний отметил его скромность, доброжелательность и простоту. Давая характеристику Керенскому, Каледин говорил: «Этот флюгер привел Россию на край гибели, но все же приходится терпеть, как гораздо меньшее зло по сравнению с тем, что представляет собой Ленин и Кo. Впрочем, — добавил атаман,— мы всеравно стремимся к определенному концу». Касаясь Корнилова, Каледин заметил: «мятеж» Корнилова не больше, как плод фантазии Керенского и его друзей. Корнилов — горячий патриот». На обстановку на фронте Каледин смотрел пессимистически: «Если союзники нам не помогут вовремя — наше дело проиграно». Атаман «не верил в успех русского оружия, обвитого прокламациями и воззваниями» [37].

После провала корниловского выступления отношения между Временным правительством и донским атаманом и его правительством оставались холодными и неопределенными. Временное правительство, пытаясь усилить контроль над местными правительствами, подготовило проект постановления о казачьем самоуправлении. Однако он был отвергнут казачьими правительствами и советом «Союза казачьих войск». 23 сентября Каледин в телеграмме Керенскому сообщил, что «Войсковое правительство в самый решительный и категорической форме заявляет о его безусловной неприемлемости для казачества». Столь же твердое возражение встретила и попытка заменить областного комиссара Временного правительства кадета-казака Воронкова. В телеграммах министрам внутренних дел и военному министру атаман сообщил что, «назначение другого комиссара может последовать только по предварительному соглашению с Войсковым правительством» [38].

Деникин, вспоминая, что Каледин тайно переписывался с Корниловым, находящимся под стражей в Быхове, отмечал: «Каледин едва-ли не трезвее всех смотрел на состояние казачества и отдавал себе ясный отчет в его психологии. Письма его дышали глубоким пессимизмом и предостерегали от иллюзий. Даже на прямой вопрос, даст ли Дон убежище быховским узникам, Каледин ответил хотя и утвердительно, но с оговорками, что взаимоотношения с Временным правительством, положение и настроение в области чрезвычайно сложны и неопределенны» [39].

В конце сентября Временное правительство посылает на Дон министра продовольствия С. Н. Прокоповича. В Новочеркасске он встретился с атаманом. Сообщая корреспонденту кадетской газеты «Ростовская речь» о цели своего визита, Прокопович заявил: «Полагаю, что старая история явилась чистым недоразумением. Временное правительство сожалеет, что получилась видимость конфликта. С генералом Калединым мы мило беседовали. Если и остались какие-либо следы, то Временным правительством они окончательно ликвидируются. Все дело не стоит выеденного яйца». Военный министр А. И. Верховский командирует в Новочеркасск для продолжения контактов с войсковым правительством генерала Н. Н. Юденича, который уполномочен был заявить, что правительство готово пойти навстречу всем «законным пожеланиям» казачества и «признавая ряд допущенных ошибок, считает необходимым устранить все недоразумения, в том числе и печальное недоразумение с генералом Калединым». Отвечая корреспонденту газеты «Вольный Дон», Юденич сожалел о том, что «Временное правительство медлит сознаться в своей ошибке», хотя «давно уже убедилось, что бунта на Дону не было. Позже, после посещения Кубани представитель Временного правительства в телеграмме Верховскому советует: «В Донском и Кубанском казачьих войсках происходит напряженная работа по сохранению порядка и организации здоровых сил страны для спасения родины. Нахожу настоятельно необходимым:

1. Немедленное издание акта о реабилитации генерала Каледина и восстановление его во всех правах.

2. Признать полную правомочность создаваемых казаками органов самоуправления» [40].

Одновременно с Юденичем в Новочеркасск прибыли члены чрезвычайной следственной комиссии Шабловского, созданной Временным правительством по делу Корнилова. Комиссия допросила донского атамана. В беседе с корреспондентом газеты «Вольный Дон» член комиссии полковник Н. Украинцев заявил: «Никакого следствия по делу генерала Каледина не производится... Каледин, если и допрашивается, то только в качестве свидетеля... в настоящее время и речи не могло быть о каком-либо обвинении атамана».

В середине октября донская казачья делегация во граве с членами войскового правительства П. М. Агеевым и И. Ф. Поляковым выехала в Петроград для выяснения отношений с Временным правительством. 17 октября в Зимнем дворце донская делегация была принята Керенским. Ему вручили памятную записку войскового правительства, в которой говорилось о непричастности Каледина и донского казачества к корниловскому выступлению и выражалась просьба об их реабилитации. Керенский, коснувшись отказа донского атамана выехать в Могилев для дачи показаний комиссии Шабловского, оценил поездку следственной комиссии в Новочеркасск как акт великодушия Временного правительства, заявив: «Если гора не пошла к Магомету, так Магомет пошел к горе». Одновременно он подчеркнул: «Это не снимает с генерала Каледина ответственности, но Временное правительство смотрит на это сквозь пальцы ввиду тяжелых условий момента».

Делегация настойчиво просила у Керенского отмены приказа об аресте Каледина, прекращения следствия по его делу и публичного извинения Временного правительства перед атаманом и Донским казачьим войском. Вначале Керенский сделал вид, что он возмущен этим домогательством, но после заявления Агеева, что в настоящий момент «казаки, пожалуй, единственная сила, которая еще, по крайней мере внешне, выражает уважение и подчинение Временному правительству», и что ссора с ним вряд ли пойдет на пользу Временному правительству, рискующему из-за своего упрямства «потерять последний сук, на котором оно еще могло бы (может) держаться» [41], пообещал делегации по окончании судебного следствия немедленно сделать официальное правительственное заявление об инциденте с казачеством.

Когда почва уходила из-под ног, это был ответ не главы правительства, а юриста. Деникин отмечал: «Керенский лихорадочно собирал улики и не находил ничего решительно, что могло бы изоблачить в нелояльности донского атамана». В то же время другие члены его кабинета считали необходимым немедленно положить конец этой истории. Так военный министр Верховский телеграфировал председателю следственной комиссии Шабловскому: «Прошу сообщить, есть ли какие данные к предъявлению обвинения генералу Каледину, так как с политической точки зрения, выяснившейся работой генерала Юденича, весьма важно в срочном порядке восстановление всех прав и полная реабилитация генерала Каледина, если к тому не встречается препятствий с юридической точки зрения» [42].

21—22 октября следственная комиссия заслушала доклады своих членов, выезжавших в Новочеркасск для допроса генерала Каледина, а 23 октябри она вынесла постановление о непричастности донского атамана к корниловскому мятежу.

Днем 25 октября, получив весть о новом выступлении большевиков в Петрограде, Каледин созывает экстренное заседание войскового правительства, которое принимает следующее решение: «Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного правительства и захвата власти в Петрограде и других местах, Войсковое правительство, считая такой захват власти большевиками преступным и совершенно недопустимым, окажет в тесном союзе с правительствами других казачьих войск полную поддержку существующему коалиционному правительству». Ввиду чрезвычайных обстоятельств и прекращения связи с центральной государственной властью Войсковое правительство временно «до восстановления власти Временного правительства и порядка в России с 25 сего октября приняло на себя всю полноту исполнительной государственной власти в Донской области».

Это постановление было принято за сутки до провозглашения на II съезде Советов советской власти и образования Временного Рабочего и Крестьянского правительства, которое обязалось управлять страной «впредь до созыва Учредительного собрания» [43].

Донской атаман возглавил организованное сопротивление в России складывающемуся режиму. 26 октября Богаевский от имени атамана телеграфировал Керенскому: «Так как мы не питаем уверенности, что Временному правительству удастся начать восстановление и укрепление государственной власти не только в Петрограде, но и в Москве, то мы полагаем, что члены Временного правительства и Совета республики могли бы найти... более спокойное место для этого в Новочеркасске».

Это был тонкий расчет Каледина. Атаман приглашал Керенского на Дон для того, чтобы вместе с казаками под флагом его всероссийского легитимного правительства продолжать борьбу с захватчиками власти, парируя тем самым обвинения Дона в контрреволюционности. Но Керенский не приехал.

По прямому проводу атаман установил связь со Ставкой Н. Н. Духонина. 28 октября генерал Духонин направил донскому атаману телеграмму: «Не найдете ли возможным направить в Москву для содействия правительственным войскам в подавлении большевистского восстания отряд казаков с Дона, который по усмирении восстания в Москве мог бы пройти на Петроград для поддержки войск генерала Краснова». В ответной телеграмме Каледин сообщил Духонину: «Посылка противоречит постановлению Круга и требуется наличие чрезвычайной необходимости для оправдания в глазах казаков» [44]. В конце октября Каледин пытался осуществить такую попытку, но, получив сообщение, о том, что казачьи войска генерала Краснова разгромлены под Пулковым, а в ночь на 3 ноября революционные силы в Москве одержали победу, приостановил осуществление своего плана.

Донского атамана поддерживали союзники России. Еще в конце октября англичане и французы наградили генерала Каледина орденами. С ним они связывали надежду на воссоздание Восточного фронта.

6 ноября Каледин, выступая на Всероссийском общефронтовом казачьем съезде в Новочеркасске, заявил: «Когда вы заседали в Киеве, мы следили за вашими решениями, видели, что вы начали борьбу с большевиками... Вначале все казаки фронта стояли за поддержание законности и порядка, активно поддерживая Временное правительство. Потом их позиция меняется. Они занимают нейтральное положение, отказываясь от активных действий. Между тем нейтралитет очень опасен». Атаман осудил пассивное поведение донских казачьих полков в Петрограде. В заключении он предостерег делегатов от аналогичного поведения в казачьих областях, где «нейтралитета быть не может» [45].

Мельников вспоминает, что атаман и войсковое правительство были «до конца лояльными Временному правительству». Эту же мысль подтверждает и Деникин: «Лояльность Каледина в отношении общерусской власти простиралась так далеко, что уже после падения Временного правительства он не решался расходовать на нужды области денежные запасы областных казначейств» [46].

Введенное генералом Калединым военное положение фактически не соблюдалось. В городах проходили митинги и собрания. На Дону выходили газеты всех цветов радуги — от кадетской «Ростовской речи» и органа Войскового правительства «Вольного Дона» до советских и даже большевистского «Нашего знамени», в которых печатались декреты СНК и ВЦИК. Еще больший парадокс представлял тот факт, что в области существовали Советы (отдельные эксцессы с ними имели место) до самого падения калединского режима и военные комитеты в солдатских и казачьих частях. Деникин, отмечая терпимость донского атамана, писал: «Этот, всей революционной демократией и темной толпой подозреваемый, уличаемый и обвиняемый человек проявлял такую удивительную лояльность, такое уважение к принципам демократии и к воле казачества, его избравшего, как ни один из вождей революции. В этом было его моральное оправдание и политическое бессилие» [47]. Каледин был за «народоправство» и считал, что «Без свободной России не может быть вольного Дона».

За неделю до выборов в Учредительное собрание, когда в руководящих большевистских кругах обсуждались последствия его созыва, в отношениях между СНК и Калединым наступила своеобразная пауза.

9 ноября на расширенном заседании Петроградского совета профсоюзов с большой речью, посвященной характеристике Октябрьской революции и оценке борющихся общественных сил выступил В. И. Ленин. По вопросу о создании правительства и переговорах с другими партиями он заявил: «Неправда, что мы не хотим соглашения для избежания гражданской войны. С такими силами, как Каледин, Родзянко, Рябушинский мы готовы заключить соглашение, так как они опираются на реальную силу и имеют значительный общественный вес. Но «соглашательские» партии добиваются соглашения, не имея за собой силы. И не политики, а политиканы — Черновы, Даны, Либеры, полагающие, что соглашение с ними даст стране гражданский мир и удовлетворит Каледина и другие контрреволюционные элементы» [48].

По свидетельству Мельникова, Каледин в отношении СНК проявлял корректность до тех пор, пока внешний фронт еще держался и не все надежды были потеряны. Присутствие донских полков было необходимо для удержания фронта. Генерал отклонял просьбы о возвращении полков на Дон. Документы подтверждают это. 13 ноября общефронтовой казачий съезд обсуждал важнейший вопрос о создании центральной государственной власти. Донская фракция, занимавшая на съезде прокалединские позиции и задававшая на нем тон, в одном из пунктов своей резолюции предложила: «Какое бы не было правительство, казачьи полки должны оставаться на фронте; они защищают страну, а не власть» [49].

Не в интересах Каледина было форсировать события. Он явно ждал результатов выборов в Учредительное собрание — не только на Дону, но и по России. Такая нерешительность этого трезвого политика, не устраивала местных кадетов и они 13 и 14 ноября подвергли его острой критике. Оправдываясь, Каледин им заявил: «А вы, что сделали? Я лично отдаю России и Дону свои силы, не пожалею и своей жизни, но весь вопрос в том, имеем ли мы право выступать сейчас же, можем ли мы рассчитывать на широкое народное движение? Развал общий. Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков. Войсковое правительство, ставя на карту донское казачество, обязано произвести точный учет всех сил и поступить так как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной» [50].

12—14 ноября состоялись выборы в Учредительное собрание на Дону. Итоги выборов в области были таковы: за казачий список проголосовало свыше 45%, за кадетский свыше 3% — этот блок составлял первую половину. За эсеров проголосовало свыше 34%, а за большевиков около 15% — это была вторая половина избирателей, представлявшая в целом коренных крестьян, иногородних и рабочих. Раскол донского общества на две половины и определил дальнейший ход событий в крае.

15 ноября в Ростове был образован областной ВРК объединенной демократии, который заявил о непризнании военного положения, устранении агентов бывшего Временного правительства, выводе казачьих войск из рабочих районов. А через два дня Комитет объявил себя высшим органом власти в Донской области и потребовал никаких приказов и распоряжений, исходящих от войскового правительства, не опубликовывать и не исполнять. Поэтому Каледин — под угрозой силы — разоружил пехотные полки в казачьих районах Дона. Одновременно с военными акциями его правительство постановило: «Немедленно ввести земское самоуправление в Ростовском, Таганрогском и Донецком округах». 20 ноября в своем обращении «К коренному не войсковому населению Донской области» оно пообещало созвать 29 декабря в Новочеркасске представителей донского казачества и крестьянства, чтобы разрешить вопросы «об устройстве жизни на Дону». 22 ноября войсковое правительство в связи со сложной обстановкой решило 1 декабря созвать III Большой войсковой Круг. Начались переговоры между войсковым правительством и областным ВРК объединенной демократии, но последний 25 ноября решил прекратить переговоры и предъявил 24-х часовой ультиматум: снять военное положение, вывести казачьи войска из городов Дона, отказаться от притязаний на верховную власть. В случае невыполнения этих требований угрожали начать военные действия. Тогда меньшевики и эсеры вышли из Комитета. Вооруженное столкновение стало неизбежным.

В своих воспоминаниях «Три недели в атаманском дворце» полковник Я. М. Лисовой, объясняя, почему Каледин первым не поднял меч, приводит слова атамана: «Хотя бы и против большевиков, но я первый не подниму руки — пусть они первыми начнут, тогда я имею нравственное право сказать, что я защищался». Выступая 3 декабря на III Большом войсковом Круге, Каледин отмечал: «Мы всеми силами стремились к предотвращению кровопролития. Но когда генерал Потоцкий (командующий гарнизоном Ростова. — Ю. К.) получил сведения, что большевиками готовится решительный удар — арест всех офицеров, он в свою очередь поспешил ответить на это контрударом — сделал попытку арестовать ВРК. Обе стороны выступили почти одновременно» [51].

25 ноября СНК в обращении «Ко всему населению» объявил о том, что на дону Каледин поднял восстание, политическим штабом которого является ЦК кадетов и что на его подавление направляются советские войска. СНК постановил, что Дон объявляется на осадном положении, вожди заговора — вне закона, революционные гарнизоны обязаны действовать решительно против «врагов народа», а какие-либо переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества воспрещаются.

28 ноября в день предполагаемого открытия Учредительного собрания последовал новый декрет СНК о том, что «Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов». Эти декреты не способствовали миру на российской земле и созыву Учредительного собрания. Рядовые кадеты, поставленные под контроль Советов уже не хотели заседать в Учредительном собрании в Петрограде «под штыком».

А между тем, с утра 26 ноября красногвардейцы начали разоружать мелкие казачьи подразделения в Ростове. 27 ноября в городе начались бои, которые закончились на следующий день победой революционных сил. Казачьи части, брошенные атаманом на Ростов, колебались: они не хотели открытия нового фронта на Дону и с этими настроениями Каледину приходилось считаться.

2 декабря в Новочеркасске открылся III Большой войсковой Круг, который санкционировал наступление казачьих частей на Ростов. Получив благословение Круга, казаки начали наступление на Ростов. «Как солдат долга, он (Каледин. — Ю. К.) свято исполнял свои обязанности.., наступая на Ростов, он шел впереди цепи, как всегда низко опустив голову, ежеминутно рискуя быть сраженным пулей». Один из очевидцев рассказывает, что после вступления казаков в город автомобиль Каледина «медленно проезжал по Большой Садовой. Улица была запружена ликующим народом. Автомобиль с трудом продвигался вперед. Атаман, словно не обращая никакого внимания на то, что делалось кругом, сидел не двигаясь, погрузившись в молчаливую думу. Толпа задержала автомобиль. Атаману устроили овацию. Аплодисменты, крики «ура», цветы. Каледин сделал властный жест рукой, толпа замолчала. «Мне не нужно устраивать оваций,— сказал атаман, напрягая голос, так чтобы все его слышали. — Я не герой — и мой приход — не праздник. Не счастливым победителем я въезжаю в ваш город. Была пролита кровь и радоваться нечему. Мне тяжело. Я исполняю свой гражданский долг».

Красногвардейцев казаки разоружали, но, по причине невозможности всех их содержать в тюрьме, распускали по домам. Арестовывались только руководители восстания — большевики, которых было несоизмеримо меньше.

После неудачного восстания в Ростове, в подавлении которого приняли участие и подразделения создаваемой генералом Алексеевым Добровольческой армии, «Каледин — отмечал Деникин, — признал окончательно необходимость совместной борьбы и не возбуждал более вопроса об уходе с Дона Добровольческой армии, считая ее теперь уже единственной опорой против большевизма».

Часть населения Ростова одобряла вступление калединцев. Атаману направлялись многочисленные приветственные адреса. Но рабочие многих фабрик и заводов протестовали и требовали вывода казаков из города. В Ростове прошла многотысячная траурная похоронная процессия жертв гражданской войны. Трудящиеся несли лозунги: «Долой гражданскую войну! «Долой авантюристов обоих лагерей, по вине которых пролилась рабочая кровь!», «Да здравствует Учредительное собрание!»

На декабрьском Круге Каледин заявил: «Мое имя повторяется во всех концах страны и фронта... стало известным символом не только для Дона, но и для России, как выразителя некоторых идей. Может быть, мое имя навлекает на родной Дон лишнее подозрение? Я долго и мучительно думал об этом и полагаю, что мне надо уйти. Ведь не может быть и речи о личности, когда решается судьба края» [52]. Круг снова, уже в третий раз, переизбрал Каледина донским атаманом.

На III Большом войсковом Круге Каледин заявил: «К верховной власти в области надо привлечь все население. И с этим надо спешить. Дорог каждый день. Немедленное представительство окажет огромное влияние на позицию не только крестьян, но и рабочих городов. При настоящих условиях игнорировать рабочих нельзя... Я не мыслю сейчас управления без немедленного представительства всего населения. Но, конечно, мы не потерпим в нашем правительстве большевиков». Свою речь он закончил словами: «Нельзя в нашей борьбе с большевизмом отгораживаться от тех, кто к нам пришел, уходя от революционного движения. Эти силы мы должны использовать на благо России. С ними нас связывают самые > крепкие узы — узы общей борьбы с общим врагом» [53].

Какие же силы имелись в виду? Это были быховские узники в лице генералов Деникина, Лукомского, Романовского, Маркова, Эрдели и др., которые в конце ноября бежали на Юг к Каледину, где существовала старинная казачья традиция — «С Дона выдачи нет». 6 декабря в Новочеркасске к ним присоединился Корнилов, обвиняемый в выступлении против Временного правительства (свергнутого теперь большевиками). С появлением группы патриотически настроенных генералов усилилось формирование Добровольческой армии.

Здесь на Дону обосновались и русские политические и общественные деятели: Гучков, Милюков, Родзянко, Струве и др. В конце декабря в Новочеркасске между Калединым, Алексеевым и Корниловым было заключено соглашение о создании верховной власти. По свидетельству Деникина, этот триумвират (Алексеев занимался вопросами гражданского управления, внешних сношений и финансов, Корнилов — военными, Каледин — управлением Донской областью) «представлял из себя в скрытом виде первое общерусское противоболыневистское правительство», просуществовавшее в течение месяца (до самоубийства Каледина) в эмбриональном состоянии. Для политического руководства Добрармией был образован Донской гражданский совет под председательством Алексеева, в который вошли Каледин, Корнилов, Милюков, Струве и др. Вскоре сюда были включены и представители российской демократии — Б. В. Савинков и др. Каледин, который лучше других знал положение в области и настроение населения, понимал, что «без этой уступки демократии ему не удастся обеспечить пребывание на Дону Добровольческой армии» [54]. И генералы Алексеев и Корнилов вынуждены были уступить.

В 1919 г. в Ростове, когда главнокомандующим вооруженными силами Юга России был Деникин, вышла книга К. Борина «Первые вожди Добровольческой армии и их взгляд на задачи ее». Она открывалась фотографиями трех генералов — «великих русских патриотов — М. В. Алексеева, А. М. Каледина и Л. Г. Корнилова», с которыми были связаны первые шаги Добрармии. Далее в книге отмечалось: Алексеев выдвинул идею и положил практическое начало в создании Добрармии для спасения Родины; Каледин поддержал эту идею, оказал Добрармии материальную поддержку и дал возможность воплотить ее в жизнь на Дону; Корнилов принял командование Добрармией и повел ее на спасение России. Таким образом, Каледин стоял у истоков Белой идеи.

Дон оказался островом, на котором собирались последние осколки послефевральской России. Корнилов и Алексеев боролись за восстановление российской государственности. «Каледин же — отмечал его фронтовой сослуживец — за ее сохранение. Они только служили идее; Каледин же служа, — ее воплощал» [55]. Дон становится символом белого движения. Марина Цветаева писала в своем сборнике «Лебединый стан» в стихотворении «Дон». «Не лебедей это в небе стая: // Белогвардейская рать святая...// Старого мира — последний сон: // Молодость – Доблесть - Вандея-Дон...// И в словаре задумчивые внуки // За словом: долг напишут слово: Дон».

Перед созывом Учредительного собрания отношение к нему первого делегата по казачьему списку № 4 Каледина стало негативным. Это связано с тем, что кадеты, третья партия по количеству полученных голосов в России, фактически были изгнаны из него, а сам атаман объявлен «вне закона». Но лозунг Учредительного собрания — по тактическим соображениям — сохранился.

27 декабря штаб Добрармии опубликовал «Обращение к населению», в котором говорилось: «Преступный мятеж большевиков сознательно нарушил выборы в Учредительное собрание. Ныне же надежда исстрадавшегося русского народа — Учредительное собрание срывается наемниками немцев». Касаясь заключенного с немцами перемирия, в обращении утверждалось, что «под видом... мирных переговоров готовится венец предательства. Россия, лишенная армии... будет отдана безоружная, на расправу вражеской армии». Поэтому нужна Добровольческая армия, которая «рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его Круга, его правительства и Войскового Атамана» будет защищать от немецко-большевистского нашествия юго-восток страны, давший нам приют, и являющийся «последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление Свободной Великой России». В заключение отмечалось, что русскому народу нужно новое свободно избранное Учредительное собрание, перед волей которого «должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения» [56].

Каледин подтвердил цели Добровольческой армии, но как донской атаман вынужден был считаться и с настроением населения области и особенно казачьих войск, которым он отдал приказ не переходить административных границ области войска Донского.

30 декабря в своей речи на съезде неказачьего населения Дона, Каледин заявил, что казачество не признало СНК, возглавляемого Лениным и Троцким. Поэтому войсковое правительство вынуждено было создавать свою государственную власть в области, к чему никогда не стремилось. «Мы хотели лишь широкой автономии, но отнюдь не отделения от России». Существенную обстановку он охарактеризовал как временную узурпацию власти войсковым правительством и для исправления положения предложил неказакам понять друг друга и найти общий язык [57]. Соглашение в результате переговоров состоялось.

4 января 1918 г. съезд неказачьего населения утвердил соглашение об образовании Объединенного правительства, куда вошли представители по сословному и территориальному, а не партийному принципу. Вне паритета был товарищ войскового атамана председатель правительства Богаевский. Каледин же сохранил контроль над Объединенным правительством: как атаман он обладал правом «вето» на любое его постановление.

После разгона Учредительного собрания Каледин ни одного слова не произнес в его защиту. Корнилов в своей программе, разработанной в середине января 1918 г. в Ростове, подтверждал: «Сорванное большевиками Учредительное собрание должно быть созвано вновь. Выборы в Учредительное собрание должны быть произведены свободно, без давления на народную волю и во всей стране. Личность народных избранников священа и неприкосновенна» [58].

Попытка Каледина расширить свою социальную базу, за счет привлечения к управлению областью неказаков не увенчалась успехом. Паритет оказался не эффективен, ибо не решал важнейшего и острейшего аграрного вопроса. Донские крестьяне продолжали громить помещичьи имения. Атаман не смог осуществить свой план создание единого антибольшевистского фронта.

Не считаясь с обстановкой, Каледин продолжал политику неотчуждаемости всех казачьих земель. Атаман стал заложником казачьих Кругов. Постановление Объединенного правительства от 12 января по аграрному вопросу он вернул на доработку. 16 января Войсковое правительство опубликовало закон о земле, принятый Учредительным собранием (это закон в какой-то мере касался и отчуждения казачьих земель), но вскоре разъяснило, что это лишь проект и Войсковое правительство «во избежание недоразумений считает своим долгом довести до сведения населения области, что постановление Учредительного собрания о земле не успело стать законом». Каледин и войсковая половина правительства считали законы, принятые Учредительным собранием, слишком радикальными.

Казачьи полки, прибывшие с фронта на Дон, сначала заняли по отношению к советским войскам политику «вооруженного нейтралитета». Огромное воздействие на казаков-фронтовиков оказал «Декрет о мире», которому белое движение ничего не могло противопоставить. Оказавшись на Дону, фронтовики получили возможность вернуться в свои станицы и хутора, к родным куреням. Фронтовое казачество было недовольно тем, что правительство Каледина предоставило убежище в Новочеркасске Белой гвардии, что давало повод Красной гвардии идти на Дон. Ввиду недееспособности казачьих частей, Каледин, после некоторых колебаний, разрешил создание белоказачьих партизанских отрядов из казаков-служак и молодежи. После нового года казаки-фронтовики стали расходиться по домам. От некоторых казачьих полков вскоре фактически остались лишь их названия и номера.

10 января по инициативе дивизионного комитета 5-ой донской казачьей дивизии в станице Каменской открылся съезд фронтового казачества во главе с подхорунжим Ф. Г. Подтелковым. Делегаты съезда обсуждали вопрос о предотвращении гражданской войны. Прибывшие с Воронежского совещания делегатов советов Дона большевики «решили произвести основательную атаку на съезд и выбить его во что бы то не стало из нейтральных позиций, в которых он пребывал». Прапорщик М. В. Кривошлыков зачитал съезду перехваченную телеграмму Каледина, в которой тот требовал «арестовать съезд и предать его инициаторов суду военного времени». Телеграмма эта покончила с сомнениями, мучившими казаков-фронтовиков, она побудила «нерешительных казаков на очень решительные меры». Съезд предложил объявить войсковое правительство низложенным, а власть передать в руки съезда фронтового казачества, который избрал Донской казачий ВРК во главе с Подтелковым.

Донской атаман, не потеряв еще веру в «казачье братство», узнав о событиях в Каменской, послал туда для переговоров свою делегацию. Встретившись 13 января с представителями Донского казачьего ВРК, делегация обвинила этот комитет в измене Дону, в том, что он продался большевикам. Комитетчики предъявили контробвинения правительству Каледина, которое противопоставило Дон всей России, приютило у себя генералов, офицеров и буржуазию, бегущую из России, втянуло Дон в гражданскую войну и потребовали сложить полномочия. Переговоры окончились безрезультатно, но было принято решение продолжить их, для чего в Новочеркасск для встречи с правительством Каледина должна была выехать делегация казачьего ВРК.

15 января утром в Новочеркасске в большом зале областного правления делегация Донского казачьего ВРК во главе с Подтелковым встретилась с Объединенным правительством атамана. За стол переговоров друг против друга сели одностаничники — генерал от кавалерии Каледин и подхорунжий Подтелков. Последний обвинил правительство и атамана в антинародной политике и в разжигании гражданской войны, что заставило их, казаков-фронтовиков, собраться в Каменской. Затем от имени ВРК Подтелков предъявил войсковому правительству ультиматум с требованиями: передать командование воинскими частями в области Донскому казачьему ВРК, отозвать все партизанские отряды, действующие против революционных войск, разоружить их, а также добровольческие дружины, юнкерские училища и школы прапорщиков и выслать всех участников этих организаций не жителей области за пределы Дона; сдать Новочеркасск полкам казачьего ВРК; объявить членов войскового Круга неправомочными, войсковому правительству сложить полномочия и немедленно передать власть областному казачьему ВРК — «впредь до образования в области постоянной трудовой власти всего населения».

В течение многих часов шли безуспешные переговоры. Выигрывая время, Каледин заявил, что правительство рассмотрит предложение ВРК и даст утром окончательно письменный ответ. 16 января последовал этот ответ: войсковое правительство отвергало требования ВРК. Войсковое правительство, избранное всем казачьим населением области, не имеет права складывать свои полномочия до созыва нового войскового Круга, который намечен на 4 февраля 1918 г. в Новочеркасске одновременно со съездом всего неказачьего населения. «Только Круг, законный орган, восстановленный революцией, имеет право сместить войсковое правительство и избрать новое». Он-то и рассмотрит все требования ВРК. Далее в ответе говорилось, что войсковое правительство не желает гражданской войны и стремится покончить дело мирным путем. Вместе с тем оно «только защищает Донской край, никаких наступательных действий не предпринимает, остальной России своей воли не навязывает, а потому не желает, чтобы и Дону кто-нибудь посторонний навязывал свою волю». Содержалось и требование роспуска ВРК и освобождения всех арестованных в Каменской. «Войсковое правительство,— отмечалось в ответе, не допускает и мысли, чтобы свои донские части выступили против правительства и тем начали междуусобную войну на Тихом Дону» [59].

В то время, когда делегация казачьего ВРК вела переговоры в Новочеркасске, партизанский отряд М. В. Чернецова разоружил части 8-го казачьего полка на станциях Зверево и Лихая. Чернецов предъявил казачьему ВРК ультимативное требование сдать Каменскую и призвать войска к повиновению войсковому правительству. 17 января партизаны захватили Каменскую и Глубокую, но это был их последний успех. На юге области в это время произошли важные события. 17 января рабочие Таганрога восстали против белогвардейского режима. На следующий день в Ростове и Батайске началась мощная забастовка железнодорожников, направленная против войскового правительства.

17 января Добровольческая армия по политическим и военным соображениям была вынуждена передислоцироваться из Новочеркасска в Ростов, откуда удобнее было вырваться из окружения. Ростовский пролетариат с негодованием воспринял это известие. Объединенное правительство ввело военное положение в Ростове. 19 января отрядом офицеров и юнкеров было расстреляно многотысячное собрание бастующих железнодорожников. Кровавая расправа вызвала гневный протест трудящихся, который вылился в трехдневную общегородскую забастовку. Металлурги Сулина и шахтеры Александровск-Грушевского были солидарны в своих решениях с таганрогскими и ростовскими рабочими. Трудящиеся, стоящие на платформе советской власти, искренне верили в большевистские идеи. Январское наступление советских войск сочеталось с мощной борьбой пролетариата, крестьянства и революционного казачества Дона, направленной против Добровольческой армии и власти атамана Каледина.

После Октябрьской революции кадетские деятели неоднократно критиковали Каледина за медлительность и нерешительность в деле спасения России, а отдельные круги Добровольческой армии называли его даже «казачьей слякотью». Это объясняется тем, что атаман, хорошо зная положение в области, вынужден был осторожно делать каждый шаг в своей политике. Он явно не желал форсировать открытие междоусобицы на родной казачьей земле, чтобы горели донские города и станицы. Фанатически ненавидя большевизм, боевой генерал явно не вписывался в начавшуюся братоубийственную войну. Именно в этом была двойственность положения одновременно и белого генерала и донского атамана.

Между тем наступавшие советские войска сжимали кольцо вокруг Новочеркасска. 26 января вечером состоялось заседание Донского правительства с некоторыми членами Круга, вернувшимися после объезда страниц. На нем присутствовал начальник штаба Добровольческой армии генерал Лукомский. Вступивший на заседании Каледин охарактеризовал тяжелое положение, в котором оказался Дон. Он говорил о необходимости эвакуации правительства и Круга из Новочеркасска в район еще «крепких и стойких страниц». Атаман заявил, что потеря Новочеркасска явится концом Дона. Отметив, что без Добрармии не отстоять Дон, он просил передать Корнилову и Алексееву просьбу сосредоточить главные силы Добрармии в районе Новочеркасска. Лукомский ответил, что они считают это нецелесообразным, так как под Новочеркасском Добрармия может попасть в ловушку и начатое дело будет погублено. Они приняли решение отступать на Кубань. Как вспоминает Лукомский, Каледин заявил: «Оставлять Новочеркасск он не может... считает недопустимым атаману бежать из столицы Донского края и скитаться по станицам; если ничего не выйдет, то он погибнет здесь в Новочеркасске». Вернувшись в Ростов, Лукомский доложил Корнилову: «Генерал Каледин потерял веру в возможность что-либо сделать для спасения положения» [60]. По свидетельству Богаевского, атаман «в последние дни был сумрачен: он видел, что борьба бесцельна... Алексей Максимович повесил голову и говорил: Круга не дождемся, надо дело кончать».

В последних числах января события в калединском лагере развивались с кинематографической быстротой. 28 января Каледин в своем последнем воззвании к казакам охарактеризовал положение Дона как катастрофическое. На Дон идут советские войска, «направляемые правительством Ленина и Троцкого. Войска их продвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками... Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж, в союзе... с бандами Красной гвардии и солдатами сделали нападение на отряд полковника Чернецова... и частью его уничтожили, после чего большинство полков, участников этого гнусного и подлого дела, рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество». Атаман вынужден был признать: «Большинство из остатке:; уцелевших полевых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края». Поэтому войсковое правительство «принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей», но, их незначительное число, и положение станет чрезвычайно опасным», если все казаки не поспешат им на помощь. «В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство — только тяжкий долг, и остаюсь я на посту по глубокому убеждению необходимости сдать пост при настоящих обстоятельствах только перед Кругом» [61]. Как показали дальнейшие события, казаки оказались глухи к этому призыву атамана. В эти горькие минуты атаман сказал: «Если бы мне только два полка, да разве это было бы...».

В ночь на 29-е Калединым были получены от Корнилова и Алексеева две телеграммы. В них сообщалось, что Добровольческая армия, не получая от казаков помощи и истекая кровью, вынуждена покидать пределы Донской области. Одновременно приходит донесение о том, что советские войска продвигаются к Новочеркасску.

29 января наступил последний день атамана. Утром в атаманском дворце открылось закрытое заседание объединенного правительства. Каледин, зачитав две полученные от Корнилова и Алексеева телеграммы, заявляет: «Положение вещей должно быть признано безнадежным. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития... Борьба и сопротивление в дальнейшем бесцельны. Я слагаю с себя полномочия атамана и полагаю, что то же самое следует сделать и членам правительства». Председатель объединенного правительства Богаевский поддержал атамана: «Если население идет не за одно с нами, если мы нигде не встречаем поддержки,— мы должны уйти. Я повторяю слова атамана: борьба бесцельна. Я слагаю с себя полномочия». Остальные члены правительства присоединились к выступавшим. Во время обсуждения вопроса Каледин прервал одного из выступавших: «Господа, говорите короче. Время не ждет: от болтовни погибала Россия». В последнем постановлении правительство призывает все свои части: не оказывать сопротивления наступающим войскам СНК; войсковому атаману и объединенному правительству сложить полномочия; войти в переговоры с советскими войсками; до созыва войскового Круга и съезда неказачьего населения руководство текущими делами области и подготовку организаций общей краевой власти возложить на временный областной общественный комитет порядка, составленный из представителей городского самоуправления Новочеркасска, новочеркаского станичного правления, областного военного комитета и других организаций по выбору трех первых [62].

Одновременно Каледин отдает приказ походному атаману генералу А. М. Назарову прекратить сопротивление советским войскам. Вызвав начальника штаба походного атамана полковника В. И. Сидорина, он диктует свой последний приказ: «Части Добровольческой армии сосредотачиваются в районе города Ростова, перед донскими партизанами на Сулинском фронте встает роковая необходимость стрелять в своих же донских казаков... Это недопустимо ни при каких условиях... Объявляю, что каждый * партизан, каждый отдельный партизанский отряд может считать себя свободным и может поступить с собой по своему устремлению». Далее атаман предлагает дилемму: присоединиться к Добровольческой армии или перейти на положение обывателя и скрыться. Приказ заканчивался словами: «Этим я открываю фронт с единственной целью: не подвергать город ужасам гражданской войны». По свидетельству Сидорина (в годы гражданской войны генерала — командующего Донской армией), бывшего до последних минут с атаманом, одной из причин его самоубийства, «каплей переполнившей чашу», было «разочарование в ближайших друзьях и боевых соратниках М. В. Алексееве и Л. Г. Корнилове» и.

Перед концом заседания Каледин передал одному из членов правительства бывшие у него благотворительные суммы, сказав: «Ну, слава Богу, от этого очистился».

В предсмертном письме Алексееву Каледин пишет: «Волею судьбы и желанием казачества Тихий Дон Вам вверил судьбу казачества и предложил избавить Дон от ненавистников свободного и здорового казачества, от врагов всякого национального самоопределения, от большевиков. Вы, с вашим горячим темпераментом и боевой отвагой, смело взялись за свое дело и начали преследование большевистских солдат, находящихся на территории Войска Донского. Вы отчаянно и мужественно сражались, но не учли того обстоятельства, что казачество идет за своими вождями до тех пор, пока вожди приносят ему лавры победы, а когда дело осложняется, то они видят в своем вожде не казака по духу и происхождению, а слабого проводителя своих интересов и отходят от него. Так случилось со мной, и случится с Вами, если Вы не сумеете одолеть врага; но мне дороги интересы казачества и я Вас прошу щадить их и отказаться от мысли разбить большевиков по всей России. Казачеству необходимы вольность и спокойствие; избавьте Тихий Дон от змей, но дальше не ведите на бойню моих милых казаков. Я ухожу в вечность и прощаю вам все обиды, нанесенные мне вами с момента вашего появления в нашем Кругу. Уважающий вас Каледин. 29 января 14 ч. 12 м.» [64].

В 14 час. 30 мин. он выстрелом из револьвере в сердце покончил жизнь самоубийством. Кое-то из его окружения, зная настроение генерала, хотел силой увезти Каледина в Добрармию, но он их опередил.

Крах калединского режима был обусловлен донскими внутренними причинами, однако определяющими явились общероссийские обстоятельства. Никто так ярко и верно не объяснил психологический надлом Каледина, как П. Б. Струве. В своей статье «Памяти белых вождей» к 15-летию кончины Каледина он писал: «М. В. Алексеев, Л. Г. Корнилов пали... А. М. Каледин не только пал, но был обречен. Обреченность А. М. Каледина коренилась в том, что этот боевой генерал, который не колеблясь посылал десятки тысяч людей на верную смерть, сам оказался душевно неспособен к самой жестокой войне, войне гражданской. Я эту неспособность к гражданской войне прочел на лице А. М. Каледина с потрясающей ясностью в том незабываемом для меня последнем заседании Донского Правительства в качестве представителя Добровольческой армии. И когда, по телефону сообщили о роковом выстреле, положившем добровольный конец героической жизни этого неустрашимого воина, я почувствовал, что свершилась неотвратимая судьба, заложенная не только во внешних факторах, но и в душевном настрое этого воистину рыцаря без страха и упрека» [65]. Но с наибольшей полнотой раскрыл причину этой трагедии Деникин. «Каледин принял власть, «как тяжелый крест». Он говорил: — Я пришел на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может с проклятиями... Он мыслил и чувствовал, как русский патриот; жил в эти месяцы, работал и умер, как донской атаман. Каледин ставил себе государственные задачи также ясно, как Алексеев и Корнилов и не менее страстно, чем они, желал освобождения страны. Но в то время, когда они ничем не связанные, могли идти на Кубань, на Волгу, в Сибирь — всюду, где можно было найти отклик на их призыв, Каледин — выборный атаман, отнесшийся к своему избранию, как к некоему мистическому предопределению, кровно связанный с казачеством и любивший Дон, мог идти к общерусским национальным целям только вместе с донским войском, только возбудив в нем порыв, подняв чувство если не государственности, то по крайней мере самосохранения. Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни. Ждать исцеления Дона не было сил» [66].

Калединский выстрел, отмечал Деникин, произвел потрясающее впечатление на всех. Явилась надежда, что Дон опомнится после такой тяжелой искупительной жертвы. На Дону был объявлен «сполох». Появилась надежда. Корнилов приостановил отступление Добрармии на Кубань. Но это длилось всего несколько дней. Агония режима продолжалась. Но со временем калединский выстрел все же сыграл определенную роль. Через два месяца казачество поднялось.

На белом Дону памяти первого атамана посвящали свои страницы газеты и журналы. Его имя присваивали полкам, бронепоездам и т. п.

В эмиграции, в русском зарубежье — в Софии, Белграде, Праге, Берлине, Париже и других местах, где располагалась казачья диаспора, всегда отмечали панихидой день гибели Каледина, а также собраниями, на которых звучали доклады, воспоминания. Правокадетская газета «Руль» писала: «Поминки по генералу А. М. Каледину дали повод пражскому республиканско-демократическому казачеству оглянуться на свое прошлое и подумать о будущем. В разных кругах русских людей замечается теперь тяга к вождям. Там, где нет живых, стараются собираться хотя бы у мертвых. Республиканско-демократическое казачество, конечно имеет все права на А. М. Каледина. Он был подлинным демократом и истинным республиканцем» [67]. Немало казачьих страниц заграницей носили его имя. В Канаде при св. Николаевском Соборе в г. Монреале существует общеказачья станица им. атамана Каледина, которая даже выпускает журнал «Станичный вестник».

Однако не все так высоко оценивали деятельность Каледина. Так, бывший атаман всевеликого войска Донского монархист генерал П. Н. Краснов считал А. М. Каледина безвольным, слабым человеком, «плывшим по течению», а его правительство обвинял в бездействии [68]. Еще дальше пошли казаки «самостийники», мечтавшие о своем независимом государстве «Казакии», связавшие себя с гитлеровским фашизмом в годы Второй мировой войны. Их журнал «Вольное казачество» писал: «Доблестный-генерал-дворянин, воспитанный и выросший в русской среде, сжившийся с Россией», больше думал о ней, а не о Доне. Казачьи помещики-дворяне «оторвались от казачества, уйдя в Россию всем сердцем своим и всею душою». Каледин любил Россию, за которую доблестно сражался на фронте мировой войны. Гибель атамана Каледина, духовно расказачевшегося, расценивалась как «глубокая трагедия казака-интеллигента.., казачий патриотизм заменившего патриотизмом русским» [69].

И сегодня оценка жизни и деятельности Алексея Максимовича Каледина не однозначна. Одни считают его казачьим, русским патриотом, борцом за единую, неделимую Великую Россию, «которую мы потеряли»; другие — контрреволюционным генералом, поднявшим мятеж против советской власти и развязавшим гражданскую войну в стране.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Вольный Дон, 4.XI.1917; МЕЛЬНИКОВ Н. М. А. М. Каледин — герой луцкого прорыва и донской атаман. Мадрид. 1968, с. 14—15.
2. Донская волна, 1918, № 2, с. 4.
3. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2. М. 1991, с. 161.
4. Донская волна, 1918, № 15, с. 12.
5. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 1963, с. 203.
6. ДЕНИКИН А. И. Ук. соч., с. 161; его же. Пусть русского офицера. М. 1990, с. 267.
7. Донская волна, 1918, № 15, с. 14.
8. Вестник общества галлиполийцев, София, 1933, № 4, с. 3; БРУСИЛОВ А. А. Ук соч., с. 176.
9. Донская волна, 1918, № 2, с. 4.
10. Военно-исторический журнал, 1996, № 4, с. 26—28; БРУСИЛОВА. А. Ук. соч., с. 203—204.
11. Донская волна, 1918, № 15, с. 14.
12. МАРЧЕНКО Г. В. Дорогой чести. Генерал Каледин. М. 1996, с. 84.
13. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 163.
14. Донская волна, 1918, № 6, с. 11.
15. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 161, 165; его же. Путь русского офицера, с. 240.
16. Цит. по: МАРЧЕНКО Г. В. Ук. соч., с. 95.
17. МЕЛЬНИКОВ Н. М. Ук. соч., с. 83—84; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 1. с. 140, 263.
18. Вольный Дон, 5.IX.1917.
19. Донская летопись, Вена, 1923, № 1, с. 17.
20. Краткий отчет о заседаниях 1-го Донского Войскового круга. 26 мая— 18 июня 1917 г. Новочеркасск. 1917, с. 5, 61.
21. Донская летопись, № 1, с. 18.
22. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 1255, оп.1, д. 6, л. 5, 7; Вольный Дон, 12, 15.VII.1917.
23. KNOX A. With the Russian Army. 1914—1917. Vol. II. Lnd 1921, p. 673.
24. Правда о «мятеже» генерала Корнилова и генерала Каледина. Новочеркасск. 1917, с. 27, 31.
25. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 1, с. 379.
26. См. Постановления Донского войскового Малого круга 2—7 августа 1917 г. Новочеркасск. 1917.
27. Отчет о Московском совещании общественных деятелей 8—10августа1917 г.М. 1917, с. 59,89.
28. II Большой Донской войсковой круг, созванный в г. Новочеркасске в сентябре 1917 г. Новочеркасск. 1917, с. 13, 14—15.
29. Государственное совещание. 1917 год в документах и материалах. М.-Л. 1930, с. 73—76.
30. Государственное совещание, с. 296; Правда о «мятеже» генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 35; Вольный Дон, 20.VIII.1917.
31. Родимый край, Париж, 1930, № 6, с. 25—56.
32. Правда о «мятеже» генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 37; Донская летопись, № 1, с. 30.
34. МЕЛЬНИКОВ Н. М. А. М. Каледин — герой луцкого прорыва и донской атаман, с. 169; Казачий путь, Прага, 1926, № 75, с. 14.
35. Правда о «мятеже» генерала Корнилова и генерала Каледина, с. 38.
36. Донская летопись, № 1, с. 33.
37. Донская волна, 1918, № 2, с. 6.
38. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 366, оп. 1, д. 251, л. 201, 290.
39. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 101—102.
40. Государственный архив Краснодарского края, ф. Р-6, д. 23, л.20.
41. Вольность, 18.Х.1917; Библиотека Ростовского государственного университета. Отдел рукописей. Воспоминания П. М. Агеева. «1917 год», 1923, л. 73.
42. ДЕНИКИНА. И. Очерки русской смусты. Т. 2. с. 101; Правда, 12.XII.1917.
43. Декреты Советской власти. Т. 1. М. 1957, с. 20.
44. Пролетарская революция на Дону. Сб. 2. Ростов н/Д. 1922, с. 112.
45. Вольный Дон, 7.XI.1917.
46. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 1, с. 378.
47. Там же, Т. 2, с. 166.
48. ЛЮБИМОВ И. Н. Революция 1917 года. Хроника событий. Т. VI. Октябрь-декабрь. М.-Л. 1930, с. 108.
49. МЕЛЬНИКОВ Н. М. Ук. соч., с. 158; Вольный Дон, 14 и 15.XI.1917.
50. Приазовский край, 15.XI.1917.
51. Донская волна, 1918, № 4, с. 7; Пролетарская революция на Дону. Сб. 2, с. 104.
52. Донская волна, 1918, № 4, с. 13; ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 187.
53. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4. М.-Л. 1924, с. 187—188.
54. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 189, 190.
55. Белое дело. Т. 4. Берлин. 1928, с. 63.
56. БОРИН К. Первые вожди Добровольческой армии и их взгляд на задачи ее. Ростов н/Д, 1919, с. 14—17.
57. Вольный Дон, 3.1.1918.
58. Архив русской революции. Т. 9. Берлин. 1923, с. 286.
59. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 217—222.
60. Архив русской революции. Т. 5. Берлин, 1922, с. 148; ВОЛИН В. Дон и Добровольческая армия. Ростов н/Д. 1919, с. 37.
61. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 229—230, 239.
62. Вольный Дон, 1.11.1918; Приазовский край, 31.1.1918.
63. Руль, Берлин, 15.11.1924; Последние новости, Париж, 21.11.1924.
64. Пролетарская революция на Дону. Сб. 4, с. 230.
65. Цит. по: МАРЧЕНКО Г. В. Ук. соч., с. 211.
66. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты. Т. 2, с. 166.
67. Руль, 15.11.1924.
68. Последние новости, 10.111.1926.
69. Вольное казачество, Париж, 1934, № 163, с. 5, 10.

(Алексей Максимович Каледин / Ю. К. Кириенко // Вопросы истории. – 2001. - № 3. – С. 59-82).

Наталья ЗАЙЦЕВА